Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б.(составит.) Из истории русской культуры. Том II. Книга 1. (Киевская и Московская Русь)

Подождите немного. Документ загружается.

было посольство Иоанна, князя Белой России. Послы пришли, во-первых, с тем, чтобы бить челом

папе, а потом, чтобы помолвить дочь (inde desponderent filiam) бывшего деспота Пелопоннеса, которая

воспитывалась вместе с двумя своими братьями, бежавшими из отечества, в Риме по милости

апостольского престола. Послам указано жить во дворце Монте-Марио, откуда открывается вид на весь

город, пока будут приняты решения относительно брака и церемонии приема посольства, ибо явились

некоторые сомнения относительно разностей обряда и недостаточными оказались сведения о вере рус-

ской. Поданы были мнения: брак одобрен, разрешено также, чтобы церемония обручения совершена

была торжественно в базилике апостолов Петра и Павла, в присутствии прелатов. Постановлено, чтобы

навстречу послам вышли фамилии папы и кардиналов. Эти постановления обусловлены были

следующими мотивами: русские приняли акты Флорентийского собора и имели архиепископа латин-

ского, назначенного от римского престола, между тем как греки получают своих епископов от

константинопольского патриарха. Русские просят назначить к ним посла, который бы, осведомившись

об их вере и изучив положение дел, исправил, что окажется ошибочным. Они заявляют послушание

римской церкви. Наконец, если бы даже русские были еретиками, брачные союзы с ними допускаемы

по каноническому римскому праву (поп tamen ex jure pontificio virita cum iis conjugia habentur), тем

более что заблудшиеся чада должны быть привлекаемы почестями и благосклонностью в лоно матери-

церкви».

«Мая 25-го послы упомянутого князя приглашены были в секретную консисторию, они поднесли

пергаментную грамоту с золотой висячей печатью. В грамоте содержалось следующее на русском

языке: Великому Сиксту, папе римскому, Иван, князь Белой России, челом бьет и просит дать веру его

послам. Эти последние приветствовали папу, поздравили его с восшествием на престол, повергли к

ногам апостольским от имени своего князя почтение и предложили подарки: шубу и 70 соболей. Папа

похвалил князя за его приверженность к христианству, за принятие постановлений Флорентийского

собора, за недопущение подчинения по делам веры константинопольскому патриарху, назначаемому

султаном, за предложение сочетаться браком с христианкой, воспитанной при

500

апостольском престоле; наконец, выразил удовольствие по поводу изъявления почтения римскому

первосвященнику, что у русских равняется признанию полного послушания. За подарки высказана

благодарность. При этом присутствовали послы: короля неаполитанского, венецианского, миланского,

флорентийского и герцога феррарского».

Этот любопытный документ, имеющий характер протокола, доказывает свое официальное значение

еще и тем, что действительно в то время был в Риме миланский посол, епископ Новары Джиованни

Арчимбальди, извещавший свое правительство о приеме папой русских послов. По поводу сомнений,

которые высказывает о. Пирлинг насчет явной подтасовки фактов, мы ответим ссылкой на целый ряд

дипломатических актов XVI века, хорошо известных благодаря его же исследованиям. Разве не тем же

духом отличается, например, письмо папы Льва X к великому князю Василию от 1519 года, в котором

говорится: «Мы получили достоверные сведения, что ты по божественному попущению восприял

мысль возвратиться к единению и послушанию святой римской церкви, и проч.»? Разве не всегда в

Риме вычитывали больше из писем великих князей, чем сколько в них заключалось? Коллегии

кардиналов нужно было в таком именно смысле понять письмо Ивана III, и она, действительно,

толкует очень произвольно выражения, например в следующем случае: высказывать почтение— у

русских одно и то же, что заявить о своем полном подчинении римскому престолу. Весьма вероятно,

что Волпе обещал больше, чем имел право. Но, признаемся, мы думаем, что римская курия очень

хорошо понимала, с кем имеет дело. Когда Волпе, после обручения Софьи, предложил папе блестящий

план двинуть хана Золотой орды против турок и объявил, что для этого нужно только несколько

десятков тысяч дукатов, римская курия в этом случае не вдалась в обман и, нисколько не стесняясь,

ответила ему решительным отказом.

Торжество обручения назначено было на 1 июня 1472 г. Оно происходило в базилике Петра, т. е. в

знаменитом храме Св. Петра в Ватикане. Несколько драгоценных подробностей сохранил об этом

торжестве Volaterraiius (Mura-tori XXIII col. 90). Невесту сопровождали при церемонии знаменитейшие

дамы: королева боснийская Екатерина, Клариса Орсини, мать Лаврентия Медичи, знатные римлянки,

флорентийки и сиеннки, равно представительницы кардинальских родов. Обряд совершал епископ,

имя которого осталось неизвестно. При совершении обряда обручения произошло довольно важное

недоразумение, которое, очевидно, многих обеспокоило. Когда потребовались кольца, русский посол

отвечал, что он не принес колец, так как у русских нет этого обычая. Церемония была доведена до

конца, но на следующий день в сенате папа высказывал сожаление, что обряд совершен был не совсем

законно, ибо недоставало формального на этот счет распоряжения великого князя, и что этот

недосмотр замечен был слишком поздно (questus est postridie in senatu Pontifex sine mandate ducis

sponsam illam esse; me prius animadversum id vitium, quam in dando annulo)...

Совершенно новые и весьма интересные данные открыты о. Пирлингом о проводах Софьи из Рима и об

ее путешествии. Особенно же ценны сделанные им разыскания касательно приданого Софьи Палеолог

и представленных в ее распоряжение сумм на путешествие. 27 июня 1472 года ей уплачено было из

кассы папы 5 400 дукатов; в свиту ей назначен епископ Антоний Бонумбре (кардинал Антоний русских

летописей), которому дана на путешествие сумма в 600 дукатов.

501

Расположение папы к будущей великой княгине московской усматривается в особенности из теплых

писем, которыми он рекомендует ее государям, через земли которых лежал ее путь.

В одной из римских церквей, обращенных в настоящее время в больницу (Santo Spirito in Sassia), есть

фресковая живопись, представляющая Сикста IV, окруженного государями, лишенными своих царств.

Между представленными здесь фигурами должна находиться и Софья Палеолог, как можно заключить

из надписи: «Andream Paleologum Peloponnesi et Leonardum Toccum Epiri Dynastas a Turcarum tyranno

exutos regio sumpta aluit. Sophiam Thomae Paleologi filiam Ruthenorum duci nuptam cum aliis muneribus

turn sex mille aureorum dote auxit». Первое упоминание об этой надписи находится у Forcella, Inscrizioni

delle Chiese, t. VI. P., 438. Отцу Пирлингу нужно отдать честь, что он обратил внимание на эту надпись

и объяснил ее таким комментарием, который выше всяких сомнений: счетными книгами римского

двора. Но остается вопрос о фреске, которая никем не была изучена. Если это живопись, современная

событиям, то она должна представлять портреты Андрея и Софьи Палеолог и, конечно, заслуживала бы

издания. Предполагая сделать отчет об исследовании о. Пирлинга, мы наводили справки в Риме

относительно этой фрески и, благодаря любезному содействию настоятеля русской церкви в Риме, отца

архимандрита Пимена, узнали следующее. В одной из палат больницы (Santo Spiritio in Sassia) между

двух окон, на высоте 9 или 10 метров, занимающая нас фреска представляет папу Сикста IV сидящим

на троне. Перед ним три коленнопреклоненные фигуры с венцами на головах; эти фигуры должны

изображать или Фому Палеолога с его двумя сыновьями, или его сыновей и деспота эпирского

Леонарда Токка. На втором плане картины, позади упомянутых фигур, находятся еще мужские и

женские изображения; между последними должны быть боснийская королева и Софья Палеолог. Но

оказалось, что весьма трудно приспособить фотографический аппарат с надеждой получить

удовлетворительную фотографию; копировать же фреску неудобно по той причине, что палата занята

больными. Кроме того, некоторые данные (например, костюмы) заставляют предполагать, что фреска

сделана не в XV столетии, а гораздо позже, и, следовательно, едва ли можно смотреть на изображение

Палеологов как на портреты.

