Купина Н.А., Хомяков М.Б. Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: Коллективная монография

Подождите немного. Документ загружается.

Малдером предлагаются две причинные гипотезы: одна — научная,

другая, как выражается Кричли, «оккультная». Не беда, что вторая

в итоге всегда пасует — она*то и оставляет нас озадаченными.

Но Кричли, конечно же, прав, говоря, что если как вечернее развле*

чение «Х*files» безвредны, то последствия «Х*files»*комплекса могут

быть достаточно серьезными. Однако мы удивимся, прочитав пере*

чень «кандидатов в обскурантистское объяснение». Названы не толь*

ко «вездесущность чужеродного разума» и «воздействие звезд на по*

ведение людей», но и «воля Бога». Не обладает ли история, построен*

ная на последней «Причине», рядом достоинств, которые выводят ее

далеко за рамки тех или иных проявлений современной мифологии?

Но в своих дальнейших рассуждениях Кричли сокрушает и святыни,

возможно более дорогие сердцу современного интеллектуала. Он на*

зывает их «менее очевидными, но равно злостными». Это «драйвы»

по Фрейду, «архетипы» по Юнгу, «власть» по Фуко, «реальное» по Ла*

кану, «след Бога» по Левинасу или «история как эпохальное удаление

от бытия» в позднем Хайдеггере. Это, конечно, очень и очень ответ*

ственная оценка. Чем же тогда нам всем заниматься, как не толковать

«реальное» по Лакану и «существование» по Хайдеггеру?

Кричли, поклонник Витгенштейна, раскрывает карты: не стоит

ли опереться на опыт феноменологии? Не стоит ли присмотреться

к неявному, скрытому от нас самих запасу наших ноу*хау относи*

тельно социального мира? Для его постижения нам вряд ли потребу*

ются как научные объяснения, так и псевдонаучные гипотезы на ос*

нове смутных причин. Что потребуется, так это «проясняющие заме*

чания» в отношении тех главных сторон вещей, которые скрыты от

нас в силу своей простоты и обычности. Скрытые, потому что само*

очевидные, и скрытые, но самоочевидные. Опыт феноменологии,

состоящий в смене угла зрения, под которым мы смотрим на при*

вычные вещи, в переупорядочении того, что неявно уже было изве*

стно, пригодится и нам, когда мы смотрим на повествования везде*

сущие, и именно этой своей повсеместностью интригующие и на*

стораживающие.

Критический пересмотр канонов происходит почти в каждой дис*

циплине, равно как и в междисциплинарных дискуссиях. Одно из

главных направлений, которые он принимает, состоит в обмене

представлениями о том, каким должен быть научный дискурс. Это

Раздел 1. Философские аспекты проблемы толерантности 81

приводит к разного рода результатам: от взаимного неприятия сто*

ронников «маскулинного» и «феминного» (варианты: «европоцент*

ристского» и «афроцентристского», «гегемонистского» и «контргеге*

монистского» дискурсов) до трезвого принятия некоторых моментов.

Среди таковых следует упомянуть осознание, так сказать, меры рито*

ричности и, в частности, повествовательности науки. Это обстоя*

тельство связано, в свою очередь, с тем, что в ситуации обостренной

социальной критики в адрес науки, утраты наукой былого доминиро*

вания исследователям предстоит уделять внимание и передаче, и рас*

пространению своих результатов, и их получению. Выбор исследова*

телем тех или иных повествовательных моделей из общего запаса со*

циальных представлений предназначен для поддержки более или

менее принятого обществом образа науки как источника объектив*

ного упорядочивающего знания, а ее создателя — как служителя уни*

версальной истины. В то же время обсуждение задействованных

в функционировании научного знания повествовательных стратегий

обнажает глубоко «пристрастную» природу научной дискуссии, те,

в частности, факты, что выбор определенных стратегий воплощает

доминирующую в обществе систему социальных смыслов, что кажу*

щиеся на первый взгляд само собой разумеющимися риторические

предпочтения в действительности объясняются не столько научной

необходимостью, сколько скрытыми идеологическими привержен*

ностями к существующим в обществе иерархиям ценностей.

