Мейер, К. Шостакович. Жизнь. Творчество. Время

Подождите немного. Документ загружается.

254

ГЛАВА 15 (1941 — 1942)

pa восемь английских и американских народных песен, а в

июле начал партитуру Восьмой симфонии.

В те годы легкость сочинения не оставляла его ни на ми-

нуту. В течение чуть более двух месяцев он сочинил новую

симфонию: первые такты написал 2 июля, 3 августа в Москве

закончил длящуюся около получаса первую часть, а 9 сентяб-

ря партитура этого огромного, более чем часового произведе-

ния была уже готова.

Восьмая симфония создавалась через несколько месяцев пос-

ле драматической обороны Сталинграда. Шостакович тогда

находился в Москве, а в начале августа выехал в Иваново.

Там, недалеко от города, располагалась старинная усадьба, в

то время принадлежавшая Союзу композиторов, благодаря

чему выдающиеся деятели искусства имели хорошие условия

для спокойной работы вдали от бурного водоворота военных

событий. Хотя вследствие переделок и ремонта усадьба почти

не годилась для использования, в числе других там жили тог-

да Арам Хачатурян, Рейнгольд Глиэр, Вано Мурадели и моло-

дой композитор Николай Пейко, все с семьями. Шостакович

целыми часами просиживал взаперти в деревянном домике

вблизи от усадьбы и только после пяти часов вечера появлял-

ся и отрывал всех от их занятий, говоря на ломаном англий-

ском: «It is time to play volley-ball».

Известие о его новой симфонии вызвало невероятный инте-

рес. За право ее первого исполнения за границей радиостанция

«Columbia» заплатила десять тысяч долларов. Принимая во

внимание тот факт, что шла война, это составляло астрономи-

ческую сумму.

Сообщая первые сведения о симфонии, композитор, как

обычно, употребил ничего не значащие слова, не имеющие

никакого отношения к сочиненной музыке:

«Она отражает мои мысли и переживания, общее хорошее

творческое состояние, на котором не могли не сказаться радо-

стные вести, связанные с победами Красной Армии. Это мое

новое сочинение является своеобразной попыткой взглянуть в

будущее, в послевоенную эпоху. <...> Идейно-философскую

концепцию моего нового произведения я .могу выразить очень

кратко, всего двумя словами: жизнь прекрасна. Все темное,

мрачное сгинет, уйдет, восторжествует прекрасное»''.

Иван Соллертинский писал в письме музыковеду Михаилу

Друскину: «8-я симфония несравненно интереснее 7-й»®. И вре-

СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ

^^^

мя подтвердило мнение Соллертинского. Более того, это про-

изведение следовало бы причислить к высшим достижениям не

только Шостаковича, но и всего симфонизма нашего столетия.

Музыка Восьмой симфонии является одним из наиболее

личных высказываний художника, потрясаюшим документом

явной вовлеченности композитора в дела войны, протеста

против зла и насилия. Внешне беспрограммная, она оставляет

впечатление глубоко связанной с вопросами, выходящими за

пределы чисто композиторских проблем. Известный француз-

ский музыкальный критик Антуан Голеа сказал о Шостаковиче

в связи с Восьмой симфонией: «Живет в XX веке музыкант,

быть может единственный, кто еще продолжает стремиться... к

выражению актуальнейшей, жгучей человеческой драмы с по-

мощью музыкальных средств. Романтизм Шостаковича, его

воодушевление, гнев и энтузиазм выражают всеобщие чувства,

а в его гигантских симфонических фресках звучит рыдание

боли и песнь надежды целого народа и всего человечества»'.

Восьмая симфония содержит мощный заряд экспрессии и

напряжения. Масштабная, длящаяся примерно 25 минут первая

часть развивается на чрезвычайно долгом дыхании, однако в

ней не чувствуется никаких длиннот, нет ничего излишнего или

нецелесообразного. С формальной точки зрения здесь имеется

поразительная аналогия с первой частью Пятой симфонии.

Даже вступительный лейтмотив Восьмой (пример 23) — это

как будто вариация на начало более раннего произведения.

