Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б.(составит.) Из истории русской культуры. Том II. Книга 1. (Киевская и Московская Русь)
Подождите немного. Документ загружается.
город Лукомль. Другой начинался близ Витебска и проходил дальше Лучесою к мелким речкам,
впадающим в Днепр. Однако подробное изучение всех этих путей, пересекающих волок, не входит в
задачу настоящего очерка и должно быть предметом специального археологического исследования.
Наконец, укажем еще пути из Зап. Двины и с Днепра на Волгу. 1. Путь между Волгою и Днепром был
уже указан в начале нашего перечня, а именно с Волги входили в ее приток Вазузу, Гжать, волок до
Обши и ею в Днепр
80
. 2. «Сношения Двинской области с Поволжьем шли, вероятно, через оз. Жаденье,
на северном берегу которого находится с. Извоз и которое отделяется незначительным волоком (через
с. Волок или Красное) от волжского оз. Пено»
81
.
Таким образом, скандинавы, приходившие с Зап. Двины или с Волхова к волоку, могли оттуда
продолжать свой путь либо к востоку на Волгу, либо к югу на
Середонин, 229; Барсов, Очерки русской исторической географии, 28. "Барсов, 21—24.
78
Ср. Барсов, 24 ел.; Середонин, 228.
П. Г. Любомиров. Торговые связи Руси с Востоком в VIII—IX вв. Ученые записки Саратов-
ского университета, т. I, вып. 3, 1923.
80
Середонин, 229; Барсов, 20.
81
Барсов, 26,28—29.
250
Днепр. К описанию столь важного в истории Киевской Руси пути по Днепру мы и перейдем в
нижеследующем. Что же касается более древнего Волжско-Донского пути, то он должен составить
предмет особого исследования, уже готового к печати, вместе с обзором известий о походах
скандинавов в Византию по руническим надписям.
IV. Путь по Днепру
Южная часть пути из варяг в греки, проходящая по Днепру, была, по всей вероятности, открыта лишь
около середины IX в. или, может быть, даже немного позднее. Об этом говорят как исторические
известия, так и археологические материалы.
В летописи сообщается под 862 г. о походе Аскольда и Дира из Новгорода вниз по Днепру. Под 882 г.
идет рассказ о походе Олега, захватившего Смоленск и Любеч и посадившего там своих мужей.
Очевидно, летопись приурочивает открытие пути по Днепру ко второй половине IX в.
На это же время указывают данные раскопок. Материалы, наиболее важные для этого вопроса, были
найдены в начальном пункте Днепровского пути, в древнем Смоленске. Недалеко отсюда выходили на
Днепр большие торговые дороги с Волги, из Новгорода и с Западной Двины, и этим определялось
большое историческое значение Смоленска.
Древний город Старо-Смоленск — MiXivuoica у Константина Порфирородного— находился в 12 км к
западу от современного Смоленска, где ныне стоит деревня Гнездово. В этом месте был весьма
крупный узловой пункт, развитию и процветанию которого благоприятствовал ряд важных
обстоятельств. Во-первых, это был главный город большого русского племени кривичей. Во-вторых,
тут сходились, как сказано, богатые торговые караваны, шедшие с запада, с севера и с востока на юг.
Благодаря этому Смоленск имел большое торговое, политическое и стратегическое значение, и
поэтому варяги должны были обратить на него особое внимание.
И действительно, археологические данные показывают, что здесь в IX и X вв. стояло сравнительно
большое скандинавское селение
82
. В курганах, раскопанных в этом месте, начиная с 1874г., были
найдены многочисленные предметы IX и X вв., главным образом скандинавские, но также и
восточные. Отсюда следует, что это поселение играло очень значительную роль в русско-
скандинавских торговых движениях около 900 г.
Судя по находкам, скандинавы появились здесь лишь к концу IX в., и это подтверждает нашу мысль,
что походы варягов по Днепру начались не раньше этого времени.
Несмотря на столь важное значение древнего Смоленска, имя его засвидетельствовано только в одном
скандинавском сравнительно позднем тексте. В Vilkinasaga (Antiquites Russes, II, 455) оно приводится в
форме Smalizku.
Эта форма интересна тем, что она предполагает другое русское имя — «Смо-литск», которое, однако, в
русских источниках нигде не встречается. Но что та-
82
В. Н. Сизов. Курганы Смоленской губернии. Мат. по арх. России, 1902, № 28. А. А. Спицын. Гнездовские курганы в раскопках
С. И. Сергеева. Изв. Арх. комиссии, 1905, 15.
251
кая форма когда-то была в употреблении в России, доказывается названием «Смолитов ручей»,
недалеко от Смоленска. Отсюда, вероятно, было образовано исчезнувшее после «Смолитск»
83
.
Дальнейший путь от Смоленска шел прямо, без отклонений, вниз по течению Днепра. При громадном,
прямо-таки исключительном, значении этой реки для варяжских передвижений совершенно непонятен
тот факт, что имя ее не получило прочного оформления в скандинавской литературе и встречается там
сравнительно редко.
Правда, очень старинная по своему составу Hervararsaga дает в одном месте название Danparstadir,
истолкованное как «град Днепра» (Danaper)
84
. Но даже если это объяснение будет правильно — а это
весьма сомнительно, — все-таки надо иметь в виду, что этот термин восходит не к варяжской
традиции, а к более ранней готской и не встречается ни в каком другом памятнике скандинавской
письменности, и поэтому слово Danparstadir не может служить свидетельством в пользу знакомства
скандинавов с именем Днепра, Danaper.
В собственно исландской литературе имя Днепра появляется очень редко, может быть, всего 4 раза,
причем в форме Nepr, прямо отвечающей народной (и былинной) форме: «Непр, Непра река»
86
.
В древнешведских и рунических памятниках это имя совершенно не засвидетельствовано.
На Днепре лежал ряд крупнейших торговых городов и пристаней того времени: Смоленск, Смядин,
Любеч, Вышеград, Триполье, Витичев, Канев, Хортич остров, Олешки и Березань у истока Днепра. В
более важных из этих городов варяжские князья имели своих посадников. Олег захватил по дороге в
Киев Любеч и посадил там своего мужа. Константин Порфирородный рассказывает, что ладьи русов
идут частью из Новгорода, частью из города Смоленска (MiXiwroxa) и из Любеча (TsXtoaT^a),
Чернигова (T^epviycoya на Десне) и Вышеграда (BouaeypaSe). Все они плывут вниз по Днепру и
сходятся у города Киева. Очевидно, во всех этих местах были устроены торговые конторы и места для
сбора податей.
Но важнейшим пунктом на всем Днепровском пути был Киев, столица южнорусского государства.
Включение его в систему великой торговой дороги «из варяг в греки» произошло, по рассказу
летописи, в начале второй половины IX в. как одно из последствий походов Аскольда и Дира (862 г.), а
затем Олега (882 г.). Можно думать, что поэтическая легенда передает этот важный исторический факт
в основе совершенно правильно.
