Лахманн Р. Дискурсы фантастического

Подождите немного. Документ загружается.

Введение

поставлена фантастичность, которая продуцируется, сознательно

или

бессознательно, органами

чувств

и связана со снами, галлю-

цинациями

видениями

, навязчивыми состояниями и первер-

сией

Не

вдаваясь в дискуссию о жанровой проблематике, можно все

же различать в соответствии с семантическими доминантами тек-

ста авантюрно-фантастический жанр, жанр готического романа,

мениппейно-карнавальный,

научно-фантастический и характер-

ный

для неофантастики паралогический («церебральный», по клас-

сификации

Фишера) тип фантастического текста

. Этот список не

претендует на полноту, можно было бы предложить и

другие

кри-

терии различения — например, аллегоричность или абсурдность,

присутствующие преимущественно в текстах, стоящих на перифе-

рии

классической фантастической традиции. Так, например, в

«Утопии»

Томаса Мора и «Лабиринте мира и рае

сердца»

Яна Амо-

са Коменского аллегорически представляется фантастичный дру-

гой мир или другой взгляд на мир.

Абсурд

характерен для той час-

ти литературы авангарда, для которой центральным моментом ста-

новится

гротескная семантика в традиции Гоголя или нонсенс как

наследие беспрецедентных логических экспериментов Льюиса

Кэрролла.

В этом контексте следовало бы также упомянуть авто-

ров так называемого второго петербургского авангарда: Даниила

Хармса, Александра Введенского и

других.

Чисто

жанровое определение фантастической литературы упус-

кает из виду существование гибридных форм. Так, многие тексты,

На смену несчастным жертвам больной фантазии, всякого рода сомнам-

булам, горячечным больным

мечтателям

некоторых текстах приходят

ге-

рои иного типа: преступники-психопаты. Они меняют залог повествования

из

безвинно-пассивного

активно-преступный.

мистической литературе видение как откровение имеет совершенно

иное

значение.

Но и в

фантастической литературе видение зачастую тракту-

ется как среднее звено

между

субъективными

объективными ощущениями

персонажей.

Перверсивность, как

логофантазм, строится

по

принципу перевора-

чивания.

Но если

случае

перверсивной фантастичностью

мы

имеем дело

извращением моральных представлений,

то

логофантазмы выворачивают

наизнанку

законы логики. Место сверхъестественного заступает противоес-

тественное.

Существует целый ряд убедительных попыток дифференциации жанров

фантастической литературы. См.:

Jehmlich

Phantastik-Science Fiction-Utopie.

Begriffsgeschichte

und

Begriffsabgrenzung

Thomsen Chr., Fischer J.M. (Hg.).

Phantastik

in der

Literatur und Kunst. Darmstadt,

1985. S.

11—33;

Fischer

J.M.

Science Fiktion— Phantastik— Fantasy.

Ein

Vorschlag

ihrer

Abgrenzung

Literatur

zwischen

Traum und

Wirklichkeit...

9—25.

Введение

ориентирующиеся на традицию тайного

знания,

а также тексты-

утопии содержат элементы научной фантастики (Уэллс, Одоевс-

кий),

в одном и том же тексте могут сосуществовать элементы го-

тического романа, романа ужасов, лого- и научно-фантастические

приемы и мотивы, смешиваться ужас и идиллия, или вполне отве-

чающее классическим критериям романтизма фантастическое по-

вествование может приобрести карнавальные черты.

Это свидетельствует о том, что интертекстуальные отношения

возникают не только внутри одного жанра, но и между текстами

разной

жанровой принадлежности

. Для интертекстуальных отно-

шений

характерны партиципация одного и того же литературного

приема, трансформация определенных повествовательных схем, их

разрушение или инверсия. Цитата, аллюзия, пародия, обращение

сходным образным структурам, фантастический хронотоп, заим-

ствование отдельных персонажей или целых групп персонажей из

претекстов — эти приемы позволяют создать в посттекстах комп-

лексные системы отсылок

. Таким образом, преемники традиции

не

только используют потенциал, накопленный их предшествен-

никами,

но и как бы встречаются с ними в пространстве между

текстами, названными Мишелем Фуко «un "fantastique" de bib-

liothèque»

В разных вариантах фантастичность либо передается через

посредство инстанций, претендующих на реалистичность, либо

вовсе отказывается от такого посредничества. Оппозиция «герме-

тического — негерметического» пытается представить эту ситуа-

цию,

с одной стороны, как преодоление критериев стандартной

фикциональности,

с другой — как фантастику без ограничений.