Но если в Пятой симфонии присутствовал некоторый эле-

мент классического совершенства и сохранялись идеальные

пропорции, то в Восьмой выразительная сторона преобладает

над формальной. Упрощенный подчас до абсолютного мини-

мума звуковой язык воздействует с необыкновенной силой.

В истории симфонии подобное явление возникало, пожалуй,

только у Чайковского и Малера, хотя и с применением совер-

шенно других средств.

В первой части Восьмой симфонии трагизм достигает не-

бывалого размаха. Музыка проникает в слушателя, вызывая

ощущение страдания, боли, отчаяния, а душераздирающая

кульминация перед репризой долго подготавливается и отлича-

ется необыкновенной силой воздействия.

В последующих двух частях композитор возвращается к гро-

теску и карикатуре. Первая из них — марш, который может

ассоциироваться с музыкой Прокофьева, хотя это подобие

256

ГЛАВА 15 (1941 — 1942)

ЧИСТО внешнее. С явно программной целью Шостакович

использовал в нем тему, являющуюся пародийным парафразом

немецкого фокстрота «Розамунда». Эта же тема в конце части

искусно наложена на главную, первую музыкальную мысль,

в результате чего возникает интересный полифонический

эпизод, подготавливающий завершение. Особенно любопытен

тональный аспект этой части. С первого взгляда композитор

опирается на тональность Des-dur, но в действительности он

использует собственные лады, имеющие мало общего с функци-

ональной системой мажоро-минора.

Adagio 80

Симфония № 8, II ч.

•Wz

Третья часть, токката, — как бы второе скерцо, великолеп-

ное, полное внутренней силы. Простое по форме, очень не-

сложное в музыкальном плане, оно является одним из лучших

примеров часто встречающейся у Шостаковича музыки, не-

обыкновенно сильно воздействующей на слушателя и при этом

созданной при помощи крайне простых средств. Моторное

остинатное движение четвертями в токкате непрерывно про-

должается на протяжении всей части; на этом фоне возникает

обособленный мотив, выполняющий роль темы:

СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ

^^^

[Allegro поп troppo 152|

Ob., CL

Симфония № 8,

111

Ч.

+Tr-b

V-le

Средний раздел токкаты содержит чуть ли не единственный

во всем произведении юмористический эпизод, после которого

музыка вновь возвращается к начальной мысли. Звучание ор-

кестра набирает все большую силу, количество участвующих

инструментов постоянно возрастает, и в конце части наступает

кульминационный пункт всей симфонии. После него музыка

непосредственно переходит в пассакалью.

Восьмую симфонию сразу назвали «Поэмой страдания». Эти

слова в первую очередь следовало бы отнести к пассакалье,

необыкновенно трагичной и волнующей. Здесь двенадцать раз

проходит басовая тема, на фоне которой сплетаются все новые

и новые мысли, а музыкальный материал ткется с помощью

всевозможных искусных полифонических приемов; это еще

одно проявление огромного мастерства композитора в исполь-

зовании многоголосия.

Пассакалья переходит в пятую часть пасторального харак-

тера. Этот финал построен из целого ряда небольших эпизодов

и различных тем, что придает ему несколько мозаичный харак-

тер. Он имеет интересную форму, соединяющую элементы рон-

258

ГЛАВА 15 (1941 — 1942)

ДО И сонаты С вплетенной в разработку фугой, весьма напоми-

нающей никому в то время не известную фугу из скерцо Чет-

вертой симфонии. В пасторали много превосходных моментов,

необычно красочных для Шостаковича, вводящих в произведе-

ние настроение безмятежности. В противоположность многим

другим сочинениям. Восьмая симфония кончается pianissimo.

Кода, исполняемая струнными инструментами и солирующей

флейтой, как бы ставит знак вопроса, и, таким образом, про-

изведение не имеет однозначного оптимистического звучания

Ленинградской.

