Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Глава VIII Жест и секс

* II, 289: слезы Бернара

Клерга о смерти брата;

II, 28: плач обиженной

обвинением в распутстве

женщины; II, 279: слезы

страха в тюрьме; II, 280:

слезы уныния там же.

В более широком плане

обычай «плакальщиц» на

похоронах (см. гл. XIV)

указывает, по-видимому, на

то, что данная цивилизация

была склонна к слезам в

большей, вероятно, степени,

чем сегодняшняя.

Сначала о жестах: не следует ждать от меня исчерпывающей пол-

ноты в сфере, где нет ни детальной информации, ни наработан-

ных подходов к проблеме. Мое досье жестикуляционной актив-

ности Монтайю на более широком фоне арьежской культуры бу-

дет кратко и неполно. Ограничусь, насколько позволяет

документация, обращением к немногим естественным или есте-

ственным с виду жестам. Прочие, очевидно, в большей степени

обусловлены культурой и групповыми стандартами. Некоторые

жесты в неизменном виде дошли до нашего времени и остаются

обиходными: такая устойчивость свидетельствует о долговечнос-

ти поведенческих моделей. Иные же исчезли или видоизменились.

Смех и слезы

Вопроса о смехе и улыбке я уже касался в связи с Пьером Мори.

А посему, обращаясь к уровню простейших эмоций (плач, весе-

лье...), буду делать упор на слезы. В подобающих случаях люди

Монтайю плачут. Возможно даже, что в горе и радости они пус-

кали слезу несколько легче, чем наши современники. (Но мы не

располагаем никакой статистикой по данному вопросу, ни ретро-

спективной, ни современной...) Плачут, разумеется, ожидая или

переживая несчастье. Оплакивают смерть дорогого существа, в

частности ребенка, даже только родившегося *. Будь то мужчина

или женщина, но страх снова сделаться жертвой доноса в инкви-

зицию вызывает бледность, дрожь, слезы (II, 227, 279; III, 357).

А также рыдания — в соответствии с местной иерархией ценно-

стей, отмеченной в среде пастухов — в случаях предательства

дружбы или товарищества, особенно, если оно приправлено уг-

розой угодить под арест инквизиции. Такова, например, реакция

Пьера Мори, когда его дядя Арно Форе и односельчанин Гийом

Бело, опасаясь кары, отказались его принять в Монтайю (оправ-

дываясь нежеланием подводить друзей). Он плачет, поскольку

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу 164

тем самым они попирают священный долг гостеприимства, род-

ства, землячества (II, 174).

Аналогична реакция Гийома Белибаста, более уязвимого, чем

можно было бы вообразить, принимая во внимание его бурную

жизнь,— убийство, любовница, скитания — он отнюдь не ки-

сейная барышня. Святой муж плачет, уязвленный тем, что Жан

Мори (брат Пьера) отказал ему в коленопреклонении, пригро-

зив,— правда, без последствий — выдать инквизиции:

— Еще раз велишь мне преклонить перед тобой коле-

ни,— говорит Жан Гийому,— и я тебя выдам (II, 483).

— После этих слов,— сообщает Жан, продолжая свой рас-

сказ,— еретик с плачем удалился...

И наоборот, некая арьежанка плачет от радости, встретив

земляка-пастуха с вестями о близких:

— Я встретил Бланш Марти в Праде*,— рассказыва-

ет Пьер Мори,— на деревенский площади. Поздоровался и пе-

редал приветы от сестры Раймонды и «сеньора» Белибаста.

Заслышав такие слова, Бланш просветлела и повеселела, она

прослезилась от радости и расцеловала меня.

