Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б.(составит.) Из истории русской культуры. Том II. Книга 1. (Киевская и Московская Русь)

Подождите немного. Документ загружается.

над татарами, хан, в отличие от великого князя в его шапке, представлен в сияющей короне

То, что титул «царь», употребляемый по отношению к хану, нес определенные коннотации легитимности, в

иных случаях подтверждается и летописным материалом. В 1245—1246 гг. князь Михаил Черниговский

предпринял путешествие в Орду. По приезде, перед тем как он был допущен к хану Батыю, от него по-

требовали совершить очистительный ритуал, пройти меж рядами костров и каменных идолов. Князю

сообщили, что исполнить церемонию ему велит сам хан, но Михаил оставался непреклонен. Однако, судя по

летописным сведениям, он предварил свой окончательный отказ следующими словами: «Тебе, царю, кла-

няюся, понеже ти поручил Богъ царствие и славу света сего...»

Он готов подчиниться хану, то есть «царю»,

но не языческим богам. За это Михаил с радостью принял мученическую смерть. Замечание апостола Павла

о том, что вся власть суть от Бога и, значит, легитимна, также представлено в требованиях Батыя великому

князю Александру Невскому, защитнику и «солнцу» Руси, дошедших в составе великокняжеской летописи:

«Мне покорил богъ многи языки. Ты ли единъ не хощеши покоритися дръжаве моей; но аще хощеши

соблюсти землю свою, то прииди ко мне, и узриши славу царствия моего»

. В качестве «царя» хан был

правителем, установленным Богом, и на него распространялась тем самым вся идеология христианских

концепций государя. «Имейте братье страх божий... но и паче князю своему приайте всем сердцемь своим и

мечем своим и

ПСРЛ. XXV. С. 151, 152, 155, 238.

«И разгордеся оканныи Мамай и мня ся яко царя...» (ПСРЛ. XXV. С. 201).

См. миниатюры Никоновской летописи (Арциховский Л. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944. С.

53, 129, 144, 180); к дискуссии о регалиях вообще см.: Там же. С. 111 и ел. Об изображении княжеских головных уборов см.,

например, икону Святых Бориса и Глеба: Mouratow P. L'Ancienne Peinture Russe. Prague, 1925. Fig. 33. О русской концепции

короны см., например, корону царя Соломона на фреске XV в. московском Успенском соборе (Ibid., fig. 41); корону

византийского императора на фреске 1500—1502 гг. Ферапонтова монастыря (История русского искусства / Под ред. И.

Грабаря. АН СССР. М., 1955. Т. 111. С. 511). Любопытная идеологическая проблема возникает в связи с фреской 1508 г.

Благовещенского собора, на которой великий князь Владимир Святой изображен в княжеской шапке, в то время как Ярослав

Мудрый представлен в царской короне (Там же. С. 545). Насколько тесно корона отождествлялась с царской властью,

демонстрирует миниатюра из Царственной Книги 1560— 1570-х гг., на которой изображена коронация Ивана IV. Молодой

царь, в точности как ханы и императоры, представлен в сияющей короне (Там же. С. 601). Суть, разумеется, в том, что Иван IV

был коронован «шапкой Мономаха», а сияющая корона не входила в число русских регалий.

ПСРЛ. XXV. С. 138.

ПСРЛ. XXV. С. 139. Это согласуется с обычной дипломатической перепиской татарского правителя; ср. Pelliol P. Les Mongols

et la Papaute. Paris, 1923.

448

главою своею и не рци ему зла въ срдци своем... и да аще кто противится вла-стелем, то бжию

повелению противится», говорится в трактате XIII в.

Поднять руку на князя — значит, оказать

открытое неповиновение Господу — отголосок этого мнения присутствует в одной из самых ранних

былин, в которой эпический герой Илья Муромец знает о том, что непозволительно и, в сущности, не-

возможно убить татарского «царя»

Тем не менее между василевсом и ханом существовала принципиальная разница. Первый был

православным императором, правящим над всеми людьми постольку, поскольку мир являл собой

христианское общество. Второй был язычником или, что еще хуже, с XIV в. мусульманским

отступником. Как повлияло это различие на древнерусский образ хана? В 1393 г. патриарх Антоний

Константинопольский написал свое знаменитое послание великому князю Василию I, в котором в

общих чертах наметил целую доктрину византийской имперской идеологии. Написать это письмо его

подвигло неуважение, которое, по-видимому, проявил Василий к патриарху и самому императору. В

числе прочего патриарх писал: «Люди говорят, что ты не позволяешь митрополиту упоминать в

диптихах священное имя императора, то есть ты желаешь сделать совершенно невозможное и

говоришь: "Да, у нас есть церковь, но нет императора, и мы не хотим знать его"»

. Письмо это, строго

говоря, принадлежит к истории русско-византийских связей, свидетельствует о двойственном

отношении русских к имперской идее и, таким образом, не имеет прямого отношения к данному иссле-

дованию. Однако оно вызывает любопытный вопрос: об императорском имени в литургии, пока Русь

была частью татаро-монгольского государства. Источники чрезвычайно скудны, и нигде, кроме как в

личном служебнике греческого митрополита Киприана

(1374—1406), на протяжении XIII—XIV вв.

император в них не упоминается

. Коль скоро литургия со времен Киевского периода, как правило, не

включала императоров в диптихи, действия Василия оказываются избыточными, если только они не

являлись ответом на попытку греческого митрополита заново включить василевса в литургию. Не мог

ли этот растянувшийся на два столетия пробел быть следствием существования хана? Русский медие-

вист Б. Д. Греков дает весьма определенный ответ: «Публичная молитва духовенства о ханах внедряла

в массы мысль о необходимости подчинения татарской власти»

. На самом деле имена ханов не

появляются ни в одном из служебников

«Слово святых Отцов, како жити крестианом» // Журнал Министерства народного просвещения. 1854. № 12. См. также:

Срезневский И. Указ. соч. С. 307; Изборник Святослава// Общество любителей древней письменности. 1880. Т. LV. С. 95—96. О

правовом значении этой точки зрения см.: Мерило Праведное //Архив историко-юридических сведений о России. Т. I. Отд. 3. С.

33.

Jansen О. Op. cit. P. 95. Ср. выше прим. 17.

Acta patriarchatus. I. P. 190.

Горский А., Невоструев К. Отд. 3.4.1. № 344. С. 14.

Я не рассматриваю XV в., поскольку крайне трудно датировать рукописи точно, то есть первой или второй половиной столетия.

О диптихах см.: Дьяконов М. Л. Указ. соч. С. 24. Прим. 2; Горсти А., Невоструев К. Отд. 3. Ч. I. № 347. С. 29; № 371. С. 130;

№431. С. 555—564 — здесь слово «царь» повсеместно заменено выражением «великий князь»; № 350. С. 46 — где пятая

просфора «за царей, князей и всех мирян», но в поминовении и молитвах фигурируют лишь князья. Сравним это с сербскими

требниками начала XV в., когда, Стефан (1389—1427), будучи под властью турок, зовется деспотом и царем (№ 373. С. 154; №

374. С. 168).

Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Указ. соч. С. 223. Учитывая отсутствие доказательств, это утверждение слишком категорично.

449

и молитвенников, однако существуют впечатляющие данные в пользу точки зрения Б. Д. Грекова.