Первыми исполнителями новой симфонии были Евгений

Мравинский и Государственный симфонический оркестр

СССР. Однако замечательный дирижер не сразу оценил досто-

инства этого незаурядного, колоссального сочинения и вна-

чале вообще не был в нем уверен. Шостакович участвовал во

всех репетициях и (небывалое дело!), поддавщись на уговоры

друга, сделал ряд исправлений, касающихся инструментовки и

агогики. После нескольких репетиций он неожиданно вписал в

партитуру посвящение: Евгению Мравинскому. Дальнейшая

работа над симфонией протекала гораздо лучще, и под конец

дирижер выказывал уже больщую увлеченность, а его энтузи-

азм передался оркестру, хотя некоторым музыкантам произве-

дение продолжало казаться слишком тяжелым и запутанным.

О степени сложности и тщательности работы над Восьмой си.м-

фонией убедительно свидетельствует тот факт, что предвари-

тельная дирижерская подготовка и работа с оркестром заняли

почти столько же времени, сколько и создание произведения.

Первое исполнение Восьмой симфонии состоялось 4 ноября

1943 года в Москве. Принята она была значительно холоднее,

чем Ленинградская. На следующий день после концерта в га-

зетах появились лишь единичные рецензии; было заметно, что

большинству слушателей новое сочинение оказалось не по

силам. Соллертинский писал жене: «Впечатление огромное, но

музыка значительно труднее и острее, чем в 5-й или 7-й, и

потому она вряд ли будет популярной. Успех больше относился

к имени и популярности Шостаковича, нежели к са.мой сим-

фонии. Есть у нее и яростные враги, которых возглавляет

Ю.А.Шапорин»'".

Даже Прокофьев отзывался о Восьмой симфонии критичес-

ки: «8-я симфония — я не скажу разочаровала меня, но как-то

не очаровала в той мере, на которую я рассчитывал. Мелоди-

СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ ^^^

ческий профиль ее не интересен. Что касается ее формы, то

симфония очень длинна. По мере развития музыки, слушатель

начинает требовать экстренных мер для преодоления своего

утомления. К началу четвертой, медленной части слушатель

уже утомлен, поэтому четвертая часть и не может быть в пол-

ной мере воспринята. Если бы симфония не имела четвертой

части (пассакальи), а прямо перешла бы в заключительную

часть, с ее превосходной кодой, если бы отсутствовала также

вторая часть, которая не нова и грубовата, а были бы только

первая, третья и пятая, — я уверен, что споров об этой симфо-

нии было бы гораздо меньше»".

Только немногие, и среди них Соллертинский, были увере-

ны в ее огромных достоинствах. «Для того, кто вникает в

партитуру, — писал Иван Мартынов, — она скажет бесконеч-

но много. Это — замечательнейший художественный документ,

повествующий о трудных и тяжелых временах. Трагическая

тема современности раскрыта в ней глубоко и правдиво»'-.

Борис Асафьев сказал, что Восьмая симфония — это эпическая

«песня трагедийного содержания о безграничной выносливос-

ти человеческого сердца»'^ В то же время все подчеркивали

сложность этого сочинения.

Дирижеры Советского Союза не спешили выказывать осо-

бый интерес к новой партитуре, которая вышла из печати толь-

ко в 1946 году. Тем временем за границей ожидали сенсации,

подобной той, которую за два года до того вызвала Ленин-

градская симфония. На Западе Восьмая впервые прозвучала

2 апреля 1944 года в Нью-Йорке под управлением Артура Род-

зинского, причем концерт транслировался 134 радиостанциями

США и 99 радиостанциями Латинской Америки. По прибли-

зительным подсчетам, симфонию прослушали тогда более

25 миллионов людей. «Филармонией и Си-Би-Эс это произве-

дение рекламировалось как шедевр, но критика не поддержала

это мнение, — вспоминала Галина Родзинская. — Эрнест Нью-

мен писал в лондонской "Тайме", что это последнее советское

симфоническое произведение "в преобладаюшей своей части

едва ли не третьесортное"... Генри Саймон выразил мнение, что

это "ослабление напряжения после мошной Седьмой". Оулин

Даунз (который ранее резко критиковал Ленинградскую си.м-

фонию. - К. М.) считал, что композитор "пишет слишком

быстро и слишком длинные сочинения", подобное же мнение

выразил Вёрджил Томсон: "Музыкальный материал, достаточ-

260 ГЛАВА 15 (1941 — 1942)

ный для двадцатипятиминутного сочинения, растянут здесь на

целый час"»'''.