Такова радость обретения. Что касается радости отмщения,

то она сопровождается активной благодарственной жестикуляци-

ей: обе руки воздеты к небу. Причем этот жест имел иной смысл,

нежели тот, что подразумевается в нашу эпоху, когда приходится

делать «руки вверх». Перегоняя стадо через Бесейт,— расска-

зывает Гийом Мор,— я повстречал на улице Эмерсанду Бе-

фай, которая спросила, что нового в Монтайю. Я сообщил,

что кюре Пьера Клерга забрали за ересь. Услыхав такое, Эмер-

санда воздела руки к небу со словами: «Слава тебе, Госпо-

ди! » Бернар Клерг принимает аналогичную позу, узнав об аресте

обоих доносчиков на брата *. Заслышав, что те двое схвачены,

Бернар Клерг простер руки к небу, пал на колени и произнес:

— Какая радость! Наконец-то эта парочка под за-

пором.

Вежливость и приветствия

Помимо всего прочего, документы Монтайю свидетельствуют, что

некоторые из практикуемых поныне проявлений вежливости име-

ют весьма древнее и, если можно так выразиться, крестьянское

происхождение: у жителей Монтайю и им подобных в порядке

вещей приподнять капюшон и встать, с большим даже автома-

тизмом, чем в нынешние времена, приветствуя приятеля или про-

сто знакомого, независимо от того, более или менее значитель-

* III, 194. Бланш Марти,

бежавшая в Испанию, была

из Жюнака (совр. Арьеж).

Здесь речь идет не об Ай-

онском Праде, а об одно-

именной деревне в районе

Таррагоны.

* II, 189 (Мор); II, 281

(Клерг).

Глава VIII

Жест и секс

165

* I, 371 (Бело); I, 337; III,

101, 135 (Мори); III, 127

(Тавернье). См. также: I,

129; III, 294 (подымание

капюшона). Только перед

епископом или высокими

чинами инквизиции, из

страха или почтения ради, в

качестве приветствия падали

на колени. Уходя, принято

было говорить «прощай»

(III, 284).

* I, 337. См. также: I, 311;

III, 91.

* III, 170. Ла Пальма —

селение в районе Таррагоны.

* I, 191. См. также: II, 279

(толкнуть локтем, призывая

к молчанию). Другие жесты

и привычки: прикрыть

рукой рот, призывая к мол-

чанию и осторожности (III,

272); взглянуть прямо в

лицо (мать дочери, добива-

ясь правды о первых регу-

лах: [I, 248]) и т. д.

ный это человек. Собравшиеся у очага по случаю свадьбы члены

семейства Бело все как один поднимаются, чтобы засвидетель-

ствовать должное уважение Гийому Отье, едва тот спустился по

лестнице из солъе. Пьер Мори, приветствуя прохожих еретиков

как старший в хижине, поднимается и подносит им хлеб с моло-

ком. И наоборот, Прад Тавернье, «совершенный», обладающий

определенным положением, приветствуя простого пастуха Пьера

Мори, встает и снова садится *. При этом среди равных «встава-

ние» было само собой разумеющимся: тот же Пьер Мори с радо-

стным смехом отрывается от скамьи, приветствуя сапожника Арно

Сикра (II, 28). Встал бы он с места, приветствуя входящую жен-

щину? Возможно, но отнюдь не обязательно, особенно принимая

во внимание сильнейший «маскулинизм» монтайонского обще-

ства. В текстах «вставание» в подобных случаях отмечено в свя-

зи с одним «совершенным», который поднимается, избегая жен-

щины, боясь скверны, да еще в связи с двумя малыми, торопли-

во отшатнувшимися, лишь бы не коснуться грудей одной

крестьянки из нашей деревни \ Здешние горцы далеки от доб-

рой старой французской галантности, которой еще предстояло ро-

диться. Они далеки и от обыкновенной «любезности» (в том, по

крайней мере, смысле, который придаем этому слову мы, ибо про-

столюдины графства Фуа имели собственные, весьма специфи-

ческие взгляды на то, какой должна быть любезность на монтай-

онский манер).

И еще о вежливости: люди Монтайю не имели обыкновения

в виде приветствия встряхивать и пожимать друг другу руки, как

это делаем мы. После более или менее долгой разлуки они обо-

значали восстановление контакта, просто берясь за руки. По до-

роге на летнее пастбище, поднимаясь с баранами на пере-

вал,— рассказывает Пьер Мори,— возле Ла Пальмы я встре-

тил еретика Раймона из Тулузы в сопровождении женщины.