Напутствованная рекомендательными письмами папы и своего ближайшего покровителя, кардинала

Виссариона, Софья отправилась из Рима 24 июня. Отец Пирлинг тщательно собирал сведения в

архивах разных итальянских городов и нашел любопытные известия о торжественном приеме,

сделанном Софье в Си-енне, Болонье и Виченце. Особенно интересные данные находятся в болонских

летописях. Софья была невысокого роста и имела около 24 лет, глаза ее блистали, как искры, белизна

ее кожи свидетельствовала о знатном происхождении. Она показывалась на публике, одетая в

пурпуровое платье и в парчевой мантии, подбитой горностаем. На голове ее была повязка, блистающая

золотом и жемчугом. Взоры всех привлекал один драгоценный камень в виде застежки на левом плече.

Самые знатные молодые люди составляли ее свиту, спорили за честь держать узду ее лошади. В

Виченце, отечественном городе ее спутника, Волпе, который выдавал себя теперь за казначея и

секретаря русского царя, ожидали Софью новые торжества. Тревизано Волпе, двоюродный брат

нашего Ивана Фря-зина, принимавший Софью в собственной вилле, получил право присоединить к

своему гербу изображение византийского орла с короной. В Виченце провела

502

Софья три дня среди торжественных приемов и пиршеств, причем 60 кавалеров составляли ее свиту.

Без сомнения, должны существовать следы и дальнейшего путешествия Софьи Палеолог через Германию,

но они ждут таких же тщательных розысканий в архивах немецких городов, какие сделаны о. Пирлингом в

итальянских. 1 сентября мы находим Софию в Любеке, 21-го в Ревеле, 11 октября принимали ее псковитяне.

Дальнейшие факты, касающиеся Софьи Палеолог, исключительно черпаются пока из русской летописи (П.

С. Р. Л. IV. 244—246; VI. 196—197; VIII. 154, 169, 173, 175—177; Никоновская летопись, ч. VI. 49, 56 и ел.),

и потому мы не находим нужным передавать их. Заметим лишь, что латинские памятники не знают имени

Софьи, а говорят о Зое; в одном месте русская летопись (П. С. Р. Л. I. 196) говорит о дочери морейского

деспота, называя ее Зинаидой. Таким образом, остается неизвестным, когда и по какому случаю будущая

русская царица переменила свое имя.

В исследовании о. Пирлинга находим далее много новых подробностей к объяснению известий русской

летописи о немилости, постигшей Волпе вскоре после брака Ивана III и Софьи. Известно, что в Москве

находился в то время Треви-зан, посол венецианской республики, ожидавший разъяснений Волпе по поводу

движения хана Золотой Орды на турок. Великий князь ничего не знал о цели пребывания Тревизана в

Москве, для него это разъяснилось только тогда, когда прибыла в Москву Софья и когда люди ее свиты

стали гласно говорить о политическом характере миссии Тревизана. Великий князь произвел дознание,

следствием него и- было изгнание Волпе из Москвы и заключение его в Коломне. Тревизану угрожала

смертная казнь, и только заступничество сопровождавшего Софью епископа Антония Вонумбе спасло ему

жизнь.

Чтобы разъяснить это дело, царь Иван III отправил в Венецию письмо, содержание которого можно

восстановить по документам государственного архива Венеции (Senate, Secreti t. XXVI. 1473—1474 p. 48,

50). Для нас весьма любопытен ответ на это письмо от 4декабря 1473 года — первый по времени

официальный акт, говорящий о правах русского царя на константинопольское наследство. Поблагодарив

царя за то, что он сохранил жизнь Тревизану, хотя его миссия возбуждала страшное подозрение, синьория

продолжает: «Мы отправили вашего секретаря (т. е. Тревизана) не с тем, чтобы он переговорами с ханом

Золотой Орды причинил вашему государству какой-либо ущерб или опасность; напротив, вызванное

письмом хана, наше посольство имело целью по возможности отвлечь и удалить его от вашего государства

и освободить вас от этого тягостного и опасного соседа, направив его силы к областям Черного моря и на

берег Дуная на борьбу с общим всего христианского мира врагом, властителем оттоманских турок,

захватившим восточную империю, которая, за прекращением императорского рода в мужском колене,

должна принадлежать вашему высочеству в силу вашего благополучного брака».

Царь Иван остался доволен объяснениями, возвратил свободу Тревизану и даже позволил ему отправиться к

хану Золотой Орды, приставив, однако, к нему дьяка Дмитрия Лазарева. В то же время было снаряжено

московское посольство в Венецию с Симеоном Толбузиным во главе.

Тревизан побывал в Орде, привел оттуда двух татарских послов, на подарки которым Венеция

израсходовала 2 000 дукатов. Но пока велись переговоры,

503

польский король Казимир успел склонить татар на войну с Москвой—ту именно войну, следствием

которой было освобождение России от монгольского ига.

В заключение автор говорит о важных и бесчисленных последствиях брака Ивана III с наследницей

Палеологов и заканчивает так: «В глазах современников московская царица, единственная оставшаяся

в живых наследница Палеологов, должна была считаться законной наследницей восточной империи.

Отзвук этого мнения находим в речах папских послов, когда они приглашали царей идти на

Константинополь для завоевывания древнего наследства. Эти намеки некоторым историкам показались

такими значительными, что они высказали предположение о существовании в архивах Ватикана

юридического акта, который служил основанием для этих призывов к реваншу. Ничего подобного не

нашлось до сих пор ни в Риме, ни в Москве. Но высокая важность вопроса и, скажу даже, его

современное значение оправдывали бы и новые попытки к поискам. Привлечь внимание ученых к

этому вопросу составляло главную цель моей работы».

Итак, и по содержанию и по цели исследование о. Пирлинга заслуживает полного внимания в

особенности в России. Нужно надеяться, что значительный успех, которым сопровождались его

разыскания в итальянских архивах и библиотеках, послужит для него поощрением и заставит

продолжать разработку такой счастливой темы. Но ясно, что не все подробности эпизода могут быть

разъяснены на основании западных источников, половина дела остается за нашими исследователями.