Эти сведения содержатся в ряде ярлыков или грамот, выданных различными монгольскими ханами

русской Церкви в лице митрополита всея Руси''

. Содержание этих ярлыков фактически идентично: все

они являются гарантиями неприкосновенности, освобождающими митрополита и духовенство со

всеми их владениями от повинностей и налогов. Ханы основывали этот иммунитет на традиции,

установленной сводом законов самого Чингисхана

. Он охранял Церковь от произвола всех ханских

чиновников, а также чиновников и князей всей Руси, включая великого князя

. Русская Церковь

подпадала под непосредственную юрисдикцию хана-царя, что придавало ей под властью правителя

многих государств и народов скорее универсальный, чем национально-территориальный характер. В

обмен на все эти привилегии Церковь брала на себя единственную обязанность — молиться за хана:

«Чтобъ во упокой Бога молили и молитву воздавали... Богу молитися за нась и за племя наше въ родъ и

родъ»

. И, точно предвосхищая возможные оговорки, ярлык за ярлыком предупреждает: «А иже имете

не правымъ сердцемъ молитися о нась Богу, тоть грехъ на васъ будетъ»

Хотя литургические служебные книги обходят этот вопрос молчанием, трудно не прийти к выводу, что

на практике молебны за хана действительно заменили поминовения василевса. Тот факт, что они не

вошли в служебники, вполне объясним, учитывая, что молебны совершались по неверному,

«безбожному» правителю. Таким образом, он не мог быть включен в официальный культ, не мог по-

минаться наряду со всеми христианами, но мог и действительно принял на себя традиционную роль

государя от Бога, определенного Богом, а значит, того, за которого молились Богу. В настоящей работе

нет нужды специально обсуждать степень последовательности русских в этом вопросе, а также

навязывать им необходимость четкого выбора между василевсом и ханом. В сущности, столь четкий

выбор, будь он возможен и имей он действительно место, являлся бы невероятной идеологической

близорукостью. На самом деле речь идет о противоречии иного рода — о ситуации, когда образ хана

частично перекрыл образ василевса, незаметно слился с последним. Но именно потому, что настоящего

замещения не произошло, образ хана смог заимствовать некоторые атрибуты и как в народном, так и в

официальном сознании стал отождествляться с образом василевса. Таким образом, благодаря

столкновению политической действительности и идеологической традиции, хан в качестве «царя»

приобрел, как в литургии, так и в титулатуре, атрибуты всемирного и единственного в своем роде им-

ператора.

Еще одной областью, позволяющей реконструировать постепенное формирование образа правителя,

является нумизматическая иконография. Русская чеканка монет Киевского периода, копировавшая

византийские образцы, по-видимому,

Лучшее издание см.: Приселков М.Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Петроград, 1916.

Приселков М. Д. Указ. соч. С. 83, 92, 96. Ярлык хана Тюляка. См.: Там же. С. 91—92. Список «А».

Там же. С. 92, 93 и далее.

Там же. С. 58, 97.

450

прекратилась к середине XII в.

Позднее, примерно два с половиной века русские князья вообще не

чеканили монету. Чеканка возобновилась в Москве приблизительно между 60-ми и 80-ми гг. XIV в.

Чисто

экономическая причина возобновления монетной чеканки не слишком убедительна

. Предлагались и три

политические причины: стремление татар добиться еще одного определенного признания русскими их

суверенитета; желание великого князя Дмитрия Донского в 1360—1370-х гг. утвердить зарождающееся

русское национальное чувство, приведшее в конце концов к битве на Куликовом поле в 1380 г.; и (для тех,

кто берет за точку отсчета 1380-е гг.) желание прославить новое национальное самосознание, завоеванное на

Куликовом поле

. Данные, которые нам предстоит проанализировать, по-видимому, подтверждают первую

точку зрения. Упрощая дело, можно сказать, что русская монетная чеканка, начиная с княжения Дмитрия

Донского и до 1480 г., формальной даты завершения татаро-монгольского ига, распадается на два периода:

первый — правление Дмитрия, Василия I и начало правления Василия II

; второй — примерно пятьдесят

лет, составляющих большую часть правления Василия II и первые двадцать лет правления Ивана III.

Монетная чеканка первого периода демонстрирует определенную закономерность: на аверсе монеты

помещено имя правящего великого князя и один из ограниченного числа символов, чаще всего звери или

птицы. На реверсе арабскими буквами начертано имя правящего хана, иногда в соседстве с девизом: «Да

продлится его жизнь», а иногда—с профилем, который, по всей вероятности, был портретным

изображением хана

. Только изредка на реверсах монет первого периода обнаруживаются надписи,

являющиеся каракулями, лишь имитирующими арабскую письменность, — в лучшем случае, попыткой

скопировать арабский текст кем-то, кто не был знаком с этим языком

. Второй период демонстрирует нам

монеты, на которых бессмысленная имитация арабских надписей является скорее правилом, чем исключени-

ем

. К тому же целый ряд монет Василия II, вместо имени хана на арабском, имеет на реверсе

русскоязычную надпись: «Великий князь Василий всея Руси»

Какое значение можно придавать свидетельству русских монет? В 1383 г., в начале жестокой борьбы между

Тамерланом и правителем татарской Золотой

Орешников А. В. Указ. соч. С. 76 и ел.; Федоров Г. Б. Деньги Московского княжества времени Дмитрия Донского и Василия I

(1359—1425) // Материалы и исследования по археологии СССР. Академия Наук. М., 1949. № 12. С. 145.

Федоров Г. Б. Указ. соч. С. 156 и ел.; Янин В. Л., Янина С. А. Начальный период рязанской монетной чеканки //

Нумизматический сборник. М., 1955. Вып. I. С. 116 и ел.

Чтобы иметь возможность выплачивать дань. Ср. Ильин А. А. Классификация русских удельных монет. М.—Л., 1940. С. 32;

Федоров Г. Б. Указ. соч. С. 157. Однако к этому времени русские выплачивали дань уже более столетия.

Литературу по данной проблеме см.: Федоров Г. Б. Указ. соч. С. 158—159; Янин В. Л., Янина С. А. Указ. соч. С. 121 и ел.

Эта периодизация объясняется не только серьезными переменами в политической ситуации в 1430-х гг., о которых

упоминается ниже, но также невозможностью провести различие между большинством монет Василия I и Василия II.

Предложенная датировка основана на посылке, что на всем протяжении правления Василия I и Василия II существует

постоянная тенденция к уменьшению веса монет.

Монеты, № 320,321,367,329, 749,327; Федоров Г. Б. Рис. I. № 16; рис. 2. № 23, 27, 28.

Монеты, № 325,336; Федоров Г. Б. Рис. 2. № 21.

Монеты, № 374, 375—378,383.

Федоров Г. Б. Рис. 2. № 19, 22.

