Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография

Подождите немного. Документ загружается.

Кант

точно таким же образом, как с его изучением работ Баумгарте-

на

которое помогло ему создать одну из наиболее важных книг

по эстетике, хотя его собственная художественная культура была

минимальной.

Кант начинает свой очерк со следующего утверждения: хотя

человеческие поступки как ноумены, или вещи в себе, определяют-

ся моральными законами, как феномены, с точки зрения наблю-

дателя, они определяются естественными законами, выступающи-

ми в качестве их причин. История, описывающая человеческие

действия,

к ним как к феноменам и потому основывается

на том, что они подчиняются естественным законам. Открыть эти

законы, конечно, тяжело, если не невозможно. Но во всяком слу-

чае заслуживает рассмотрения вопрос о том, нельзя ли обнару-

жить в общем ходе истории такое развитие человечества, которое

биография отдельного человека обнаруживает в ходе его индиви-

дуального развития. Здесь Кант использует романтическую идею

воспитания человечества не как догму или постулированный прин-

цип, но как то, что в плане его собственной терминологии

называется Идеей, т. е. в качестве некоего ведущего принципа

интерпретации явлений, в свете которого мы рассматриваем фак-

ты, решая, помогает ли он улучшить наше понимание их.

Чтобы пояснить, что он под этим понимает, Кант приводит

такой пример. Каждый брак сам по себе, так, как он фактически

происходит, является совершенно свободным моральным актом,

совершаемым определенными лицами. Но статистика браков пока-

зывает поразительное единообразие, и, с точки зрения историка,

эта. статистика может поэтому рассматриваться как доказательство

наличия какой-то причины, определяющей по закону природы

число браков, заключаемых каждый год. Точно так же, как ста-

тистик подходит к этим свободным актам как к актам, якобы

предопределенным законом, историк может рассматривать чело-

веческую историю как процесс, определяемый известным образом

действием какого-то закона. Если дело обстоит так, то что это

за закон? Безусловно, этот закон не может основываться на чело-

веческой мудрости, ибо если мы вглядимся в историю, то увидим,

что в целом она отнюдь не свидетельствует о человеческой муд-

рости, скорее, это летопись человеческого безумия, тщеславия и

порока. Даже философы, замечает Кант, при всей их предпола-

гаемой мудрости недостаточно мудры для того, чтобы планировать

свою собственную жизнь и жить в соответствии с правилами,

установленными ими самими.

Таким образом, если и есть общий прогресс в жизни челове-

чества, то его ни в коем случае нельзя приписать наличию плана,

созданного человеком для собственного руководства. Но тем не

менее такой план может быть, а именно план природы, и человек

может исполнять его, не подозревая об этом. Обнаружить такой

план в человеческой истории было бы задачей по плечу какому-

92 Идея истории. Часть III

нибудь новому Кеплеру, а для объяснения его необходимости по-

требовался бы новый Ньютон.

Кант не говорит, что он понимает под этим планом природы.

Для того чтобы понять его мысль, мы должны обратиться ко вто-

рой части его «Критики способности суждения», в которой раз-

вивается учение о телеологии в природе. Здесь мы обнаруживаем,

что, согласно

идея о том, что у природы есть свои цели,

является идеей, без которой мы не в состоянии понять природу

вообще, хотя мы и не можем дать ни ее научного подтверждения,

ни ее научного опровержения. Фактически мы и не убеждены

в ней так, как убеждены в справедливости научного закона, но мы

принимаем ее как некую точку зрения, очевидно субъективную,

с которой не только возможно, но и целесообразно и не только

целесообразно, но и необходимо рассматривать факты природы.

Виды растений и животных кажутся нам искусно сконструирован-

ными, так, что они поддерживают свое индивидуальное существо-

вание с помощью питания и самозащиты, а

с по-

мощью размножения.

Например, мы видим, что какой-нибудь испуганный еж свер-

тывается в клубок и выставляет свои иголки. Мы не считаем,

что он делает это благодаря индивидуально ему присущей муд-

рости. Все ежи поступают так и поступают по своей натуре. Дело

обстоит таким образом, как если бы природа наделила ежей этим

защитным механизмом, чтобы уберечь их от хищных врагов.