Если фантастичность становится предметом внутритекстуальной

рефлексии,

то она, как правило, соизмеряется с принятыми кри-

териями реальности, защитниками которых является герой или

рассказчик произведения. Поскольку этим персонализованным

контролирующим инстанциям предписано удивляться необъясни-

мому — что позволяет толковать фантастичность как тайну и об-

ман,

— внутритекстуальная перспектива опосредуется, ориентиру-

См.:

Vosskamp

W. Utopieforschung.

Interdisziplinäre Studien

zur neu-

zeitlichen

Utopie.

Stuttgart,

1982. Bd. 1—3;

Böschenstein-Schäfer

R. Idylle.

Stuttgart,

1967;

Penzold

P. Die

Struktur

der

Gespenstergeschichte

Phaicon

2, S. 11—32;

Sauerbaum

U.,

Broich

U.,

Bergmaier

Science

Fiction.

Theorie

und Geschichte,

Themen

und

Typen,

Form

und

Weltbild.

Stuttgart,

1981.

Lachmann

R..

Vorschläge

einer

Intertextualitätstypologie

Lachmann

Gedächtnis

und

Literatur.

Frankfurt

aM., 1990. S. 13—50.

«Nachwort

Gustave

Flauberts

Die

Versuchung

des

heiligen

Antonius»

Foucault

Schriften

zur

Literatur.

Frankfurt

aM., 1979. S. 157—177.

Введение

ясь

на внетекстуальную перспективу, которая использует те же

критерии реалистичности. Все это мотивирует отсылки к темам

сна,

безумия, галлюцинации, обмана чувств, как, например, в

рассказе «Песочный человек» из цикла «Фантастические расска-

зы в манере Калло»

Э.Т.А.

Гофмана или в новелле «La Horla»

Мопассана, в то время как в

других

текстах сохраняется неуверен-

ность в определении

статуса

фантастичности и ее соотнесеннос-

ти с критериями естественности и сверхъестественности, что сти-

мулирует

деятельность интерпретатора. Последняя особенность

свойственна таким текстам, как «Влюбленный

дьявол»

Жака Ка-

зотта,

«Аурелия»

де Нерваля, «Двойник» Достоевского, «Руко-

пись,

найденная в Сарагосе» Яна Потоцкого, «Пиковая

дама»

Пушкина

Фантастические тексты негерметической традиции развивают

стратегии контроля фантастичности, которая здесь представляется

как

контингентное событие, как внезапное вторжение необъясни-

мого в устоявшийся порядок вещей. Случай становится приемом

порождения многозначности, дающей начало бесконечному про-

цессу поиска смысла. При этом граница

между

объяснимостью и

необъяснимостью, известностью и неизвестностью какого-либо

фантастического события или феномена пролегает

между

смыс-

лом и контингентностью. Случай, который конструируется в

тексте, должен выходить из тьмы таинственности на свет просве-

щения,

но все же напряжение

между

тайной и ясностью сохра-

няется.

От этого типа текстов, который, хотя и с трудом, но допускает

существование референциальной рамки фантастичности,

следует

отличать тот тип, который не оставляет фантастичности места,

лишает его координат и, тем самым, замыкается на самом себе,

герметизируется. Продуцируемые в процессе чтения модели ис-

толкования,

которые такая «герметическая» фантастичность про-

воцирует, не предлагаются самим текстом, что, например, свой-

ственно произведениям Франца

Кафки,

Бруно Шульца, Владими-

ра Набокова,

Хорхе

Луиса Борхеса, Флэнна О'Бранена.

В новейших исследованиях фантастическая литература была

прочитана как литературная компенсация, противопоставившая

себя навязываемым Просвещением требованиям и подавлению

недопустимых с просветительской точки зрения проявлений, та-

ких как рискованная артикуляция жажды Другого

. Но такое ре-

Для

текстов этого типа Цветан Тодоров предложил

понятие

«hésitation»:

Todorov T. Introduction à la littérature fantastique. Paris, 1970.