Он как раз молился за камнем между двух дорог, как это

принято у еретиков. Завидев меня, подозвал к себе. Я тот-

час подошел и признал его, взяв, по общему обычаю, за руку К

Текст Пьера Мори ясно показывает, что взять кого-либо за руку,

как бы опознавая, является всеобщим обычаем, принадлежащим

к числу тех, которые специфически отличаются от обычаев ере-

тических, связанных как с молитвой, так и с манерой здоровать-

ся, принятой между катарами.

Значит, за руки берутся, чтобы «признать» друг друга. Кроме

того, в повседневной жизни кумушки доверительно сплетают руки,

чтобы пожатием можно было предупредить товарку о подвохах,

таящихся в пересудах третьей собеседницы

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

166

Истребление вшей и жесты гигиены

* I, 227; II, 225. О манере

искаться как выражении

расположения и привязанно-

сти среди обезьян см.:

Morin Е. Le Paradise perdu.

P., 1973. О приобретении

бритвы, выливавшемся в

целое предприятие, пуска-

лись в которое, по-видимо-

му, прежде всего благород-

ные, см.: II, 207.

От жестов общения и вежливости перейдем к вопросам чистоты

и гигиены, которые тоже имеют вполне общественное значение.

В Монтайю почти не бреются, умываются лишь слегка, не купа-

ются и не принимают ванн. Зато много ищутся, давить друг у

друга вшей было знаком доброй дружбы, замешанной на ереси

или чисто мирской, приятельской. Пьер Клерг побуждает искать

у себя вшей своих любовниц, Беатрису де Планиссоль и Раймонду

Гийу. Действие происходит в постели, у очага, у окна, а то и на

верстаке сапожника*. Попутно кюре использует случай, чтобы

преподать своим милым поучительный урок, на свой лад излагая

начала катарства и донжуанства. Раймонда Гийу, привлеченная

domus Клергов для борьбы со вшами, демонстрирует свои талан-

ты и на сыне, и на его матери. Она выискивает насекомых не толь-

ко у кюре Клерга, но и у жены старого Понса Клерга на виду у

всех на пороге осталя. Не прекращая давить паразитов, она пе-

ресказывает пациентке свежие деревенские сплетни (II, 223).

Составляя деревенскую верхушку, Клерги не стеснялись исполь-

зовать ту или иную сговорчивую женщину, обладающую пальца-

ми подходящей сноровки, для истребления заедавшей их фауны.

Бернар Клерг безо всякой задней мысли прибегал к услугам ста-

рой Гийеметты «Белоты». Среди бела дня в дверном проеме бла-

готворительница Гийеметта выискивает вшей в голове Бернара,

попутно уговаривая его оделить хлебом «совершенных». Будучи

безумно влюблен в Раймонду, дочь Гийеметты, Бернар, разуме-

ется, спешит исполнить пожелания своего дезинсектора (II, 276).

В конечном счете, без того чтобы поискаться, не обходятся и «са-

лонные» беседы по-монтайонски. С этой целью устраиваются на

солнышке, на плоских крышах невысоких, смежных или стоящих

напротив друг друга, похожих как две капли воды домов. В те

времена, когда еретики заправляли в Монтайю,— рассказы-

вает Вюиссана Тестаньер,— Гийметта «Венета» и Алазайса

Рив устроились со своими дочками Алазайсой Бене и Рай-

мондой Рив поискаться на солнышке, все четверо на крышах

своих домов. Проходя мимо, я слышала, о чем они говорили.

Гийеметта «Бенета» спрашивает Алазайсу:

— Как только можно вытерпеть такие муки, когда сжи-

гают на костре?

На что Алазайса ответила:

— Святая простота! Да пойми ты, всю муку прини-

мает на себя Господь (I, 462—463).