Большие интерпретативные возможности открывает признание

того факта, что в социуме доныне преобладали идеализированные

модели научного письма и риторические конвенции и что, напро*

тив, критика скрытой социальной ангажированности традиционно*

го академического дискурса возвращает методологов и социологов

науки к анализу феномена авторства в науке и того, в частности, ка*

ким многомерным, охватывающим все существо исследователя, во*

площающим его локализованность в конкретных исторических,

культурных, идеологических обстоятельствах процессом является

научное письмо.

Речь, разумеется, не идет о новом витке элиминации нарративов,

которые, как можно видеть, столь эффективно размывают границы

между «чисто» научным и социальным. Скорее на повестке дня ока*

зывается вопрос о том, что признание безусловной полезности науч*

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности82

ных повествований должно быть сопряжено с осознанием их неиз*

бежной ограниченности, тесно связанной с особенностями фигура*

тивного языка как такового. Речь идет о том, что способность такого

языка к упорядочиванию достигается весьма дорогой ценой: он выде*

ляет одни этапы процесса, одни стороны явлений ценой отвлечения,

«замалчивания» других этапов и сторон нарратива. В силу этого такой

язык порождает неопределенность. Хорошо известны неоднократно

предпринимаемые в истории науки попытки если не элиминировать

эту неопределенность, то свести ее к минимуму. Неудача большинст*

ва из них привела к примирению с неопределенностью, что, однако,

не освобождает исследователей специфики научного письма каждый

раз вновь и вновь задаваться вопросами о том, с какой целью отбира*

ется та или другая повествовательная модель, насколько продуктивна

она для воплощения того или иного видения предмета исследования,

особенно новых взглядов, что в описываемом феномене или процес*

се такая модель «замалчивает», как данное повествование работает по

сравнению с другими научными историями.

ПРИНЦИП ТОЛЕРАНТНОСТИ В РИТОРИКЕ

И ПОЭТИКЕ

В. Н. Маров

Понятие толерантности в последнее время вводится в научный

обиход, в том числе теорией коммуникации*. Соответствующими

принципу толерантности считаются такие элементы сообщения,

которые имеют признаки рефлексивности и симметричности [Кон*

даков 1976: 600]. При этом актуализация и соотношение данных

признаков неодинаковы в разных типах сообщений. В этой главе

Раздел 1. Философские аспекты проблемы толерантности 83

* Так, Н. А. Купина считает, что к факторам «идеологической толерантности»

в коммуникации относятся: установка на открытый диалог, гражданская активность,

проявление всенародного единения перед угрозой утраты национально значимой

ценности», и полагает, что «центральной в анализе толерантных отношений стано*

вится категория диалога (полилога)» [Лингвокультурологические проблемы… 2001:

239, 236].

предметом изучения с точки зрения реализации принципа толерант*

ности являются тексты риторического и поэтического характера, со*

поставляемые и противопоставляемые в концептуальном плане со

времен Аристотеля.

В тексте р и т о р и ч е ског охарактера, по Аристотелю, сущно*

стной является установка на разумность, рассудительность, что само

по себе должно располагать собеседников к толерантности: «Есть

три причины, вызывающие доверие к говорящему …это рассуди*

тельность, добродетельность и доброжелательность» [Аристотель

2000: 59]*. Вследствие этого в риторическом тексте на первый план

выдвигаются признаки р е ф л е к с и в н о с т и (лат. reflexio — «обра*

щение назад»)**. Признаками рефлексивности в риторическом тек*

сте выступают, во*первых, наличие в его структуре аргументации:

риторика «изучает любые произведения слова, в которых содержит*

ся а р г у м е н т а ц и я» [Волков 2001: 9]; во*вторых, то, что основой

риторической аргументации являются т о п о с ы — положения, по*

нятия и принципы, «которые признаются всеми вообще и не требу*

ют доказательств» [Рождественский 2000: 5]***; в*третьих, то, что

построенная из этих топосов э н т и м е м а — базисная форма рито*

рического убеждения [Аристотель 2000: 5] — отвечает правилам ре*

флексивного рассуждения, то есть, реализуя схему импликативного

отношения антецедента (посылки) и консеквента (заключения), де*

лает это отношение «обратным»: по консеквенту мы делаем заклю*

чение об антецеденте. Сложность при этом видится в том, что в эн*

тимеме, как известно, выпущена одна из частей силлогизма, которая

должна подразумеваться, и это не только акт доверия к собеседнику,

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности84

* Говоря о форме «рассудительности» и упрекая авторов предшествующих рито*

рик, Аристотель пишет, что «они ничего не сообщают об энтимемах, составляющих

основу убеждения» [Аристотель 2000: 5].

** Полагают, что само появление риторики обязано рефлексии: «Дорефлексив*

ные эпохи… имели разработанную практику этикета публичной речи, но не имели

и не могли иметь риторики» [Эстетика 1989: 297].

*** Ю. В. Рождественский с позиций лингвосемантической мотивировки выделя*

ет топы «род — вид», «целое — часть», «причина — следствие», которые зависят от

грамматических значений, и топы типа «благо», «зло», «враг», «друг», которые форми*

руются «на основе лексических значений общего характера», но «в конкретных вы*

сказываниях… этически организованы» [Рождественский 2000: 108]; в этом смысле

общие места — «основа регулирования всех видов современных споров» [там же: 5].

но и расчет на его способность рассуждать.

Приведем примеры рефлексивности, которые взяты нами из ма*

териала С. Кузиной «7 мифов о Чернобыле» (Комс. правда. 2002. 13

февр.): О двухголовых чернобыльских бычках ходят легенды. Но тогда

откуда взялись уроды в Кунсткамере, созданной еще при Петре I?

Здесь первое предложение выступает в роли антецедента, причем

слово легенда актуализирует словарное значение «предание (рассказ)

о каком*либо событии». В этом контексте содержание предложения

воспринимается как правильное, общепринятое (топос). Однако да*

лее в качестве второй посылки автор вводит риторический вопрос,

который возвращает нас к начальной посылке и заставляет переос*

мыслить ее содержание: благодаря этому повороту в слове легенда на

первый план выходит другое его значение — «вымысел, миф». Такое

заключение, которое выпущено автором, проецируется им на топос

с помощью «обращения назад», чем реализуется коммуникативная

задача показать, что многое из того, что принято связывать с ядер*

ным инцидентом в Чернобыле, является вымыслом.

Как видно из анализа, рефлексивная схема энтимемы может ис*

пользоваться в риторических целях. Однако для этого необходимо,

чтобы построение рефлексивной энтимемы производилось по опреде*

ленным правилам. Это прежде всего правило т р а н з и т и в*

н о с т и (лат. transitus — «переход»), которое подразумевает, что «ес*

ли первый член отношения сравним со вторым, а второй с третьим,

то первый сравним с третьим» [Кондаков 1976: 615]. Своеобразие же

рефлексивной транзитивности заключается в том, что она в этом

случае приобретает обратную направленность. Например: Если бы

Чернобыль нас убивал, то за 16 лет число онкологических заболеваний

должно было бы стремительно возрасти, превысив средние показатели

за прошлые годы на десять — двадцать тысяч случаев ежегодно. Но до

сих пор у онкологов России, Украины, Белоруссии не случались такие

«авралы». В этой импликативной схеме рассуждения («если … то»)

понятие убивать сравнимо с числом онкологических заболеваний,

а оно, в свою очередь, сравнимо с авралами онкологов. А поскольку

этих авралов нет, то, полагает автор, Чернобыль нас не убивает. Это

подразумеваемое здесь заключение проецируется на исходную по*

сылку (топос), которой является бытующее сегодня мнение: Черно)

быль нас убивает, представляя ее спорной и не соответствующей

Раздел 1. Философские аспекты проблемы толерантности 85

действительности. Подобный вывод, однако, не навязывается,

а только предлагается адресату речи. Поэтому такая схема аргумен*

тации воспринимается как т о л е р а н т н а я.