Большое значение Киева на великом пути из варяг в греки и вообще в системе русско-скандинавских
взаимоотношений сравнительно мало отмечено в скандинавских преданиях. Политическая жизнь
русского государства происходила, по представлениям исландских саг, в Новгороде (Holmgardr), а не в
Киеве. Лишь как проходная станция на пути пилигримов из Скандинавии в Иерусалим имя Киева
упомянуто вскользь в некоторых сагах. Рунические надписи его совершенно не знают.
84
/. Mikkola. Om nagra ortnamn i Gardarike. Arkiv f. nord. filol., 1007, XXIII, 281.
A. H. Весеяовский. Киев— град Днепра. Записки Неофил. о-ва, I, 61—69. Н.Дашкевич. Приднепровье и Киев по
некоторым памятникам древнесеверной литературы (Киевск. унив. изв., 1886, № 11, 220—242).
R. Heinzel. Uber die Herwararsaga. Sitz.-Ber., Wien, 1887,447.
252
Конечно, надо иметь в виду, что саги, составленные в отдаленной Исландии, не могли дать даже
приблизительного представления о тех, несомненно, точных и подробных сведениях, которыми варяги
действительно располагали в отношении Киева. То были поэтические произведения, далекие от
историко-географических интересов, крайне важных все-таки для путешественника-варяга. И у нас
есть все основания считать, что в Швеции, и вообще в соседних с Россией странах очень хорошо были
осведомлены о большом значении Киева.
Адам Бременский говорил, что Киев был главным городом Руси. Титмар Мер-зебургский отметил, что
значительную часть населения его составляют «быстрые даны». Западные писатели могли знать о
Киеве как через варягов, так и через своих соотечественников, непосредственно торговавших с ним.
Ибо Киев вел оживленную торговлю не только с севером и югом, но также с Западной Европой и с
далеким Востоком
86
.
Все это не могло быть неизвестным для варягов. И само название Киева, как оно сохранилось в
скандинавской традиции, свидетельствует о том, что оно идет из первых рук, из непосредственного
общения с населением Киева.
Обычным названием Киева у скандинавов было Koenugar6r, Kiaenugar6ur, Kiaenugar6ar
87
. У схолиаста
к Адаму Бременскому и у Гельмгольда это имя передается как Chunigard или Chungard. Ясно, что оно
ничего общего с именем гуннов не имеет. Но, спрашивается, как тогда его объяснить?
В. Томсен
88
полагал, что в основе Koenugar6r лежит скандинавское Коепа (лодка), так что Koenugar5r
означает: место для лодок. Недавно И. Миккола
811
предложил более убедительное сопоставление. При
этом он исходит из формы Kiaenugar5ar, которая точно отвечает русскому былинному «Кияновгород»,
первоначально «Киянъ-городъ». «Киянъ, Кыянъ» есть род. падеж множ. числа от «Киянин, Кыянин»; и
название «Киянгород» надо понимать как город киевлян. И вот, слово Kiaenugar6ar свидетельствует о
том, что скандинавы, как и надо думать, были в непосредственном общении с Киевом и с его
населением. Название этого города, как оно было в ходу среди его жителей, перешло непосредственно
к скандинавам и отразилось в их языке как Kia;nugar6r—Kiaenugar6ar.
О другом имени Киева — Еацратои; — будет сказано ниже.
От Киева начинался так называемый «греческий путь». Дорога шла вниз по течению Днепра к
знаменитым Днепровским порогам. Этот участок через пороги описан с большими подробностями
Константином Порфирородным в его сочинении: Пер! s9vuv, написанном в 945—952 гг. Обычно оно
приводится под заглавием: De administrando imperio. Сочинение это дошло до нас в трех списках,
взаимоотношения между которыми не лишены значения для нашего вопроса, и поэтому мы скажем о
них несколько слов.
Древнейшим представляется рукопись на пергамене (pulcherrime scriptns) XI или XII в. в Национальной
библиотеке в Париже. Затем имеется в той же библиотеке рукопись XV в. на бумаге, которая является
копией с первой и поэтому не имеет самостоятельного значения. Существует, наконец, еще третья
рукопись, тоже на бумаге, 1509 г., копия младшей Парижской рукописи. В настоящее вре-
См. статьи в прим. 1 на стр. 208.
87
Hauksbok, 504. Antiquites Russes, II, 447.
88
В. Томсен. Начало русского государства, 74, прим. 76 (стр. 189 наст. изд.). См. цит. выше статью Микколы.
253
мя она находится в Ватикане. Как видно, обе рукописи на бумаге восходят к пергаменному списку в
Париже, который, следовательно, один только имеет самостоятельное значение.
Интересующее нас место содержится в IX главе этого сочинения. Это знаменитое описание
путешествия руссов через Днепровские пороги явилось предметом весьма многих остроумных
исследований норманнистов и антинорманни-стов. И казалось бы, последнее слово по этому поводу
было сказано датским ученым В. Томсеном в его работе «Начало русского государства». Здесь (стр. 50
ел.; с. 173 наст, изд.) он суммировал все результаты, достигнутые по этому вопросу его
предшественниками. При этом он установил окончательно, что так называемые «русские» названия
порогов на самом деле являются «скандинавскими», а «славянские»—действительно славянскими,
точнее не славяно-русскими, а несомненно южнославянскими.
Вопрос этот считался после В. Томсена одно время окончательно решенным. Но в 1911 г. вышла новая
работа гельсингфорского профессора Г. Пиппинга «De skandinaviska Dnjeprnamnen»
90
, в которой был
высказан ряд новых мыслей.
Пиппинг пришел к убеждению, что Константин нашел «русские» имена порогов в одной рунической
рукописи, которую император прочитал частично правильно, отчасти не совсем точно. Рукопись эта,
предполагает Пиппинг, представляла собою скандинавский итинерарий по Днепру. Исходя из этой
мысли, автор предлагает ряд новых объяснений, часто сильно отличных от указанных В. Томсеном.
Прекрасная репутация, которой пользуется Пиппинг как филолог и глубокий знаток скандинавских
языков, заставила всех внимательно прислушаться к его мнению. Но все-таки его выводы не были
безоговорочно приняты.
Уже в том же 1911 г. появилась статья Т. Торбиорнссона
91
с рядом поправок и возражений. И сам В.
Томсен
92
отнесся отрицательно к построению Пиппинга. Гипотезу о рунической рукописи он считает
невероятной, недоказанной и ненужной, а отдельные объяснения Пиппинга представляются ему, во
всяком случае, не прогрессом. В общем знаменитый датский ученый продолжал в 1919г. стоять на той
же точке зрения, на которой он стоял в 1877 г. Лишь в одном месте он предложил новое объяснение.
В нижеследующем я постараюсь дать обзор этого вопроса с указанием мнений В. Томсена и Г.
Пиппинга.
Константин Порфирородный начинает свой рассказ следующими словами (глава IX)
93
. Однодревки
(jiovo^uXa) внешней Руси, приходящие в Константинополь, идут из Новгорода, в котором сидел
Святослав, сын Игоря, князя Руси. Есть и из Смоленска, и из Любеча, и из Чернигова, и из
Вышегорода. Все они спускается рекою Днепром и собираются около города Киева, который получил
прозвание Еац|3атси; (тб касттроу то Кюа^а то ётиуоца^оцеуоу Еац|3атои;).