451

Орды ханом Тохтамышем, одним из поводов для недовольства Тамерлана была чеканка монет с

именем Тохтамыша в Хорезме, который Тамерлан считал частью своей империи

. В 1399 г. в ходе

переговоров между Золотой Ордой (во главе с князем Едигеем) и Литвой (при великом князе Витовте),

по сведениям русских летописей, «...возхоте Витофт во всей Орде быти на денгахъ Ордин-скихъ

знамение Витофтово», тогда как Едигей требовал следующего: «И во всемъ твоемъ княжении на

твоихъ денгахъ Литовскихъ моему Ординьскому знамени быти»

. Следовательно, остается мало

сомнений в том, что татары, литовцы и, учитывая происхождение летописи, русские признавали

начертание имени правителя на монетах символом суверенитета

. Наличие монет с искаженными

арабскими надписями дало повод для утверждений, что они были начертаны на монетах из сугубо

экономических соображений, а именно — чтобы расплачиваться с восточными купцами привычными

для них деньгами. Этот довод в пользу «привычности» тем не менее не отрицает и политический

функции монетной чеканки. Очевидно, что имя хана на ранних русских монетах означает его

суверенитет над Русью. Гражданская война в Москве 1430—1440-х гг. принесла с собой

националистические и антимонгольские настроения

. В то же время ощутимо уменьшилась мощь

татар. Вкупе с упадком престижа Византии, влиянием Флорентийской унии, а также заключительными

событиями 1453 г. все это привело к еще большему пренебрежению к ханским привилегиям и повлекло

за собой попытки отразить новый независимый статус Руси на монетах Василия II и Ивана III.

Таков был образ мысли на Руси в течение столетия, и тем не менее то, что монеты символизировали

суверенитет хана, со всей очевидностью было выражено после 1480 г. Вслед за этим формальным

освобождением Московии Ивана III от татаро-монгольского ига появился новый тип монет.

Примечательно, что именно с 1480 г., то есть, в сущности, с момента освобождения, монеты поддаются

достаточно точной датировке

. На их аверсе изображен всадник в короне, пронзающий копьем

дракона или змея, в соседстве с надписью — «Князь великий Иван Васильевич»; на реверсе —

помещено арабское написание имени «Иван» с русской надписью вокруг нее: «Осподарь всея Руси»

Иконография этих поразительных монет объяснялась открытием восточных торговых путей с Казанью

и другими татарскими государствами и все той же необходимостью в монетах привычного образца. Но,

как и в случае с имитацией арабских монет, это не имеет отношения к нашей теме. Что для нас

существенно, так это имплицитное при-

Vernadsky G. Ibid. P. 269. ,

Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. XI. С. 173.

, Любопытно отметить, что это признание суверенитета не обнаруживается на русских ве-ликокняжеских печатях. Я бы

объяснил это тем, что эти печати, возможно, вполне осознанно, имели личный, а не государственной характер. Вплоть

до времени Ивана III великокняжеские печати были личными в том смысле, что на каждой из них изображался святой—

покровитель князя. Лишь после избавления от татаро-монгольского владычества Иван III ввел в употребление новую

печать с государственным символом, двуглавым орлом (ср. Грамоты, С. 567 и ел.).

ПСРЛ. Т. VI. С. 172 и ел.; Т. XXV. С. 263 и ел. Ср. Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1892. Т.

V. С. 160 и ел.

Федоров Г. Б. Московские деньги Ивана III и Василия III // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях

ИИМК. 1949. Т. XXX. С. 71—72.

Там же. С. 72; Монеты, № 495.

452

знание иконографии монет в качестве символа суверенитета и недвусмысленное выражение не столько

независимости русского великого князя от хана, сколько замещения хана великим князем всея Руси.

Остается еще одно, последнее соображение. В источниках вполне ясно указано, что одобрение хана и

участие его представителя были необходимым и привычным условием коронации русского великого

князя в период татаро-монгольского ига

. Таким образом, ритуал коронации включал в себя офици-

альное и обставленное соответствующей церемонией признание власти хана как сюзерена. Более того,

в духовной (1339) основателя московской династии Ивана I Калиты впервые упоминается «золотая

шапка», которая с начала XVI в. приобретает известность как шапка Мономаха

. Исследователи

единодушно полагают, что шапка или венец Мономаха имеет не византийское, а среднеазиатское

происхождение. Она была, по-видимому, прислана ханом Узбеком в качестве дара великому князю

Ивану I

. Следовательно, предмет, спустя столетия ставший главной регалией русского государства,

первоначально был символом суверенитета татарского хана.

В мои цели не входило документальное подтверждение очевидного — того факта, что более двух

столетий монгольская Золотая Орда и ее правитель более или менее эффективно контролировали Русь.

Приведенные мною свидетельства заранее предполагают политическую реальность татаро-

монгольского ига. Московский великий князь должен был короноваться при участии татарского по-

сланника вне зависимости от возможной идеологической подоплеки. Церковь в своих правах и

владениях неизбежно зависела от верховной политической власти. В области политической реальности

она настолько осознавала эту зависимость, что уже в 1500 г. использовала ханские ярлыки для защиты

от конфискаций, проводимых русским князем

. Что бы ни предпочитали думать русские идеологи,

образ русского князя был ограничен рамками политической ситуации, необходимостью выплачивать

дань и признавать сюзеренитет. В настоящей работе я скорее стремился показать следствия

политической реальности в области идей. Каковы были эти следствия в течение самого татаро-

монгольского ига, я продемонстрировал: образ татарского хана как царя, замещающий или сливаю-

щийся с образом василевса в различных аспектах власти — коронации, литургии, титулатуры,

иконографии. С падением Константинополя русский правитель начинает утверждаться в качестве

христианского царя в образе василевса. Но какое значение имел образ татарского хана для русского

великого князя и царя после 1480 г., то есть после освобождения от ига?

Троицкая летопись / Под ред. М. Д. Приселкова. Академия Наук. 1950. С. 434; ПСРЛ. Т. V. С. 264; ПСРЛ. Т. XXV. С. 211.

Более того, по смерти правящего хана русскому князю необходимо было заново подтвердить свой статус (ПСРЛ. Т. XXV. С.

181); см. описание миниатюры, изображающей коронацию Василия I: Арциховский Л. В. Указ. соч. С. 130.

Грамоты, С. 8.

О византийском происхождении шапки см.: Кондаков Н. П. Русские клады. Т. I. С. 75 и ел.; противоположную точку зрения

см.: Vemadsky G. Op. cit. P. 386; см. также краткое изложение литературы по данной проблеме К. В. Василевича: Василевич К. В.

Имущество Московских князей в XIV—XVI вв.//Труды Государственного Исторического музея. М., 1926. Вып. III. С. 20—21.

Ср. Павлов А. С. Исторический очерк секуляризации церковных земель в России // Записки Императорского Новороссийского

Университета. 1871. Т. VII. С. 41 и ел.; Жмакин В. Митрополит Даниил и его сочинения. М., 1881. С. 196 и ел.

453

То, что от образа хана нельзя было избавиться мимоходом, а политическая реальность создала мощную

традицию татарского сюзеренитета

, явствует из весьма драматического свидетельства: первой реакцией

Ивана III на вторжение в 1480 г. хана Ахмета, по-видимому, было желание оставить Москву и бежать вместе

с семьей и казной на север. Чтобы предотвратить это бегство, уговорить великого князя сражаться,

архиепископ Вассиан Ростовский написал свое знаменитое «Послание на Угру». Текст послания начинается

со слов: «Благоверному и христолюбивому, благородному, и Богомъ венчанному, и Богомъ утвержденному,

и во благочестии всея вселенныя въ конци возсиявшему, наипаче же во царехъ пресветлейшему,

преславному государю великому князю Ивану Васильевичу всеа Руси...»