Отметим, что роль ищущего вшей всегда исполняется жен-

щиной, причем не обязательно служанкой с низким статусом (Бе-

атриса де Планиссоль, персона благородная, отнюдь не стесняет-

ся заниматься этим на голове душки-пастыря.)

Глава VIII Жест и секс

167

* Как известно, в наше

время вошь будет официально

реабилитирована культурой

хиппи '. Но вошь была

не единственной напастью

1300—1320 гг.: людей той

эпохи вообще одолевали

насекомые в несравнимой с

нашими временами степени;

про обилие мух летом см.: II,

422, а также II, 53.

* Манера искаться (а также

тот факт, что люди Монтайю,

подобно большинству своих

современников, спят вповалку

на одной постели, пьют из

одной чашки, едят из одной

миски ит. д.) ставит нас перед

очевидностью: люди Монтайю

причастны культуре промис-

куитета

(ныне в известной

степени исчезнувшей). Культу-

ра эта описана в капитальном

труде Норберта Элиаса (см.

библиографию). У этой культу-

ры свойственные ей, отличные

от наших, но весьма строгие

правила приличия. Например,

питье из одной чашки ставит

неизбежный вопрос о статус-

ной последовательности: «Кто

будет пить первым?» (см.: II,

24 — характерный в этом

смысле текст о Белибасте и его

ватаге).

* См. также: I, 67 («нечис-

тые руки и оскверненный

рот»); I, 417 (умывание лица

совершенными и благородны-

ми); III, 151 (благословляю-

щий рот).

I, 314: омовение лица

покойника (речь идет о

старинной местной традиции:

с первой половины XIII в.,

готовясь взойти на костер,

еретичка снимала с лица

макияж и умывалась, «дабы

не предстать перед Господом

раскрашенной» [I, 220—

221]). О поднесении воды

для рук см.: III, 396. Умыва-

ние рук может быть «ритуа-

лизировано» и вне религиоз-

ной практики: крестьянка

подает воду и полотенце

гостю, которому желает

выказать почтение (I, 325).

Искание вшей укрепляет или намечает семейные узы и не-

жные связи, оно предполагает отношения родства и даже близо-

сти, хотя бы и незаконной. Любовница ищет у любовника, равно

как и у его матери. Будущая теща ищет у нареченного зятя. Дочь

избавляет от вшей мать.

Сегодня трудно вообразить, сколь эмоциональную роль иг-

рала в человеческих отношениях эта утраченная нами, паразити-

ческая фауна *. Отметим одно: искание было всеобщим, абсолют-

но неизбежным и женским занятием

. Зато омовения были сверх

всякой меры торопливы, если вообще были. Водные потоки пре-

одолевались в трепете, что вброд, что на лодке или плоту. Тонули

часто. Обыкновение поплавать, искупаться отсутствовало. Слу-

чалось пошататься подле бань в Акс-ле-Терме, но только ради

того, чтобы сбыть баранов или отдать должное проституткам

Да и термы тамошние, к тому же примитивные, были зарезерви-

рованы прежде всего для прокаженных и шелудивых.

Умывание как таковое, если исходить из того, что нам из-

вестно, признавалось в среде «совершенных» или псевдосо-

вершенных: они рассматривали его как способ восстановления

ритуальной чистоты. Коснувшись мяса, Гийом Белибаст

трижды моет руки, прежде чем есть или пить. (II, 31; I,

325). Таким образом, главная забота Белибаста не о чистоте од-

них только рук, но о чистоте лица и особенно рта как органа

благословляющего и одновременно вводящего в тело осквер-

няющую пищу*. Вот ментальная особенность, в значительной

степени объясняющая поразительную внешнюю неухоженность

людей Монтайю. Надо поддерживать не столько внешнюю,

сколько внутреннюю чистоту тела, не столько кожных покровов,

сколько утробы. Так уж ли это абсурдно? Еще в XVIII веке мно-

жество людей будут убеждены, что издавать густой запах плохо

мытого тела является, в конце концов, признаком мужества (по

крайней мере, в соответствии с понятием, для представителей

сильного пола).

