Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б.(составит.) Из истории русской культуры. Том II. Книга 1. (Киевская и Московская Русь)

Подождите немного. Документ загружается.

Эти слова совершенно ясны и не оставляют никакого сомнения насчет значения имени Русь у Греков

во время Лиудправда. Попытки, делавшиеся с целью ослабить силу этого доказательства, таковы, что

мне нет надобности опровергать их во всех подробностях. С одной стороны, утверждают, будто имя

Норманны (жители Севера) могло также прилагаться и к Славянам, так как и они также жили на

Севере

. Но это именно неверно: ибо имя Норманны, Nordmanni служило в средние века специально

для обозначения Скандинавов, в особенности когда

«Habet quippe (Constantinopolis) ab aquilone Hungarios, Pizenacos, Chazaros, Rusios, quos alio nos nomine Normannos appellamus,

atque Bulgaros nimium sibi vicinos». Mon. Germ. Hist. Scr. HI, c. 277.

Это замечание основывается на несостоятельном словопроизводстве, по которому имя Русь смешивается с греческим

прилагательным робота;, красный, рыжеволосый (ср. третье чтение).

«Quoniam meus vitricus, vir gravitate ornatus, plenus sapientia, regis Hugonis fuerat nuntius, pigrum mini non hie sit inserere, quid

eum de imperatoris sapientia el humanitate, et qualiter Rusios vicerit, audivi saepius dicere. Gens quaedam est sub aquilonis parte

constitute, quam a qualitate corporis Graeci vocant Rusios, nos vero a positione loci nominamus Nordmannos. Lingua quippe Teutonum

Nord aquilo, man autem dicitur homo, unde et Normannos aquilonares homines dicere possumus. Hujus denique genus rex vocabulo

Inger erat, qui collectis mille et eo amplius navibus Constantinopolim venit... Inger ingenti cum confusione postmodum ad propria est

reversus. Graeci vero victoria potiti, vivos secum multos ducentes, Constantinopolim regressi sunt laeti, quos omnes Romanos in

praesentia Hugonis nuntii, vitrici scilicet mei, decollari praecepit» (Mon. Germ. Hist. Scr. Ill, p. 331).

По мнению Гедеонова (Варяги и Русь, II, 524), могут быть приведены два текста в пользу этого защищаемого им мнения. В

Фульдских анналах под 880 г. (Annales Fuldenses, M. G. Н. 1, 406) мы читаем: «Advenientibus etiam ibidem undique nationum

legatis Nortmannorum, scilicet ab aquilone Sclavanorum, pacifica optantes, quos rex audivit et sine mora absolvit». Здесь под именем

Норманнов должны подразумеваться Славяне. Но я не понимаю, как можно толковать эту цитату подобным образом. Она

просто говорит о «Норманнах, то есть живущих к северу от (прибалтийских или полабских) Славян». Не лучше этого обстоит

дело и со вторым текстом. В тех же Фульдских анналах, под тем же 880 г. (и во многих других местах) повествуется о том, что

Марквард, епископ Гильдесгеймский, пал в битве против Норманнов, тогда как Гильдесгейм-ская хроника (M. G. Н. IX, 851)

гласит: «Marquardus dehinc quintus episcopus successit,... qui 4 or-dinationis suae anno occisus est a Sclavis». «Следовательно, —

заключает Гедеонов, — под именем Норманнов в Фульдских анналах (и во всех прочих местах) следует разуметь славян».

Дело, конечно, очень простое и заключается в том, что позднейший Гильдесгеймский хронист, живший в конце XII столетия,

был в данном случае ложно осведомлен и, надо полагать, смешал битву, в которой пал Марквард, с одним из позднейших

чешских или сербских вторжений, так как по многим источникам вполне установлен факт, что епископ Марквард пал 20

февраля 880 г. на берегах Эльбы в битве против Норманнов, т. е. Датчан. См. Дюммлера, Das ostfrankische Reich, II, 196. С

одинаковым правом мы могли бы вынести заключение, что под именем «Норманнов» следует разуметь Угров, так как в

Hroswithae Primord. Gandershem. то же самое сражение приводится в связи с вторжением Угров. Я спокойно оставляю каждому

беспристрастному читателю судить о подобных приемах доказательства.

170

они являлись в качестве викингов

, точно так же, как, например, в наше время название Nordsee

применяется к одному определенному морю, а не к любому морю, находящемуся на севере. С другой

стороны, высказывалось предположение, что Руссы, казненные на глазах у вотчима Лиудпранда, могли

быть лишь скандинавскими вспомогательными полками, служившими в русском войске, откуда автор

рассказа и мог заключить о тождестве всей Руси с Норманнами. Но ведь Ли-удпранд ссылается на

сообщения своего вотчима лишь в рассказе о победе Греков над Русью и о кровавом мщении

победителей; о национальности же Руси он и сам имел полную возможность составить собственное

мнение. Умозаключения антинорманнистов внушены таким легкомысленным скептицизмом, при кото-

ром все на свете с помощью ненаучных умствований может быть объявлено сомнительным.

Из только что приведенных свидетельств мы видим, что имя Рос ('Рохд) [или Rusii ('Poomoi)]

употреблялось Греками в IX и X столетиях для обозначения того самого народа, который в Западной

Европе повсеместно назывался Nordmanni, т. е. Норманнами (или Скандинавами), и что это последнее

имя также мало было известно у Греков, как первое в Западной Европе. Но имя Рос (Rum), славянское

Русь принадлежит в географическом отношении преимущественно племени, господствовавшему в

Киеве; следовательно, это племя могло быть только восточной ветвью Норманнов, и оно было

единственным представителем этой народности, с которым Греки в те времена имели случай

познакомиться.

Прежде чем перейти к рассмотрению в высшей степени важного повествования одного греческого

писателя, дающего нам в руки решительное доказательство в пользу высказанного нами мнения,

бросим еще взгляд на упоминания о Руси у восточных писателей, хотя те данные, которые они нам

сообщают, в сравнении с тем, что мы почерпаем у Греков, имеют относительно меньшую цену.

Я упоминал ранее, что восточные авторы употребляют имя Русь в таком обширном и неопределенном

смысле, что мы едва можем составить себе сколько-нибудь связное заключение о том, какой

национальности, собственно, принадлежит это имя. Очевидно, сами мусульманские писатели имели об

этом предмете лишь весьма неясное представление.

Тем не менее неоспоримо, что в некоторых местах их сочинений Русь не только отличается от Славян,

но и характеризуется такими чертами, которые подходят только к Скандинавам. Я ограничусь одним

напоминанием о том, что рассказывает Ибн-Даста об образе жизни и нравах Руссов, о том, как они,

занимаясь морским (или речным) разбоем, нападают на Славян, как они живут торговлей и войной, как

они совершают свои походы на кораблях, а не на конях; припомним также, что сообщает Ибн-Даста об

их внутренних раздорах и междоусобиях, тогда как, по его же словам, перед лицом врагов повиновение

и единодушие подразумеваются у них сами собою; припомним их поединки, их мужество, их жес-

токость по отношению к побежденным, их стройный рост, их красоту и т. д. — все это черты, которые

и у западных писателей особенно прилагаются к Норманнам

. Такие характеристики гадателей,

описание жертвоприношений, погребальных обрядов и т. п. у Руссов по большой части подходят

только к Скандина-

Ср. Йог. Стеенструпа, Normannerne, I, 50 и след.; II, 320 и др.

Ср. в особенности там же, I, 143, 263 и след., 289 и след., 325 и след., 351 и след., 361, 367 и след, и др.

171

вам

. То же самое можно сказать и о некоторых подробностях из описания Руссов у Ибн-Фадлана, который

описывает их «прямыми, как пальмы, цвета сырого мяса и красными, вооруженными топорами, мечами и

ножами европейской работы», и, хотя некоторые другие характерные черты образа жизни Руссов, при-

водимые у него, несомненно являются несколько преувеличенными и приукрашенными, все-таки

неоднократно проглядывают нравы и обычаи, бесспорно свойственные в особенности Скандинавам.