Таков образ русского правителя,

который пытается создать Вассиан. Именно в этой роли Богом венчанного царя, василевса, Ивану III сле-

дует смело встретить врагов своего государства и веры. Великий князь — это пастырь паствы Христовой.

Архиепископ указывает на ответственность, принятую за эту паству вождями прошлого, славными

великими князьями Руси, сражавшимися за христианский народ. Он старается предвосхитить любые аргу-

менты, которые могли бы выдвинуть советники Ивана III: «Аще ли бо еще лю-боприши и глаголеши, яко

подъ клятвою есмы отъ прародителей еже поднимати руки противъ царя стати: послушай убо, боголюбивый

царю! Аще клятва по ну-жди бываетъ, прощати отъ таковыхъ и разрешати намъ повелено есть, иже про-

щаемъ и разрешаемъ и благословляемъ, якоже святейший митрополить, такоже и мы и весь боголюбивый

соборъ, не яко на царя, но яко на разбойника и хищника и богоборца... И се убо который пророкъ

пророчествова, или апостолъ который или святитель научи сему богостудному и скверненому самому

называю-щуся царю повиноватися тебе, великому Русьскыхъ странъ хрестьянскому царю?»

Здесь

архиепископ пытается разрушить образ хана-царя, формируя образ царя-василевса. Возможен лишь один

царь, православный христианин, а любой другой — самозванец. Однако, по мнению Вассиана, чтобы

сразиться с этим самозванцем, великому князю следует принять на себя роль царя. В сущности, Вассиан

пытался разрешить идеологическую проблему. Нежелание Ивана III дать сражение хану было вызвано

политическими и военными соображениями, но не благоговейным страхом перед сюзереном. Тем не менее в

политическом и военном отношении татары по-прежнему представляли серьезную опасность для Руси, и не

только в течение XV в., но и в XVI столетии . Проблема Вассиана, идеологическая проблема, заключалась

не в том, чтобы разгромить татар на поле боя, но в разрушении образа хана как царя. Падение

Константинополя, внезапно и незамедлительно сделав доступным для русской политической теологии це-

лый мир «византийского наследия», подняло эту проблему и в то же время подсказало ее решение: василевс

против хана. То, что это решение было, по крайней мере, отчасти принято, видно на примере истории с

шапкой Мономаха.

Ср. Лихачев Д. С. К вопросу о теории Русского государства в конце XV и в XVI в. // Исторический журнал. 1944. № 7—8. С.

31—39. Эта традиция отчасти объясняет позднюю дату официального освобождения, учитывая ослабление власти татар.

ПСРЛ. Т. VI. С. 225.

Там же. С. 228.

Ср. Василевич К. В. Внешняя политика русского централизованного государства. М., 1952. С. 35 и ел.

454

Татарская корона XIV в. была включена в русскую легенду о византийском наследии в начале XVI в.

По

Вассиану, с рождением русского царя-василевса татаро-монгольский период должен подойти к концу. Цепь

преемственности должна быть разорвана.

Тезис о неразрывной преемственности явился крупным вкладом «евразийской» школы русских историков

1920-х гг., и в особенности выдающегося медиевиста профессора Георгия Вернадского. Остается выяснить,

до какой степени справедливы утверждения о том, что Россия стала наследницей империи Чингисхана

Кажется очевидным, что для Руси XVI в. титул «царя» был прочно связан с образом хана; прочнее, чем с

образом василевса. В русской дипломатической ноте Польше и Литве от 1556 г. статус Ивана IV подкреплен

не только византийским наследием, но также и фактом обладания Казанью и Астраханью, и «трон казанский

и астраханский изначально был царским престолом»

. Автор XVII в. Григорий Котошихин объяснял, что:

«Великий князь Иванъ Василье-вичь Московский, Гордый... ходил войною со многими войски подъ

Казанское, и Астараханское, и Сибирское царствы; и с Божиимъ изволениемъ, пленилъ техъ царствъ царей,

съ ихъ государствы и съ землями... И съ того времени учинился онъ великий князь надъ Московскимъ

государствомъ, и надъ теми взятыми царствы, и надъ прежними княжествы, царемъ и великимъ княземъ

Иваномъ Ва-сильевичемъ всея Руси; и таковымъ обычаемъ въ Росийской земле началося царствование»

Титулатура русского царя указывала на особую роль татарских царств-преемников: «Великий Государь,

Царь, и Великий Князь всеа Русии, Владимерский, Московский, Новгородский, Царь Казанский, царь

Асторохан-ский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Тверской...»

Символично, что

коронация Ивана IV в качестве царя имела место незадолго до начала его кампании против Казани, то есть в

1547 г., и, поскольку Казань уже была побеждена и поставлена под контроль Иваном III и Василием III,

Иван IV перед началом кампании лично короновался в качестве царя не только для того, чтобы победить, но

и с целью окончательно покорить Казань — первое царство, вошедшее в состав древнерусского государства.

В период правления Ивана IV татарские князья династии Чингисидов сохраняли исключительно высокий

статус

. Происхождение из рода Чингисхана было весьма престижным при русском дворе на протяжении

всего XIX столетия

Барон С. Герберштейн. Записки о московитских делах / Пер. А. И. Малеина. СПб., 1908. С. 32. Цит. по: Vernadsky G. Op. cit. P.

386.

Кн. Трубецкой И. Р. Наследие Чингиз-хана. Берлин, 1925. С. 27 и ел.

Сборник русского исторического общества. Т. LIX. С. 437; 452. Самый яркий пример подобного рода см. в письме Ивана IV

константинопольскому патриарху в 1557 г., где Иван испрашивает у греческой православной патриархии и духовенства

подтверждения его императорской коронации и статуса: Соборная грамота духовенства Православной восточной церкви / Под

ред. М. Оболенского. М, 1850. С. 32—33.

Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1840. С. 1; ср. Vernadsky G. Op. cit. P. 387.

Памятники дипломатических сношений. СПб., 1851. Т. 1. С. 500—501.

См., например, описание пира при дворе Ивана IV в 1557 г., данное английским купцом Энтони Дженкинсоном. Он пишет, что

самое высокое место рядом с Грозным царем занимал десятилетний плененный наследник казанского престола (Известия

англичан о России во второй половине XVI в. / Изд. и пер. С. М. Середонина // Чтения. 1884. Вып. 4. С. 32). См. также

455

Профессор Г. Вернадский завершает свой монументальный труд утверждением, что самодержавие

явилось частью той цены, которую России пришлось заплатить, чтобы выжить при татарах и в период,

последовавший непосредственно после татаро-монгольского ига

. Однако такое самодержавие — не

слишком устойчивая и определенная форма правления. В конце концов, автократия васи-левса

являлась правлением Закона, правлением христианского императора. Русское же самодержавие

наиболее ярко выражено в своих результатах, в оценке Василием III своих подданных: «Все холопы»

Не будучи связано с образом ва-силевса, оно вполне могло вести свое происхождение от образа хана.

С психологической точки зрения возвеличивание своего завоевателя вполне объяснимо

. Если уж Руси

суждено быть зависимой, пусть она зависит от великого правителя, легитимного царя. И, конечно, как

следствие, происходит возвеличивание русского князя, который смог успешно противостоять царю.