Называя этот механизм защитным, мы прибегаем к метафориче-

скому языку, ибо понятие механизм означает некоторое устрой-

ство, а устройство предполагает устроителя. Но Кант подчерки-

вает, что без использования метафор такого рода мы не можем

ни говорить, ни думать о природе вообще.

Аналогичным образом, утверждает он, мы не можем думать

об истории, не прибегая к таким же телеологическим метафорам.

Здесь мы применяем такие выражения, как «завоевание Среди-

земноморья Римом». Но фактически мы подразумеваем под Римом

только того или иного индивидуального римлянина, а под завое-

ванием Средиземноморья — только совокупность отдельных сра-

жений или административных мероприятий, осуществленных рим-

лянами. Никто из них не заявлял: «Я играю свою роль в великом

движении, в завоевании Средиземноморья Римом». Но они дей-

ствовали так, как если бы осознавали это, а мы, изучая историю

их действий, обнаруживаем, что эти действия могут быть поняты

только в том случае, если они руководствовались целью осуще-

ствить это завоевание. Но эта цель, конечно, не ставилась тем

или иным отдельным римлянином, и мы метафорически характе-

ризуем ее как цель природы.

Можно было бы дальше отметить, что, с кантовской точки

зрения, столь же правомерно говорить о плане природы, прояв-

ляющемся в фактах, изучаемых историком, как говорить о зако-

Кант 93

нах природы, вскрываемых естествоиспытателями в природных

явлениях. Для ученых законы природы то же самое, что план

природы для историка. Когда ученый говорит о себе, что он

открывает законы природы, он не подразумевает, что

некий законодатель, называемый природой. Все, что он

в виду, так это только то, что явления обнаруживают такую

лярность и упорядоченность, которую не только можно, но и

дует описывать, употребляя метафорические выражения подобного

рода. Аналогичным образом, когда историк говорит о плане при-

роды, развертывающемся в ходе истории, он не предполагает,

существует в реальности некий ум, именуемый природой, созна-

тельно разработавший план, который должен быть

в истории. Он просто считает, что история развивается так, как

если бы подобный ум существовал. Тем не менее этот

лизм между планом природы и законом природы ведет к след-

ствиям, обнаруживающим слабость философии истории Канта.

Мы видим, что философы восемнадцатого века, как правило, .

неверно представляли себе сознание, уподобляя его природе.

В частности, они говорили о человеческой природе так, как

если бы она была просто особой разновидностью природы вообще,

хотя при этом они в действительности имели в виду

т. е. нечто радикально отличное от природы. Кант попытался

бежать этой ошибки, введя основывающееся на Лейбнице разгра-

ничение между феноменами и вещами в себе. Он считал, что

роду делает природой, придает ей ее особенности, благодаря кото-

рым мы признаем ее таковой, факт ее феноменального бытия,

т. е. тот факт, что она рассматривается со стороны, с точки зре-

ния наблюдателя. Если бы мы смогли проникнуть внутрь фено-

менов и пережить их внутреннюю жизнь в нашем сознании, то,

полагал он, их природные особенности исчезли бы и мы воспри-

няли бы их как вещь в себе, обнаружив при этом, что их внут-

реннюю основу составляет сознание. Все в действительности и

в себе является сознанием, и все с феноменальной точки зрения,

т. е. с точки зрения наблюдателя,— природой. Так, человеческое

действие, переживаемое изнутри, принадлежит к миру

т. е. к свободной, самоопределяемой нравственной деятельности.

Но человеческое действие, рассматриваемое извне, так, как это

делают историки, в той же мере принадлежит к миру

как и все остальное, и по той же самой причине, а именно по

причине того, что они являются объектом созерцания и тем

самым превращаются в феномены.

Приняв этот принцип, Кант, безусловно, с полным правом на-

зывает план истории планом природы, ибо здесь мы сталкиваемся

с полным параллелизмом между законами природы в науке и пла-

нами природы в истории. Но сам этот принцип вызывает серьез-

ные возражения, потому что он искажает как науку, так и

историю.