Описание погребения вождя в корабле— правда, в последнее время со многих сторон оспариваемое и во

всяком случае несколько фантастическое — все-таки определенно указывает на народность, привычную к

мореплаванию, чего нельзя сказать про русских Славян

'. С другой стороны, однако, нельзя отрицать, что

именно у Ибн-Фадлана мы находим некоторые совершенно не норманнские черты нравов, каково,

например, убиение (при погребении мужа) рабыни (ср. выше соответствующий рассказ Ибн-Даста): по всей

вероятности, мы здесь имеем дело со смешением (сознательным или неумышленным) обычаев норманнских

и славянских. Во всяком случае ясно, что, как бы ни было неопределенно употребление имени Руси у

магометанских писателей, оно, без сомнения, применяется главным образом к Скандинавам. Следовательно,

имя «Русь», как только оно дошло до народов Востока, получило, без сомнения, то же значение, какое имело

соответствующее название у Славян и Греков, т. е. обозначало Норманнов, и в особенности живших в

теперешней России. Только один раз и у одного арабского автора Русь явственно отождествляется с

Норманнами. Этот автор—Ахмед аль-Я'куби ал-Катиб, писавший вскоре после 890 г.

По его словам, в 844

г. «язычники (Madschus), называемые Русью, напали

Относительно жертв ср. описание большого Упсальского жертвоприношения, совершавшегося через каждые девять лет, у

Адама Бременского (с. 27), где мы между прочим читаем: «Ex omni animante, quod masculinum est, novem capita offeruntur,

quorum sanguine deos placari mos est. Corpora autem suspendunt in lucum, qui proximus est templo... Ibi enim canes el equi pendent

cum hominibus, quorum corpora mixtim suspensa narravit mihi aliquis christianorum 72 vidisse». Славянам эти жертвенные обычаи

чужды; ср. Крека, Einleitung in die slavische Literaturgeschichte I, 112. Также не находим у славян ничего аналогичного

изображению гадателей (Крек, напр., 113 и след.); наоборот, находим на норманнском Севере (др.-норм. gopi). Ср. также слова

Адама Бременского (там же): «Omnibus diis suis attributos habent sacerdoles, qui sacrificia populi offerant». Изображение

погребальных обычаев вполне соответствует подробностям норманнского быта в тот же период культурного развития;

особенного внимания заслуживает, пожалуй, то обстоятельство, что слова Ибн-Даста необходимо заставляют нас предпо-

ложить, что устройство гробниц в холмах — нечто специально свойственное Норманнам. Уклонение от норманнских обычаев

сказывается, кажется, лишь в том, что любимая жена умершего должна следовать за ним в могилу — черта, хорошо известная у

Славян (Крек, с. 123), но не подтверждающаяся у Норманнов ни одним примером из исторической эпохи. Арабский писатель

перемешал здесь черты норманнского и славянского быта; однако ср. интересное сопоставление у Гена, Culturpflanzen und

Hausthiere, 2 Aufl. (1874), с. 464 и след.

На Севере в ту эпоху сожжение мертвецов и погребение были одинаково в употреблении, и рядом с трупом покойника мы

часто находим остатки тел животных (коней, быков, собак, кур и др.). Ср. относительно Швеции Hj. Stolpe, Grafundersokningar

paa Bjorko (Tidskrifl for anlro-pologi och kulturhistoria 1, Nr 10, 1876), с. З и след., 8 и след. Касательно погребения в корабле (с

сожжением или без сожжения) археологические исследования, в особенности в Норвегии, доставили множество

подтверждений: О. Rygb в Aarboger for nordisk Oldkyndighed og Historic, 1877, c. 152 и след.

См. у Френа в Bulletin scientifique publ. P. 1'Acad. Imp. de St.-Petersbourg IV, Nr. 9, 10, 1838; Кутка, Berufung der schwedischen

Rodsen II, 265 и след.

172

на Севилью, "разграбили, опустошили, сожгли ее и избили ее жителей"». Из другого источника мы

знаем, что в этом самом году берега Испании действительно подвергались нападению шайки

Норманнов, опустошившей перед тем различные части Франции

; их, очевидно, и подразумевает

арабский автор под именем людей, «называемых Русью». Однако является вопрос: каким образом ему

пришло на мысль назвать этих Норманнов именем Руси? Сами себя они так, разумеется, не называли.

Заимствовано ли это место из греческого источника? Или, может быть, автор (может быть также,

позднейший переписчик) перенес имя Руси, ставшее общеизвестным на Востоке приблизительно с 880

г., на Норманнов, появление которых в Испании вполне напоминало походы Руссов в области Кас-

пийского и Черноморского прибрежий? Так именно сделал другой Араб, Масуди (около 920 — 950

гг.): упомянув об этом самом нападении язычников на Испанию, он прибавляет к этому рассказу свое

личное мнение: «Я полагаю, что эти люди были Русь»; ибо они «одни ездят по этому (Черному) морю,

которое соединяется с Океаном (Ukianus)». Принимая в соображение эту неуверенность, мы не можем

приводить ни слов Ахмеда ал-Катиба, ни мнения Масуди в положительное доказательство того, что

Руссы арабских писателей суть именно Норманны. Однако обе приведенные цитаты по крайней мере

ясно выражают, что, по впечатлению самих арабских писателей Норманны, опустошавшие Западную

Европу, были не кто иной, как знакомая им Русь.

Но я возвращаюсь к греческим писателям, с тем чтобы заняться рассмотрением одного из

замечательнейших и поучительнейших рассказов автора-современника о Руссах, единственного

рассказа, содержащего в себе памятники языка древней Руси. Мы его находим в девятой главе

сочинения императора Константина Багрянородного об управлении Византийской Империи (De

administrando Impend), написанного около 950 г. Глава озаглавлена: «О Руссах (Рос), приходящих из

Руси на своих ладьях в Константинополь» (лер1 TCOV ало Tfjq 'Рсосп'ас; ёрхоцБУЮУ 'Рах; цета TCOV

novo^uXcov ev KcovcfTavTivorojrcoXei), и для нас представляет особый интерес та часть этой главы,

которая описывает ежегодное плавание вниз по Днепру русских торговых судов.

Несколько к югу от нынешнего Екатеринослава Днепр принужден прокладывать себе путь сквозь

широкий пояс гранитных скал, принадлежащих к отрогам Карпатского хребта. На протяжении

приблизительно 90 километров мощная река течет в более или менее высоких скалистых берегах и

через бесчисленное множество утесов и подводных камней. Повсюду, где последние скучиваются

значительными массами и где вместе с тем увеличивается сила падения реки, образуются более или

менее стремительные быстрины, называемые по-русски порогами — название, употребительное,

впрочем, лишь в тех случаях, когда каменные заграды тянутся поперек всего речного русла; те же из

них, которые занимают лишь часть последнего, называются заборами. Всего имеются налицо 11

порогов и 6 заборов

. Природа этих быстрин такова, что они не

См. Йог. Стеенструпа, Normannerne, II, с. 289 и след.

Ср. Description d'Ukranie qui sont plusieurs Provinces du Royaume de Pologne etc., par le Sieur de Beauplan (Rouen, 1660), c. 19—21.

Немецкий перевод: Wilh. Le Vasseur, Sieur de Beauplan, Beschreibung der Ukraine, der Krim und deren Einwohner. Aus dem

Franzosischen von /. W. Matter (Breslau, 1780), c. 25—29. Лерберга, Untersuchungen zur Erlauterung der alteren Geschichle Russlands

(St.-Petersburg, 1816), c. 319 и след.; И. X. Штукенберга, Hydrographie des Russischen Reiches [Гидрография Российской

Империи] (St.-Petersburg, 1847), III, с. 252 и след.