Эта тема уже достаточно очевидна после победы Дмитрия Донского на Куликовом поле в 1380 г.

Могуществу и славе татар противопоставлялось могущество и слава вождя всей Руси, который в

реальности был лишь Московским великим князем

. Эта тема также декларируется в 1480 г. благодаря

новой чеканке монет Ивана III, на которых имя Иван замещает имя татарского хана. Происходит не

столько освобождение Руси, сколько смена династий, отвоевание Руси у прежнего законного правителя

новым легитимным царем, великим князем Московским. Арабское написание имени «Иван» на

монетах, вероятно, предназначалось, по экономическим соображениям, восточным подданным Орды.

Но кому бы оно ни было адресовано, это также означало, что в дополнение к русскому великому князю

на аверсе, на реверсе в соответствии с традицией появлялся новый хан.

Разумеется, я не готов утверждать, что эти идеи определяли материальные условия и действительность.

Однако, вызванные этими условиями, идеи приобретали собственную логику и существование, влияя

на реальность. На то, что идея завоевания царства, представление о русском правителе как о хане

существовали, по крайней мере, подспудно, указывает упомянутый выше лозунг времен Василия III.

Эти представления стали еще более определенными при Иване IV Грозном, когда официальная

мифология отмежевалась от традиционных киевских корней, от особого внимания к святому

Владимиру и повела фантастическую родословную русских правителей от Пруса, брата Августа

. Сам

Иван IV подчеркнуто отрицал, что в его жилах течет русская кровь

. Вряд ли легенда о римском

родоначальнике, призванная укрепить идею завоевания царства, когда-

анализ Государева Родословца 1555 г. в: Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI века. СПб., 1888. С. 415—416 et passim.

О многочисленных среднеазиатских родах, таких как князья Чингисы, получивших от императора Николая I статус имперских

князей, см. князь Долгоруков П. Российская Родословная книга. СПб., 1857. Т. 1.

Vernadsky G. Op. cit. P. 290.

Герберштейн С. Указ. соч. С. 74.

Наиболее ярко этот феномен выразился в отношении англичан к Вильгельму Завоевателю. Ср. Соловьев А. В. Автор

«Задонщины» и его политические идеи // ТОДРЛ. Т. XIV. С. 196 и ел.

Сказание о князьях владимирских / Под ред. Р. П. Дмитриевой. АН СССР. М.—Л., 1955. С. 162 и ел.

См., например: Флетчер Ж. О государстве Русском / Пер. О. М. Бодянского. СПб., 1905. С. 19.

456

либо имела широкое распространение. Тем не менее в данном контексте образ хана, пусть в слабой и

фантастической форме, получил свое выражение, когда Иван IV «отрекся» от государства и разделил

Россию на две части, с напускным смирением одну взяв себе, а другую, большую и традиционную,

отдав великому князю в лице Симеона, татарского царевича из Касимова". Ирония заключалась не в

самом акте раздела и не в выборе татарского князя, но в подмене ролей. Ибо чингисидский князь

получил именно традиционную православную Русь, а коронованный богом царь — Русь новую,

абсолютистскую и мирскую.

За последние два столетия появилось множество гипотез об азиатско-варварском элементе в русской

истории, и все же я хотел бы выдвинуть еще одну. Дело, конечно, не в варварстве; история Запада

явила достаточно примеров тому, что варварства можно достигнуть без каких-либо азиатских образов

или мифов. Если образ василевса символизировал православного и благочестивого правителя,

ведущего свой христианский народ к спасению, тогда, вероятно, образ хана сохранился в идее о

русском государе как о не подотчетном никому завоевателе Руси и ее народа. Если василевс являл

собой священного царя, «тишайшего» царя в духовном единстве со своей паствой, тогда не исключено,

что хан символизировал абсолютистское секуляризированное государство, деспотичное вследствие его

отделения от подданных

. В действительности эти два образа так и не слились воедино. Оба

существовали сепаратно, точно в состоянии напряжения, которое столь трагически иллюстрировал

первый русский царь Иван IV: сея смерть днем и молясь по ночам.

Пер. С. Л. Никольского

О разделении России на опричнину Ивана IV и земщину и его значении см.: Ключевский В. О. Курс русской истории. М.,

1937. Т. II. С. 199 и ел.; Он же. Боярская дума. М., 1883. С. 334 и ел.

Развивая эту гипотезу, можно предположить, что идеальным православным государем православного народа являлся

тот, кто опирался на массы (ср. Cherniavsky M. Holy Russia: A Study in the History of an Idea // American Hist. Review.

1958. LXIII. № 3. P. 617—637), тогда как правительство имперской России полагалось на методы хана-завоевателя.

А. М. Панченко, Б. А. Успенский

ИВАН ГРОЗНЫЙ И ПЕТР ВЕЛИКИЙ: КОНЦЕПЦИИ ПЕРВОГО МОНАРХА

В новой и новейшей историографии поведение Ивана Грозного часто рассматривают как аномальное,

как проявление индивидуальной психологии либо психопатологии. По существу, такой подход

означает отказ от научной интерпретации: Грозный предстает как необъяснимый эксцесс на фоне

правильно развивающегося исторического процесса. Не вдаваясь в недоступную нам область

психологии этого человека, отметим, что его кажущееся из ряда вон выходящим поведение имеет

аналогии в русской истории — именно в типе поведения русского монарха. С Иваном Грозным

сопоставим Петр Великий, и такое сопоставление помогает понять концепции обоих этих деятелей —

при том, что эти концепции в принципе различны.

Культурный миф уже в XVII в. рисует Ивана старосветским, благочестивым «царем-батюшкой»

; Петр

же всегда изображается реформатором в европейском платье, демиургом новой, европеизированной

России. В этом есть явное упрощение, ибо и в Иване обнаруживаются черты реформатора (даже

признаки западной ориентации)

, тогда как Петр может быть вписан в национальную модель

поведения

. Вообще сходство их очевидно, причем оно вряд ли в полной мере может быть объяснено

сознательной ориентацией. Когда сознательный момент исключен или факультативен, совпадения

имеют особенно большое значение. Признать их случайностью — значит признать свое бессилие,

значит уйти от объяснения.

Сопоставления обоих монархов делались уже при жизни Петра. Берхгольц описывает, как 27 января

1722г., вскоре после Ништадского мира и сразу по принятии Петром императорского титула, в

Петербурге праздновали день рождения цесаревны Анны Петровны: на триумфальной арке под

титулом Petro Magno, Patri Patriae, Totius Russiae Imperatori «с правой стороны сделано было в

натуральную величину изображение Ивана Васильевича I (в царской короне),

Ср. толкование протопопа Аввакума на 44-й псалом (РИБ. Т. XXXIX. Л., 1927. Стб. 458).

Ср. настойчивое возведение генеалогии Рюриковичей к Августу, попытки укрепить династические связи с Западом,

«стремление к морю» (Ливонская война), переговоры насчет убежища в Англии, назначение иностранцев опричными

воеводами, ориентацию опричнины на европейскую орденскую практику (об этом аспекте опричнины см.: Полосин И. И.

Социально-политическая история России XVI —начала XVII в. М., 1963. С. 150—155).

См.: Успенский Б. A. Historia sub specie semioticae // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 286—292.

