Лахманн Р. Дискурсы фантастического

Подождите немного. Документ загружается.

Научное приложение. Вьш.

LXXDC

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

RENATE LACHMANN

ERZÄHLTE PHÄNTASTIK

РЕНАТЕ ЛАХМАНН

ДИСКУРСЫ

ФАНТАСТИЧЕСКОГО

Москва

Новое литературное обозрение

2009

УДК

821.09

ББК

83.3(0)

Л29

НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Научное приложение. Вып. LXXDC

Лахманн Р.

29 Дискурсы фантастического.

Перевод

немецкого.

— М:

Новое

литературное обозрение,

2009.

— 384 с: ил.

Книга

известной немецкой славистки, профессора Констан-

цского университета Ренате Лахманн посвящена детализации

литературных представлений о фантастическом в западноевро-

пейской

и русской культуре. Читателю предлагаются новатор-

ские

интерпретации произведений

Э.Т.А.

Гофмана и A.C. Пуш-

кина,

В.Ф. Одоевского и Э. По, Н.В. Гоголя и И.С. Тургенева,

Н.

Готорна и И.А. Гончарова, Х.Л. Борхеса и В. Набокова,

Ф.М.

Достоевского и Бруно Шульца, М.А. Булгакова и Гербер-

та Уэллса, сочинений Сарбиевского и Грасиана, Коменского и

Тезауро, а также старинных и новейших теорий литературной

фантастики,

обнаруживающие превратности творческого вооб-

ражения и закономерности его литературного воплощения —

безграничность фантазии и ограниченность риторики, обрати-

мость вымысла и памяти, порядка и парадокса, действитель-

ности и утопии.

УДК

821.09

ББК

83.3(0)

ISBN 978-5-86793-740-9

Verlag

Frankfurt

Main

2002

немецкого,

2009

«Новое литературное обозрение»,

2009

ВВЕДЕНИЕ

Какую роль играет литература в общем пространстве

культуры?

Вступает ли она в контакт с прошлым, с тем, что в данной

культу-

ре утратило свою актуальность или было намеренно вычеркнуто из

памяти,

прогнозирует ли она дальнейшее развитие культуры, уча-

ствует

ли в создании ее ключевых образов? На эти вопросы, заост-

ряя

внимание на культурологическом и антропологическом аспекте

проблематики,

литературная фантастика отвечает неожиданными,

спекулятивными проектами. Антропологическое кредо фантасти-

ки

выражается в образах, полных эксцентрики и склонных к ано-

малии.

Трансформации, мутации, изменения, происходящие вне-

запно

или протяженные во времени, — эти излюбленные приемы

литературной фантастики указывают на нестабильность, непосто-

янство

человеческой души и тела, а в экстремальных случаях и вов-

се переворачивают личностную идентичность с ног на голову. Ка-

жется, что физические и психические, приходящие извне или

совершающиеся изнутри метаморфозы являются следствием посту-

лируемой литературной фантастикой концепции человека

. Пре-

вращения

живого в мертвое, а мертвого в живое, одушевленного в

неодушевленное, происходящие под воздействием колдовства, по

воле богов или в силу внутреннего импульса, представляют собой

намеренно

скандальные нарушения границ обыденной логики.

Подобные

метаморфозы фантастический текст представляет как

потрясение

основ существующего порядка, как инверсию актуаль-

ных представлений о природе человека.

В литературной инсценировке метаморфических процессов

сливаются воедино компоненты различных литературных тради-

ций:

от апокрифов о сотворении мира и алхимических трактатов до

проектов создания человека-автомата. Определенную роль, кроме

того, играет современное каждой эпохе полуофициальное знание

области медицины и психологии и, особенно, курсирующие в об-

ществе

слухи

о каких-либо экспериментах на человеке или живот-

мифопоэтике

метаморфозы см.: Harzer F.

Erzählte

Verwandlung.

Eine

Poetik

epischer

Metamorphosen

(Ovid—Kafka—Ransmayr).