Другим правилом построения рефлексивных отношений является

р е д у к ц и я (лат. reducere — «приводить обратно, возвращать»),

смысл которой сводится к тому, что какое*либо положение, трудно

поддающееся пониманию, преобразуется в более простое, исходное

для этого положения начало. В логике редукцией обозначают один из

методов доказательства, например, прием сведения к абсурду [Кон*

даков 1976: 515]. В риторике редукция — это «смысловая связь между

понятиями, включенными в аргумент, посредством которых значе*

ние положения сводится к значению основания» [Волков 2001: 82].

Задача рефлексивной редукции — возвратить включенные в аргумент

понятия к основному положению с позиций его большей доступно*

сти, понятности. Рассмотрим пример: Но дело в том, что чернобыль)

ская ситуация должна быть приравнена к любому другому серьезному

стихийному бедствию, как наводнение или пожар, с выплатой денег по)

страдавшим один раз. Нужно снять с практически здоровых людей яр)

лык радиационных жертв и вернуть их к нормальной трудовой жизни.

В противном случае будут считаться такими же жертвами дети, ро)

дившиеся в 1986—1987 годах. А если следовать подобной логике, то и по)

следующие поколения будут вправе требовать льгот. Но ведь погорель)

цев, семьи погибших шахтеров никто не содержит всю жизнь.

В этом примере основанием является дулжно приравнять к…,

а следствием — выплата денег один раз. Их отношение определяется,

по сути, импликативной схемой (если чернобыльский инцидент —

стихийное бедствие, то выплата пострадавшим должна осуществ)

ляться один раз), где консеквент, как и в предыдущих примерах, опу*

щен и подразумевается. Однако антецедент, в отличие от предшест*

вующих случаев, не является топосом. Поэтому основное внимание

в аргументации автор уделяет основанию, для чего использует не*

сколько риторических приемов: «приведение к нелепости» (если ос*

нование не признать истиной, то, по мнению автора речи, в число

жертв войдут не только дети пострадавших, но и все последующие

поколения) и «умножение аргументов» (инцидент приравнивается

к наводнению, пожару, гибели шахтеров). После осуществления ре*

дукции автор считает возможным вернуть нас к исходному сужде*

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности86

нию, обогатив его новыми смыслами (пострадавших дулжно прирав)

нять к здоровым и аннулировать их права на льготы и т. п.). Редук*

ция, таким образом, играет существенную роль в рефлексивном

обосновании авторского положения, но, поскольку при этом прибе*

гают обычно к помощи сравнения, этот прием позволяет избегать

императивности, используя в этих случаях модальность возможного,

вероятного.

Еще одним правилом построения рефлексивного текста является

р е к у р с и в н о с т ь (лат. recurso — «возвращение»). Из этого пра*

вила следует, что значение данного аргумента определяется с помо*

щью значений, свойственных предшествующим аргументам [Кон*

даков 1976: 515]. Пример: В основе радиофобии лежит лживая инфор)

мация со стороны административных органов, подкрепляемая

малограмотностью «специалистов» от радиационной медицины, кото)

рую печатают СМИ. Ведь радиационная доза, которую получили чер)

нобыльцы, немного превышает природный радиационный фон, при ко)

тором человечество прекрасно проживает уже миллиарды лет. Сред)

ний радиационный фон на планете, включая Россию, 2,4 миллизиверта

(мЗв — это тысячная доля зиверта). А есть области в Индии, США,

где люди живут при естественном фоне, превышающем эти цифры

в десятки раз! И ничего. Естественный фон образуется за счет содер)

жащихся в почве и скальных грунтах радиоактивных элементов,

а также за счет космического излучения. Здесь рекурсивность аргу*

ментации автор обеспечивает тем, что вводит в текст понятие при)

родный радиационный фон, содержание которого соотносится с пред*

шествующим понятием радиационная доза и последующим понятием

средний радиационный фон. С ним, в свою очередь, соотносится по*

нятие естественный фон, превышающий средний радиационный фон.