458

положившего основание нынешнему величию России, с надписью: Incipit (начал). С левой же стороны,

в такую же величину и в новой императорской короне, изображен был теперешний император,

возведший Россию на верх славы, с надписью: Perfecit (усовершенствовал)»

. Конечно, имеется в виду

общность целей Ливонской войны Ивана и Северной войны Петра. Но сопоставление двух монархов к

этому не сводится. Важен мотив величия России, притом подчеркнуто, что оба государя — первые:

Иван — первый царь, а Петр — первый император (Иван IV назван Иваном I явно по аналогии с

Петром).

Люди петровского времени сравнивали не только внешнюю политику обоих монархов, но и семейную

их жизнь. В одном из экземпляров календаря на 1718 г. имеются записи (их всего три), сделанные

рукой современника: «26 июня: сей год изначился смертию ц[аревича] Алексия Петровича, и число

сие»; «18 октября: сего числа Евдокия царица, в монахинях Елена, пострижена, 1-я жена царя Петра I»;

«21 ноября: сего числа умре Грозного сын Иоанн, 1582, от удара тростью»

. Итак, смерть царевича

Алексея прямо связывается со смертью царевича Ивана. Тем самым связываются их отцы.

Попробуем описать совпадения в поведении Петра и Грозного, не претендуя ни на исчерпывающий

перечень, ни на классификацию по степени важности.

В обоих случаях имеет место разделение предшествующей культуры на две противоположные; каждая

из них осмысляет противостоящую как свой антипод, как антикультуру. Так, Иван IV разделяет

Россию на две антагонистические части: на опричнину и земщину. Младший его современник дьяк

Иван Тимофеев видит в этом именно раздвоение: царь «всю землю державы своея, яко секирою,

наполы некако разсече»

. Земским было оставлено обычное платье, опричникам дана новая одежда.

Это не только внешняя примета. Тот же Тимофеев смотрел на опричников почти как на иноверцев. По

его словам, Грозный, учредив опричнину, «во гневе своем разделением раздвоения едины люди

раздели и яко двоеверны сотвори». В самом деле, опричники должны были клятвенно отказываться от

общения с земскими. Что напоминает ограничения в общении, принятые в случае конфессиональных

расхождений. Вдобавок опричники отрекались от отца и матери и тем самым автоматически

оказывались в положении изгоев, противопоставленных «миру». В свою очередь они сходным образом

глядели на людей из земщины. Согласно Г. Штадену, «опричники устраивали с земскими такие штуки,

чтобы получить с них деньги или добро, что и описать невозможно. И поле (судебный поединок,

божий суд.—А. П., Б, У.) не имело здесь силы: все бойцы со стороны земских признавались побитыми;

живых их считали как бы мертвыми»

. Итак, опричнина и земщина — это разные миры. Одна часть

воспринимает другую как потустороннюю.

Петр тоже «рассек» Россию надвое. Он переодел высшие сословия в венгерское, потом в «саксонское»

и немецкое платье. Он обрил бороды, оставив их лишь крестьянам и духовенству, причем запрет

носить бороды на государст-

Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца. 1721—1725. Ч. 2. М., 1902. С. 41.

Быкова Т. А., Гуревич М. М. Описание изданий гражданской печати. 1708 — январь 1725г. М.; Л., 1955. С. 216. №248.

РИБ. Т. XIII. СПб., 1909. Стб. 271. См. наблюдения С. Б. Веселовского к его книге «Исследования по истории опричнины»

(М., 1963. С. 49—51).

Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925. С. 86.

459

венной службе сохранялся вплоть до времен Александра III. Разница во внешнем облике и здесь

символизирует глубокое культурное расслоение. И при Иване, и при Петре новая одежда дается

привилегированной части общества. Конфессиональный момент опять-таки налицо, ибо борода, как и

русское платье, разделяют старую и новую веру. В сознании консервативных слоев петровские

реформы наслаивались на реформы никоновские. Нет ничего удивительного в том, что выступления

против Петра имели, как правило, конфессиональную окраску.

До Петра европейское платье воспринималось на Руси как потешное

, немец, т. е. человек с Запада, —

как ряженый (ср. у Гоголя чёрта в немецком платье — поздний отголосок этой традиции). Недаром

ходили толки, что Петр «нарядил людей бесом, поделали немецкое платье»

. Такими же ряжеными

представали в свое время и опричники Грозного: знаменательно, что Г. Штаден называет опричнину

«игрой» (die Spil)

. От «ряженых» жителей Кукуя — один шаг до петровских потешных, из которых

выросла русская гвардия. Она с самого начала получила преимущество перед традиционным войском,

стрельцами. Сходные привилегии давались опричному воинству. Когда опричник бился или тягался с

земским, земский был наперед обречен на поражение

. Когда потешные устраивали баталии со

стрельцами, потешным тоже была обеспечена победа

Разделение выражается и территориально. Пока существует опричнина, к ней каждый год

приписываются новые города, уезды, даже монастыри. Москве Иван противопоставляет

Александровскую слободу и Вологду. Первая — это личная резиденция царя (иностранным послам

твердят, что царь уехал для «прохладу», для отдыха), а вторая призвана быть столицей новой России. В

Вологде Грозный строит Успенский собор (называемый также Софийским) по образцу московского,

который в свою очередь через владимирский Успенский собор преемственно связан с киевской

Софией. При Петре роль Александровской слободы играет Преображенское, роль Вологды —

Петербург. Хотя территориальное разделение

К 1684 г. относится документально засвидетельствованный случай (видимо, один из первых), когда «немецкое платье»

предназначалось для русских. Оно было заказано как потешное. В столбцах дворцовых приказов значится, что в немецкое

платье были одеты «карлы» царского двора. Его шил портной Немецкой слободы Степан Иванов (Моисеенко Е. К). Мастера-

портные «немецкого платья» в России и их работы // Труды Гос. Эрмитажа. Т. XV. Л., 1974. С. 143).

Лилеев М. И. Из истории раскола на Ветке и в Стародубье XVII—XVIII вв. Вып. 1. Киев, 1895 (Известия историко-

филологического института кн. Безбородко в Нежине. Т. XIV). С. 208.

Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. С. 152. и

По словам Г. Штадена, после учреждения опричного двора «великий князь послал в земщину приказ: судите праведно, наши

виноваты не были бы» (там же. С. 86).

М. М. Богословский так пишет о потешных боях под Кожуховым в 1694 г.: «Действуют две армии, но разного состава: в одну

входят новые солдатские полки, другая сформирована исключительно из стрельцов. Первой дана активная роль, она —

нападающая: стрельцам отведена пассивная оборона. Солдатским полкам Петр оказывает явное пристрастие, не сдержанное

хотя бы малой долей такта. Он сам в качестве "бомбардира" стреляет бомбами из мортир в стан стрельцов, сам подводит мину

под их укрепления. Заранее осужденные на поражение, они в заключение маневра подвергаются позору: отнятые у них знамена

волочат по земле» (Богословский М. М. Петр I. Материалы для биографии. Т. 1. Б. м., 1940. С. 206). Итак, солдатские полки

«нового строя», наряженные в новое европейское платье, призваны одерживать победы над стрельцами, одетыми в

традиционную русскую одежду: поражение стрельцов предрешено так же, как предрешено переряживание России в

европейское платье.