Новое освещение лиц и отношений, даваемое о. Пирлингом, счастливое объяснение и пополнение

темных мест русской летописи, богатый указатель литературы, которой у нас еще не пользовались для

изучения этого вопроса, — все это внушает нам смелость думать, что было бы благовременно теперь

вновь пересмотреть русские материалы, относящиеся до брака Ивана III с Софьей Палеолог, и

предпринять тщательные поиски в древних книгохранилищах. Отнюдь не должно думать, что предмет

исчерпан и что трудно напасть на нетронутые материалы. Достаточно указать на то, как пользовались

до сих пор сведениями, почерпнутыми из Волатеррана. В самой работе о. Пирлинга не все затронутые

вопросы вполне освещены и нуждаются в дальнейшем развитии: о легате, сопровождавшем Софью, о

Тревизане и проч. Он, впрочем, и не выдает ее за окончательную

Но относительно брака Ивана III с Софьей Палеолог существуют некоторые задачи и вопросы, которых

совсем не имел в виду автор занимающего нас исследования и которые, между тем, имеют важное

значение для русской истории. Разумею общий характер господствующих у нас воззрений на Софью,

кардиналов Виссариона и Исидора.

Греческая царевна Софья Фоминична не пользовалась особенною любовью в своем новом отечестве, а

потому у московских летописцев мало записано сведений как о ней самой, так и о ее родных и близких.

О судьбе ее до приезда в Москву нет почти никаких известий в русской летописи. Между тем

политическое значение брачного союза московского царя с наследницей константинопольского

престола, хорошо понятое и оцененное современниками, а равно и разнообразные влияния на

внутреннюю и внешнюю политику Москвы, кото-

Р. 354—355. C'est done un travail preliminaire qui je livre a la publicite, dans le but surtout d'activer les recherches qui se font

avec une admirable perseverance, mais dont le succes n'est pas encore complet.

504

рые ей приписываются, не могут не вызывать в историке желания объяснить характер Софьи.

Строгий блюститель старины митрополит Филипп пережил много минут томительного беспокойства,

когда узнал, что сопровождавший греческую царевну легат папы намерен вступить в Москву с

преднесением латинского креста. Бояре и ближние слуги царя не любили гречанку за то, что она завела

новые при дворе обычаи, которыми оскорблено было их самолюбие; царь стал обсуждать важные дела

не в думе, а у себя в спальне. В Москву чаще стали наезжать иностранцы, начались новые и большие

постройки, москвичи недоверчиво смотрели на новшества и вину их приписывали царице.

В наших глазах Софья Палеолог уже потому должна стоять выше всяких нареканий, что она

действительно оказалась в Москве носительницей обновляющих начал. Не может быть сомнения, что

по смерти отца своего в 1465 году она воспитывалась в римском обряде. По свидетельству кардинала

Виссариона, деспот Фома на смертном одре изъявил желание на этот предмет свою волю. Со-

хранившийся план воспитания и обучения детей Фомы Палеолога, живших притом на средства

римского двора, ясно показывает, что Софья Палеолог должна была держаться римско-католического

исповедания перед вступлением в брак с Иваном III. Несомненно также, что перед отправлением в

Москву она должна была получить определенные наставления относительно веры. Но она разрешила

трудную задачу совсем не так, как от нее ожидалось. С первого же шага на московской земле она

отрешилась от всех внушений и советов, изумив сопровождавшего ее епископа Антония, когда во

Пскове стала принимать благословение у русского духовенства, посещать церкви и прикладываться к

иконам. И ни одного намека не находим мы в летописи, вообще не очень благорасположенной к

«гордой» гречанке, который бы давал повод к сомнениям в искренности и твердости ее религиозных

воззрений. В московском царстве Софья действительно была православной христианкой, за каковую и

выдавали ее в Риме. О ее такте говорит также и то обстоятельство, что она не пыталась возобновлять

сношений с Римом и не настаивала на приглашении в Москву своего брата Андрея Палеолога, который

жил на пенсии у папы и пользовался подачками от разных западных государей.

Не может быть сомнения, что мысль о брачном союзе Софьи с московским царем первоначально

зародилась у просвещеннейшего грека того времени, известного никейского митрополита, а потом

кардинала римской церкви Виссариона. Он принимал самое живое участие в семействе деспота Фомы

Палеолога, заботился о воспитании и обучении Софьи и ее двух братьев, его перу принадлежит

любопытный план воспитания и поведения, приличного детям княжеского происхождения. Виссарион

пользовался в Риме громадным значением, по смерти Николая V был самым видным кандидатом на

папский трон; никто не мог похвалиться в Риме такой громадной и отборной библиотекой, какая была

у Виссариона; около него сгруппировались лучшие гуманисты того времени. Но Виссарион не забывал

о своем порабощенном турками отечестве и до последней минуты жизни преследовал планы

освобождения его.

Довольно странно то обстоятельство, что в письмах Виссариона не находим ни одного, которое бы

касалось брака Софьи Палеолог. Правда, далеко не вся его переписка издана, в заграничных

библиотеках находится еще немало рукописного материала, относящегося к биографии Виссариона, но

едва ли можно

505

объяснить случайностью то обстоятельство, что Виссарион умалчивает о политической роли России в

Восточном вопросе даже там, где он прямо высказывает свои планы и мечты об освобождении греков.

Если у Виссариона родилась мысль выдать Софью за московского царя, — а в этом не может быть

сомнения,—то и политическая роль Москвы в Восточном вопросе не чужда была его сознанию. В Риме

был сановник — соотечественник Виссариона и также кардинал римской церкви, который мог

сообщить ему обстоятельные сведения о Московии и ее обычаях, — это бывший митрополит

московский Исидор. Как известно, он должен был бежать из Москвы, где его осудили как изменника за

подписание актов Флорентийского собора. Пример был очень внушительный. Но должен ли был

Виссарион, снаряжая Софью в Москву, дать ей секретные наставления о вере или не был ли план

воспитания, о котором говорено выше, фиктивным?

Виссарион и Исидор назначены были кардиналами в один и тот же день, 18 декабря 1439 года. Римская

церковь выразила этим свою признательность обоим названным лицам за их горячее участие в деле

соединения церквей. От них ожидалось еще многого и впереди: одному предстояло привести греков к

.принятию актов Флорентийского собора, другому действовать в том же направлении среди русских и

поляков. Известно, что тот и другой ошиблись в своих расчетах и ожиданиях.

Почти совсем не выяснены ближайшие побуждения, руководившие деятельностью Виссариона и

Исидора. Ясно, что им могли быть хорошо известны непреодолимые препятствия, сильное

противодействие и ожесточенная борьба против унии в Византии и России. Одним тщеславием,

конечно, нельзя объяснить служение их интересам католической церкви. Нужно допустить, что они

пришли к мысли об унии не по легкомыслию, но были убежденными поборниками идеи соединения

церквей. Раз соединившись с Римом, Виссарион и Исидор словом и делом неуклонно служили

интересам Рима и католической церкви, соединяя, однако, с этим и горячую любовь к отечеству, и

надежду на политическое возрождение Византии.

Нравственное направление и политическая деятельность Виссариона и Исидора до некоторой степени

получают себе объяснение в общем направлении той эпохи. Мы уже говорили, что Виссарион

составлял в Риме центр кружка гуманистов. Весьма любопытно, что и Исидор еще до назначения

своего на московскую кафедру вел переписку с гуманистами. К сожалению, мы весьма мало знаем об

образе мыслей и образованности Исидора, так как и то немногое, что осталось из его произведений,

разбросано по разным рукописям. Изданное в Патрологии Миня (т. 159) донесение его о взятии

Константинополя турками дает весьма недостаточное понятие о действительном содержании

документа, который находится в национальной библиотеке в Париже (Cod. Lat. 3127). Виссарион и

Исидор являются в Византии представителями нового политического и религиозного направления,

которое разделяли и Палеологи. Всего легче поймем мы смысл этого направления, если сравним его с

нашим западничеством. Что и Исидор, подобно Виссариону, был далеко незаурядным человеком,

видно уже из того, что самая живая струя известий о взятии Константинополя турками, именно

официальная часть их, вошедшая в записки сборники позднейшего происхождения, заимствуется из

донесений его к папе, из писем к Виссариону и другим кардиналам и из посланий к разным

коронованным особам.