Studier i nordisk filologi, II, Helsingfors, 1911. Skrifter utg. av Svenska Litteratursallskapet i Finland, XCV.
91
T. Torbiornsson. Den sjunde Dnjeprforsen, ibidem.
В примечаниях к последнему датскому изданию своей работы о начале русского государства: V. Thomsm. Del russiske
riges grundteggelse ved Nordboerne. Samlede Afhandlinger I. K0benhavn og Kristiania, 1919.
Константин Багрянородный. Сочинения. Перевел г. Ласкин. Чтения О-ва истории и древностей российских, I, Москва,
1899.
254
По поводу этого названия Киева было высказано большое число догадок, из которых я укажу только
«скандинавские» (о других см. у В. Томсена, op. cit.,- 64; стр. 182 наст. изд.).
Обычно это слово толковалось как сложное из скандинавского «sam» (вместе) и «batr» (ладья): locus,
ubi naves conveniunt. С другой стороны, оно напоминает тоже древнешведское «samkwaemd» (сборище,
сходка, нем.: Zusammenkunft). В. Томсен предполагал, что это есть древненорманнское Sandbakki
(песчаная отмель) или Sandbakkaass (песчаная возвышенность мели). С. Бугге высказал мнение, что
Халата; передает Sandkva5 (брод по песчаному месту)
94
. Наконец, Пиппинг предложил смелую
гипотезу, что возникновение этого слова объясняется недоразумением. В рунической рукописи,
которой Константин пользовался, читалась, думает Пиппинг, примерно такая фраза; sa stapr эег
sambatasl—«место, где собираются лодки». Константин не понял глагольной формы sambatas и
истолковал ее как имя собственное, географическое. В. Томсен ограничивается по этому поводу
замечанием, что он предоставляет филологам судить о вероятности такой догадки.
Неудовлетворительность всех этих объяснений кажется совершенно ясной и очевидной. И мне
думается, что имя Еацратец скорее всего надо считать не скандинавским.
В дальнейшем рассказ Константина дает описание перехода через опасные Днепровские пороги —
группу скалистых гранитных гряд, пересекающих среднее течение Днепра в нескольких местах.
Константин знал всего семь порогов и указывает для каждого из них «славянское» и «русское»
название. Напомню еще раз, что, по словоупотреблению Константина, следует понимать: «русское»
((kocncrci—по-русски) как «скандинавское», а «славянское» (акХофтотС — по-славянски) как
«южнославянское».
«В июне месяце русы спускаются по р. Днепру до Витичева города, платящего дань русам.
Собравшись там в течение двух или трех дней, пока съедутся все од-нодревки, они пускаются в путь и
плывут вниз по вышеупомянутой реке Днепру. Прежде всего они приходят к первому порогу,
называемому 'Ecfcrourcfj, что означает по-русски и по-славянски: "не спи". Ущелье этого порога по
ширине равняется циканистарию, а в середине его возышаются крупные и высокие скалы, по виду
похожие на острова. Стремясь к ним и поднимаясь, вода, бегущая оттуда стремглав книзу, производит
большой шум и страх. Через его середину русы не осмеливаются проходить, но, причаливши вблизи и
высадивши людей на берег, а остальные вещи оставивши в однодревках, (после этого) они нагие
(двигаются), пробуя дно своими ногами, чтобы не натолкнуться на какой-нибудь камень, причем
толкают шестами: одни нос (лодки), другие — середину, третьи— корму. И с такой величайшей
осторожностью они проходят этот первый порог по краю и берегу реки».
Давно уже отмечено, что тут в имени порога 'Есооитгй несомненно отпало начальное N.
Первоначальное чтение было: Necrcourcfj; и это, действительно, отвечает древнему славянскому: «не
съпи». Что же касается замечания, что эта же комбинация букв-звуков означает также и на «русском»,
т. е. скандинавском, языке: «не спи», то В. Томсен пытался первоначально оправдать его сопоставле-
нием с древним ne sofi или sof eigi, или sofattu («не спи»). В таком случае получи-
94
Arkiv f. nord. filologi, II, 170.
255
лось бы полное сходство форм и тождество значения в обоих языках, на что и указал Константин. Но
впоследствии, в 1919г. (Samlede Afhandlinger, I, 300), В. Томсен предложил новое объяснение, что
'Eaaovmf) передает скандинавское Ves uppi— «будь на стороже». Возможно, что так назывался
современный Кодацкий порог.
Пиппинг предложил совершенно другое толкование. Он допускает, что в предполагаемой им
рунической рукописи стояло примерно следующее сочетание букв: aukalniasupi. Эту группу
Константин перевел и передал неверно: dnovojia^6|aevo<; 'EacrouTtfj, так как он воспринял
комбинацию «1а» как руническое обозначение для короткого «е». На самом же деле надо читать эту
группу: auk kalian lasub = «и они называют (его) Яцов», т. е.: это есть порог «Яцев», или, лучше,
«Яцов», лежащий недалеко от Киева.
В. Томсен считает это объяснение неприемлемым
95
.
«Пройдя этот порог, они опять, взявши с берега остальных, плывут и приходят ко второму порогу,
называемому по-русски ОбХророЧ, а по-славянски 'Оатро-Pouvfopax, что означает "остров порога".
Этот тоже подобен первому, труден и неудобопроходим. И, опять высаживая людей, они проводят
ладьи, как прежде».
Названия этого второго порога совершенно ясны. "Ocrrpopouvinpax есть действительно славянское:
островной порог, а 'ОиХ^орстС отражает слово Holmfors, составленное из обыкновенного
скандинавского holmr (остров) и скандинавского же fors (водопад, быстрина, порог). Вероятно, под
этим названием подразумевались пороги Сурский и Лоханский, отстоящие недалеко друг от друга, или
же острова, лежащие около них
96
. В толковании этих названий В. Томсен и Г. Пиппинг согласны.
«Подобном же образом они проходят и третий порог, называемый 'Aeicpop, что по-славянски означает
"шум порога"».
Тут мы имеем дело с явной ошибкой. Указанное в тексте имя не может быть славянским. Оно должно
быть (по терминологии Константина) «русским», т. е., скандинавским, и объясняется как причастие
настоящего времени: gellandi, gaellandr = шумящий, звенящий. Это объяснение В. Томсена принял
тоже Г. Пиппинг с некоторыми несущественными изменениями.
Что же касается собственно «славянского» названия порога, то оно пропущено в греческом тексте,
вероятно, по недосмотру переписчика. Но надо полагать, что оно было похоже на современное
название этого порога: «Звонец, Звонецкий, Звонский», которое означает как раз то же, что и название
«русское» (т. е. скандинавское).
«Затем таким же образом большой порог, называемый по-русски 'Аекрор, по славянски NeaoTit,
потому что пеликаны гнездятся на скалах порога. На этом пороге все суда вытаскивают на твердую
землю. И назначенные люди выходят вместе стоять с ними на страже и уходят. Стражу они держат
неусыпно из-за печенегов. Остальные же, выбрав вещи, бывшие в однодревках, на протяжении шести
миль проходят по берегу, ведя в цепях рабов, пока пройдут порог. Затем таким же образом, одни
волоком, а другие — взявши на плечи свои однодревки, перетаскивают их на ту сторону порога,
спускают их в реку и входят, вложив свой груз, и тотчас плывут далее».