Однако вскоре состоялись следующие исполнения: 21-го и

22 апреля 1944 года в Бостоне под управлением Сергея Ку-

севицкого, 26 мая в Мексике (дирижировал Карлос Чавес),

23 июля в Лондоне (Генри Вуд), а после войны Восьмую сим-

фонию играли в Париже, Вене, Будапеште, Брюсселе, Амстер-

даме и Осло. С ошеломительным успехом прошло двукратное

исполнение симфонии в присутствии автора на фестивале

«Пражская весна» в 1947 году. Мравинский поставил условие,

что выступит в Праге только в том случае, если в программу

будет включено именно это произведение.

Наряду с Симфонией в трех частях Стравинского, Концер-

том для оркестра Бартока, Литургической симфонией Онегге-

ра, Пятой симфонией Прокофьева и «Уцелевшим из Варшавы»

Шёнберга Восьмая Шостаковича вошла в список наиболее

выдающихся произведений, тематически связанных с трагеди-

ей Второй мировой войны. И хотя ее путь к концертному ре-

пертуару был долгим и пришелся на неблагоприятный период,

теперь она причислена к бесспорным шедеврам симфонизма

нашего столетия.

Композитор был особенно привязан к этому своему творе-

нию. В 1956 году он писал: «Очень жалею, что вот уже много

лет не исполняется у нас Восьмая симфония, в которую я вло-

жил много мыслей и чувств. В этом произведении была попыт-

ка выразить переживания народа, отразить страшную трагедию

войны. Написанная летом 1943 года. Восьмая симфония явля-

ется откликом на события того трудного времени; как мне ка-

жется, это вполне закономерно»'^

А в 70-х годах великий пианист Святослав Рихтер сказал:

«Дмитрий Шостакович — гениальный композитор — прошел

через жизнь всех нас и оставил глубокий след. Он принес нам

много счастья и радости, хотя сила его трагизма часто сокру-

шала нас. Невозможно полностью оценить и понять все, что

связано с таким большим явлением, как Шостакович. Лично

для меня решающим, главным произведением в его творчестве

явилась Восьмая симфония»'^.

Неслыханная скорость, с которой создавалась Восьмая сим-

фония, тем более впечатляла, что в начале работы над ней

КОНКУРС НА НОВЫЙ СОВЕТСКИЙ ГИМН ^^^

Шостакович вынужден был заниматься еще и другими делами:

его обязали участвовать во всесоюзном композиторском кон-

курсе на новый гимн Советского Союза. До тех пор гимном

СССР была песня французского происхождения — «Интерна-

ционал». И Сталин решил, что новый гимн должен выйти из-

под пера советского композитора.

В конкурсе приняли участие 40 поэтов и 165 композиторов,

председателем жюри был назначен Климент Ворошилов. Не-

которые композиторы прислали по нескольку произведений

(например, Арам Хачатурян представил семь песен, Шостако-

вич — два сочинения), и в сумме их набралось около пятисот.

Каждое допущенное произведение показывалось в Большом

театре, в зале имени Бетховена, в соответствии со следую-

щей процедурой: сначала его исполнял Краснознаменный хор

Красной Армии под управлением своего художественного ру-

ководителя генерала Александра Александрова, затем оркестр

под управлением Александра Мелик-Пашаева представлял ин-

струментальный вариант и наконец гимн исполнялся хором и

оркестром. Каждый день прослушивали 10 — 15 произведений.

Иногда на прослушиваниях внезапно появлялся Сталин.

Однажды он передал неожиданный и странный приказ: Шос-

такович и Хачатурян должны сочинить еще один гимн —

совместный.

Сочетать столь различные творческие темпераменты было

так же трудно, как и бессмысленно в художественном отноше-

нии. И хотя оба композитора, дружившие много лет, виделись

в то время довольно часто, эти встречи (кончавшиеся обычно

распитием порядочного количества алкогольных напитков) не

имели ничего общего с работой над коллективным гимном.

Однако время шло, и музыка должна была быть написана.