173

одинаково стремительны в течение круглого года. Весною, когда тает снег в верховьях реки, она

настолько наполняется водой, что скалы, обусловливающие образование быстрин, более или менее

вполне исчезают под водой, и это единственное время года, когда можно проехать по крайней мере

через большую часть порогов. Начиная с марта и до конца июня уровень воды в реке поднимается, так

что средним числом около 9 мая она достигает наибольшей высоты

. Несмотря на это, езда по реке в

это время очень трудна и опасна, и в особенности было так, конечно, в те времена, когда искусство

ничего еще не сделало для уменьшения природных опасностей. В старину сюда присоединялся еще

один источник опасности — от окрестных разбойничьих племен (в X в. Печенегов), постоянно готовых

напасть на каждого проходившего вблизи от них; в особенности они имели обыкновение подстерегать

добычу у порогов, через которые необходимо должны были проследовать все отправлявшиеся вниз по

реке или обратно, и где успешное сопротивление было крайне трудно для подвергшихся нападению

Вследствие всего этого плавание через пороги должно было, конечно, предприниматься с

величайшими предосторожностями, и было бы неблагоразумно пускаться в такое путешествие

немноголюдными компаниями. Из этого же мы узнаем, какую важную роль играли эти пороги в

сношениях Руси с Византией, и нам нечего удивляться, что человек, сообщавший Константину нужные

сведения для его сочинения, останавливается с таким вниманием на отдельных частностях этого

предмета.

Вся относящаяся к делу выдержка из сочинения Константина гласит следующее

: «Ладьи (novocjuXa),

прибывающие в Константинополь из внешней Руси» ((Ью щс, ё^со 'Pcoovou;, т. е, из стран, лежащих за

Киевом), идут частью из Новгорода (<хяо той Кецоуарбои;), где пребывает Святослав

(ЕфеубостЭХарск;), сын Игоря (Гуусор), князь Руси, частью из города Смоленска (MiAavfoica) и из

Любеча (ТеХлоит^а), Чернигова (T^epviycoya) и Вышегорода (BouaeypaSe). Все они плывут вниз по

Днепру и сходятся у города Киева (Кюофа), называемого также Самва-тас (Еацратси;). Славяне же,

платящие дань Руси, так называемые Кривичи (Kpvpr|Tavo{), Лучане (Aev^avfitot) и другие, рубят у

себя на горах древесные стволы (novoi;uJUx) в зимнее время, обтесывают их (строят лодки) и весною,

как только лед растает, свозят в ближайшие озера (болота). Спустивши их (суда) в Днепр, они

отправляются вниз по реке и плывут к Киеву. Здесь они вытаскивают ладьи на берег и продают их

Руссам. Последние покупают только сами суда, которые снабжаются веслами, скамьями для гребцов и

прочими снастями от старых ладей. В июне месяце они (Руссы) пускаются в плавание по Днепру и едут

до Витичева (Виет^ерт)), города, находящегося под властью Руссов

. Здесь они

Штукенберг, с. 282

Так, напр., мы узнаем из начальной летописи, что в 973 году Святослав, великий князь Киевский, был убит Печенегами,

поджидавшими его у порогов.

В голландском издании Mnemosyne, Bibliotheca philologica batava, Nova series IV, p. 378— 382, профессор К. Г. Кобет

сообщил новый и в некоторых случаях весьма важный вариант этого текста по главной рукописи, пергаментному

кодексу XII в., находящемуся в Парижской Национальной библиотеке (№ 2009, 4°). Находящаяся там же рукопись (на

бумаге) XV столетия (№ 2967, fol.) есть, по мнению Кобета, — простой список с первой; некоторые разночтения по-

следнего были сообщены мне частным образом.

В настоящее время деревня в 50 верстах ниже Киева, на правом берегу Днепра. Шту-кенберг, с. 229.

174

собираются в течение двух или трех дней; когда же соберутся все ладьи, они отправляются далее и

плывут вниз по Днепру. И сперва они приплывают к первому порогу, называемому Есупи, что значит

по-русски и по-славянски «не спи» (eic; TOV ярйтоу фрауцоу тоу ёлоуоца^оцеуоу 'Еааоищ, о

ejiTiveuetai рсоотст кш акА.а-Ptvicrri цт) ко1цааш [sic]). Хотя этот порог настолько узок, что имеет

только ширину циканистериона

, но посреди его возвышаются крутые, высокие скалы, имеющие вид

островов. Когда волны приливают к ним, они высоко поднимаются и низвергаются (со скал) вглубь с

сильным и страшным ревом. Поэтому Руссы не решаются плыть прямо между скалами, но,

остановившись вблизи их, высаживают людей, оставляя все остальное на ладьях. Раздавшись, они идут

в воду, ощупывая ногами дно, чтобы не наткнуться на какой-нибудь камень, причем одни двигают

вперед шестами нос, другие — среднюю часть, третьи — корму судов. Так они минуют со

всевозможною осторожностью этот первый порог, обходя его угол и держась около берега реки.

Прошедши этот порог, они снова забирают остальных (высаженных) с берега и плывут далее ко

второму порогу, называемому по-русски Улъворси, по-славянски Островунипрах, что значит «остров

порога» (катёрхоутш ei<; TOV етероу фрауцоу TOV ёягХеуоцеуоу рсоочат! ЦЕУ Оил.рора(, отЛарнчст 5е

'Оатророиущрах, ояер ерцт^усиетса то vr\aiov тои фрауцои). Он также опасен и труден для проезда, как

и первый; и они опять высаживают людей и тащат ладьи, как и в первый раз. Таким образом приходят

они к третьему порогу, но имени Геландри, что значит по-славянски «шум порога» (TOV тр(тоу

cppayjaov TOV Яеуоцеуоу TeXavSpf, о £рцт|уеиета1 сткАлхрмст r)%oq Фрауиои). Затем они подходят к

четвертому, большому порогу, называемому по-русски Айфор, по-славянски Неасит, потому что

пеликаны гнездятся на камнях этого порога (TOV тётартоу Фрауцоу, ТОУ цёуау, TOV ёлЛеуоцеуоу

pcoaicm ЦЕУ 'Аефор

, oTcXapivicm 8е Ыеаат^т, 5ют1 фюХеиоиочу о( TteXeravot siq та Xiddpia той

фрауцои). У этого порога все суда останавливаются. Люди, выбранные для того, чтобы стоять на

страже, выходят и отправляются на свои места; эту стражу они отбывают очень внимательно по

причине (близости) Печенегов. Остальные вытаскивают груз, имеющийся в ладьях, выводят оттуда

также скованных невольников и ведут их по суши на протяжении 6000 шагов, пока не минуют порога.

Таким же образом они или тащат за собою, или несут на плечах свои ладьи, пока не придут по ту

сторону порога. Там они спускают их опять на воду, нагружают снова свои меха и сами садятся в

ладьи. Достигнув пятого порога, называемого по-русски Варуфорос, по-славянски Вулнипрах, потому

что он образует большой водоворот (рсоают! цеу Вароифоро?, CTKXapivicm 8s ВоиХут^лрах, 5ют1

цеуаХт^ 5{ут|у

аяотеА-ei), они опять проводят суда, держась берега реки, как у первого и второго

порогов. Затем они приходят к шестому, который называется по-русски Леанти, а по-славянски Ве-

рутци, т. е. «бурление воды» (Хеубцеуоу роаочот! AedvTi, акА,сф1Уют1 5ё Вероит^т|, о естт1 ррастца

vepou). Подобным же образом они минуют и его и плывут отсюда к седьмому порогу, называемому по-

русски Струкун, по-славянски Напрези, что оз-

— здание в Константинополе, в котором императорская фамилия забавлялась игрою в мяч на конях (T^UKOVI^EIV от

персидского £ugan); размеры здания неизвестны. Ср.Лерберга, с. 345 и след.

Так в рукописях; печатные издания одно за другим воспроизводят, несомненно, неправильную форму Аефбр —Айфар.

SiVTjv есть предположение (конъектура) вместо ЯЛ'ЦУ^У.