Умывание в Монтайю, когда до него доходит дело, не затра-

гивает анальных и генитальных зон, ограничившись теми частя-

ми тела, которые благословляют, берут и поглощают пищу: рука-

ми, лицом, ртом. Подать воды для рук — знак вежливости и

благожелательности. Что ладно живым, хорошо и мертвым.

В Монтайю,— говорит Алазайса Азема %— тела покойников

не обмывают, им просто окропляют водой лицо. После одно-

кратного совершения сего очистительного действа на лицо покой-

ного, по-видимому, опускают ткань (во избежание снова возмож-

ного осквернения?). Стоит ли уточнять, возвращаясь к омовению

живых, что тонкое полотно для осушения лица используют толь-

ко «совершенные». Vulgum pecus

Монтайю пользуется, в луч-

шем случае, грубой холстиной (I, 416—417).

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

168

И еще о гигиене: у людей Монтайю и вообще арьежских или

одских земель перед сном принято раздеваться. Пример: Жанна

Бефай, крепко ругая Белибаста, бегущего в одно прекрасное утро

из ее постели, высказывает пожелание: Чтоб тебе огонь кост-

ра полыхнул сквозь ребра! Ни более, ни менее! (III, 175). От

таких слов мегеры охваченный ужасом святой муж убегает в поля

дальше двух лье, наг и бос, оставив одежду в постели, где

провел ночь. Стало быть, ложась спать, Белибаст потрудился

раздеться: снял и рубаху, и короткие «бре»

, или «набедрен-

ники» (II, 33).

Между тем, находясь в пути и вынужденный делить на по-

стоялом дворе постель с сожительницей, Белибаст спал не разде-

ваясь. Потому, видимо, что избегал касаться наготы Раймонды:

тем самым он вернее обманывал своих адептов насчет фиктивно-

го брака. У простых крестьян и ремесленников не было подоб-

ных соображений и лицемерных уловок. Можно предположить,

что чаще всего они спали обнаженными. Арно Сикр прямо сооб-

щает, как однажды ночью в Сан Матео ему довелось делить по-

стель с Белибастом. Святой муж, учитывая присутствие донос-

чика, снял только рубаху, но не кальсоны. Подобное замечание

позволяет предположить, что сам-то Арно оказался менее осто-

рожным: значит, он разделся полностью (II, 31, 33).

На ночь монтайонцы снимали белье. Время от времени им

случалось его менять!

Несмотря на большое расстояние, Пьер Мори просит брата

Арно принести ему на пастбище сменную рубашку: переодетому

таким образом доброму пастырю событие показалось достаточно

значимым, чтобы отметить его в своих показаниях (III, 34, 181).

Одежду не только меняли, но и чистили, хотя невозможно что-

либо сказать относительно периодичности подобных случаев:

Раймонда Арсан, служанка Бело, отстирывает одежду того или

иного разборчивого «совершенного», возможно, вместе с веща-

ми своих хозяев *.

* I, 376. Одежда, несом-

ненно, считалась ценностью:

Жан Мори совершает не

один дневной переход по

горам, чтобы доставить

Белибасту (значит, тот не

брезгует одевать ношеное)

латаную одежду умершего

друга (III, 172). См. также:

II, 61.

Жест непристойный и жест сакральный

Оставим правила гигиены и учтивости. Регистр зафиксировал

среди крестьян Арьежи, и в частности Монтайю 1300—1320 го-

дов некоторые обиходные непристойные, издевательские или сак-

ральные жесты. Этим жестам предопределено было сохранять-

ся, переходя из века в век. Начнем с сакрального: пастухи Пьер

Мори и Гийом Мор, несмотря на свои еретические воззрения, ре-

гулярно осеняют крестом пищу перед трапезой. (Так и в XX веке

поступает множество французских крестьян, кончиком ножа «рас-

Глава VIII Жест и секс 169

писывая» каравай, прежде чем приступить к еде.) Жест перекре-

щивания хлеба, практикуемый в Монтайю, не является между тем

общепринятым: Бернар Клерг, деревенский байль, явный еретик,

отказывается осенять крестом «съестное». Аналогичный отказ

характерен, разумеется, и для Гийома Белибаста, считающего себя

совершенным: он отвергает принятые у христиан перед трапезой

жесты, столь обычные у других крестьян. Однако движение рук,

освящающее пищу перед употреблением, настолько важно среди

простых крестьян и пастухов, что Белибаст, как добрый катар,

практикует круговой жест над хлебом своего стола вместо тради-

ционного знака креста*.