Samlede Afhandlinger, 1,300, прим.; см. также возражения Торбиорнсона к статье Пиппинга. В. Томсен, op. tit., 54—55.
256
Давно уже отмечено, что славянское название Neacn]T так или иначе отвечает нынешнему названию
порога «Ненасытец». «Русское» же (т. е. скандинавское) название порога В. Томсен истолковал как
Eiforr (Eyforr или /Eyforr), что значит: «вечно бегущий, вечно стремящийся».
Пиппинг предложил другое объяснение. Греческое написание 'Aeupop он передает как древнеисл.:
eiforr, древнешв.: aeif0r; древнеготл.: aifyr—со значением: порог, через который нельзя проехать. Он
думает, что это название возникло оттого, что варяги истолковали русское «Ненасытец» ошибочно как
«Неноситель», т. е. порог, через который нельзя пронестись, проехать. В. Томсен считает это
объяснение неправильным
97
.
Этот порог 'Аекрор указан тоже в одной готландской рунической надписи конца X или начала XI в. из
Пильгордса (Pilgards) следующего содержания
98
: «Ярко раскрашенный поставили этот камень братья»
Гегбиарн, Родвисль, Ой-стаин и (Эймунд?), которые воздвигли камни в память Рафна на юге на
Руфстай-не. Они доехали далеко до Айфура. Вифиль приказал это».
Надпись содержит интересное известие, что четыре брата совершили по приказанию некоего Вифиля
путешествие на юг до Айфура, т. е., очевидно, до современного Ненасытецкого порога, называемого у
Константина 'Aeupop. Здесь на «Руфстайне» они воздвигли камни, вероятно, с рунической надписью в
память своего земляка Рафна. Ф. А. Браун
99
сделал попытку определить точнее этот «Руфстайн». Слово
это может означать либо так называемый «Рваный камень» у Ненасытецкого порога, на правом берегу
Днепра, близ входа в Фалеевский канал
100
, либо это «камень с выбитыми в нем углублениями», что
стоит на скалистом мысе Монастырька у того же Фалеевского канала, где построена большая
трехэтажная мельница. В этих местах где-нибудь были воздвигнуты камни, о которых говорит надпись
из Пильгордса. Казалось возможным, что они сохранились там до наших дней. Однако поиски,
предпринятые здесь в 1913 г. шведским археологом Т. И. Арне
101
, не дали никаких результатов.
Все-таки эта готландская надпись очень интересна, так как подтверждает по скандинавским
материалам рассказ Константина о поездках варягов через Днепровские пороги.
«Подойдя к пятому порогу, называемому по-русски Вароисрбро?, а по-славянски ВоиАлчярсхх, так как
он образует большую заводь, опять ведя по краям реки свои однодревки, как в первом и втором пороге,
достигают шестого порога, называемого по-русски AectVTi, а по-славянски Вероит^т], что значит
"кипение воды", и проходят его таким же образом».
Действительно, пятый порог и поныне называется «Вольным» или «Волнин-ским», что довольно
хорошо подводит к греческому: ВоиАлчярах. «Русское» же (т. е. скандинавское) Варои<роро<; есть
сложное древненорманнское слово Baru-fors, образованное из baru (волна) и fors (водопад), т. е. «порог
волны».
Что касается! названий шестого порога, то «русское» Aedvii, вероятно, передает скандинавское
причастие настоящего времени hlaeejandi (смеющийся). Не со-
97
Samlede Afhandlinger, 1,308, прим.
98
Н. Pipping. От Gilgardsstenen Nordiska Studier tillegn. A. Noreen. 1904.
Ф. А. Браун. Днепровский порог в рунической надписи. Сборник в честь гр. Бобринского, 1911.
Афанасьев-Чужбинский. Поездка в южную Россию, СПб., 1861,1, 101.
101
Т. I. Ame. De stora Svitjod., 1917,39-^0.
257
всем ясно славянское название Вероит^ц. В. Томсен пытался объяснить его как старославянское
причастие «вьр/к.штии», т. е. бурлящий, кипящий. Пиппинг также считает его причастием наст,
времени, производимым от глагола «врать», но не в обычном смысле (говорить неправду), а в значении
«пустословить».
В общем, все-таки остается впечатление, что удовлетворительное объяснение славянского имени
шестого порога до сих пор не найдено.
По мнению В. Томсена, это Таволжанский порог, по Пиппингу — Будильский.
«Оттуда они плывут до седьмого порога, называемого по-русски Хтроикоиу (Itpoupouv), а по-
славянски Наяре^т), что значит "малый порог", и доходят до так называемой переправы Крарийской, в
которой переправляются херсониты на пути из Руси и печенеги — в Херсон. Эта переправа шириною
равна ипподрому, а высота ее, видимая снизу, такова, что стрела снизу достигает как раз до нее».
В объяснении имен этого порога до настоящего времени не достигнуто полного единогласия.
В. Томсен исходит из той мысли, что разбору подлежит только форма Етрои-KOUV старшей Парижской
рукописи. Другую же форму — Iipoupouv в младших рукописях надо считать опиской, не имеющей
никакого значения. Форму Етрои-KOUV В. Томсен сопоставляет с диалектическим словом из
Вестерботнии stnikk (варианты: strok, stryk) — небольшой водопад, сужение русла с усилением тече-
ния. Конечно, нет сомнения, что это слово может лежать в основе ZTPOUKOUV, но остается неясным
окончание ouv, которое В. Томсен тоже считает непонятным. Так назывался, по мнению В. Томсена,
порог «Лишний».
Пиппинг здесь сильно расходится с В. Томсеном. Он считает, что оба написания «русского» имени
порога имеют самостоятельное значение и представляются различными именами одного и того же
порога. Форму Xtpoupouv он рассматривает как неудачную транскрипцию слова, написанного в
предполагаемой им рунической рукописи как strubun. На самом же деле надо его истолковать как strup-
unn, т. е. это есть сложное скандинавское слово, первая часть которого strup — означает «глотка», а
вторая — unn — «вода». Пиппинг ссылается тут на указание Афанасьева-Чужбинского
102
, что
последний из Днепровских порогов «Вильный» падает вниз шестью уступами, из которых один
называется «Волчьим горлом» («...cine sehr gefahrliche Stelle in ihm wird von den Schiftern der
Wolfsrachen genannt». Stuckenberg. Hydrographie des russischen Reiches, 1847, III, 255). Это и есть порог
Ztpoupouv, правильнее: Strup-unn, т. е. «Глотка воды», современный порог «Вильный».