В. Водов

ЗАМЕЧАНИЯ О ЗНАЧЕНИИ ТИТУЛА 'ЦАРЬ'

ПРИМЕНИТЕЛЬНО К РУССКИМ КНЯЗЬЯМ

В ЭПОХУ ДО СЕРЕДИНЫ XV ВЕКА*

Использование существительного 'царь' в средние века южными славянами — болгарами и сербами —

хорошо описано в многочисленных исследованиях, в частности К. Жиречека, Г. Острогорского, Фр.

Дёлгера, а также современных болгарских историков

. Иначе обстоит дело с изучением истории восприятия

этого титула восточными славянами: слово 'царь' в применении к русским князьям в средневековых

источниках встречается крайне редко, что затрудняет определение его точного значения и объясняет

разброс выводов, к которым приходили разные ученые.

Уже более столетия назад И. И. Срезневский, комментируя колофон рукописного Евангелия киевского князя

Мстислава (1125—1132), где тот назван 'царем', предположил, что данный титул должен толковаться как

'властелин независимый', придав тем самым слову несомненный политический смысл

. Гораздо позже на

этом же понимании настаивал Б. А. Рыбаков. Основываясь на примерах из Ипатьевской летописи, в которых

титул 'царь' применен к киевским князьям XII в., а также на надписи из собора Святой Софии в Киеве, где

'царем' назван Ярослав Мудрый (ум. в 1054), исследователь пришел к выводу, что Ярослав, став после

смерти Мстислава Черниговского (1036) единовластным правителем русской земли («самовластием»),

принял царский титул, который находил свое выражение не только в восточном термине 'каган', но также и

в термине 'царь', что уравнивало русского великого князя с правителем Византии

. В несколько ослабленном

виде

Пер. Е. Бабаевой по изд.: Oxford Slavonic Papers. 1978.

K.Jirecek, Staat und Gesellschaft im mittelalterlichen Serbien в: Denkschrifien der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften in

Wien, Philosophisch-historische Klasse, LVI (2), 1912, 1—23; G. Ostrogorsky, Avtokrator i Samodrzac: Prilog za istoriju vladalacke

titulature u Vizantiji i u juznih Slovena// Glas Srpske Kraljeuske Akademije, clxiv, drugi razred, 84, 1935, 121—160; Fr. Dolger, Bul-

garisches Zartum und byzantinishes Kaisertum // Fr. Dolger, Byzanz und die europaische Staatenwell, Ettal, 1953, 140—158; V.

Tapkova-Zaimova, L'idee imperiale a Byzance et la tradition etatique bulgare// Byzantina, HI, 1971, 287—295. См. также резюме в G.

StoU, Die Begrifle Reich, Herrschaft und Slaat bei den orthodoxen Slawen в: Saeculum, v, 1954, 109—110.

И. И. Срезневский. Древние памятники русского письма и языка (X—XIV вв.), 2-е изд., Спб., 1882, 52.

£. А. Рыбаков, Русские датированные надписи XI—XIV вв. // Археология СССР, Свод исторических источников, Е 1—44, М.,

1964, 14—16. Заметим, что М. Д. Приселков в книге Истории русского летописания (Л., 1940), на которую ссылается Б. А.

Рыбаков (op. cit., 14, п. 4), действи-

507

отзвук этой теории находим и в исследовании Т. Василевски, утверждавшего, базируясь на двух уже

упомянутых свидетельствах (Мстиславово Евангелие и надпись из Святой Софии), что «киевских князей...

называли царями, поскольку их независимость казалась несомненной, как несомненным казалось и мнение о

том, что только цари могут быть независимыми»

. Точка зрения Б. А. Рыбакова перекочевала также в

исследование А. С. Львова, посвященное лексикологии

; наконец, она излагается Я. Н. Щаповым, который,

впрочем, указав на случай применения титула 'царь' к Смоленскому князю, замечает, что использование

данного титула не являлось исключительной привилегией Киевских князей

С другой стороны, М. А. Дьяконов в своей известной книге, посвященной власти Московских князей,

датирует начало использования термина 'царь' применительно к русским князям временем правления

Василия II Темного (1425—1462)'. А И. Соболевский, оспаривая эту точку зрения, указал на

многочисленные примеры использования термина в Сказании о гибели князей Бориса и Глеба, в колофоне

рукописи, переписанной в XIII в. на Волыни, и в похвале Ивану Калите (ум. 1340) и пришел к выводу, что

титул 'царь' в особых случаях употреблялся по отношению к русским князьям и до XV века; вместе с тем

суть этих особых случаев не была им истолкована

. Сходное мнение высказано В. О. Ключевским в его кур-

се терминологии русской истории, прочитанном в 1884—1885, но опубликованном только в 1959 г.:

«'Царем' в древней Руси еще с XI века называли также и нашего князя, но в виде особого почетного отличия;

это не был официальный титул всех киевских князей»

. Сомнение в том, что термин 'царь' в средневековой

Руси имел строго институционный смысл («keine strengere staatsrechtliche Bedeutung»), высказано и

современным исследователем Г. Шедером

Оригинальная точка зрения предложена В. С. Иконниковым, который датирует появление термина 'царь'

временем киевского правления Владимира Мономаха (1113—1125), связывая факт введения в оборот этого

титула с посылкой императором Алексеем I Комнином венца русскому князю. Кроме того, исследователь

предположил, что инициатива применения этого титула к русским князям исходила из церковных кругов".

тельно говорит об учреждении царской власти в 1037 г. (с. 81); однако речь идет о власти византийского императора, которая,

как ошибочно полагал А. Л. Шахматов, якобы простиралась на Киевскую Русь как следствие поставления первого греческого

митрополита.

N. Wasilewski, La place de 1'Etat russe dans le monde byzantin pendant le haul Moyen Age // Ada Poloniae historica, XXII, 1970, 47.

А. С. Львов, Лексика «Повести временных лет», М., 1975, 200.

Я. Н. Щапов, Похвала князю Ростиславу Мстиславичу как памятник литературы Смоленска XIII в. // Труды Отдела

древнерусской литературы (ТОДРЛ), XXVIII, 1974, 53, п. 21 (отметим, что текст, посвященный Давиду Мстиславичу,

содержится в Ипатьевской, а не в Лаврентьев-осой летописи, как, видимо, по недоразумению указано у автора).

М. А. Дьяконов, Власть московских государей: очерк из истории политических идей Древней Руси, Спб., 1889, 58. Г. Штекл

обходит молчанием бытование термина 'царь' до начала новой истории (op. cit.).

A. И. Соболевский, Археологические заметки, 6, Царь // Чтения в Историческом обществе Нестора летописца, VI, 1892, отдел II,

7—9.

B. О. Ключевский, Терминология русской истории // В, О. Ключевский, Сочинения, 6, М., 1959, 138.

Н. Schaeder, Moskau das Dritte Rom, Darmstadt, 1957, 45.