Tübingen,

2000.

Введение

ном,

которые

влекут

за собой физиологические или психические

изменения

и скандальным образом нарушают видовые границы.

Именно

те тексты литературной фантастики, центральной темой

которых является метаморфоза, разрабатывают представления о

человеке, ставящие под сомнение принятые антропологические

воззрения,

и провозглашают рационалистической иллюзией идеал

предсказуемого, а значит, и поддающегося описанию человека. Как

раз в превращении, в динамической метаморфозе фантастический

текст показывает эксцентрический потенциал своего протагонис-

та, его лиминальный, пороговый характер, его сущность, усколь-

зающую от точного описания.

Неопределяемости, «неизмеримости» человека, постулируемой

многими

текстами фантастического дискурса, можно противопо-

ставить

другую

тенденцию литературной фантастики, представля-

ющую

человека как объект научных манипуляций. В рамках этого

направления

человек перестает быть тайной, не поддающейся раз-

гадке, более того, он предстает как бы лежащим на ладони, доступ-

ным

любому вторжению, так как его

«схема»,

его

«грамматика»

известна и может быть перестроена или переписана. Но кто

владеет

этой

схемой? Тоже человек, но человек

посвященный,

который как

знаток

и ученый превращает

Другого

в объект эксперимента и по-

знания,

становясь при этом новым творцом и переделывая мир.

тогда

Другой,

утратив

свою субъективность, превращается в alter

ego своего исследователя, становится тайной для самого себя, но не

для экспериментатора, вторгающегося в пределы его личности,

захватывающего при помощи исключительного знания власть над

ним

и превращающего свою

жертву

невежду,

которому недоступ-

на

азбука собственного

тела.

Такое превращение фантастический

текст представляет калечащим

душу

и тело вмешательством извне,

вмешательством существа, владеющего опасным знанием, пользу-

ющегося загадочными аппаратами, скальпелями и тинктурами.

В нем воплощается в дьяволических тонах вечно недоступное Дру-

гое. Его прикладные знания о человеческой грамматике пред-

ставляются как агрессия, как проникновение в святая святых

человеческой души и

тела.

Эта концепция поворачивает когнитив-

но-терапевтический аспект нового просветительского знания о

человеке его обратной пугающей стороной.

Утверждение непознаваемости человека или представление о

нем

как о существе, которое можно описать и измерить, вера в его

независимость или пессимистический опыт его манипулируемо-

сти — все это темы литературной фантастики и одновременно ва-

рианты

просветительской традиции. Неописываемость человека —

следствие его универсализации в фантастическом дискурсе, кото-

рый

представляет его аномальным, чрезвычайным существом. Его

Введение

незаурядность не может быть описана в категориях заурядного. Но

утверждение

«измеряемое™»

человека — тоже следствие нового

просветительского

знания.

В обоих случаях фантастическая лите-

ратура использует топос универсализации человеческой аномалии.

Так

фантастика проповедует антропологию. Но в отличие от не-

фантастической

литературы, играющей роль «протоантропологии»,

собирающей в литературных образах обрывки философского, ре-

лигиозного,

педагогического, медицинского

знания,

литературная

фантастика

выходит за границы антропологических будней и пред-

лагает себя в качестве мета- или даже антиантропологии. Человек

фантастическом дискурсе утрачивает свою человечность, стано-

вится

то субъектом, то объектом альтернативной антропологии,

которая

превращает его в мечтателя, сомнамбулу, сумасшедшего

или

монстра.

Кроме

антропологических концепций важную роль в инсцени-

ровке иной реальности играют представления культурологическо-

го характера, предлагающие в качестве альтернативы действующей

культуре

варианты пограничного, забытого, чужого. Чужим стано-

вится

оборотная сторона культуры, отвергнутое, оболганное, зап-

ретное,

но желанное. Кажется, только литературная фантастика

еще имеет интерес к

«чужому»

в обоих его значениях, возвращает

пространство культуры то, что когда-то было культурой отверг-

нуто. Оппозиция

«чужое

—свое»

определяет отношения культуры

тому, что с ее точки зрения культурой не является. От этой оп-

позиции

зависит решение, какой компонент знания

будет

интегри-

рован

культуру,

а какой исключен.