Jackson R. Fantasy. The Literature of Subversion. London; New York, 1981.

2 2

Введение

дукционистское представление о фантастике как о способе вос-

полнения

дефицита не

охватывает

феномена в его целостности,

поскольку

упускает

из

виду

как игровую направленность фантас-

тических текстов, так и их тенденцию к семантической расточи-

тельности, к избытку смысла.

ИСТОРИЯ ПОНЯТИЙ

И ПОРОЖДЕНИЕ

ФАНТАЗМА

ПОЭТОЛОГИЯ «ЛОЖНОЙ» ОБРАЗНОСТИ

Так

подзорная

труба

фантазии

облекает

пеструю

дымку

бла-

женные

острова прошедшего

обетованную землю

будущего.

Jean

Paul

В поэтологических рефлексиях романтизма литературная фан-

тастика получает противоречивую эстетическую и этическую оцен-

ку. В дискуссиях о феномене фантастического, относящихся к

XVIII

— началу ХЕХ века, понятия «фантазия» (как интеллектуаль-

ная

способность) и «фантастика» (как модальность литературного

письма) рассматриваются через призму философского, риторичес-

кого и поэтологического знания и настолько тесно переплетаются,

что провести границу

между

ними почти невозможно. Оценочная

лексика,

предложенная тремя упомянутыми научными дисципли-

нами,

и в ее отрицательном и в ее положительном преломлении, в

равной степени относится к каждому из этих понятий.

Противоречивая оценка фантазии и фантастики имеет свою

историю, предшествующую этаблированию фантастического жан-

ра в литературе конца

XVIII

— первой трети ХЕХ века

. Это исто-

]

Jean

Paul.

Über

die

natürliche

Magie

der

Einbildungskraft

Jean

Paul.

Werke

Hrsg.

von N.

Miller.

Bd. 4.

München,

1975.

S. 197 (в

составе «юмористической

идиллии» Leben

des

Quintus

Fixlein).

немецкой традиции понятие

фантазия

изначально употреблялось

и в

значении

«интеллектуальная способность»,

и в

значении «продукт, плод вооб-

ражения». Лишь позднее заимствованное слово

фантазия

было заменено

на

немецкое

Einbildungskraft

(воображение).

контексте этой традиции фантазия

понималась

как

не

связанное

реальностью, обманчивое видение. Словарь

братьев Гримм

этой связи приводит следующую цитату

из

Германа

фон

Фритцлара:

«di

memorje

und

phantasie

die

mugen

wol

valsche

bilde wirken

[память

фантазия могут порождать обманчивые образы]». Ссылкой

на эту

ци-

тату

обязана работе Барбары Рэнш-Трилл

(Ränsch-Trill

В. Phantasie. Welterken-

ntnis

und

Welterschaftung

—

Zur

philologischen Theorie

der

Einbildungskraft. Bonn,

1996.

25),

прослеживающей историю понятия

от

античности

до XX

века

философской

перспективе. Ганс Петер Германн указывает,

что

понятие

Einbildungs-Kraft

(воображение) было введено

немецкий язык Яном Амосом

26 /. История понятий и порождение фантазма

рия

дискурса, описывающего художественное воображение одно-

временно

и как

позитивную образность,

как

богатство фантазии,

как негативное, перверсированное представление действительно-

сти.

этом дискурсе,

одной стороны, проявляется тенденция

смягчить

умерить фантастическую эксцентрику,

а с

другой

—

отчетливо прослеживается желание

ее

легитимировать.

В то

время

как

эта

попытка легитимации поощряет полет воображения

и бе-

зудержное творение образов,

—

морализаторский ригоризм, стре-

мящийся

ограничить буйную фантастическую образность, превра-

щается

своего рода поэтологическое иконоборчество. Вальтер

Скотт, рецензируя рассказы Гофмана

статье «On

the

Supernatural

in Fictitious Composition

and

particularly

on the

Works

Ernest

Theodore

William

Hoffmann» (1827)

, противопоставляет

два

поня-

тия:

imagination

—

здравое, умеренное воображение

fancy

— его

болезненный,

эксцессивный вариант.