В. С. Иконников. Опыт исследования о культурном значении Византии в русской истории, Киев, 1869, 313—314. Эта гипотеза в

значительной степени подрывается существующей в со-

508

Крайне осторожная позиция была занята А. Поппэ, который, отказываясь считать, что надпись из Святой

Софии имеет институционный смысл, пишет, комментируя эту надпись и Мстиславово Евангелие: «Мы

имеем дело с интересными свидетельствами, проливающими свет на то, как воспринималась княжеская

власть ближайшим окружением князя и духовенством». Обращаясь же к позднейшим материалам, дающим

большее число примеров использования термина 'царь', польский историк ограничивается лишь замечанием

о его «особом ситуативном» бытовании

Для последующей эпохи (XIII век) мы находим устоявшуюся точку зрения, согласно которой термин 'царь'

был особенно распространен на юго-западной территории древнего Киевского Государства; так, он часто

ставится перед именами Волынских и Галицких князей. Сформулированная А. А. Шахматовым, эта точка

зрения повторяется в работах А. С. Орлова, Д. С. Лихачева и в совсем недавней работе Я. Д. Исаевича

Наконец, факт использования титула 'царь' монахом Акиндиным в обращении к великому Владимирскому

князю Михаилу Ярославичу Тверскому («царь еси, господине княже, въ своей земли») не мог не повлечь за

собой сравнение всей фразы со знаменитой европейской правовой формулой Rex est imperator in regno suo.

Наблюдаемая аналогия позволила предположить, что русский князь наделялся, по крайней мере в сознании

Акиндина, абсолютной властью над «своей землей»

Существующие исследования по большей части базируются на одном или нескольких примерах, взятых в

отрыве от других. Поэтому нам кажется полезным привести в хронологическом порядке по возможности

полный корпус цитат — разумеется, мы не претендуем на исчерпывающую полноту, которая достигается

лишь при компьютерной обработке источников, — что позволит сравнить разные контексты, как

литературные, так и исторические, в которых используется термин 'царь'.

Мы включили в круг интересующих нас терминов наряду с существительными 'царь' и 'цезарь' их

производные—такие, как прилагательное 'царский', гла-

временной историографии интерпретацией посылки венца императором киевскому князю. Что же касается ссылки на Даниила

Заточника, то, видимо, в данном случае следует говорить о позднейшей интерполяции термина, см. Г. Шредер, op. cit., 53—54.

Л. Рорре, Le prince er FEglise en Russie depuis la fin du X

siecle et jusqu'au debut du XII

siecle//Acta Poloniae historica, XX,

1969, 110.

А. А. Шахматов. Исследование о Радзивиловской или Кенигсбергской летописи // Радзиви-ловская или Кенигсбергская

летопись (Издание Общества любителей древней письменности, CXIII), Спб., 1902, 32; А. С. Орлов, О галицко-волынском

летописании, ТОДРЛ, 5, 1947, 33; Д. С.Лихачев, Галицкая литературная традиция в Житии Александра Невского, ibid.,

54; Я. Д. Исаевич, Из истории культурных связей Галицко-Волынской Руси с западными славянами в XII—XIV вв. // Польша и

Русь, М., 1974, 263.

На близость формулировок, о которых идет речь, было, в частности, указано А. В. Соловьевым («Reges» et «regnum Russiae» au

Moyen Age // Byzantion, XXXVI, 1966, 169), а также, совсем недавно, К. Гальпериным (Tsar' russkoj zemli: The Vita of Dmitrii

Donskoj and Early Muscovite Political Thought, доклад, сделанный на Muscovite History Conference, Оксфорд, 1975, машинопись,

6—7). О юридическом и политическом значении формулы на Западе см. A. Bossuat, La fbrmulc «Le roi est empereur en son

royaume» et son emploi devant le Parlement de Paris // Revue historiquc de droit francais et etranger, XXXIX, 1961, 371—381; G. Post,

Studies in Medieval Legal Thought: Public Law and the State, 1100—1322, Princeton, 1964, 453—482 nJ.-F. Lemarignier, La France

mc-dievale, institutions et societes, Paris, 1970, 264—265.

509

гол 'царствовать' и существительное 'царствие' или 'царство'. В данной статье мы, выходя за границы

конкретных контекстов, для большего удобства используем термин 'царь' и его производные, поскольку с

точки зрения семантики они ничем не отличаются от термина 'цезарь' и слов, образованных от него

; оба

термина часто смешиваются в рукописях, где титул записывается, начиная с XI в., как правило, не

полностью, а в сокращенном виде — цръ, с опущением c

Наше исследование касается временного периода до середины XV века; позже на северо-восточной

территории появляются тексты, в которых, в отличие от предшествующих, термин 'царь' применяется к

русским князьям гораздо более часто, если не сказать систематически. К таким текстам мы относим

Похвальное слово о благоверном и великом князе Борисе Александровиче (Тверском), составленное

предположительно иноком Фомой между 1446 и 1453 гг.

; Слово избрано от святых писаний, еже на

латыню, созданное в 1461—1462 гг.

, и, наконец, Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия

Ивановича, царя русского

, не имеющее общепризнанной датировки: по мнению А. В. Соловьева, которое

разделяет и К. Гальперин, оно было написано вскоре после смерти Дмитрия (1389)

; однако советская

филологическая школа относит появление памятника к более позднему времени. Так, согласно М. А.

Салминой, Слово следует датировать сороковыми годами XV в. Мы полностью разделяем данную точку

зрения

Термин 'царь' (изначально 'ц-Ьсарь') восходит к латинскому caesar, откуда через посредничество готского

kaisar было заимствовано всеми славянами. Этот термин, как и его производные, фиксируется на

восточнославянской территории

См. Д. И. Прозоровский, О значении царского титула до принятия русскими государствами титула императорского //

Известия Имп. русского археологического общества, VIII (3), 1875, 211. В частности, мы не смогли найти в источниках

подтверждения тезису о различии между 'царь' («the khan of Chingizide blood») и 'цезарь' («the caesar, or junior emperor»),

выдвинутому М. Чернявски (М. Cherniavsky, Khan or Basileus: an Aspect of Russian Mediaval Political Theory // Journal of

the History of Ideas, XX, 1959, 465).

CM. U. Still, Nomina sacra im Altkirchenslavischen, Munchen, 1972, 136—137, таблица 19.

Текст опубликован Н. П. Лихачевым (Памятники древней письменности и искусства, CLXVIII, Спб., 1908). Об

авторстве этого сочинения см. W. Philipp, Ein Anonymus der Tverer Publizistik im 15. Jh // Veroffentlichungen der Abteilung

fur slavishe Sprachen und Literaturen des Osteuropa-Institut der F.U. Berlin, VI, 1954, 230—237. Об употреблении термина

'царь' в этом тексте см. Я. С. Лурье, Роль Твери в создании русского национального государства // Ученые записки

Ленинградского государственного университета, XXXVI, Серия исторических наук, № 3, 1939, 89.

Текст опубликован А. Н. Поповым (Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинений против

латинян XI—XV вв., М., 1875, 360—395). О датировке см. Я. С.Луръе., Идеологическая борьба в русской публицистике

XV — начала XVI в., М.; Л., I960, 371.

Текст опубликован в: Полное собрание русских летописей (ПСРЛ), IV (1—2), Л., 1925, 351—366.

