техники, но этим мелодиям уже не будет свойственна зДорО-
вая, непосредственно воздействующая свежесть, которая зву-
чит в песне девушки, безыскусно поющей у колодца, в песне
путника или в выразительном мадригальном пении разных
голосов. Это будут мелодии электролиний, мелодии без вита-
минов. Они функционируют прекрасно и беспрепятственно, как
отполированные детали машин. [...] Вспомните о ситуациях
в обычной, немузыкальной жизни. Разве не верили когда-то,
что при помощи металлов, искусственных смол и прочих не-
органических веществ можно изменить все наши жизненные
привычки. И все же жить, не болея, можно только в окруже-
нии, в котором преобладают формы, состоящие из органиче-
ских веществ. Каменные пустыни городов, лишенных расти
тельности, вредны, это поняли давно. Нас должны окружать
дерево, растительные волокна и прочие вещества органическо-
го происхождения, соответствующие нашей органической при-
роде. (...) Там, где пользуются только камнем, металлом и
прочими неорганическими строительными материалами, поме-
щение становится чем-то вроде больничной палаты или ван-
ной комнаты и может служить лишь больным или нуждаю-
щимся в мытье.
В нашей технике создания музыкальных форм с нами
произошло то же, что с рабами эпохи феодализма, которые
вследствие истинного или кажущегося социального прогресса
стали рабами индустрии. Когда-то с возникновением многого-
лосия освободились от тирании одноголосной линии и модаль-
ных схем соединения звуков, но не заметили, как вместо этого
попали в рабство метрических структур, без которых, однако,
едва ли возможно временное развитие в музыке. [...] В ре-
зультате всего этого мы сегодня уже или еще не можем
того, что для любого поющего или играющего на флейте дика-
ря в первобытном лесу было само собой разумеющимся музы-
кальным самовыражением: а именно — естественное соедине-
ние ритмически свободно движущихся форм. Если домини-
рующий над всеми строительными элементами музыки метр
[...] принес нам лишь новое порабощение, то еще меньшего
можно ждать от утопической свободы звучания, которую
дарят нам электронные инструменты или иные высокомехани-
зированные источники звука. Многообразие всего звучащего,
пестрота красок, бесконечные возможности оттенков и быстро-
ты соединения звуков между собой — все это очень старые
утопии. От далеких от жизни гармоний космических сфер до
шёнберговских „звукокрасочных" мелодий ведет непрерывная,
нисходящая, все более освобождающаяся от мистического
подтекста и заканчивающаяся простым щекотанием слуха
последовательность. Сегодня эти феерические звучания созда-
ются электронным путем. Они пугающе и чарующе новы. Они
могут все, но не могут лишь того, на что способен простой
человеческий голос: не могут говорить естественно...».
Все эти излюбленные Хиндемитом мотивы с новой
силой прозвучали в его речи 1963 года, произнесенной
в Риме по случаю присуждения ему Бальцановской пре-
мии. Эта речь, как и последнее выступление Хиндемита,
356