Что касается формы Етроикоиу, то тут Пиппинг согласен с В. Томсеном, что это имя относится к
порогу «Лишнему» и произведено от скандинавского слова strukk. Он тоже считает загадочным
окончание ouv. Возможно, что оно прибавлено к первоначальной форме Етроик под влиянием и по
аналогии с окончанием имени соседнего порога Sipoupouv. Во всяком случае, первоначальной формой
было скорее всего односложное Етроик. Эту догадку Пиппинг пытается подкрепить указанием на то,
что поблизости от этих порогов жил еще в прошлом веке один помещик по имени Струков. Имя его
предполагает по своему образованию какое-то начало «Струк», которое мы и находим в этом
старинном, ныне утерянном названии современного порога «Лишнего». В существовании фамилии
Струков Пиппинг ищет подтверждения для своей гипотезы.
102
Поездка в южную Россию, I, 123.
258
Прибавим, что загадочное окончание слова Етроик—ouv вызвало еще одну попытку объяснить его,
предложенную Торбиорнссоном. Он считает его архаическим окончанием именительного падежа
множественного числа struk-un; или же греческий писец ошибся и написал вместо более позднего обычного
«strukur» (именительный падеж множественного числа) неправильное «strukun».
В общем нельзя сказать, чтобы все эти гипотезы производили впечатление большой убедительности. Это
пока лишь попытки разобраться в очень трудном вопросе. И из последних замечаний по этому поводу
самого В. Томсена видно, что он отнесся именно так к предположениям, высказанным и им самим, и дру-
гими.
Не лучше обстоит дело с истолкованием «славянского» названия седьмого порога: Ыаяре^т]. В. Томсен
предполакиг, что это «набръзый», т. е. превосходная степень от прилагательного «борзой» (очень быстрый).
Но он сам считал это объяснение весьма рискованным (с. 181 наст. изд.). Пиппинг же думал, что Na-лрЕ<£п
есть не географическое имя, а наречие «напрежи» (со значением «прежде», по Срезневскому), неправильно
понятое Константином в каком-нибудь славянском тексте. Возможно, что там стояла приблизительно такая
фраза: «Этот порог напрежи назывался Струком». Константин будто бы истолковал «напрежи» как имя
собственное, географическое.
Если это допустить, продолжает Пиппинг, то получается новый подход к объяснению двух вариантов
«русского» названия порога. Может быть, они оба означали один только порог «Вильный». По смыслу
утерянного славянского текста он назывался «напрежи» (т. е. раньше) Етроикоиу, а после Stpoupouv.
Конечно, нечего и говорить, что все это построение полно маловероятных натяжек и предположений, что и
было уже отмечено Торбиорнссоном и Томсеном.
Возможно, что один из уступов последнего порога Вильного, а именно «Волчье горло», упомянут в одной
фрагментарной рунической надписи конца XI в. из Stainkumbla
103
с о. Готланда. На ней читается: «Ботмунд
и Ботрайф и Гунвар, они... воздвигли камень... и на юге он сидел с мехами; и он умер в Ulfshala (т. е. Волчий
хвост), когда святой...». Пиппинг
104
высказал предположение, что место Ulfshala в этой надписи, т. е.
«Волчий хвост», на юге есть собственно «Волчье горло», один из уступов в последнем Днепровском пороге.
Недалеко отсюда находилась Крарийская переправа (Кичкас), через которую ходили херсониты и печенеги.
Здесь же кончался трудный переход через опасные пороги. Весьма вероятно, что в этом месте мог сидеть
викинг, имя которого в надписи не сохранилось. Здесь он мог выменивать идущие с юга товары на меха,
получаемые с севера. Для подобных торговых сношений это место было очень подходящим. Варяги могли
делать тут остановки до и после перехода через пороги.
Далее Константин дает описание плавания по нижнему течению Днепра. «Пройдя это место (Крарийскую
переправу), они (русь) достигают острова, называемого Св. Григорий. На этом острове они совершают
жертвоприношения, так как на нем стоит огромный дуб, и приносят в жертву живых петухов и кур. Кругом
они втыкают стрелы, другие кладут хлеб, мясо и что каждый имеет, по своему обычаю. Они бросают
жребий насчет кур, убить ли их и съесть или пустить живыми. От этого острова русы уже не боятся
печенегов, пока не достигнут реки Седи-
108
A. Noreen Altschw. Gramm., 497, № 30.
См. стр. 3—6 в цитованной статье Пиппинга.
259
ны (= Сулина, гирло Дуная). Отправившись отсюда (т. е. от острова Св. Григория), они плывут около
четырех дней, пока не доедут до лимана, который служит устьем реки, (и) в котором находится остров
Св. Евферия».
Итак, по рассказу Константина, на нижнем течении Днепра были две важные стоянки. Первая —
остров Св. Григория, современный остров Хортица. Память о том, что здесь скандинавы
высаживались, сохранилась, может быть, еще в другом имени его: «Варяжский остров», если
правильно, что это имя относится действительно к острову Хортице
105
. Местом второй и последней
стоянки на Днепре был остров Св. Евферия. Этот скалистый остров площадью до 800 м длины и 400 м
ширины расположен в устье Днепра в 12 километрах от Очакова по направлению к юго-западу на
Черном море. У византийцев он назывался островом Св. Евферия, в память епископа херсонесского св.
Евферия, который, заболев на обратном пути из Константинополя в свою епархию, преставился на
этом месте. В древности же он был известен под именем Борисфен, позднее — как «Бюркж-Юзен-Ада»
(остров волчьей реки)
106
. Но особый интерес для нас представляет другое его название: «Березань». Мы
не знаем, какое имя ему давали скандинавы, однако довольно вероятно, что они прозвали его «Bjork-o»
(Березовый остров). Это название мы встречаем всюду, где были на островах важные торговые пункты
варягов: в озере Мелар, в Ботническом и Финском заливах. Остров Березань был как раз таким
значительным местом. Может быть, тут находилась первоначально таможенная станция византийцев.
Впоследствии тут образовался опорный пункт, стоянка для скандинавских торговцев, где они
останавливались на несколько дней, прежде чем продолжать путь в Царьград, и где они запасались
провиантом для дороги
107
.
На это большое значение острова в системе варяго-византийских сношений намекает также
запрещение варягам зимовать на нем в договоре 944 г. «И да не имеють власти Русь зимовати в вустьи
ДнЬпра, Б-Ьлъбережи, ни у святаго Ель-ферья».
О пребывании варягов на о. Березани говорит непосредственно одна руническая надпись конца XI—
начала XII в., найденная на нем
108
: «Грани соорудил холм этот по Карле, товарище своем». Этот варяг
Карл, в память которого была высечена надпись, погиб по дороге в Византию или на обратном пути во
время остановки на этом острове. Не исключена возможность, что он и его товарищ Грани были
происхождением из Готланда.
От Березани варяги держали путь — по описанию Константина — на юг по берегам Черного моря.
Недалеко от Березани находилось «Белобережье» летописи
109
и знаменитый Ахиллов бег. С его именем
связано название русских дроми-тов (ДроцТтш), о которых говорит Симеон Логофет
110
. Само Черное
море называлось в то время «Русским», а у скандинавов— Svartahaf.
Плавание по этой части дороги Константин описывает следующими словами: «Оттуда (от Березани)
они далее плывут к реке Днестру и, добравшись благопо-
105
Ср. Ф. Брун. Черноморье, II, 363—379, особенно 367.