А. В. Соловьев, Епифаний Премудрый как автор «Слова о житии и преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича,

царя русского», ТОДРЛ, XVII, 1961, 85—106. Эта же точка зрения изложена В. Филиппом (W. Philipp, Die Gedankliche

Begrimdung des Moscauer Autokratie bei ihrer Entstehung, 1458—1522, // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte, XV,

1970, 89) и К. Гальпериным (op. cit., 8—9).

См. Я. С.Лурье, Идеологическая борьба..., 359—360; М. А. Салмина, Слово о житии и преставлении великого князя

Дмитрия Ивановича, царя русского // ТОДРЛ, XXV, 1970, 81—104; мы предполагаем посвятить этой проблеме

отдельное исследование.

510

уже с XI в. В библейских текстах и в патристике он служит для передачи греческого слова pctcnXeuq в тех

контекстах, где в Вульгате мы находим rex, т. е. для обозначения Бога («царя небесного»), царей

израильских или других, даже языческих монархов, упомянутых в Библии (за исключением римского

императора, 'цесаря', который в Новом Завете назван 'кесарем' в соответствии с позднегрече-ским кшсгар), а

также вообще властелина. В последнем случае, как будет видно из дальнейшего изложения, термин 'царь'

вступает в конкуренцию со словом 'князь' (изначально кънжзь — написание, редко встречающееся в

памятниках) и используется как в переводных текстах

, так и в оригинальных сочинениях (например, в

Слове о законе и благодати митрополита Илариона)

В собственно политических контекстах слово 'царь' регулярно используется применительно к императору

или императорам (в случае совместного правления) Византии; такое употребление, характерное для текстов

договоров между Византией и Русью X в., дошедших до нас в Повести временных лет

, существовало

вплоть до падения греческой Империи. Всеобъемлющая власть императора, простиравшаяся, в частности, на

церковную сферу, практически не оспаривалась русскими князьями, за исключением нескольких случаев

;

разумеется, такое положение дел было возможным лишь в ситуации, когда признание власти basileus'a ни в

малейшей степени не ущемляло политической независимости русских земель

Совсем другой политический смысл термин 'царь' получает с XIII в., когда он начинает использоваться,

преимущественно в летописях

, применительно к правителю Империи монголов или к членам династии

Чингисхана и, особенно, начиная с правления Менгу-Темира (1267—1280), к ханам Золотой Орды

. Как

показал М. Чернявски, царский титул в таких контекстах в полной мере сохранял свою политическую

значимость; в XIV веке, во время междоусобной борьбы в Золотой Орде, он был строго закреплен за

законным ханом

. Интересно, что тексты свидетельствуют о параллелизме, существовавшем, по всей

видимости, в

См. Д. И. Прозоровский, op. cit., 207—208; Л. И. Соболевский, op. cit., 7—8. Об использовании термина 'князь' в соответствии

с греческим (Затеей; см. ниже.

Des Metropoliten llarion Lobrede auf Vladimir den Heiligen und Glaubensbekenntnis, изд. L. Miiller, Wiesbaden, 1962, 97—98, 110—

112 и др.

Повесть временных лет (ПВЛ), 1, М.; Л., 1950, 23 и ел.

После инициатив киевских князей Ярослава Владимировича и Изяслава Мсгиславича (см. сн. 175, 176) самым известным

«исключением» является запрет, который наложил великий князь Василий I на упоминание митрополитом имени императора

во время литургии; за это он был подвергнут поношению в специальном послании патриарха Антония IV (1394—1397); см.

Русская историческая библиотека (РИБ), VI, 2-е изд., Спб., 1906, дополнение, кол. 265—276, а также D. Obolensky, The

Byzantine Commonwealth: Eastern Europe 500—1453, 1971, 264—268.

См. Д. Оболенский, op. cit., 223—224; A. Poppe, op. cit., 109 и La derniere expedition russe centre Constantinople // Byzantinoslavica,

XXXII, 1971, 233.

Гораздо реже термин 'царь' применительно к ханам встречается в дипломатических документах. Тем не менее мы встречаемся с

таким употреблением в русских переводах «ярлыков», которые получали от ханов митрополиты. См. Памятники русского

права, III, M., 1955, 465 и ел. Термин 'царь' находим также в некоторых договорах, заключенных между русскими князьями, см.

Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв., М.; Л., 1950, 41, 106, но обычно в текстах

фигурирует исключительно Золотая Орда как некое безличное, если можно так выразиться, образование, имя же конкретного

хана отсутствует; см. там же 20, 31, 36, 38 и др.

См. А. Н. Насонов, Монголы и Русь, М.; Л., 1940, 30.

М. Cherniavsky, op. cit., 464—468.

511

сознании русских в Средние века, между, с одной стороны, патриархом и императором, в чьих руках

сосредоточена власть в Империи (часто воспринимавшейся как ойкумена), и, с другой стороны,

митрополитом и татарским ханом, наделенными такой же властью на Руси. Сошлемся хотя бы на

фрагмент из Московской летописи (свод XV века):

Toe же зимы прииде Фегностъ епископъ Сарански из Грекъ, посылай бо б'Ь митрополитом к патриарху

и царемъ Менгутемерем ко царю Греческому Па-

леологу .

В XV веке титул 'царь' был распространен и на турецкого султана, а также на крымских и казанских

ханов

Наконец, как это будет видно из примера № 44 (см. ниже), этот термин применялся и к германскому

королю.

На фоне подобных употреблений титула 'царь', институционный смысл которых доказывается уже

самой их систематичностью, применение данного термина к русским князьям представляется на

первый взгляд более или менее случайным.

Даже до середины XIII века, в эпоху, когда власть русских князей не опиралась ни на какой

иностранный политический авторитет, ни в одном документе дипломатического характера (следует

отметить, впрочем, немногочисленность дошедших до нас от домонгольского периода документов

такого типа) они не называются 'царями'

. Точно так же, a fortiori, обстоит дело и в предшествующую

эпоху, если не принимать во внимание присвоение царского титула Владимиру (ум. 1015) в поздних

галицких грамотах и в послании Василия II (1441). Слово 'царь' не отмечено и на печатях разных

русских князей, где они называются (цёуоч;) ap^cov или (великими) князьями

В дипломатических сношениях Древней Руси с соседними народами и государствами ни термин 'царь',

ни его иноязычные эквиваленты практически не используются вплоть до последней четверти XV века,

когда интересующий нас титул начинает крайне нерегулярно встречаться в переписке двора Ивана III с

германцами

. Для периода до середины XV века мы располагаем только одним примером,

обнаруженным в немецком тексте договора, заключенного в 1417 г. между Псковом и Ливонским

орденом. В этом договоре цитируются русские посланники, которые называют великого князя

Московского Василия I unse here

ПСРЛ, XXV, М.; Л., 1949, 152. Мы приводим цитаты, взятые из разных изданий, в совре-менной кириллической графике,

помещая в скобки буквы, пропущенные в тексте. Надстрочные буквы выделены курсивом.

См. А. И. Соболевский, op. cit., 8.