«Чужое»

угрожает

«своему»,

но в то же время, моделируя иную

реальность, оно предлагает заманчивую альтернативу известному.

Приписывание

элементов

«чужого»,

забытого

«своего»

другим, дей-

ствительно чужим культурам или, наоборот, использование моти-

вов чужой культуры в качестве замещения для вытесненных или

забытых элементов своей культуры — вот приемы, которые утвер-

ждают

фантастическую литературу как концептуальную величину,

конкурирующую с актуальными антропологическими и культуро-

логическими концепциями и разъясняющую их роль в данной

культуре.

Контакт

«чужим»,

с другой стороной собственной культуры,

представляется как вступление в пределы хаоса и беспорядка, при

этом

исходной точкой «путешествия» всегда служит

«своя»

культу-

ра. Фантастика в этом

случае

становится мерой существующих в

данной

культуре

ограничений. Ирреальность, излюбленный модус

фантастического текста, испытывает категорию реального на проч-

ность.

Если то, что полагается реальным, может быть интерпрети-

ровано

как присутствие, презенция существующей культуры и как

Введение

репрезентация аксиологической модели, контролирующей

меха-

низм

этой

культуры,

то введение в игру категорий

«чужого»,

«вы-

тесненного» выводит соотношение презенции и репрезентации из

равновесия. Фантастическое представляется не только как ерети-

ческая версия одного или одного из многих определений реально-

сти, но и как самостоятельный вариант фикционального. Фантас-

тика не подчиняется привычным нормам, лежащим в основе того

фикционального

дискурса, который принят в

культуре.

Фантастика

выходит

за рамки миметической грамматики, деформирует время

пространство — так возникает фантастический хронотоп — и

нарушает причинно-следственные отношения. Она пренебрегает

или

вовсе отказывается от фундаментальных категорий эстетичес-

кого,

таких как соразмерность или пропорциональность. Анти-

или,

иначе, криптограмматика фантастического позволяет себе

семиотические эксцессы, гипертрофию, экстравагантность. Она

продолжает традицию орнаментальности, арабески и гротеска, или,

более того, она впервые открывает эту традицию.

Фантастический

сюжет

отличается фрагментарностью и зача-

стую

строится по модели риторического климакса. Для этой моде-

ли характерен интерес к чрезвычайным событиям и действиям,

мотивам чудесного, загадочного, приключенческого, темам убий-

ства, инцеста, исступления, восстания из мертвых. Протагонисты

фантастических повествований постоянно находятся в эксцентри-

ческом состоянии

духа,

их одолевают галлюцинации,

страх,

бред,

ночные кошмары или фатальное любопытство. Они обречены вы-

носить посещения монстров, сумасшедших, привидений и ожив-

ших покойников, им открываются ужасные семейные тайны. Ге-

рои фантастической литературы

зачастую

имеют

дело

с потаенным

знанием,

алхимией, с эзотерическими учениями, в которых

сохра-

няются элементы герметической, гностической или каббалистичес-

кой

традиции. Они сталкиваются с неведомыми нехристианскими

ритуалами, в тайный смысл которых они не

всегда

бывают по-

священы.

Вопреки отказу от правил фикциональной репрезентации и

попыткам разрушить устоявшийся порядок вещей, фантастическое

как

пространство невозможного, контрарационального и ирреаль-

ного не может существовать без мира реальности, без возможного

рационального. Но фантастическому дискурсу

удается

превратить

этот свой недостаток, свою паразитическую зависимость от реаль-

ности в преимущество и использовать его против мира реальности.

В альтернативных, квазифакультативных формах бытия, которые

фантастика сама и изобретает, она опасно обнажает бессознатель-

ное

культуры.