175

начает «малый порог» (jtaxnarl nev ЕтроикооУ

, aKA,ap4vtcrtl 5s Na7tpe^f|, о &рцт)уе6етш цисрсх;

ippaynoq). И они прибывают к так называемому КрариПскому перевозу, у которого Херсониты

переправляются из Руси, а Печенеги — в Херсон. Этот перевоз имеет ширину ипподрома

, и высота

(берега), которую видит глаз снизу, такова, что пущенная оттуда стрела как раз попадает в них

(плывущих). Поэтому Печенеги приходят сюда и нападают на Руссов

. Прошедши это место, они

пристают к острову, называемому именем Се. Григория

; на этом острове они совершают свое

жертвоприношение, так как на нем стоит очень высокий дуб. Они приносят в жертву живых петухов.

Они также втыкают в землю кругом стрелы, другие (кладут) хлеб и мясо и что каждый из них вообще

имеет при себе, сообразно с их обычаем. О петухах они бросают жребий, резать ли и есть их или

оставить живыми. Прошедши этот остров, Руссы не боятся более Печенегов, пока наконец они

приплывают в реку Селину»

Что нас всего более интересует в этом отрывке—это имена семи порогов, сообщаемые Константином

на двух языках, славянском (cncXapivtaTi) и русском (ptoaiari). Разъяснение этих имен занимало

филологов и историков в течение более чем целого столетия

. Славянские имена порогов суть

действительно чисто славянские, и некоторые из них вполне совпадают с теперешними их русскими

названиями, хотя форма, в которой они нам сообщены Константином, иногда обнаруживает влияние

болгарского или так называемого старославянского наречия, которое должно было быть наиболее

известным из всех славянских диалектов при византийском дворе. Напротив, имена другого ряда,

которые Константин выдает за русские, совершенно отличны от параллельных им названий и

представляют собою в высшей степени интересную и важную для нашей цели группу: ибо всякий, кто

обладает хотя малейшим знанием языков и не связан предубеждением, должен признать, что эти имена

суть чисто скандинавского корня и не могут быть объяснены при помощи какого бы то ни было

другого языка.

Так в подлинной рукописи; позднейшая рукопись (N9 2967, см. прим. 23) и печатные издания содержат форму

Xtpouftoov.

Ф. В. Унгер, Quellen der byzantinischen Kunstgeschichte, с. 286—326. По изысканиям Т. Г. Мартена (Memoires presentes

par divers savants a 1'academie des inscriptions et belles lettres, 1-е serie, t. IV [Paris 854], c. 290 и след.), ипподром имел

ширину в 45 6руша{ = 270 футам. См. Также у Лерберга, с. 379.

Описание подходит к нынешнему Кичкасскому перевозу, о котором Боплан (с. 21) говорит: «Ces lieux sont fort esleuez,

la riuiere у est entiere et n'est point embarrassee et est fort estroite paruculierement au Midy... c'est la le plus grand et commode

passage qu'ayent les Tartares, tant qu'en ce lieu le canal ne peut pas auoir plus de 150 pas, que les riues у sont fort accessibles, et

les pais decouuert, ou ils ne redoutent point les embuscades». Ср. Лерберга, с. 333 и след., 378 и след.

Теперь Хортица; Боплан, с. 22: «Cette isle est fort considerable... elle a force chesnes el seroit un fort beau lieu pour у faire

habitation... Au dessous de cette isle la riuiere s'en va fort en eslargissant». Ср. Лерберга, с. 334 и след., 379 и след. Хортичий

остров у Нестора (изд. Миклошича, гл. 86, под 6611 (=1103) г.).

Теперь — Сулинское устье (гирло) Дуная.

Байер в Commentarii Academiae Scient. Imper. Petropolitanae, t. IX ad annum 1737 (1744), c. 392 и след. Струве:

Dissertation sur les anciens Russes, St.-Petb., 1785. И. Тунманн: Unter-suchungen uber die Geschichte der ostlichen

europaischen Volker (Leipzig, 1774), I, c. 386 и след. Лерберг, указ, сочинение, с. 359 и след. К. Цейсе: Die Deutschen un

die Nachbarstamme (Munchen, 1837), c. 556 и след. Куник: Berufung и т. д., II, 425 и след. П. А. Мунх: Amlede Afhadlinger

udgivne af G. Strom (Christiania, 1874 [1849]), II, 189 и след. К. Рафн: Antiquite de 1'Orient (Copenhague, 1856), c. VII—

VIII. Куник в Caspia Дорна (1875), с. 414 и след.

176

Я хочу сделать попытку этимологического анализа этих имен.

Сперва, говорит автор, идущие по Днепру приплывают к порогу Есупи, что значит по-русски и по-

славянски «не спи»; имя, не лишенное смысла для первого порога, который начинает собою длинный

ряд опасностей. Одно только странно, если мы сравним это имя с последующими, — именно, что автор

дает нам одно имя как русское и вместе славянское. Если мы сообразим, что все прочие пороги имеют

двойные имена, звучащие совершенно различно, то не может быть сомнения в том, что здесь есть

ошибка, именно что одно имя здесь пропущено. Давно уже все согласны в том, что приводимое

Константином имя принадлежит славянскому языку, в переводе на который греческое выражение цт)

юнцааси гласит «не спи (не сьпи)», и эти слова мы получаем из греческого текста, предположив в нем

— что было уже давно предположено — одно небольшое искажение, именно описку Есупи вместо

Несупи; пропуск буквы н в начале слова является тем более вероятным и извинительным, что

предыдущее слово в тексте (£тюуоца£бцеуоу) оканчивается на ту же самую букву. Как гласило русское

имя этого порога, мы не знаем; но, так как все следующие имена дают нам право предполагать его

скандинавское происхождение, то оно должно было гласить— если только оно по форме и значению

было тождественно со славянским — или sof eigi или sofattu (древненорманнский перевод выражения

«не спи»), или, может быть, с употреблением старинного отрицания пе—пе soft; в таком случае

пропуск русского имени можно было бы объяснить сходством обоих имен.

Второй порог называется по-русски Ульворси, по-славянски Островунипрах, «остров порога». Это

двойное имя совершенно ясно. Славянское название гласит по-старославянски островъныи прагъ, т. е.

островной порог. Перевод этого имени у Константина «остров порога» не совсем правилен: следовало

бы перевести наоборот— «порог острова» (островной порог). Русское имя вполне совпадает с таким

толкованием: это очевидно скандинавская форма Holf-fors, составленная из вполне обыкновенного

скандинавского слова holm (древненорманнское kolmr)

—остров и скандинавского же/ors—водопад,

быстрина, порог. Между первым порогом и тем, который Константин помещает на третьем месте,

находятся в действительности два порога: один из них, называемый в настоящее время Сурским,

незначителен; напротив, другой, так называемый Лоханский, принадлежит к числу наиболее опасных.

Так как эти два порога недалеко отстоят друг от друга, они оба могли подразумеваться в древности под

общим именем «островного порога». Что касается до происхождения этого имени, то для его

объяснения можно указать или на три скалистые острова, как раз повыше Лоханского порога

, или,

еще лучше, на остров, имеющий около 1/4 мили в длину, поросший дубами и другими деревьями,

являющийся отличительным признаком Сурского порога

Греческое описание ОбЯ — может быть сопоставлено с формой Аи/m, попадающейся в некоторых древнешведских

памятниках письменности и встречающейся еще и теперь в некоторых шведских наречиях (ср. Ридквиста, Svenska

sprekets lagar IV, 60 и след., 71 и след.). Носовое т, по-видимому, выговаривалось менее ясно перед /: таким мы находим

в некоторых рунических надписях (в Швеции) вместо имени Holm-fastr написание HUL FASTR, например, уДибет

(Dybeck), Sverkes Kunurkunder (1860 и след.), провинция Упланд, № 18 , 114, 140 и др. (там же под № 146

HULMNFASTR; там же [Стокгольмский округ, Stockholmslan, № 173] HUL-FASTR).

Таково мнениеЛерберга, с. 325, 356.

Штукенберг, с. 254. Ср. Лерберга, с. 324.