106
Ф. Брун. Черноморье, I, 14—32.
107
Т. I. Arne. Der stora Svitjod, 40.
Ф.А.Браун. Шведская руническая надпись, найденная на о. Березани. Изв. Арх. ком., 1907, XXIII.
109
Ф. Брун. Черноморье, I, 87, 90.
110
Е. Kunik. Die Berufung..., II, 412.
260
лучно, опять там отдыхают. Когда же погода благоприятствует, они, выйдя на берег, идут (в путь) к так
называемой Белой реке (= Цареградское гирло Днестровского лимана) и, таким образом отдохнувши и
там, направляются к Седине, так называемому рукаву реки Дуная».
У устья Белой реки стоял город Kilia, QtayoXct древнесев. Kj0vik, основанный на северном рукаве
Дуная одним скандинавским военачальником.
Наконец идет заключительная часть описания пути, данного Константином: «И пока они не минуют
реки Селины, их преследуют печенеги. И если, как это часто бывает, море выбросит однодревки на
берег, все они высаживаются, чтобы вместе противостать печенегам. От Селины же они никого не
боятся, но, достигнув Болгарской земли, выходят в устье Дуная. От Дуная же они направляются в
Каноп (у южного гирла Дуная), от Канопа к Констанции (= Кюстенджи), к реке Варне, а от Варны
плывут до реки Дицины (= Буюк-Камчик). Все это в Болгарской земле. От Дицины они достигают
области Месемврии, и около этого места оканчивается их мучительный, опасный, труднопроходимый и
тяжелый путь».
Отсюда уже недалеко до Константинополя, конечной цели путешественников. Они проходили сперва
через Босфор, называемый у них Sjavidarsund, и, наконец, входили в Царьградскую гавань «Золотой
рог», летописный «Судъ», у скандинавов «Stolparsund». Здесь, в Царьграде, «Miklagar6r», кончается
великий путь из варяг в греки.
А. В. Назаренко
РУССКО-НЕМЕЦКИЕ СВЯЗИ ДОМОНГОЛЬСКОГО ВРЕМЕНИ
(IX—середина XIII в.):
СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМЫ
И ПЕРСПЕКТИВЫ ДАЛЬНЕЙШИХ ИССЛЕДОВАНИЙ*
Русско-немецкие связи домонгольского времени в целом — в отличие, скажем, от связей Руси с
Польшей или Византией — никогда не были предметом специального изучения. Тому есть свои
причины, как коренящиеся в состоянии источников по данной теме, так и историографические.
В древнерусских памятниках сведений о сношениях с немецкими землями практически нет (некоторое
исключение составляет лишь новгородско-немецкая торговля на Балтике в XII—XIII вв.).
Исследователю приходится иметь дело главным образом с многочисленными разрозненными данными
в западноевропейских, почти всегда немецких, источниках, использование которых весьма затруднено
отрывочностью самих сведений (ни для кого из западных авторов того времени Русь не представляла
самодовлеющего интереса), а также тем, что историк должен быть в полной мере знаком с
результатами общего источниковедческого изучения используемых им зарубежных памятников и
готов к самостоятельному их источниковедческому анализу. Это предполагает владение обширной
разноязычной литературой о западноевропейском Средневековье, которая постоянно и активно
пополняется не только конкретными результатами, но и новыми методическими подходами.
Чрезвычайно важно и знакомство с достижениями в области смежных наук — прежде всего
лингвистики и археологии. Достаточно сказать, что целый ряд успехов в изучении международных
связей Древней Руси (о некоторых из них пойдет речь ниже) имел место именно на стыке собственно
истории и языкознания, а также тех дисциплин, которые традиционно принято относить к так
называемым «вспомогательным историческим» (нумизматики, генеалогии и т. п.). К сожалению,
ставший уже давно свершившимся фактом распад некогда существовавшего в науке (по крайней мере
как целевая установка) историко-филологического единства, а также главная, на наш взгляд, беда
отечественной историографии о русском Средневековье — ее отрыв от европейской медиевистики в
целом, делают такого рода успехи скорее исключениями, нежели правилом. Следствие —
иллюстративное использование данных источников, а нередко и «канонизация» недостаточно
обоснованных или
Исправленный вариант работы, опубликованный под сходным названием в альманахе: Славяно-германские
исследования. Т. 1—2. М., 2000. С. 19—79.
262
даже случайных мнений. Для преодоления этого принципиального недостатка необходимо не только
создание источниковедчески фундированного корпуса зарубежных свидетельств о Древней Руси, но и
кропотливая работа по изучению отдельных направлений и периодов во внешней политике и
международных связях Древнерусского государства. Такая работа была начата в 70-е годы по
инициативе В. Т. Пашуто и продолжается усилиями его учеников
1
.
К сказанному необходимо добавить еще одно немаловажное обстоятельство, на которое нам уже
приходилось обращать внимание
2
и которое относится к числу устойчивых стереотипов
историографии. Над умами историков нового времени продолжает тяготеть идущее еще от
древнерусского летописания начала XII в. представление о Руси как о государстве, ориентированном
вдоль «пути из варяг в греки». Это заставляло и заставляет уделять главное внимание связям Руси со
скандинавским Севером и другими прибалтийскими территориями, с одной стороны, и Византией — с
другой, тогда как русско-немецкие отношения
1
С 1978 г. издается свод «Древнейшие источники по истории народов СССР» (начиная с 1991 г. — «Древнейшие источники по
истории Восточной Европы»), выпуски которого представляют собой публикацию (чаще всего в виде фрагментов) текста
оригинала, снабженную русским переводом и обширным историко-филологическим комментарием. К настоящему времени
вышло 18 выпусков. Немецким источникам о Руси посвящен пока единственный выпуск: Наза-ренко А. В. Немецкие
латиноязычные источники IX—XI вв.: Текст, перевод и комментарий. М., 1993. Тематически и структурно к своду относится
также работа: Древнерусские города в древнескандинавской письменности: Тексты, перевод, комметарий / Сост. Г. В.
Глазырина, Т. Н. Джаксон. М., 1987. Параллельно с публикацией источников в составе свода с 1975 г. (с 1978 г. — в качестве
ежегодника) выходит в свет другое серийное издание: «Древнейшие государства на территории СССР (с 1991 г.—Древнейшие
государства Восточной Европы): Материалы и исследования», в котором публикуются статьи и монографии по истории
Восточной Европы до середины XIII в. и по источниковедению этого периода. Издано уже 18 томов; см. также сборник:
Методика изучения древнейших источников по истории народов СССР. М., 1978. О предполагаемом составе свода см. планы-
проспекты: Древнейшие источники по истории народов СССР: Тематика и состав выпусков по европейскому региону
(Материалы для обсуждения). М., 1976 (здесь немецкие источники на с, 37—40); то же. Ч. 2. М., 1980 (немецкие источники на
с. 34—36).