460

государства выражено не столь наглядно, все же постройка Петербурга воплощает именно эту идею. Он, по

словам Феофана Прокоповича, олицетворяет новую, «златую», Россию в противовес России прежней,

«древяной»

Петр, строя Петербург, запрещает по всей России строительство каменных зданий; так создается не только

образ России будущего, но и образ России прошлого— России деревянной, которая должна контрастировать

с Россией каменной и обречена на гибель. Совершенно так же Иван занимается не только созданием и

укреплением опричнины, но и разрушением земщины, старого уклада. В обоих случаях новое создается за

счет старого, как его антипод.

Раздвоение России распространяется на личность монарха. Два облика у России—два облика у царя.

Грозный называет себя князем Иваном Московским, покидает Кремль и селится на Петровке, играя в

простого боярина. На трон он сажает ряженого царя Симеона Бекбулатовича, шлет ему челобитные,

выходит из саней при въезде в Кремль, вообще всячески подчеркивает свое зависимое положение

подданного. Петр — это не только царь, это и Петр Михайлов, бомбардир, урядник, шаутбейнахт и т. д. Он

также назначает ряженого короля (Konich), князь-кесаря Ромодановского (сперва Федора Юрьевича, потом

его сына Ивана), от которого и получает все высшие чины. Как и Грозный, он не въезжает во двор

«монарха», оставляя одноколку у ворот. В потешных церемониях Петр целует князь-кесарю руку и тоже

демонстрирует верноподданическое смирение.

У Грозного и у Петра было две иерархии и две номенклатуры чинов. В XVI в. это чины опричные и чины

земские, а полтораста лет спустя — чины думные, московские и городовые, с одной стороны (они

унаследованы от старой Руси), и новые чины и должности, с другой — тайные советники и генерал-

адмиралы, сенаторы и фискалы, комиссары, генерал-прокуроры... Петр включает в новую

административную систему и церковь, превращая ее в духовную коллегию. При вступлении в должность

члены Синода приносят присягу монарху, провозглашая его «крайним судиею» этой коллегии. Хотя

духовенство и не включается в табель о рангах, но для священников со временем учреждаются ордена и

знаки отличия (офицерскому темляку соответствует поповский набедренник). Те же поползновения

проявляет Иван Грозный, распространяя принцип местничества на духовную сферу: «тогда же царь

государь дал троецкому игумену Ионе Сер-гиева монастыря место под чюдовскым архимандритом, а

кириловскому игумену Афонасию подо андрониковскым архимандритом, а пафнутиевскому иосифов-скому

под богоявленскым игуменом, а преже того те игумены в местех не бывали» (курсив наш.—А. П., Б. X)

Похожи друг на друга «опричный монастырь» Грозного и «всешутейший собор» Петра, при том, что оба эти

института не имеют прецедентов в русской истории. С точки зрения традиционной аудитории они выглядят

как откровенное святотатство. Грозный в Александровской слободе имитирует монашеские обряды, сам

играет роль игумена, опричники наряжаются чернецами. Наряду с пародированием иноческого обихода, что

само по себе должно было восприниматься как кощунство, опричный монастырь узурпировал реальные

элементы

Феофан Прокопович. Слова и речи. Ч. I. СПб., 1760. С. 113.

ГИБ, Софийское собр. № 1516. Л. 55 об. (см.: Дмитриева Р. П. Сказание о князьях Владимирских. М.;Л., 1955. С. 113). Ср.

Пискаревский летописец (ПСРЛ. Т. XXXIV. М., 1978. С. 180).

461

церковной жизни и быта. Так, митрополит Филипп Колычев кощунство видел уже в том, что опричники

надевали «тафьи», т. е. монашеские скуфейки

'; необходимо иметь в виду, что ношение монашеского платья

немонахами считалось на Руси совершенно недопустимым. Тот, кто надел это платье даже случайно, обязан

был принять постриг.

Современники писали, что Грозный служил обедню как священник (als ein anderer Bapst)

. Трудно решить,

правда это или вымысел, но самые толки весьма характерны. Кощунственным озорством выглядело

поведение Ивана на свадьбе герцога Магнуса Ливонского и двоюродной племянницы царя княжны Марии

Владимировны Старицкой в Новгороде в 1573 г.: вместе с молодыми иноками царь плясал «под напев

Символа веры св. Афанасия»

. Острей сообщает, что Грозный «певал иногда на своих пирах Символ веры

Афанасия и другие молитвенные песни за столом и находил в том удовольствие»

. Древнерусские поучения

специально предостерегают против такого поведения, расценивая его как славословие не богу, а бесам. «В

пиру пияным пети святого пения» — значит обречь душу на вечную муку

Что касается петровского «всешутейшего собора», то негативное отношение к нему традиционалистов

общеизвестно. Ср. хотя бы типичную реакцию кн. И. И. Хованского, отпрыска семьи, почитавшей древнее

благочестие: «Имали меня в Преображенское и на генеральном дворе Микита Зотов ставил меня в

митрополиты, и дали мне для отречения столбец. И по тому письму я отрицался, а во отречении спрашивали

вместо "веруешь ли" — "пьешь ли", и тем своим отречением я себя и пуще бороды погубил, что не спорил, и

лучше было мне мучения венец принять, нежели было такое отречение чинить»

. Герой этого эпизода

испугался, что его принуждают участвовать в сатанинском действе. Для кн. И. И. Хованского существовала

лишь одна система ценностей — православная. И он рассуждал по принципу «третьего не дано». С этих

позиций «всешу-тейный собор» представлялся именно как сатанинское явление, а не как звено в процессе

секуляризации культуры, в «эмансипации смеха»

Разумеется, реакция современников на действия Ивана Грозного и Петра очень часто не адекватна идеям

этих монархов. Однако показательна не только стихийная одинаковость этой реакции в XVI и в XVIII вв., но

самая ее серьезность. Традиционалисты не могли и не хотели закрыть глаза ни на опричный монастырь, ни

— спустя полтора века — на «всешутейший собор», не хотели спи-

Карамзин Н. М. История государства Российского. 3-е изд. Т. IX. СПб., 1831. С. 98, 118— 119.

Так пишет пастор П. Одерборн в своем сочинении об Иване Грозном (1585 г.). См.: Полосин И. И. Социально-политическая

история России XVI — начала XVII века. С. 204,213

Henning S. Lifflendische Churlendische Chronica// Scriptores rerum livonicarum. Bd. 11. Riga: Leipzig, 1848. S. 262.

Петрей be Ерлезунда И. История о Великом княжестве Московском. М., 1867. С. 363. Галъковский Н. М. Борьба христианства с

остатками язычества в Древней Руси. Т. I. Харьков, 1916. С. 174—175.

Есипов Г. Раскольничьи дела XVIII столетия. Т. I. СПб., 1861. С. 68—69; Соловьев С. М. История России с древнейших

времен. Кн. VIII (т. 15—16). М., 1962. С. 101. Ср. обличение 1705 г. на «всешутейный собор» (Белокуров С. А. Материалы для

русской истории. М., 1888. С. 539).

Об «эмансипации смеха» см.: Панченко А. М. О смене писательского типа в Петровскую эпоху // XVIII век. Сб. 9. Л., 1974. С.

125—127; История русской литературы в четырех томах Т. 1.Л., 1980. С. 358—377.