177

Третий порог называется, по Константину, Геландри, что будто бы значит по-славянски «шум порога». Это

место текста, очевидно, испорчено, так как оно не только сообщает нам лишь одно имя, но еще и относит

его не к тому языку, к какому бы следовало, потому что Геландри может быть только древненорманнским

причастием gellandi (или gjallandi)— «звучащий», «звенящий»

. Следовательно, автор делает здесь при

своем переводе, как и в предыдущем случае, маленькую ошибку, именно переводить «шум порога» вместо

«порог шума» (т. е. «шумящий, звенящий порог»). Тогда как при описании первого порога отсутствует

русское имя, здесь переписчиком пропущено славянское название порога

. Конечно, мы не можем с

точностью установить, каково оно было; но, по всей вероятности, оно должно было походить на теперешнее

имя этого самого порога—Звонец (Звон-ский, Звонецкий), которое имеет как раз то же значение, как и

переданное нам русское имя (шумящий, звенящий). В этом месте вода действительно, по описа-

чч

ниям, течет с шумом и ревом, слышным на очень далеком расстоянии .

Переходим теперь к четвертому порогу, «большому», называемому по-русски Айфор, по-славянски Неасит

на том основании, что, по словам Константина, пеликаны гнездятся на его камнях. Так как, по моему

мнению, имена этого порога до настоящего времени понимались совершенно ложно, я должен остановиться

на этом вопросе несколько долее. Самый порог, очевидно, тот, который теперь называется Ненасытецким

— судя по описаниям, величайший и опаснейший из всех

Славянское название Неасит достаточно ясно, если только оно точно изображает собою старославянское

слово неёсыть, русское неясыть, которое на самом деле может значить «пеликан»; на этом и успокаивались

почти все прежние тол-

Это имя напоминает подобные же названия в скандинавских землях, напр., Rjukandi, «дымящийся»,— водопад в Норвегии, —

Drifandi, «бьющий вверх», «пылящий», — водопад в Исландии,— Skjdlfanda-fljot, «дрожащая река», в Исландии, — Rennandi,

«бегущая река», — мифическая река в Эдде (Grimnismal 27), и мног. друг. Gjallandi (и Gellir) встречается в древненорманнском

языке в качестве прозвища различных людей, названных так по причине их сильного, пронзительного голоса. Ср. К. Рига

(Rygh), Norske og islandske Tilnavne fra Oldtiden og Middelalderen (Trondhjem, 1871), c. 19.

По мнению Куника (II, 430), подлинный текст мог гласить: TOY Xeyouevov [£соочстт1 цеу] TeXavSpi, orcXapwicrH [8ё...], 8

fepunveoeicu и т. д.

«На сто саженей ниже этого порога русло реки суживается до ширины 300 саженей, и шумящие, разбивающиеся о скалы волны

производят такой гул, который раздается на далекое расстояние. Надобно полагать, что отсюда происходит имя Звонец, т. е.

звенящий». Штукенберг, с. 254. Ср. Лерберга, с. 327, и В. Зуева (Szujew), в описании его путешествия из С.-Петербурга в

Херсон (Дрезден и Лейпциг, 1789), I, 181, где мы читаем: «Мы приехали к Звонецкому порогу, который уже издали возвестил

нам о себе своим шумом... Как бы для сокращения медленно тянувшегося времени Звонецкий порог непрерывным, далеко

вокруг раздающимся шумом своих волн, пробивающихся между скалами, доставлял развлечение нашему слуху и давал нам

возможность различать весьма разнообразные тоны, производимые более или менее стесненным течением воды».

Штукенберг (с. 254) описывает его вкратце такими словами: «Благодаря оригинальному соединению противодействий и

препятствий, которые, будучи обусловлены в этом месте присутствием (двух) островов, направлениями и изгибами фарватера и

другими местными особенностями, мешают правильному течению реки, — образуется порог Ненасытец, который плавающие

по Днепру справедливо называют печью и адом». Более подробностей у Зуеаа, I, 183 и след., где также помещено довольно

неудачное изображение этого порога, и у Лерберга, с. 327 и след.

178

кователи, переводя вслед за Константином имя этого порога «пеликановый порог». Но странно, что никто,

насколько мне известно, не заместил одной трудности, которая делает в моих глазах такое объяснение в

высшей степени сомнительным. Эта трудность заключается в том, что имя порога гласит будто бы прямо

Неясыть, т. е. «Пеликан», а не «Пеликановый порог». Если бы происхождение этого имени действительно

было то, какое сообщает Константин, мы должны были бы ожидать славянского производного от слова

неясыть, подобно тому, как имя второго порога есть производное от слова остров (островной). С другой

стороны, всякий признает нелепым предположение, чтобы самый порог мог быть назван «пеликаном» по

указанной причине, другими словами, чтобы он мог быть назван именем особи птичьей породы,

являющейся его отличительным признаком. Разве только какая-нибудь бросающаяся в глаза черта природы

самого порога или его окрестностей, которая имела бы сходство с какой-либо характерной особенностью

этой птицы, например с ее клювом или ее прожорливостью, могла бы подать повод к подобному названию.

Следовательно, сообщение Константина об имени четвертого порога должно заключать в себе ошибку. Мы

необходимо должны признать одно из двух: или переданная им форма имени не вполне исправна, или же

приведенное им объяснение неверно. Если мы примем в соображение, как неточны и шатки у Константина

некоторые объяснения имен, тогда как самые имена у него более или менее верны, последнее

предположение приобретает, несомненно, наибольшую вероятность, тем более что по крайней мере в

настоящее время в тех местностях, которые описывает рассказ Константина, пеликаны совсем не водятся

(предположив, что в данном случае разумеется та самая птица, которую мы вообще называем этим именем)

и что они, как уверяет меня один естествоиспытатель, вообще не устраивают гнезд так, как следовало бы о

том заключить из слов Константина (ец та АлЭаркх той фрауцои). К этому всему присоединяется еще то

обстоятельство, что при имени этого порога мы имеем в греческом подлиннике не прямой перевод его, как

при прочих именах (за исключением пятого порога), а лишь неопределенное этимологическое объяснение

применительно к славянскому имени неёсытъ. По всей своей форме это толкование производит на меня

впечатление чисто личного, субъективного предположения — все равно, принадлежит ли оно самому Кон-

стантину, который, очевидно, несколько понимал по-славянски, или человеку, от которого он заимствовал

свои сведения. Если так, то это объяснение теряет всякую цену: ибо, где дело касается, как в настоящем

случае, не простого перевода, а этимологии слова, там человек, живший в X веке, не может представлять

собою авторитета высшего относительно нас, и его слова не могут считаться удостоверенным выражением

мысли, возникшей в уме первоначальных impositores nominum.

Но славянское слово неълсытъ означает не только «пеликан». Оно есть производное от прилагательного

«сыт»

, и первоначальное значение его есть «ненасытный»; только уже в дальнейшем смысле оно

употребляется для обозначения животных, в особенности птиц, отличающихся прожорливостью, каковы,

например, коршун или пеликан (неясыть)

. Согласно с этим первоначальным зна-

Ср. Фр. Миклошича, Vergleichende Grammatik der slavischen Sprachen (Wien, 1875), II, 374. Старославянское ыеьлсытъ — vultur,

pelecanus (Миклошич, Lexicon Palaeoslovenico-graeco-latinum, Vindobonae, 1862—1865); по-русски неясыть (пеликан?), род

совы, баснословно про-

179

чением слова порог мог называться «Ненасытным», и, что это действительно было так, подтверждается

современным именем этого порога — «Ненасытец» или «Ненасытецкий», и значение этого имени,

очевидно почти тождественного с древнеславянским, вполне ясно

. В самом деле, это вполне

подходящее имя для такой сильной и стремительной быстрины, во всяком случае более выразительное,

чем мягкое название «Пеликанового порога»

. Далее я полагаю, однако, что свое название эта

быстрина получила не только по причине своей стремительности и «прожорливости»: имеется налицо

характерная особенность именно этого порога в сравнении с остальными, благодаря которой он по

преимуществу заслуживает имя «ненасытного». Дело в том, что во время весеннего половодья он один

не исчезает под водой, и, как бы ни был высок уровень реки вследствие напирающих сверху вод, он и

только один он остается постоянным препятствием для плавания по Днепру

. По описанию

Константина, этот порог был единственным, через который Руссы не могли перетащить своих лодок

порожняком, но который они принуждены были обходить по суше. Он, следовательно, может быть

уподоблен бездонной, никогда не наполняющейся яме, и с этой точки зрения для него не могло быть

более подходящего имени, как «Неасит», т. е. неясыть, ненасытец.