Тем

самым повторяет

и ре-

зюмирует

те

противоречивые суждения

природе фантазии, кото-

рые высказываются

уже в

эстетике

поэтике

XVIII

века и,

конеч-

ном

итоге,

могут

быть возведены

традиции, берущей начало

античности

связанной

определениями таких понятий,

как

phantasma, pseudos, simulacrum и visio.

Традиция критики фантастического предлагает достаточное

количество примеров,

где

мера, вкус, порядок, правило, суждение

знание природы выступают

качестве норм, поддерживающих

авторитет Просвещения. Вальтер Скотт, например, анализируя

произведения Гофмана, пренебрегающие какими

бы то ни

было

логическими ограничениями, избирает

качестве объекта для кри-

тики

патологический аспект гофманианы. Любопытно,

что сам

Скотт принадлежал

к тем

романтикам, которые были увлечены

всем фантастическим

и в

произведениях которых отчетливо

ощу-

Коменским

в 1638 г. в

седьмом издании Janua

lingvamm

(Hermann

H. P.

Naturnachahmung

und Einbildungskraft

—

Zur Entwicklung der deutschen Poetik von

1670—1740.

Bad

Homburg; Berlin; Zürich, 1967). Приведенная цитата является

на

самом деле переводом

латинского, причем

оригинале речь идет

об

imaginatio.

чешском переводе Janua

lingvarum

Коменский

переводит

ima-

ginieren

KZKfintovati, образовывая глагол

от

заимствованного немецкого

Finte

(трюк,

обман).

Finte,

свою очередь, происходит

от

итальянского

flnta

зна-

чении

«хитрость, обманное движение

(в

фехтовании)», позже: «притворство».

Исходное

слово итальянской

flnta

—

латинский глагол

fingere.

качестве про-

товарианта

понятия

Einbildungskraft можно привести слова Парацельса

из Das

dritte

Buch

von den

unsichtbaren

Wercken (1589): «die krefft

der

Eingebüßten wercken

[сила

вещей воображаемых]» (цит.

по:

Paracelsus

Т.

Bücher

und

Schriften

I /

J. Huser Hrsg.

von. Bd. 1. New

York; Hildesheim, 1971.

S. 269).

Scott

W. On the

Supernatural

Fictitious Composition,

and

particularly

on the

Wbrks

Ernest Theodore William Hoffmann (1827)

// I.

Williams (ed.).

Sir

Walter

Scott,

Novelists

and

Fiction. London,

1968. P.

312—353.

Поэтология

«ложной» образности 27

щалось влияние готического романа. Однако для Скотта суще-

ственна не романтическая эстетика Гофмана сама по себе, но угро-

за, исходящая от ее чрезмерной изобретательности, от пренебреже-

ния

логическими связями и нежелания считаться с принципом

правдоподобия. В интерпретации Вальтера Скотта такая своеволь-

ная

бесконтрольная фантастичность подобна безнравственности.

В произвольном потоке образов, в сомнительных концепциях он

усматривает не прорыв в область непознанного и непознаваемого,

пределы несказанного и невыразимого, но лишь опасную

эксцен-

тричность:

Итак,

мы в

общих

чертах

проследили разные методы воспро-

изведения чудесного

сверхъестественного

художественной

ли-

тературе; однако приверженность немцев

таинственному откры-

ла

им еще

один литературный метод, который едва

ли мог бы

появиться

какой-либо

другой

стране

или на

другом

языке. Этот

метод можно было

бы

определить

как

«фантастический»,

ибо

здесь

безудержная фантазия пользуется самой необузданной

дикой

свободой

любые сочетания,

как бы ни

были

они

смешны

или

ужасны, испытываются

применяются

без

зазрения совести.

Дру-

гие методы воспроизведения сверхъестественного

даже

эту

мисти-

ческую сферу

хоть

какой-то степени подчиняют известным

за-

кономерностям,

воображение

самом дерзновенном своем

полете руководствуется поисками правдоподобия.