Тогда они договорились, что каждый напишет свою мелодию,

а при первом удобном случае они решат, что делать дальше, и

попробуют соединить обе мелодии воедино. Композиторы

встречались еще несколько раз, показывая друг другу то, что

сделали, и таким образом появился своеобразный эскиз гимна,

первую часть которого написал Хачатурян, а вторую — Шос-

такович:

262

ГЛАВА 16 (1942 — 1944)

Совместный гимн Шостаковича и Хачатуряна

V г Uf

Оставалась еще проблема инструментовки совместно сочи-

ненной музыки. Зная болезненную чувствительность Хачатуря-

на, в принципе не переносившего какой-либо критики, Шоста-

кович не хотел брать эту работу на себя. Хачатурян тоже не

жаждал оркестровать не полностью принадлежавшую ему му-

зыку. Тогда Шостакович взял спичку, зажал ее в кулаке и ве-

лел Хачатуряну отгадать, в какой руке он ее держит. И по-

скольку тот отгадал, проигравший — то есть Шостакович —

должен был заняться инструментовкой.

Сталин решил, что в финал выходят пять гимнов: Александ-

рова, Шостаковича, Хачатуряна, грузинского композитора

Ионы Туския и общий гимн Хачатуряна — Шостаковича.

Окончательное прослушивание этих пяти сочинений состоялось

в течение одной ночи, снова в Большом театре, в присутствии

Сталина и почти всего Политбюро.

Первым выступил Александров, продирижировав своей об-

работкой популярного произведения под названием «Песня о

КОНКУРС НА НОВЫЙ СОВЕТСКИЙ ГИМН 263

партии», особенно любимого Сталиным, который как-то раз

даже сказал Александрову, что эта «песня как военный ко-

рабль», и сам дал ей новое название — «Гимн партии больше-

виков». Затем были исполнены по три варианта гимнов Шос-

таковича, Хачатуряна, совместного гимна и гимна Туския.

Когда прослушивание закончилось, композиторов и обоих ди-

рижеров — Александрова и Мелик-Пашаева — вызвали для

разговора со Сталиным.

Через особый вход их провели в специальное помещение, на

пороге которого стоял сильно взволнованный генерал Власик,

отвечавший за охрану Сталина. Ни у кого не хватало мужества

войти первым, и тогда Шостакович, сделав вид, что ничего

особенного не происходит, переступил порог комнаты и поздо-

ровался со Сталиным и почти двадцатью членами Центрально-

го Комитета, безошибочно назвав каждого по имени-отчеству.

Сталин стоял отдельно, поодаль от других. Первым делом

он выразил свое мнение по поводу гимна, очень тихо и медлен-

но произнося слова. Атмосфера становилась все более напря-

женной, и Сталин вдруг даже начал критиковать инструмен-

товку произведения Александрова. Автор «песни как военный

корабль» мог ожидать всего, но только не такой реакции. По-

скольку инструментовка ему не принадлежала (как и большин-

ство участников конкурса, он имел о ней весьма слабое поня-

тие), он начал жаловаться: «"Да, Иосиф Виссарионович, вы

совершенно правы, мне вот некогда было, и я поручил Кну-

шевицкому, а он схалтурил, безобразно отнесся, надо пере-

делать..." Вдруг взрывается Шостакович, прерывает его:

"Александр Васильевич! Замолчите немедленно! Сейчас же

замолчите! Как вам не стыдно? Кто же за вашу музыку будет

отвечать, как не вы сами, как вы можете так говорить о чело-

веке, которого здесь нет и который является вашим подчинен-

ным по армии. Сейчас же замолчите!" И тут наступила долгая

пауза. Во времена Сталина чтобы кто-то мог прервать дру-

гого, да еше держать такие гневные и долгие речи, — неслы-

ханно. Все замерли... А Сталин после паузы сказал: "А что,

профессор, нехорошо получилось..." — и вопрос был закрыт.

Дали инструментовать Рогаль-Левицкому...»"

Затем Сталин стал выпытывать у композиторов, чей гимн

они считают лучшим. Шостакович назвал Туския, однако Ста-

лину больше пришлось по вкусу общее творение Шостаковича

и Хачатуряна. При этом он добавил, что полагает необходи-