Лишь установив, как мне кажется, истинное значение славянского имени, мы будем в состоянии

объяснить происхождение и смысл русского имени Айфор, которое до сих пор еще не получало

удовлетворительного толкования. В соответствии с переводом славянского имени («пеликан»)

объяснявшие сопоставляли сло-во Айфор (или, как читали до последнего времени, Айфар) большей

частью с голландским ooievaar, древненижненемецким odebaro, фризским adebar (аист) и высказывали

предположение, что Скандинавы, не знавшие пеликанов у себя на родине, перемешали их с аистами

Но голландский ученый, профессор де-Фриз

(de Vries), ясно доказал, что такое объяснение

недопустимо по естественнонаучным соображениям, так как в тех местностях Скандинавии, откуда

должно было совершиться переселение в Россию, аист точно так же неизвестен, как и пеликан;

жорливая, ненасытная птица, также ненасытно жадный (в отношении еды, богатства и т. д.) человек (Даль, Толковый словарь

Живаго великорусскаго языка, ч. II, Москва, 1865); по-чешски nejesyt — пеликан. Ср. старославянское несыть, — pelecanus,

русское несыть, — ненасыть, ненасытный человек или зверь, сербское — неситъ, ненасытный, insadabilis (Вука Степанов,

Караджича, Lexicon serbico-germanico-latmum, Vindobonae, 1852); чешское — nesyt, ненасыть, пеликан.

Старославянское ненасытъ, — голод; русское — ненасыть; сербское — ненбситъ, insadabilis; польское nienasyciec, то же

самое; чешское nenasyt, — то же. К сказанному я должен прибавить, что из прежних толкователей только один Лерберг (с. 364)

отстаивает именно это значение этого древнего имени порога. Впрочем, я не могу удержаться от предположения, что порог и в

старину, как ныне, действительно назывался Ненасыть и что форма Неасыть у Константина явилась результатом описки

вместо Ненасытъ (Nevacn^T) и потом послужила основанием для приведенного неудачного объяснения.

Ср., напр., древненорманнское svelgr: 1) пучина, водоворот, течение, также имя собственное; 2) глотатель, расточитель, от

глагола svelgja — глотать; или sarpr — зоб птицы, затем знаменитый водопад в Норвегии.

«Аи prinlemps lors que les neiges fondent, tous les Porouys sont couuerts d'eau excepte le septieme qui s'appelle Nienastites et qui seul

empesche la nauigation en cette saison». Баллам, с. 20 (ср. Л«/>б«/>га,с.321А).

Ср. Куника, Der Berufung der schwedischen Rodsen II, 431 и след, и в Caspia Дорна, с. 415. Грот, Филологические разыскания, 2-

е изд. (1876), с. 422 и след.

Verslagen en Medelingen der koninklijke Akademie van Wetenschappen, Afdeeling Let-terkunde, 2-nde Reeks, Deel V (Amsterdam,

1875).

180

кроме того, изложенное толкование точно так же недопустимо и с филологической точки зрения, ибо

спорный термин принадлежит только нижненемецкому языку, не встречается ни в одном скандинавском

наречии и, будучи возведен к формам языка X столетия, теряет всякое сходство со словом Айфор; наконец,

это объяснение недопустимо и с логической стороны, потому что остается нелепой сама мысль назвать

порог «аистом» или чем-нибудь в этом роде по той причине, что пеликаны живут в его соседстве

. Если

предложенное мною толкование славянского имени «Неясыть» верно, то и русское имя Айфор должно быть

объяснено в соответствии с ним, и это достигается самыми простым и естественным образом. По моему

мнению, Айфор соответствует древненорманнской форме Eiforr (Eyforr или /Efor), что значит «вечно

стремящийся», «вечно рвущийся» (perpetuo praeceps)—ложное из «-(или еу-, ое-) — всегда, постоянно и fair

— спешащий, бурный

; на шведском языке X столетия соответствующая форма, вероятно, гласила бы

Aiforr

. Такое толкование, полагаю, является удовлетворительным во всех отношениях. Русское имя Айфор

выражает утвердительно («вечно стремящийся») то же самое

, что славянские «Неясыть» (ненасыть)

отрицательно, и оба предложенные объяснения взаимно опираются одно на другое; далее, истолкованное

таким образом имя вполне точно подходит к природе самой местности и выводится естественно и

непринужденно из того языка, к которому неоспоримо принадлежат все прочие «русские» имена порогов.

Имя пятого порога звучит по-русски Варуфорс, по-славянски Вулнипрах, и эти названия объясняются тем,

что он образует большой водоворот. Эти имена опять принадлежат к числу наиболее ясных: на двух языках

они означают одно и то же — «порог волны» или «порог пучины». Славянское имя Вулнипрах есть

старославянское влънъыи прагъ (порог), причем первое слово есть прилагательное, производное от влъна

(волна), точно так же как мы видели в имени второго имени прилагательное островьнъги (островной) от

слова остров. Этот порог и поныне еще называется Вольным или (правильнее) Волнинским

. Русское же

имя Варуфорс есть древненорманнское Bdru-fors, сложное из bdra (род. пад. бага)—-волна и/ог5, водопад,

стремнина, из чего греческий писатель сделал часто употребительное в греческом языке слово—q>6po<;.

Попытка объяснения этого имени, сделанная профессором де-Фризом, нисколько не более удачна, чем предыдущие. Он

предполагает описку AEIFAR вместо ДЕ1ФАР, Difar (т. е. *Dyfari) и приводит для сравнения английское diver, гагара, нырок

(род птицы). Но dyfari есть только предполагаемое слово, столь же мало скандинавское, как и ooievaar; вообще всякое искание

по этому пути, как видно из приведенных выше доказательств, является безуспешным.

Это прилагательное, употребляемое поныне в норвежском языке в форме for (см. Аазеиа, Norsk Odborg [Christiania, 1873], с.

177), вероятно, лежит в основании слова/ors, водопад, или по крайней мере происходит от того же корня.

Древний дифтонг at в древненорманнском языке ei, как кажется, долго удерживал в Швеции свою первоначальную форму и

попадается в высшей степени часто в рунических надписях (Ридквист, Svenska Sprekets Lagar [Stockholm, 1868] IV, 138 и след.)

Спорную приставку (префикс) ai мы находим, например, в именах AILIFR (Лилъегрен, Run-Urkunder [Stockholm, 1833], № 186,

187, 704), AIFIKR (там же, № 489), AIRIKR (там же, №№ 458, 601, 605 и др.).

Раньше, следуя чтению Айфаръ, я пытался объяснить это имя из древненорманнской формы Eifari, вечно катящийся (perpetuo

ruens), по аналогии с древненорманнскими формами dynfari или gnyfari (cum strepitu ruens, поэтические названия ветра); но

вышеприведенное объяснение во всех отношениях заслуживает предпочтения.

*Лер6ерг, с. 329.

181

Следующий, шестой порог зовется по-русски Леанти, по-славянски Верутци, т. е. «бурление воды».

Буквальный перевод гласил бы «бурлящий» или «кипящий» («бьющий ключом»). Имя Верутци есть

старославянское вържшгтт (върлации)

— причастие от глагола eptmu — кипеть, бурлить, также — бить

ключом. Русское имя, Леанти, очевидно есть скандинавское причастие, как и Геланд-ри (Gellandi): для

сравнения с этой формой само собою напрашивается древ-ненорманнское hlcejandi (древнешведское leiande

или leande), смеющийся. Название порога «смеющимся» само по себе не является лишенным смысла: стоит

вспомнить только имя «Смеющейся Воды», Minnehaha, в «Гайавате» Лонгфелло. Согласно со значением

древненорманнского глагола hlteju — смеяться, — порог мог быть так назван частью по причине журчания

воды, частью по причине сверкающих переливов пены. В обоих случаях это имя вполне удовлетворительно

соответствует славянскому

. К сказанному я прибавлю, что, по моему мнению, этот порог есть нынешний

Таволжанский

. Днепр на этом месте имеет ширину, требующую более десяти минут переезда, и русло его

переполнено камнями— обстоятельство, благодаря которому, конечно, река у этого порога особенно бурлит

и пенится, хотя самый порог и не очень опасен.