462

сать их на счет государевых прихотей, удали, озорства. Серьезность их реакции вполне соответствует

серьезности монарших замыслов, которая угадывается за смеховой и пародийной оболочкой.

Опричный монастырь обнаруживает несомненную связь с включением в опричнину реальных монастырей

(Воскресенского, Горицкого, Махрищского, Симонова)

. Показательно, что близких к нему и

участвовавших в опричной политике архиереев Иван Грозный трактует в качестве ряженых, не настоящих.

Поэтому он в момент опалы считает себя вправе снять с них епископское облачение и нарядить скоморохом

либо медведем. Так царь поступает с новгородскими владыками Пименом (в 1570г.) и Леонидом (в 1757г.).

Опричники в глазах Грозного—это люди, наряженные монахами, а приверженные опричнине монахи—

лишь по одежке иноки. Что до «всешутейшего собора», то он столь же несомненно связан с церковной

реформой Петра. Пародия на патриарха (князь-папа) предшествует реальному, в высшей степени

серьезному упразднению патриаршества.

Мы говорили о пространственном «рассечении» земли при Иване и Петре. Нечто подобное происходит и с

временем: оно рассекается на старое и новое, на прошлое и будущее. Оба монарха окружают себя молодыми

людьми, и это не мелочи их частной жизни. Характеризуя последнее опричное правительство, Таубе и Крузе

отмечали, что при особе Ивана остались одни «молодые ротозеи»

. Голиков, смиренный почитатель Петра,

перечисляя «Страленберговы нарекания» своего кумира (они отражают ропот консервативных «некоторых

тогдашних московских бояр»), два из них передает так: «(2) Что определял к себе молодых людей без

разбору... благородных и неблагородных; (3) Что тем молодым людям дозволял осмеивать бояр,

наблюдающих старинные обычаи»

. Налицо попытка скомпрометировать средневековую идею единства

рода, попытка дискредитировать, если можно так выразиться, родовую личность — единую личность,

которая раз за разом воплощается в лестнице поколений

У Ивана первый шаг к такой дискредитации — отрицание рода в целом как «дурного», попытка опорочить

его и обесчестить. В полемике с действительными или мнимыми противниками Грозный с примечательным

постоянством использует свою генеалогическую эрудицию (кстати сказать, поистине блистательную). Он

насмехается над кн. Александром Полубенским, возводившим свою генеалогию к баснословному Палемону,

якобы родственнику Нерона: «А пишешься Палемонова роду, ино до палаумова роду»

. Он называет

опальных Квашниных презренным, скоморошьим, «дудиным племенем», намекая на прозвища живших в

середине XV в. братьев Дуды, Пищали, Самары и Розла-ды Квашниных

. «Извыкосте от прародителей

своих измену учинити... — пишет

Садиков И. А. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950. С. 94—95, 103—104; Веселов-ский С. Б. Исследования по истории

опричнины. С. 157, 174, 177.

Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе // Русский исторический журнал. Кн. 8. Пг., 1922. С. 54—55. Молодое окружение

Грозного состояло, конечно, не только из «ротозеев»: из этого кружка вышел будущий царь Борис Федорович Годунов.

Голиков И. Деяния Петра Великого. Ч. I. M., 1788. С. 1—2.

См.: Комарович В. Л. Культ рода и земли в княжеской среде XI—XIII вв. // ТОДРЛ. Т. XVI. М.; Л., 1960. С. 84—104.

Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 203.

Там же. С. 202. Ср.: Памченко А. М. «Дудино племя» в послании Ивана Грозного князю Полубенскому// Культурное

наследие Древней Руси. С. 151—154.

463

он кн. Курбскому. — И понеже еси порождение исчадья ехиднова, посему такой яд отрыгаеши»

Беглый вассал платит сюзерену той же монетой: «Аще и зело многогрешен семи и недостоин, но обаче

рожден бых от благородных родителей... иже тоя пленницы княжата не обыкли тела своего ясги и

крове братии своей пити... яко первие дерзнул Юрей Московский в Орде на святого великого князя

Михаила Тверского»

. (Грозный — восьмое колено от Ивана Даниловича Калиты, брата Юрия

Московского.) Это не просто argumentum ad personam, «последний способ» спора по мизанторической

классификации Шопенгауэра в его «Эристической диалектике»

, когда диспут переходит в брань в

адрес противника (тут-«-фамильной чести противника). Это вмешательство в историю, попытка

переделать ее, приспособить к своекорыстным интересам, насилие над нею, потому что у почтенного

рода отнимаются «честь и слава», завоеванные им на протяжении столетий.

Одновременно идея единства рода сменяется идеей отцов и детей, когда одно поколение

противопоставляется другому. Грозный того же Курбского укоряет в ничтожестве сравнительно с

предками: «Вся ваша храбрость и мудрость ни к единому их сонному явлению подобно»

. В

административной практике царь постоянно нарушает принцип старшинства, «произвольно выбирает

из большого количества размножившихся служилых родов того или иного человека, не считаясь

совершенно со службой его отца и деда и ближайших родственников»

. Московские разговоры о том,

что Грозный натравливал младших родичей на старших, передал Флетчер

. Иногда это выливалось в

трагическую форму: по сведениям Курбского, царь вынудил своего фаворита Федора Басманова

зарезать отца

. Так в опричном дворе Ивана, а потом и в окружении Петра проявляется и воплощается

мысль о прерывистости времени. В обоих случаях аналогична лишь принципиальная трактовка

времени — при том, что отношение к прошлому и к будущему совершенно различно.

Противопоставлению старого и нового времени, «рассекаемого» поколениями, в каком-то смысле

соответствует противопоставление своего и чужого. Установке на молодое поколение аналогична

установка на иностранцев. Для Петра это не нуждается в аргументах.

Но сходным образом ведет себя и Грозный: он дозволяет лютеранам завести в Москве церковь,

охраняет ее (взыскивая с митрополита за некую причиненную ей обиду), хвалит немецкие обычаи

Среди опричников мы видим иностранцев. Они пользуются почетом (Иоганна Таубе русские

источники именуют «князь Иван Тув»), назначаются полковыми воеводами, как бы предвосхищая

наемных генералов Петра. Грозный доходит до того, что прочит в наследники Магнуса Ливонского.

Это намерение царь высказывает Магнусу в присутствии иностран-

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 25.

Там же. С. 109.

Schopenhauer Л. Der handschriftliche Nachlass. Teilsammlung / Hrsgb. von Arthur Hubscher. Bd. III. Berliner Manuskripte

(1818—1830). Frankfurt a. M., 1970.

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 36.

Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 259.

Флетчер Дж. О государстве Русском. СПб., 1911. С. 48.

РИБ. Т. XXXI. СПб., 1914. Стб. 305.

Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. IX. С. 101.

464

ных послов и земской Боярской думы в июне 1570 г. Вот как передает речь Грозного очевидец,

находившийся в тот день в свите Магнуса: «Любезный брат, ввиду доверия, питаемого ко мне вами и

немецким народом, в преданности моей последнему (ибо сам я немецкого происхождения и саксонской

крови), несмотря на то, что я имею двух сыновей, одного семнадцати и другого тринадцати лет, — ваша

светлость, когда меня не станет, будет моим наследником и государем моей страны»

. Пусть царь кривил