Кроме того, крестятся перед тем, как лечь в постель. Надо

быть неверующим или скорее еретиком, как Бернар Клерг, что-

бы отказываться, за исключением случаев необходимости, от этого

простого жеста (II, 283).

Далее в категории издевательских жестов отметим мимохо-

дом жест вольнодумца-каменотеса Арно из Савиньяна: чтобы по-

смеяться над мудрствованиями одного из апокалиптических про-

рочеств, произнесенных на Тарасконском мосту, Арно так, как это

делаем мы и сегодня, издевательски согнул свою руку в лок-

те

, что обернулось для него, наряду с другими мотивами, обви-

нением в ереси.

Непристойный жест тоже прошел сквозь века. Он состоит в

шлепке одной рукой о другую (или рукой об кулак), что симво-

лизирует половой акт. Вот этот жест в контексте беседы между

двумя крестьянами из Тиньяка (верховья долины Арьежи). Сцену

описал Раймон Сеги, один из участников эпизода:

— Ведомо ли тебе, как был зачат Господь? — спросил

я Раймона Делера из Тиньяка.

— Господа зачали в блуде и мерзости [foutant et

merdant],— ответил Раймон, сопроводив свои слова шлеп-

ком одной руки об другую.

— Неладное говоришь,— возразил я.— Убить тебя мало

за такие штуки (II, 120).

От эмоции до любви

Подоплекой жестов, слез, улыбок, иронических или непристой-

ных телодвижений является эмоция. Приступая к проблемам

эмоциональным, поговорим, в частности, о жизни любовной, сек-

суальной и, в связи с этим, супружеской. Регистры из Памье не

скупятся на подобные сведения.

* II, 181 (Мори и Мор); II, У

нас

же

был случай коснуться этого обиняком, освещая тему

283 (Б. Клерг); II, 181 хижины, domus, общины. Источник дал нам возможность попутно

11*28^13

Клерг)-I 161 обозначить — так сказать, географически — различные «этажи»

(Савиньян). сексуальной, эмоциональной и супружеской жизни. Для пасту-

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

170

Проститутка.

Фрагмент средневекового

эскиза шахматной фигуры

хов характерны безбрачие и «случайные связи». Только по слу-

чаю они могут на пастбищах и в селениях завести подружку, иногда

почитаемую за шлюху. С другой стороны, когда мы обращаемся

к деревне как таковой, например к Монтайю как сообществу зем-

ледельцев, жизнь парами, иногда нарушаемая сексуальными пре-

грешениями, оказывается, естественно, сложной. Она демонст-

рирует, как и следует, все вариации брака и сожительства: вели-

кие, квазитрубадурские страсти; супружеские союзы, основанные

на любви или без оной; связи скуки ради, по привычке, по коры-

сти, по сердечной склонности. И только в городе отроки из хоро-

ших семей, прибывшие из своих деревень для учебы «в школах»,

рискуют, оказавшись вне domus, быть втянутыми в гомосексу-

альные связи, которые могли существовать в те времена. Связи

эти были скорее городскими, чем сельскими, скорее между кли-

риками, чем мирянами. Вопреки Вергилию, они составляли ско-

рее часть более изощренной городской жизни, чем грубого пас-

тушьего быта

. Именно по этому поводу, относительно внеде-

ревенской гомосексуальности, регистр Жака Фурнье снова

поднимается до создания психологической биографии. Он выхо-

дит за рамки сухих заметок и выливается в истинное изучение лич-

ности. В данном случае это позволяет составить досье на одного

гомосексуалиста. Я смогу в этом специфическом вопросе выйти

за рамки упомянутой деревни: деревня может быть понята толь-

ко через сопоставление с городом, который господствует над ней;

любовь Монтайю может быть описана только в сравнении с лю-

бовью Памье, варианты которой гораздо более разнообразны.