Существующие обзоры сведений немецких источников о Руси домонгольского времени (а это всегда, так или иначе, сведения о
древнерусско-немецких связях) недостаточны; см., например: Скобельский П. Згадки о Руси в жерелах шмецьких. Льв!в, 1881
(Справоздане дирекц!е гимназдс академично! во Льв1ве на рок школьно! 1880/81); Braun F. Russland und die Deulschen in alter
Zeit// Germanica: Festschrift fur E. Sievers. Halle/Saale. 1925. S. 678—727; Sverdlov M. Nachrichten iiber die Rus' in der deutschen
historischen Uberlieferung des 9.—13. Jahrhunderls // JbGSLE. Bd.19/1, 1975. S. 167—182; см. также работу М. Келлер, названную
в примеч. 4. Не так давно увидело свет малотиражное ротапринтное издание Ленинградского отделения института истории
СССР АН: Латиноязычные источники по истории Древней Руси: Германия / Сост., перев. и коммент. М. Б.Свердлова. [Вып. 1:]
IX — первая половина XII в.; [Вып. 2:] Середина XII — середина XIII в.; [Вып. 3:] Указатели. М.; Л., 1989—1990. Эта работа,
целиком посвященная немецким латиноязычным памятникам, безусловно, заметно облегчает историку Руси ориентацию в
обширном круге отнюдь не всегда достаточно известных источников. Однако она далеко не полна, переводы нередко неточны,
а чрезвычайная краткость подачи материала и недостаточность (как по объему, так и по содержанию) комментария затрудняют
ее использование в научном исследовании.
Назаренко А. В. «Натиск на Восток» или «свет с Востока»? История русско-немецких отношений в кругу стереотипов//
Славяноведение. 1992. № 2. С. 36—37; Он же. Русь и Германия в IX— X веках//ДГ, 1991 год. М., 1994. С. 7—11.
263
(а для IX—X вв. и русско-западноевропейские вообще) ео ipso трактуются как второстепенные, даже
периферийные. Подобная ситуация в историографии, понятно, не располагает к длительной
исследовательской работе с максимумом «источниковедческих затрат», между тем как только такая
работа и может составить основу для правильной оценки места и роли того или иного направления в
общей структуре международных связей Древней Руси.
Упомянув о структуре международных связей, мы коснулись еще одной характерной особенности
науки о раннем русском средневековье. Дело в том, что идея о внешних связях Руси, в том числе и о ее
внешней политике, как о системе взаимообусловленных составных частей пока только прокладывает
себе путь, наталкиваясь на упорное нежелание, особенно в западной русистике, видеть в социальном
строе Руси IX—X вв. определяющие признаки государственности
8
. Здесь не место вдаваться в
несколько схоластический, как нам кажется, вопрос, в какой мере и с каких пор Древняя Русь
соответствует критериям «государства» (от какой модели, спрашивается, следует абстрагировать такие
критерии?), отметим лишь, что применительно к международным связям системность есть не только
следствие относительной зрелости государства и, главное, осознания правящей группой
государственного (т. е. в конечном итоге, все равно, так или иначе ее собственного корпоративного)
интереса, а является, сверх того, еще и результатом включения во внешнюю структуру, которая
существовала ведь и до образования Древнерусского государства, к какому бы времени его ни
относить. Такая постановка вопроса подводит нас к осознанию важной проблемы: этнополитическая и
социально-экономическая структурированность восточноевропейского ландшафта накануне
возникновения Древнерусского государства была одним из стимулов для его возникновения. Тем
самым, изучение международных взаимосвязей ранней поры становится важным элементом в ис-
следовании главной темы: как и вследствие чего образуется само государство восточных славян? К
некоторым аспектам этой темы мы еще вернемся.
В результате взаимодействия всех названных факторов древнерусский период, как он рисуется в общих
трудах о русско-немецких связях или о внешних связях домонгольской Руси в целом, сводится, по сути
дела, к каталогу изолированных затверженных фактов, призванных проиллюстрировать не вполне уте-
шительное положение, что кое-какие отношения все-таки были и кое-что на Руси и в Германии друг о
друге все-таки знали
4
. В общем же IX—XII вв. выглядят
3
См., например, итоговые для немецкой русистики труды: Handbuch der Geschichte Russlands. Bd. I, 1 / Hg. M.
Hellmann. Stuttgart, 1981. S. 299 (раздел о Древней Руси написан Н. RUSS'OM); Goehrke С. Fruhzeit des Ostslaventums / Unter
Mitwirkung von U. Kalin. Darmstadt, 1992 (Ertrage der Forschung. Bd. 277). S. 157. Свою оценку этих работ мы изложили в других
местах: Назарвнко А. В. Докиевский период истории Восточной Европы в «Handbuch der Geschichte Russlands» // ДГ, 1983 год.
М., 1984. С. 237—241; Он же. Новые тенденции изучения истории Древней Руси в историографии ФРГ (коллективный труд
«Руководство по русской истории») // Культура и общество Древней Руси (X—XVII вв.): Зарубежная историография. М.,
1988. С. 118—152 (перепечатано под названием «Концепция истории Древней Руси в синтезирующем труде немецких
историков "Руководство по русской истории"» в сборнике «Русь между Востоком и Западом: Культура и общество, X—XVII
вв.». Ч. 1. М., 1991. С. 137—171); Он же. [Рец.:] Goehrke С. Fruhzeit...//Средневековая Русь. М. [Вып.] 1, 1996. С. 154—185.
4
Примером может служить очерк: Keller M. Die Darstellung der Ostslawen in Chroniken und Annalen des 9.—13. Jahrhunderts//
Russen und Russland aus deutscher Sicht: 9.—17. Jahrhunderi.
264
затянувшимся периодом эмбрионального развития, отравленного, начиная с XIII в., агрессией Ордена,
а затем насильственно прерванного (за вычетом нов-городско-ганзейской «пуповины») татарским
погромом, за которым следует длинная пауза — вплоть до начала сношений Москвы с Габсбургами
уже при Иване III, т. е. до второй половины XV в. Венчает дело своеобразная иерархия
хрестоматийных европоцентристских метафор: Иван III «постучал своим еще полуварварским кулаком
в окно Европы»—то самое, которое два с половиной века спустя Петру I пришлось «прорубать». Для
Древней Руси метафоры не нашлось, что как нельзя лучше характеризует отношение к ней как к
плюсквамперфекту, интересующему только узких специалистов и не занимающему даже
политиканствующих идеологов.
Между тем собственные исследования автора этих строк в течение последних двадцати пяти лет
убедили его в том, что внимательное и источниковедчески углубленное изучение сведений о
древнейших русско-немецких взаимосвязях может повести не только к переоценке уже известных
фактов, но и к обнаружению новых. Заметно расширившийся и критически выверенный круг данных
позволяет, по нашему мнению, говорить о торговых, этнокультурных, политических отношениях
между древнерусскими и немецкими землями ранней поры не как о периферийном явлении, а как о
постоянно действовавшем факторе, не как о дробном пунктире экзотических контактов от случая к
случаю, а как о системе, обладавшей традиционностью и стабильностью.
Изменившаяся оценка места и роли ранних русско-немецких контактов в кругу международных связей
Руси в целом влечет за собой и переосмысление «удельного веса» отдельных направлений этих связей.