Не так

обстоит

дело

методом фантастическим, который

не

знает никаких огра-

ничений,

если

не

считать того,

что у

автора может наконец иссяк-

нуть фантазия.

[...]

Внезапные превращения случаются

необы-

чайнейшей

обстановке

воспроизводятся

помощью самых

неподходящих средств:

не

предпринимается

ни

малейшей попыт-

ки

сгладить

их

абсурдность

или

примирить

их

противоречия...

В качестве положительного примера Вальтер Скотт упомина-

ет «строгость нашего английского

вкуса»

(«our English

severity

taste»); произведениям же Гофмана он приписывает «склонность к

ипохондрии и странностям» («hypochondriac and

whimsical

dispo-

sition»), «повреждение

рассудка»

(«mental derangement») и «болез-

ненную

остроту»

(«morbid

degree

of acuteness»). Его нарицания вы-

зывает также чрезмерная «причудливость» образов, выходящих

из-под пера немецкого романтика

(«oddity»,

«bizarrerie»).

http://bookz.m/dl2.php?id=2657àt=z?g=21àf=scott20_6àa_id=259:

Скотт

В.

О сверхъестественном в литературе и,

частности,

сочинениях Эрнста Теодора

Вильгельма Гофмана

Пер. А.Г. Левинтона

Скотт

В.

Собрание сочинений

т. Т. 20.

М.;

Л., 1965

(Scott

W. On

the

Supernatural

Fictitious Composition.

325).

Scott

W. On

the

Supernatural

Fictitious Composition.

P. 326, 327, 328, 331.

История

понятий

и порождение фантазма

такой точки зрения фантастика вообще и фантастика Гоф-

мана в частности становятся некой инстанцией фальсификации.

Знаки,

которыми она пользуется, на поверку оказываются фанто-

мами,

превращающими привычный мир в фантасмагорию.

Романтическая поэтология, обращаясь к категориям

iudiciüm

decorum,

восходящим к традиции

XVIII

века, нередко превращает

эти

категории в их полную противоположность. В этой связи я хо-

тела бы привести цитату из эссе Du

fantastique

littérature

(1825)

Шарля

Нодье:

Чисто

светская литература оказалась низведена

до

уровня

обычных вещей реальной жизни,

но не

утратила частицу того

духа,

который

освящал

её в

первые времена.

...в

литературе родился

вы-

мысел.

Из

этих

трех

последовательных деяний, свершенных непо-

стижимым разумом, сотворившим материальный мир, боговдохно-

венным

гением, предугадавшим

мир

духовный,

воображением,

создавшим фантастический мир,

образовалось обширное царство

человеческой мысли. Пусть реальный мир принадлежит

вам

непре-

ложно,

это

факт

и,

несомненно, благо;

но

разбейте

те

постыдные

цепи,

которых находится

мир

духовный

которыми

вы

упрямо

стараетесь сковать воображение поэта!

И,

наконец, просто необ-

ходимо, чтобы фантастический жанр вернулся

к нам

несмотря

на

все усилия, которые делаются, чтобы запретить

его.

Труднее всего

стереть

из

памяти народа

не

творения,

которых

он

запечатлен,

те небылицы, которые

его

развлекают.

Понятие

mensonge

трактуется здесь как поэтическое высвобож-

дение связанного условностями воображения, как право видеть и

описывать все в ином свете. Ложь

утверждается

в качестве страте-

гии превращения, всевластия метаморфозы, полностью игнориру-

ющей условности хорошего вкуса и здравого смысла и стимулиру-

ющей создание ложных образов — симулякров.

Подобную позицию

следует

связать с тем направлением бароч-

ной

поэтики, которое было разработано в кончеттистских тракта-

тах первой половины

XVII

века

, в частности трактаты

(1648)

Nodier

Ch.

fantastique

littérature

Nodier

Ch.

Contes

fantastiques.

Paris,

1957.

79—104

(О

фантастическом

литературе

Пер.

Е.П.

Греча-

ной

Литературные

манифесты

западноевропейских

романтиков.М.,

1980.

С.

404—412).

Цит

по.:

http://timofeikoryakin.livejournal.com/1859.html.

Следует

также

отметить

сходство

между

барочной

фантастической

сти-

листикой.