Наконец, седьмой и последний порог называется по-русски Струкун (см. примеч. 28), по-славянски

Напрези, т.е. «малый порог», — имена, объяснение которых представляет большие трудности. Что касается

славянского имени Напрези, то ни одна из предложенных гипотез не может быть принята. По моему

мнению, оно скорее всего объясняется из старославянского прилагательного бръзъ (борзый)— скорый,

быстрый или какого-либо производного от него, каковые попадаются в различных славянских наречиях со

значением «малой быстрины»: таковы, например, старославянские бръзина или бръжай — река, поток,

fluentum — бръзЪя, syrtis, болгарское бръзии — быстрина, сербское брзица или брзакъ — место в ручье, где

вода быстро бежит по камням

. Вопрос заключается лишь в том, как объяснить приставку на (очевидно,

славянский предлог ма)

. Если -прези есть не что иное, как славянское прилагательное бръзъ, бръзыи в его

первоначальной форме, то можно было бы предположить в данном случае сложную форму на-бръзыи, т. е.

превосходную степень прилагательного (очень быстрый), хотя в качестве собственного имени такая форма

являлась бы натянутой. Однако я еще более колеблюсь признать уместность такого словообразования с

помощью приставки на, если бы мы предположили в -прези славянское существительное со значением

«порога» — предположение очень заманчивое; впрочем, не могу отрицать возможности и такого

толкования. Как бы мы ни объясняли приставку на (можно представить еще множество различных

предположений), во всяком случае придется признать, что, именно идя по указанному пути, мы очень

близко

Ср. сербское вруц, fervidus; новейшая русская форма гласила бы *вручий.

Или, может быть, Леанти ошибка вместо Веланти = др.-норм, vellandi, бурлящий, клокочущий (wallend)?

Того же мнения держится Лерберг, с. 370 и след., но исходя из совершенно иной точки зрения, которую я не могу признать

верной.

Подобные имена см. у Миклошича, Slavische Ortsnamen aus Apellativen (Denkschriften der Kais. Akademie zu Wien XXIII, 149, №

40).

Ср. Миклошича, Vgl. Gr. d. slaw. Spr. II, 358 и след., 405 и след.; Ill, 213 и след. Его же: Hie nominale Zusammensetzung im

Serbischen (Denkschr. d. fil. — hist. Classe d. Akad. /u Wien, XIII), г 91

182

подойдем к переводу имени этого порога у Константина («малый порог»). Теперь мы должны

предположить, что русское имя Струкун имеет подобное же значение, и ключ к решению вопроса мы

без труда найдем в норманнском языке. В норвежском народном языке имеются слова strok (средн.

рода) и stryk (муж. р.), означающая «течение в проточной воде (реке)», «сужение русла с усилием тече-

ния»

, в шведских диалектах

находим соответствующее слово с тем же значением в различных

формах, каковы strek и struk (ср. р.), рядом с ними также форму женского рода strukk, «небольшой

водопад, по которому можно проплыть вверх». Я не сомневаюсь, что в слове Strukun заключается

именно этот шведский корень, хотя и не могу дать никакого твердого и удовлетворительного

объяснения для суффикса ми

. Таким образом и это имя почти вполне согласуется с переводом

Константина («малый водопад, порог»), равно как и с природными особенностями самого порога.

Очевидно, это так называемый теперь Лишний порог: здесь река, посреди которой лежит большой

остров, делается уже, но именно поэтому течение становится быстрее, и, так как эта быстрина не

представляет особых опасностей или препятствий для плавания, порог мог не без основания назы-

ваться «малым».

Таковы столь важные в лингвистическом и историческом отношениях имена днепровских порогов,

сообщаемые нам Константином Багрянородным; к этим же именам, вероятно, примыкает еще второе

имя Киева — Самватас (Еацратсц). Хотя Константин и не говорит этого прямо, однако не может быть

сомнения в том, что это очевидно неславянское имя есть «русское» название города. Следует

признаться, что доныне не предложено ни одного удовлетворительного объяснения этого имени, и я

также не могу объяснить его с достоверностью. Все-таки я осмеливаюсь выступить с предположением,

не есть ли слово Самватас древне-норманнское Sandbakki, песчаная отмель, или Sandbakka-dss,

песчаная возвышенность? Мне кажется, такое толкование подходило бы к характеру местности; но

решение этого вопроса я должен предоставить другим

И. Азен, Norsk Ordborg (Christiania, 1873), с. 761—762.

Ь9

Ритц (Rietz), ordbok 6fver Svenska Allmogespreket (Lund, 1867), c. 685.

He соответствует ли Етробкоиу форме Strukund, с нередко встречающимся в местных названиях суффиксом -und (ср., напр.,

О. Бугге, Tolkning af Runeindskriften pa Rokstenen [Antiqvar. Tidskr. for Sverige V], c. 58 и след.; Ридквиста, Svenska sprekets lagar

V, 30; II, 625)? Впрочем, я не знаю ни одного примера, где бы это окончание попадалось в именах вод. Или не есть ли -ип в

данном случае древненорманнское окончание дат. пад. мн. числа -мт? В последнем случае следовало бы предположить, что дат.

Стурукум первоначально находился в зависимости от какого-либо предлога, напр, at (при, к), и затем превратился в

собственное имя порога. Употребительного на Севере последующего (postpositiv) члена здесь нельзя предположить, так как он

редко или даже никогда не попадается в древнейших именах собственных.

Гедеонов объясняет имя Еацратсц венгерским szombat, словом, которое он переводит «крепость», и пользуется этим

толкованием в качестве подтверждения своей фантастической гипотезы, будто Аскольд и Дир были Угры! Но венгерское

szombat есть не что иное, как «суббота» (из славянского слйота, Sabbath). Как кажется, Гедеонов введен в заблуждение частым

появлением этого слова в именах венгерских городов и местечек; но точно так же употребляются имена других дней недели

(может быть, ярмарочные дни той или иной местности?). Таким образом слово szombat, как говорят, встречается в именах

четырнадцати венгерских и пяти семиградских местностей, szerda (среда) — в девятнадцати венгерских и шести семиградских,

pentek (пяток) — в семи венгерских и четырех семиградских именах и т. д. Но имена дней недели у Венгров принадлежат уже к

христианской эпохе; след., они новейшего происхождения сравнительно с имс-

183

Итак, мы видим, что так называемые русские имена порогов суть в действительности

древненорманнские или древнешведские и представляют собою, без сомнения, один из сильнейших

доводов в пользу скандинавского происхождения Руси. Сами приверженцы различных теорий

антинорманнизма едва имели мужество оспаривать это доказательство: они или оставляли эти имена

без внимания, или довольствовались шаткими намеками и несвязными утверждениями самого

ненаучного характера

Но до нас дошла еще другая группа памятников языка древней Руси, по которым мы, может быть, еще

явственнее, чем по именам днепровских порогов, можем распознать скандинавский язык: я говорю про

собственные имена, которые мы встречаем на первых страницах русской летописи

*. Эти имена не

только дают нам весьма убедительное доказательство скандинавского происхождения Руси, но

ближайшее рассмотрение их может сверх того дать нам в высшей степени достопримечательные

указания на частности занимающего нас вопроса.

Всего насчитывается около девяноста имен, выдающих более или менее свое скандинавское

происхождение. Между ними на первом плане стоят имена членов русского княжеского рода первых

двух или трех поколений: Рюрик — древ-ненорманнское Hrcerekr, Синеус — Signitur; Трувор —

fcorvardr; Олег (Ольг) — Helgi; Ольга — Helga; Игорь (Имгоръ, Ингер)—Ingvarr; Малфредъ —

Malmfridr (Ac-колъд, Осколъд — Hoskuldr; Дир—Dyri). Около середины X в. эти норманнские имена

вытесняются славянскими, и с этого времени в княжеском роде остаются в употреблении лишь

немногие скандинавские имена по наследству от предков (например, Рюрик, Игорь, Олег, Ольга).