В сравнении с относительной сельской невинностью, Памье —

это уже Город, великий Вавилон. Это уже Содом, если не Гоморра.

* 111,39,49.

* У нас еще будет случай

поговорить о роли нищен-

ствующих братьев, братьев-

проповедников

и т. п. в

городской цивилизации

низовых земель, подобных

Памье.

Гомосексуалист

Арно де Верниоль, уроженец Памье, причетник и беглый фран-

цисканец, в детстве был посвящен в «гомофилию» более старшим

товарищем, соучеником и будущим священником*. Мне было

тогда десять—двенадцать лет. Это было около двадцати

лет назад. Отец отправил меня изучать грамматику к метру

Понсу де Массабюкю, школьному наставнику, который впос-

ледствии стал одним из братьев-проповедников

. Я делил

комнату с этим метром Понсом и другими учениками, Пье-

ром де лИслем (из Монтегю), Бернаром Балесса (из Па-

мье ) и Арно Ориолем, сыном шевалье Пьера Ориоля. Этот

Арно был из Ла Бастид-де-Серу. Он уже брил бороду, а теперь

священствует. Еще там был мой брат Бернар де Верниоль

и другие ученики, имена которых я забыл.

В общей комнате наставника и учеников я не меньше

шести недель спал в одной постели с Арно Ориолем... На

Глава VIII Жест и секс 171

* III, 31. По этому тексту

можно отметить, что пресле-

дования прокаженных,

масштабные в те времена

(II, 135 — 147), проводились

не только во исполнание

решений, принятых властью

и верхами. Они происходи-

ли в контексте сексуальных

страхов, свойственных

народному сознанию.

четвертую или пятую из проведенных вместе ночей Арно,

полагая, что я уснул, принялся меня обнимать, шарить между

ног и елозить там, как если бы я был женщиной. И таким

образом он продолжал грешить каждую ночь. Я был еще совсем

ребенком и мне такое не нравилось. Но от стыда я не осме-

лился никому признаться во грехе...

Позднее школа метра Понса де Массабюкю переехала. Арно

де Верниоль приобрел других компаньонов по постели, в том числе

самого наставника. Экономя на приобретении кроватей, тот спал

сразу с двумя учениками. Никто более не пытался покуситься на

добродетель юного Верниоля, но «зло» совершилось. Постель-

ный промискуитет пробудил в школяре из Памье латентную

склонность. Жертва детской попытки совращения была обречена

стать гомосексуалистом.

В большом городе Тулузе, где Арно де Верниоль какое-то

время продолжает обучение, эта ориентация становится оконча-

тельной — следствие случайного инцидента, который наш шко-

ляр, вероятно, преувеличил и истолковал неправильно. В те вре-

мена,— рассказывает Арно,— когда прокаженных сжигали, я

жил в Тулузе и однажды «имел дело» с проституткой. После

того как грех совершился, у меня начало вспухать лицо. Ис-

пугавшись, я совсем было уверился, что заболел проказой,

и тогда поклялся, что впредь не лягу ни с одной женщиной.

Храня верность клятве, я стал соблазнять мальчиков*.

Реальные причины того, что у Арно де Верниоля распухло

лицо после экскурсии к шлюхе из Розового Города неизвестны:

это мог быть отек Квинке

или аллергическая реакция иного типа.

Подобное могла вызвать цветочная пыльца, оказавшаяся в ком-

нате проститутки, или незамеченный укус крупного насекомого —

пчелы, паука, скорпиона... Гипотезу об инфекции (стрептокок-

ковой?) тоже нельзя отбрасывать полностью. Одно несомнен-

но — проказу Арно не подцепил. Но страх перед этой болезнью

совпал с периодом массовой истерической травли прокаженных

аффектированной сексуальными страхами. Страх произвел на пси-

хику молодого человека эффект, аналогичный тому, который много

позже породит в некоторых кругах страх перед венерическими за-

болеваниями, передающимися через проституток.