Рекурсивное построение аргументации создает в рассуждении такую

последовательность, когда для решения поставленной задачи ис*

пользуются возвратные движения мысли, однотипность которых

производит впечатление единого алгоритма, обеспечивающего

обоснованность доказываемого положения. В тексте присутствуют

некоторые неэвфемизированные выражения (лживая информация,

малограмотность специалистов), но они относятся не к собеседнику,

а к третьему лицу. В целом же рекурсивный ход аргументации при*

глашает собеседника порассуждать, проявить здравомыслие, то есть

Раздел 1. Философские аспекты проблемы толерантности 87

быть благорасположенным в общении.

Как видно из рассмотренных примеров, названные выше прави*

ла имеют существенное значение для реализации п р и н ц и п а т о л е*

р а н т н о с т и путем организации рефлексивного рассуждения, ха*

рактерного для риторического текста. Этот его формально*логиче*

ский уровень, ориентированный на топику, при определении с т р а*

т е г и и сообщения должен дополняться архетипическим уровнем,

который, составляя смысловой фон текста, играет важную роль при

установлении цели общения, его общей стилистической направлен*

ности и т. п. Например, наличие в текстах СМИ ценностных сужде*

ний, связанных с пропагандой насилия, агрессии, нетерпимости, вос*

принимается как н е т о л е р а н т н о с т ь. Разрушение «идеологиче*

ской толерантности» [Лингвокультурологические проблемы… 2001:

239] в наших СМИ стало ощутимым в период экспансии явлений, по*

лучив название черный ПР, информационная война, борьба компроматов

и др. Их распространение стало возможным из*за отсутствия в массо*

вом общении демократических традиций и принципов, одним из ко*

торых является толерантность. Сегодня необходимость в следовании

этому принципу осознается как практическая задача СМИ.

Для решения этой задачи, в частности, рекомендуют отказаться от

коммуникативных стратегий, которые ориентируют коммуникато*

ров на агрессивный стиль, на аффектирование адресата при размы*

тости представлений о средствах достижения успеха в коммуника*

ции. На формальном уровне эти средства отмечены резко негативной

оценочностью по отношению к оппоненту, применением для его ха*

рактеристики пренебрежительно*сниженной, грубо*просторечной

лексики. Например: делят власть мерзавцы, заправский шулер, подон)

ки, воры и казнокрады (газета «Завтра»). На архетипическом уровне

эти лексические средства эксплицируют следующие антагонистиче*

ские отношения: «свой — чужой», «мы — они» и т. п. (например:

«мы» — это народ, патриоты, коммунисты; «они» — это демократы,

олигархи, правительство). Мифологемы, создаваемые на этой основе

в текстах периодики, демонстрируют псевдокоммуникацию.

Периодические издания, включающие в свою концепцию п р и н*

ц и п т о л е р а н т н о с т и, по*иному выстраивают свою коммуни*

кативную стратегию. На формальном уровне она выражается в уст*

ремленности к диалогу, который наделяет коммуникаторов такими

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности88

чертами, как терпимость к чужому мнению, миролюбие, невраждеб*

ность, неконфликтность, склонность к сотрудничеству, согласию

и т. п. По степени выраженности этих интенций диалог делится на два

типа: 1) такой, в котором толерантность выражена слабо (избегание

конфликтных тем и ситуаций, некатегоричность в формулировании

своей позиции, стремление к нейтралитету); 2) диалог с сильно выра*

женной толерантностью (признание паритетности всех точек зрения,

сохранение лица оппонента в полемическом дискурсе, гармонизация

полисубъектной речевой деятельности). На архетипическом уровне

тексты того и другого типа характеризуются «ориентацией на чужое

слово» (М. М. Бахтин) как непременное условие и н т е р с у б ъ е к т*

н о г о д и а л о г а, под которым можно понимать выражение рефлек*

сии через категории топики; в этом виде диалог становится, по суще*

ству, «основой современной риторики» [Рождественский 2000: 93].