Но кроме лиц княжеского рода почти все Руссы высокого или низкого звания, упоминаемые в

летописях в течение первого столетия русской истории, носят чисто скандинавские имена, из которых

лишь очень немногие встречаются после ' 1000 г. Богатейшими хранилищами этих имен являются

договоры Руси с Греками 911 и 944 годов

. Оба начинаются словами: «Мы от рода русска», и затем

следует перечень русских уполномоченных. В первом договоре перечисляются имена пятнадцати

послов, во втором, вероятно, двадцати пяти послов (представителей членов княжеского рода и других

высокопоставленных лиц) и двадцати пяти купцов. В договоре 911г. мы не находим ни одного

славянского имени, в до-

нем laupaudu;. Ср. К. И. Смита; Nestors Russiske Kronike (Kjebenhavn, 1869), с. 352; Гунфалъви, в Nyelvtudomanyi

KSzlemenyek VI (Pesth, 1867), с. 216 и след.; Рёзяера (Roesler), Romanische Studien (Leipzig, 1871), с. 134.

Ср. Куника в Caspia Дорна, с. 414 к след.

Полный алфавитный список см. в приложении. Прежняя литература вопроса: Байер, Commentarii Acad. Scient. Imp.

Petrop. IV (ad a. 1729) [С.-Петербург, 1735], с. 281—291 (ср. Шпё-цера, Nestor IV [Gottingen, 1805] с. 51—55). Куник,

Berufung и т.д. II (St.-Petersburg, 1845), с. 107—194). П.А.Мунх, Samlede Afhandlinger udgivne af G. Storm II (Christiania,

1874) [1849], c. 191, 254—256, и Chronica Nestoris, изд. Фр. Миююшича (Vindobonae, 1860), с. 188—198. К. Гизласон в

Nestors Russiske Kronike oversat af С. W. Smith (Kjobenhavn, 1869), c. 321—326.

Если бы кто-нибудь вздумал заподозрить подлинность этих договоров, я отвечу тому словами превосходного слависта,

Фр. Миклошича, в его издании Chronica Nestoris (Vindobonae, 1860), с. IX и след.: «De foederibus factis cum Graecis

confitemur, nos non intelligere, quomodo haec foedera, paucissimis exceptis continentia nonnisi nomina Scandica, fingi potuerint

post Nestoris aetatem, Russis tarn brevi tempore oblitis haec nomina. Affirmanti vero, ticta esse aut a Nestore, aut saltern aetate

Nestoris, respondebimus, fictionum aetatem in Russia longe esse recentiorem saeculo duodecimo. Addemus, foedera haec, si

quidem ficta sint, ficta esse lingua graeca».

184

говоре 944 г. только три, которые все принадлежат к группе членов княжеской фамилии или знати

(дружинников, бояр): это — Святослав, сын Игоря, Владислав и Предашва (женское имя)

. Напротив,

около шестидесяти имен, находящихся в тексте договоров, и (кроме княжеских имен) до десяти

известных нам из других источников суть неоспоримо чисто скандинавские; таковы же, но всей

вероятности, еще некоторые другие (например, Актеву, ВузлМе, Истр, Клек, Куци, Мутур, Сфанда);

остальные переданы, очевидно, в настолько искаженном виде, что их происхождение едва можно

определить с точностью (таковы Апубксаръ, Войст Войков, Канцинаръ, Либи, Синко Боричъ, Тилен,

Ятвяг, (Явгяг)).

Было бы непостижимо, каким образом люди нескандинавского происхождения, особенно в те времена,

могли бы называться чисто скандинавскими именами; и, так как носители этих имен прямо заявляют в

обоих договорах о своем «русском» происхождении («от рода русска»), этот факт неоспоримо является

весьма веским доказательством того, что Руссы точно были Скандинавами. Противники вашего

воззрения не могли поколебать этого свидетельства и должны будут до конца дней оставить всякую

надежду на достижение желаемого ими результата.

Но мы можем сделать еще шаг дальше. Следует принять в соображение, что наряду с массой имен,

распространенных в старину почти равномерно по всем скандинавским землям, находятся другие,

которые употреблялись лишь в тесных пределах, и по таким именам мы часто бываем в состоянии с

большей или меньшей уверенностью вывести заключение о стране, иногда даже об отдельной области

страны, из которой происходило данное лицо. При прежних попытках объяснения скандинаво-русских

имен принимались в соображение большей частью лишь те имена, которые сообщает

древненорманнская письменность, относящаяся главными образом к Исландии и Норвегии. Однако

некоторые из русских имен ни в каком случае не могут быть разъяснены при помощи только этого

приема и тем не менее по своей форме представляются явно скандинавскими. Изо всех стран Севера

Швеция является единственной, на которую указывают все сведения как на главный центр сношений

между Скандинавией и Россией; и мы можем, по моему мнению, во всяком случае пролить новый свет

на древнерусские имена, если, не ограничиваясь литературой саг, положим в основу наших

сопоставлений имена, встречающиеся в многочисленных шведских рунических надписях и документах

из эпохи Средних веков.

Идя по этому пути, мы найдем между русскими именами множество таких, которые являются для

Швеции общими наравне с прочими скандинавскими странами. Таковы суть имена: Адулб (Audulfr),

Адун (Audunn), Акун (Hakim, Hakon), Алвард (Hallvardr), Алдан (Halfdanr), Амунд (Amundi или Hamundr

или Eymundr), Асмуд (Asmundr), Берн (Bjorn), Будъг (Bondi), Грим (Grimr), Гунаръ (Gunnarr). Дир

(Dyri), Емиг (Hemingr), Ивор (Jvarr), Ингелд (Ingaldr), Карл (Karl), Карли (Karli), Кары (Кип), Кол

(Kollr), Ольга (Helga), Ольг, Олег (Helgi), ОлМ, Ух£б (6leifr, Olafr), Рог-волод (Ragnvaldr, Rognvaldr),

Руалд (Hroaldr), Pyap (Hroarr), Руте (Hrodleifr), Рюрик, Рурик (Hrcekr), СвЪн (Sveinn), Cmup (Styrr),

Сфирк (Sverkir), Труан (I>r6ndr, I>randr), Турд (l>6rdr), Турберн (torbjorn), Туры (I>6rir), Ульб (?) (Ulfr),

Устин (?)

Из имен, попадающихся вне помянутых договоров и считавшихся скандинавскими, Блуд есть чисто славянское, Глеб

первоначально болгарское имя (Куник в Caspia Дорна, с. 402); имя Лют может быть одинаково скандинавским и славянским.

185

(Eysteinn), Фрелаф (Fridleifr, Frilleifr), Фруди (Frodi), ФурстЯн (Porsteinn). Но рядом с этими именами стоят

некоторые другие, принадлежащие, очевидно, исключительно одной Швеции (немногие также Дании) или

во всяком случае особенно употребительные в Швеции. К этой группе принадлежат имена: Арфаст

(Arnfastr), Бруны (Bruni), Вуефаст (Буефаст) (Vefastr [или Bofastr?]), Гомол (Gamall), Гуды (Gocti или Gudi),

Гунастр (Gunnfastr), Игорь (Ingvarr), Ингивлад (Ingivaldr), Карн (Kami), Монъг (Manni), Олъма (Holmi?),

СвЪналд (Sveinaldr), Синеус (Signiutr), Слуды (Slodi), Студък, Студек (Stcepingr), Тукъг (Toki, Tuki), Тулб

(tolfr), Фарлоф (Farulfr), Фост (Fasti), ФрастЬн (Freysteinn), Шихберн (Sigbjorn); сравним еще имена:

Турбрид — древнешведск. Porfripr. Шибрид — др.-шведск. Sigdridr, (Сфпрк — др.-шведск. Sverkir), тогда