После этих двух травм Арно отвернулся от женщин. Актив-

ный, но таящийся педераст, он имеет несомненный мужской ус-

пех. Он совращает подростков и мальчиков от 16 до 18 лет, на-

пример (III, 49) Гийома Роза, сына Пьера Роза из Рибуисса

(совр. Од), и Гийома Бернара из Годье (совр. Арьеж). Эти шко-

ляры, в большей или меньшей степени наивные, стали добычей

бывшего школяра, совращенного в свое время в такой же школе:

самовоспроизводство культуры. Гийом Роз и Гийом Бернар были

уроженцами деревни, но проживающими в городе. Время от вре-

Часть вторая Археология Монтайю:

от жеста к мифу

172

мени Арно без особых церемоний опрокидывал одно из своих за-

воеваний на кучу навоза. Иной раз ухаживал более церемонно:

завлекал юную «жертву» в какой-нибудь деревенский домик по-

среди виноградников. Там он тешился добычей, вырывая более

или менее пылкое согласие у своих жертв. Арно угрожал ножом,

он вывернул мне руку, хотя я лягался, он силой утащил меня,

бросил наземь и сдавил в слюнявых объятьях, изливая семя

прямо между ног,— рассказывает Гийом Роз (III, 19). Но Арно

де Верниоль отказывается признать, что подобная сцена насилия

между ним и молодым человеком имела место. У нас все было

по обоюдному согласию,— заявляет он по поводу этого эпизода

(III, 43). Вполне естественно, что при совершении акта содомии

Арно изощряется в различных позах: как с женщиной, сзади и т. д.

(III, 31). Порой в деревенском домике или беседке, которые дали

им приют, любовники наряжаются в хитоны, резвятся и танцу-

ют, прежде чем совершить содомский грех. А то и раздеваются

донага (III, 40—42, 44). По завершении телесных игрищ и забав

Арно и его случайный дружок клянутся на Евангелии, на кален-

даре (III, 40) или на Библии из монастырской трапезной никог-

да никому не передавать о том, что произошло между ними. Для

сохранения тайны студент дарит соблазненным мелкие подарки:

ножик и т. п. Такого свойства занятия заполняют досуг сего мужа:

он забавляется только по праздникам. Среди сговорчивых под-

ростков, монахов и нищенствующих братьев, которые образуют

социальное окружение Арно, праздникам сопутствует усиление

тяги к мастурбации (III, 43). Арно де Верниоль, если такое мож-

но допустить, отнюдь не имел отчетливого сознания преступного

характера содомии с точки зрения Римской церкви

. Я сказал

Гийому Розу, и вполне искренне,— заявляет он,— что содом-

ский грех и блуд или умышленная мастурбация по тяжести

равны друг другу. Более того, по простоте сердца я полагал,

что содомия и обычный блуд относятся к числу смертных

грехов, но много менее тяжких, чем лишение девственности,

прелюбодеяние или кровосмесительная связь (III, 42, 49). Арно

допускает такое сомнение, ссылаясь на церковную культуру, на

ее догматическую и дисциплинарную практику. Мне было ведо-

мо,— добавляет он,— что содомский грех может отпустить

только епископ или доверенное лицо епископа (III, 43). .

Социальные группы, в которых практикуется содомия, на-

званные в регистре из Памье, составляют среду довольно благо-

воспитанную, городскую, однако не лишенную деревенских кор-

ней и связей: в этом «ансамбле» есть даже одна персона, прожи-

вающая исключительно в деревне. Но это отнюдь не простой

мужлан: он принадлежит к категории людей с налетом культуры,

из которой выходят гомосексуалисты этой эпохи. Он — экюйе

обитающий в районе Мирпуа. Сей благородный сельский экюйе