Западное направление характеризуется, сверх того, преемственностью системы дальних международ-
ных коммуникаций древнерусского времени по отношению к значительно более архаическим путям
этнических и культурных коммуникаций внутри природно-ландшафтных зон, которые на территории
Восточной Европы проходят перпендикулярно главнейшим речным магистралям. Вместо привычной
линейной схемы, ориентированной на меридиональную ось север — юг («путь из варяг в греки»),
вырисовывается система из меридиональной и широтной (запад — восток) осей, которая придает
кругозору обитателей Среднего Поднепровья IX—XI вв. пространственную стереоскопичность и
хронологическую глубину. Надо ли говорить, что подобная картина заставляет по-новому взглянуть на
многие принципиальные для древнерусской истории проблемы: проблему сложения государственной
территории Киевской Руси или еще шире — проблему роли дальней торговли и этнокультурных
контактов в процессе формирования самой древнерусской государственности, проблему
проникновения христианства в Восточную Европу и значения для нее кирилло-мефодиевской миссии и
т. п. Как будет видно, даже уже имеющегося материала достаточно для некоторых вполне опреде-
ленных суждений на этот счет.
Munchen, 1985. S. 57—83 (West-Ostliche Spiegelungen / Unter Leitung von L. Kopelew. Reihc A. Bd. 1). Складывающееся в
результате впечатление о месте русско-немецких отношений в кругу международных связей Древней Руси хорошо
иллюстрирует относительный объем разделов о Германии в подытоживающем труде: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней
Руси. М., 1968. С. 119—127, 218—221, а также само их расположение в структуре книги — не только после глав о
Скандинавии, Византии, Польше, Венгрии, Чехии, но и позади Болгарии, Востока, кочевников Северного Причерноморья.
265
Главное место в настоящем очерке занимает 250-летний период от середины IX до конца XI в. Именно
он был основным предметом изысканий автора, именно применительно к нему получены те новые
результаты, которые и служат известным оправданием для вышеприведенных суждений. Что касается
последующего периода XII — первой половины XIII в., то он менее всего затронут историографией —
если отвлечься опять-таки от специфической темы новгородско-ганзейской торговли (вернее, ее
начатков во второй половине XII — XIII в.) и отношений между Новгородом и Орденом в первой
половине XIII в., которой мы в данной работе не касаемся. В какой-то мере это объясняется
недостатком данных, довольно случайных и чрезвычайно запутанных. Политическое дробление Руси и
постоянное противоборство Штауфенов и Вельфов в Германии в течение всего XII столетия привели к
мельчанию политических связей между двумя странами: из общегосударственных они превращаются в
региональные, делаясь трудноуловимыми на материале источников
5
. Впрочем, и здесь многое зависит
от неизученности даже того малого, чем располагает наука. Так, например, совсем не исследованы
русско-немецкие отношения при императоре Лотаре III (1125—1137), хотя отдельные сведения о
таковых имеются; мы не знаем, кем была немка, ставшая, как нередко считается, одной из жен
киевского князя Изяслава Мстиславича (1146—1154, с перерывами), и каков политический контекст и
хронология этого матримониального союза
6
; давно известен, но по-
Попытку общего обзора находим лишь в работах Б. Видеры: Wtdera В. Die politischen Bezie-hungen zwischen der Rus' und
Deutschland zur Zeit der Staufer//JbGUdSSR. Bd. 9, 1966. S. 203— 225; Idem. Byzanz und Beziehungen zwischen Grossfursten der
Rus', Staufern und den Papsten, 1157—1207 // Studia Byzantina. Halle; Wittenberg, 1966. S. 13—26; Idem. Die politischen
Beziehungen zwischen der Rus' und Deutschland von der Mitte des 11. Jahrhunderts bis /.um Einl'all der Mongolen// Russisch-deutsche
Beziehungen von der Kiever Rus' bis zur Oktoberrevolution. Berlin, 1976. S. 20—68 (Quellen und Studien zur Geschichte Osteuropas.
Bd. 19); все они восходят к неопубликованной диссертации: Widera В. Geschichte der Beziehungen zwischen der Rus' und
Deutschland vom 10. Jahrhundert bis zum Einfall der Mongolen (Habilitationsschrift; Humboldl-Universitat Berlin). Berlin, 1965; см.
также: Worn D. Die politischen und kulturellen Beziehungen Russlands zum Westen im ausgehenden 12. und beginnenden 13.
Jahrhandert// Slavistische Studien zum IX. Intern. Slavistenkongress in Kiev, 1983. Koln; Wien, 1983 (Slavistische Forschungen. Bd.
40).
См., например: Baumgarten N. Genealogies et manages occidentaux des Rurikides russes du X
е
' au XIII" siecle. Roma, 1927 (OCh.
Vol. 9. № 35). Table V, № 23 (со знаком вопроса); Пашуто В. Т. Внешняя политика... С. 219, 423, генеалогия, табл. 4, № 1;
Decker-Hauff H. Konrad III. und die Comburg//Jahrbuch des Historischen Vereins fur Wurttembergisch Franken. Bd. 62, 1978. S. 8; En-
gels 0. Die Staufer. Stuttgart; Berlin; Koln; Mainz, 1989, 4. Aufl., генеалогия, табл. на вклейке (в последних двух работах в качестве
жены Изяслава указана дочь будущего антикороля, а затем короля Конрада III Штауфена от его реконструируемого первого
брака, заключенного в 1114/15 г.). Следует, однако, помнить, что эта гипотеза покоится на косвенных данных. В Вели-
копольской хронике (рубеж XIII—XIV вв.) вторая жена великопольского князя Мешка III Старого (1138—1202) названа
«единокровной императору Фридриху» (Барбароссе, племяннику Конрада III. —А. Н.) («consanguinea Frederici imperatoris»:
Kronika Wielkopolska/ Wyd. B. Kiirbis. Warszawa, 1970. P. 55 [MPH NS. T. 8]; «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях
XI— XIII вв. / Перев. Л. М. Поповой, вступ. статья и коммент. Н. И. Щавелевой. М., 1987. С. 115), тогда как из хроники
Кадлубка (конец XII — начало XIII в.), на которой в данном случае основывается изложение Великопольской хроники,
известно, что она была «дочерью русского короля» («filia regis Ruthenorum») (Mistrza Wincentego uuanego Kadlubkiem Kronika
Polska IV, 2, 4 / Wyd. M. Plezia. Krak6w, 1994. P. 131 [MPH NS. T. 11]; Щавелева Н. И. Польские латиноязычные средневековые
источники: Тексты, перевод, комментарий. М., 1990 [серия: ДИ]. С. 92, 105), которого, вслед за О. Бальцером (Balzer О.
Genealogia Piastow. Krak6w, 1895. S. 65), принято
266
прежнему остается загадочным богатый вклад в монастырь св. Петра в Эрфурте со стороны Романа
Мстиславича Галицкого (ум. в 1205 г.), внука упомянутого только что Изяслава Мстиславича; не
разработаны связи Мстиславичей — через Ингеборг Мстиславну, мать датского короля Вальдемара I