Кроме договоров между Русью и Византией (см. сн. 24), нам известны лишь несколько новгородских грамот (как правило,

копии), адресованных киевскому князю, договор с Готским берегом (см. Грамоты великого Новгорода и Пскова, М. -Л., 1949,

139—141, 156), а также княжеские «церковные уставы», многочисленные переделки которых делают затруднительной рекон-

струкцию первоначальных текстов; см. Я. Н. Щапов, Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI—XIV вв., М., 1972 и

Древнерусские княжеские уставы XI—XIV вв., М., 1976. О русской дипломатике домонгольского периода см. С. М. Каштанов,

Русские княжеские акты X—XIV вв., до 1380 г. //Археологический ежегодник, 1975, М„ 1976, 106—109.

См. В. Л. Янин, Актовые печати Древней Руси X—XV вв., I, М., 1970, 16 и ел.; Е. И. Камен-цева, Н. В. Устюгов, Русская

сфрагистика и геральдика, изд. 2-е, М., 1974, 62—68, 76—90.

См. Н. Schaeder, op. cit., 54.

512

de Rusche keiser Wassile Dymitrius, однако нам неизвестно, с каким русским словом соотносится

немецкое keiser; издатели же грамоты осторожно перевели этот фрагмент как «наш господин, русский

государь Василий Дмитриевич»

. Другое свидетельство, на этот раз греческое, позволяет

предположить, если верить А. В. Соловьеву, что великий Владимирский князь Михаил Ярославович

Тверской (ум. 1318) в начале XIV века использовал царский титул в качестве официального

. Эта

гипотеза основана на отрывке из Максима Плануды, в котором посланник русского князя заявляет

императору Андронику II Палеологу:

6 сш&ёутт|<; цои 6 pamXeuq tuv 'Pax; 6 вт гцс, трале^тц; rfj<; dyt'ac; paai>.e{a<; aou яросткиуеТ

SouXiKax; rf)v dyfav paaiA,e(av стой

Это единичное свидетельство, оставляющее открытым вопрос об употребленном посланником

собственно русском термине и не прошедшее через критическое осмысление, вряд ли стоит понимать

буквально, как хотелось бы А. В. Соловьеву. Тем более что в этом же самом фрагменте несколькими

строками выше русский князь назван apxov TCOV' Pax;, как это было принято в Византии с эпохи

Константина Багрянородного

. Возможно, использование термина paoriXsu<; в процитированном

отрывке объясняется желанием подчеркнуть «смирение» paaiXeuq T<BV' Pax; перед rj dyi'a paaiA.eia; в

пользу такого понимания говорит также упоминание роли, отводившейся русскому князю при трапезе

императора

. Принимая во внимание все сказанное, мы полагаем, что за единичным свидетельством

Максима Плануды невозможно усмотреть какую-либо институциональную или политическую

реальность. Наконец, наша точка зрения подтверждается и другими примерами, предложенными А. В.

Соловьевым: нигде, кроме упоминавшегося уже договора 1417 г., мы не находим следов использования

царского титула применительно к русским князьям; последние чаще всего называются латинским

словом rex (или его эквивалентом из новых языков) — в греческой транскрипции рг\£, или

словосочетанием цеусц рг\^, причем эпитет цеуск;, видимо, заимствован из русского титула 'князь

великий'

Тот факт, что русские князья практически никогда не называются 'царями' в западных источниках,

также подтверждает наше первоначальное предположение об отсутствии царской титулатуры в

дипломатических и сфрагистических русских источниках применительно, по крайней мере, к

современным этим источникам князьям.

Теперь обратимся к русским нарративным и литературным жанрам, а также к некоторым поздним

документам дипломатического характера (с упоминанием

Грамоты великого Новгорода и Пскова, 319.

А. В. Соловьев, op. cit., 169 (заметим, что ссылка на Максима Плануду ошибочна, см. сн. 37). Н. Haupt, Beitrage zu den

Fragmenten des Dio Cassius // Hermes, Zeitschrift fur klassische Phi-lologie, XIV, 1879, 445; текст был воспроизведен А. С.

Павловым (РИБ, VI, прибавление, кол. 273—274).

00 '

См. D. Obolensky, The Byzantine Commonwealth, 200.

' Д. Оболенский определяет эту роль словом 'chambellan' (Byzance et la Russie de Kiev // Mes-sager de 1'Exarchat e Patriarche de

Moscou en Europe occidentale, XXIX, 1959, 28; работа перепечатана также в: D. Obolensky, Byzantinum and the Slavs, 1971). О

присвоении этой роли русскому князю см. М. А. Дьяконов, op. tit., 14—15).

А. В. Соловьев, op. cit., 150—159, 169—171.

513

святого Владимира), чтобы проверить, не противоречат ли их данные этому предположению.

Мы не располагаем ни одним свидетельством для X и начала XI в. Конечно, существуют гипотезы об

использовании царского титула применительно к святому Владимиру, основывающиеся на источниках,

дошедших до нас во фрагментарном виде. Все эти гипотезы были собраны и описаны в свое время Д.

Оболенским; однако в недавнем труде тот же автор признает их достаточно зыбкими

. Позже мы вернемся

к текстам XIV и XV веков, где Владимир Святославович называется 'царем'.

Самое древнее бесспорное использование термина 'царь' применительно к русскому князю мы находим в

сохранившейся надписи из киевского собора Святой Софии. Она составлена, как было доказано ее

публикаторами, в связи со смертью Ярослава Мудрого (1054):

№ 1. Вт» 6562 л\(-Ься)цд ф-Ьврлр! 20, оусъпене ц(а)рянАш(е)го

Другой пример, также связанный с именем Ярослава, содержится в более позднем тексте, в Чтении о житии

и погублении Бориса и Глеба, составленном монахом Нестором в 1078—1079гг. Согласно этому тексту,

митрополит Иоанн советовал князю канонизировать братьев, обращаясь к нему таким образом:

№ 2. Л'Ьпо ли БЫ HA.UI», влагов-врный царю, церковь ил\я ею в-ъзгрддити и устд-вити день, воньже

прдзновлти и.ид

Следующие примеры, касающиеся уже самих Бориса и Глеба, встречаются в сочинении Сказание и страсть

и похвала святую мученику Бориса и Глеба. Этот текст не имеет точной датировки. Согласно А. Поппэ, он

был составлен до канонизации Бориса и Глеба, произошедшей в 1072 г. Но если принять датировку Н. Н.

Воронина, как это сделал Ж. Фенелл, то выясняется, что Сказание и страсть современно Сказанию чудес и

что оба сочинения следует относить к 1115—1117 гг.

В заключительном фрагменте Сказания и страсти

читаем:

№3—4. ц(е)сдря ли, князя ли вд проглаголю, нъ паче чл(о)к(-Ь)ка уео роста и сълсйренд, сългЬренне во

сътяждлд естд, имьже ВЫСОКАЯ .и-Ьста и жилища въсе-листа ся. По истинггЬ вы цесаря ц(е) саре.нъ и князя

кънязелгь.

Выражение цесаря ц(е)саремъ является, возможно, библейской реминисценцией (Книга Ездры, VII, 12). В

этом же тексте дано описание портрета одного из братьев в молодости, в котором читаем:

D. Obolensky, Byzance et la Russie..., 28—33: а также The Byzantine Commonwealth, 200—201.

Б. А. Рыбаков, op. cit., 14—15; С. А. Высоцкий, Древнерусские надписи Софии Киевской XI— XIV веков, I, Киев, 1966, 39—41.

Die altrussischen hagiographischen Erzalungen und liturgischen Dichtungen uber die heiligen Boris und Gleb, изд. Д. И. Абрамовича,

переизд. Л. Мюллером (Munchen, 1967, 18). О датировке данного сочинения см.у. Fennell, A. Stokes, Early Russian Literature,

1974, 18.