Теперь перейдем к анализу текста п о э т и ч е с к о г о характера,

для которого, по Аристотелю, сущностной является установка на

«ритм, слово, гармонию» [Аристотель 2000: 149]. Гармония — пред*

ставление архетипического уровня («упорядоченность, красота, со*

вершенство»), которое включает в себя «операционное» понятие

с и м м е т р и и как соразмерности в расположении частей како*

го*либо целого (от греч. symmetria — 1. «соразмерный, соответствен*

ный, сообразный, подходящий, приличный, согласный»; 2. «соблю*

дающий надлежащую меру, умеренный; поэт. вовремя, кстати»)

[ГРС 1879: 1172—1173]. В таком значении это понятие выступает со

времен античности как «натурфилософский космологический

принцип и канон художественного творчества» [Айзикович и др.

1983: 608]*. Симметричность появляется в тексте как результат его

структурного преобразования посредством ф и г у р: «Нет поэзии без

фигур, если, конечно, понимать фигуры достаточно широко: любое

литературное «сообщение» ритмизовано», в нем используются ассо*

Раздел 1. Философские аспекты проблемы толерантности 89

* Примечательна следующая мысль: «В ходе эволюционного развития материи…

обнаруживается общая тенденция уменьшения степени симметрии и соответственно

возрастания асимметрии» [Айзикович и др. 1983: 608]. Видимо, эту мысль можно

экстраполировать и на развитие коммуникации.

** Эту точку зрения поддерживает Ю. М. Лотман, говоря, что «поэтика текста»,

сочетаясь с типами переносных значений, образующих «поэтическую семантику»,

составляет основу «общей риторики» [Лотман 1995: 92].

нансы, членение, оппозиции и т. д. [Общая риторика 1986: 59]**.

Введение таких фигур означает «кодовый переход» общения на «по*

этический язык», с помощью которого «можно управлять проявле*

нием у воспринимающего партнера определенных представлений

и чувствований» [Жинкин 1997: 21]*. В качестве кодового «преобра*

зователя» могут выступить, например, средства достижения «благо*

родства» в сообщении. «Благородное же и незатасканное выражение

есть то, — замечает Аристотель, — которое пользуется необычными

словами. А необычными я называю глоссу, метафору, удлинение

и все, уклоняющееся от общеупотребительного» [Аристотель 2000:

171]. Здесь «преобразуемыми» выступают, с точки зрения «Поэтики»

Аристотеля, слова «обычные» (обыденные, затасканные), «преобра*

зованными» — слова «необычные» («уклоняющиеся»), а «преобразо*

вателями» являются фигуры поэтической речи. Эти процессы пред*

полагают наличие в тексте некой о с и п р е о б р а з о в а н и я, что

также является признаком симметрии. Лингвосемантическая моти*

вировка к созданию такой оси преобразований характеризуется как

проекция «принципа эквивалентности с оси отбора на ось комбина*

ции», по Р. О. Якобсону, при этом отбор осуществляется на основе

«подобия — различия, синонимии — антонимии», а комбинация —

на основе смежности [ЛЭС 1990: 543]**. В парадигматическом плане

эквивалентность, обязательное свойство симметрии, можно опреде*

лить как меру и н т е р п р е т а ц и и базового лингвосемантическо*

го архетипа, представляющего абстрактную величину, которая выте*

кает из обратимости соотносимых в тексте семантических прост*

ранств в категориях синонимии, антонимии и др. Так, сопоставляя

выражения говорить в глаза и говорить за глаза, мы замечаем, что

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности90

* Автор считает «кодовыми переходами» взаимодействие «внутреннего, субъек*

тивного языка и натурального, объективного». Поскольку «представления и чувство*

вания… непосредственно не передаваемы», это «достигается путем введения в язык

новых правил, регулирующих или надсинтаксическую структуру временных члене*

ний (как в поэтическом языке), или форму языковой изобразительности, то есть спо*

соб построения описываемых ситуаций (как в художественной прозе)» [Жинкин

1997: 21].

** О кореференции. В повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка» параллелизм

осуществляется через две цепочки наименований: 1) что*то черное, человек, вожатый

и т. п.; 2) Емельян Пугачев, злодей, самозванец и т. п. И только в восьмой главе возни*

кает корефенция: оказывается, вожатый и Пугачев были «одно и то же лицо».