A. Poppe, OpowieSc о m^czenstqie i cudach Borisa i Gleba, okolicznosci i czas powstania ulworu // Slavia orientalis, XVIII, 1969,

267—292, 359—382; Н. Н. Воронин, «Анонимное» сказание о Борисе и Глебе, его время, стиль и автор // ТОДРЛ, XIII, 1957,

11—56;/. Fmell, A. Stokes, op. cit., 20.

514

№ 5. сь уво БЛ(Д)товарный Борнсъ... св'Ьтя ся ц(е)с(д)рьскы...

Таким образом, мы располагаем для XI в. лишь двумя несомненными свидетельствами употребления

термина 'царь' применительно к русским князьям. В XII в., начиная с эпохи правления в Киеве Владимира

Мономаха (1113—1125), число примеров возрастает. Мы отдаем себе отчет в том, что первый из этих при-

меров, цитирующийся ниже, не является достаточно убедительным. Митрополит Никифор (1104—1121) в

послании к Владимиру так обращается к русским князям:

№ 6. Подовдеты во княземъ, яко отъ БОГА изврдномъ и прнзвдномъ нд прдво-в-Ьрную B-fcpy его, Христовд

словесд рдзум^кти изв^ст(н)о и основдже церковное твръдое, дд[и]и ти вудутъ основдже, якоже есть

святыя Церкве, нд св'Ьтъ и ндстдвлеже порученымъ имъ людемъ отъ БОГА, бдинъ ко Богь цлрствуетъ не-

весными, вдмъ же, съ его по.нощ!ю, цлрьствовлтн земными, дол'Ьшнимъ симъ въ роды и роды

Использование в этом тексте глагола 'царствовать' применительно к правлению русских князей (отметим

употребление в этом фрагменте слова 'князь') может объясняться просто желанием провести параллель

между царствованием Бога на небесах (обозначавшимся греческим глаголом распл-еГу и славянским

'царствовать') и правителей на земле; такой прием частотен как в византийской, и так и в славянской

литературах.

Более красноречивое свидетельство датируется эпохой наследника престола Владимира Мономаха в Киеве,

его сына Мстислава (1125—1132). В колофоне Евангелия, переписанного для этого князя, некий близкий к

нему человек, Наслав, рассказывая, как его государь поручил ему отправиться в Константинополь, чтобы

переплести и украсить рукопись, два раза использует термин 'царь' и один раз слово 'цесарствие'

применительно к Мстиславу:

№ 7—9. Лзъ рдвъ Б(о)жнн недостойный... съпьсдхъ ПАМЯТИ д*Ьля ц(а)рю ндше-му и людемъ о съконьчдньи

ев(д)г(гел!)д, иже вяшетъ кдздлъ Мьстислдвъ кънязь... и вознвъ Ц(д)рюгороду и учинить х

иипет

> Б(о)жбК)

же волею възрдтих'ься исъ Ц(д)рягородд и съпрдвнхъ вьсе злдто и срееро и дрдгыи кд-мень, прншеды

Кыеву и съконьчдся вьсе д'Ьло ,и(

Ь)с(я)цд двгустд въ 2... Лзъ же

ХУДЫИ НдСЛДВЪ МНОГО ТруДД ПОД*ЬЯХЪ И ПеЧАЛИ, НЪ Е(ог)ъ уТ^ШИ МЯ ДОБрААГО

кънязя м(о)л(н)твою. И тдко ДАЙ Б(о)гъ вьс'Ьмъ людемт. угодня ему творити, слышдщемъ его

ц(е)с(л)рствне превыклюще въ РАДОСТИ и въ веселии и въ лювъ-ви и дли Б(ог)ъ его м(о)л(и)твою вьс'Ьмъ

ХР

Ь£ТИЯН

°'

мън'Ь XVA°

V Ндслду... овр^сти честь и милость огБ(ог)д и or своего ц(д)ряп оуБрдтие...

Мы сталкиваемся с термином 'царь' в рассказе об убийстве киевской чернью князя Игоря Ольговича

Черниговского (1147), относящемся к чуть более позд-

Die altrussischen hagiographischen Erzalungen, 49, 51; Успенский сборник XII—XIII вв., М., 171,56,58.

К. Ф. Калайдович, Памятники русской словесности, М. Ф. И. Буслаев, Историческая хрестоматия церковно 1861, кол. 35—36;

И. И. Срезневский, op. cit., кол. 52—53.

1971,56,58.

К. Ф. Калайдович, Памятники русской словесности, М., 1821, 163. Ф. И. Буслаев, Историческая хрестоматия церковно-

славянского и русского языков, М.,

515

ней эпохе. Этот рассказ дошел до нас в составе Ипатьевской летописи. Составленный, вероятно, в

Чернигове вскоре после кровавых событий в Киеве, рассказ был несколькими годами позже включен

Поликарпом, иноком Киево-Печерского монастыря, в состав киевского свода. Если говорить о

литературной традиции, то следует отметить, что этот текст, несомненно, испытал влияние Сказания и

страсти Бориса и Глеба

. До убийства Игорь возносит молитву, в которой упоминает мучеников

Бориса и Глеба, применяя к ним титул 'царь':

№ 10. кдко с(вя)тии прдвов'Ернии ц(л)рп прольяшд крови своя, стрджюще зл люди своя...

В повествовании о смерти князя эпитет 'царский' применяется непосредственно к Игорю:

№ 11. Ббздконнии же нем(и)л(о)стивии повивше... "Ьще живу сущу ему, ругдю-щеся ц(а)рьскому и

с(вя)щенному тЬлу и волокошд и... НА кн(я)жь дворъ и ту прикончдшд и

Примерно к этому же времени относится пример, встретившийся в Похвале Ростиславу Мстиславичу,

князю Смоленскому (1127), затем Киевскому (1154), тексте, созданном вскоре после смерти князя

(1167) в Смоленске. В самом начале Ростислав предстает как пребл(а)ж(е)нныи и с(вя)тыи княз(ь),

после чего автор, перечислив все заслуги усопшего (среди которых главное место занимает создание

епископской кафедры в Смоленске), добавляет:

№ 12. А Б(о)гъ ему ддс(ть) ЗА декрету его сторицею и ц(а)рствовлтн в всей Рускои земли, д НА оном

свНгте — ц(д)рство н(е)в(е)сное

Как и в примере № 6, использование глагола 'царствовать' может отчасти объясняться стремлением

провести параллель между царствованием князя на земле и Бога на небесах. Поэтому нам кажется

более убедительным другой пример, встретившийся в княжеской летописи Андрея Боголюбского,

составленной около 1170 г. современником этого князя и вошедшей в позднейшие компиляции

Фрагмент, о котором идет речь, взят из исполненного обвинительным пафосом повествования о

низложении епископа Феодора, составленного в окружении митрополита. Речь идет об изгнании

епископа князем Андреем

из суздальско-владимирских земель:

См. Д. С.Лихачев, Русские летописи и их культурно-историческое значение, М.—Л., 1947, 221—222; Б. А. Рыбаков, Русские

летописи и автор «Слова о полку Игореве», М., 1972, 335. О литературной традиции см. И. П. Еремин, Киевская летопись как

памятник литературы // ТОДРЛ, VII, 1949,85—86.