94 Идея истории. Часть III

а) Он искажает науку, поскольку из него вытекает, что за явле-

ниями природы, изучаемыми учеными, стоит еще некая реальность,

природа сама по себе, являющаяся в действительности не чем

иным, как духом. А это само по себе — основание для того мисти-

ческого взгляда на природу, который так был распространен

в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого столетия, взгля-

да, который, вместо того чтобы рассматривать явления как вещи,

заслуживающие изучения ради них самих, видел в них своего

рода вуаль, скрывающую духовную реальность, чем-то напоми-

нающую нас самих.

б) Он искажает историю, поскольку из него следует, что исто-

рик — простой наблюдатель событий, описываемых им. Такой

вывод прямо делает Юм в своем эссе «Об изучении истории»:

«Видеть весь человеческий род с самого начала его истории как бы

проходящим перед нашим взором... Какое еще зрелище столь же

величественно, разнообразно и интересно?»

Этот взгляд на исто-

рию принимается Кантом без всяких оговорок, и для него он

может иметь только одно значение. Если история — зрелище,

то она относится к миру феноменов; если

то

она — природа, ибо для Канта природа — эпистемологическое по-

нятие, обозначающее все, рассматриваемое извне.

Нет никакого сомнения в том, что Кант повторил здесь лишь

банальности своего времени, и тем не менее он был неправ, ибо

история — не зрелище. События истории не «проходят перед взо-

ром» историка. Они произошли до того, как он стал думать о них.

Он должен воссоздать их в собственном сознании, сопережить

тот внутренний опыт участвовавших в них людей, который он

хочет понять. Именно потому, что восемнадцатое столетие не зна-

ло всего этого, но ошибочно считало историю неким зрелищем,

оно низводило историю до природы, подчиняя исторические про-

цессы законам географии или климатологии, как у Монтескье,

или человеческой биологии, как у Гердера.

параллель между законами природы и планом при-

роды имела, таким образом, свои корни в ошибочном представ-

лении об истории, характерном для его эпохи. И тем не менее

своим учением о том, каков этот план природы, он внес важный

вклад в преодоление этой ошибки. Его собственное этическое

сочинение было откровенно «метафизическим» (как он понимал

это слово) по своему характеру, т. е. являлось своеобразной по-

пыткой анализировать сознание не в его феноменальном аспекте,

как один из природных объектов, но как вещь в себе, и здесь

он отождествлял сущность сознания со свободой, «свободой»

в его собственном понимании. Для него свобода — не просто сво-

бода выбора, но автономия, способность самому создавать законы

для себя. Это позволило ему дать новую интерпретацию идеи

Philosophical works (Edinburgh, 1826), IV, 531

Кант

истории как воспитания человеческой расы. Для него она своди-

лась к развитию человечества в направлении к полной духовно-

сти, т. е. к полной свободе. План природы в истории поэтому

понят Кантом как план развития человеческой свободы.

В первом параграфе «Фундаментальных принципов метафизи-

ки морали» он спрашивает: в чем заключалась цель природы,

одарившей человека разумом? И отвечает: не в том, чтобы

его счастливым, а только в том, чтобы дать ему силу стать

ственно действующим существом. Цель природы поэтому при со-

здании человека состояла в развитии моральной свободы, и

человеческой истории поэто.му может рассматриваться как осуще-

ствление этого развития. Таким образом, кантовский

человеческой природы как нравственной по своему существу при-

роды или свободы оказывается ключом к его пониманию

Мы можем теперь суммировать рассуждения Канта. Цель,

которую преследует природа, создавая любое существо,

конечно, в существовании этого существа, в реализации его

ности; телеология природы является внутренней, а не внешней

телеологией. Она не создает траву для того, чтобы ею

коровы, а коров — для питания человека. Она создает траву по-

тому, что трава должна быть, и т. д. Сущность людей — в их

разуме, поэтому она создает человека для того, чтобы он

рациональным. Но рациональность составляет такую особенность

человеческого рассудка, которая не может развиться полностью

в ходе жизни одного индивидуума. Никто, например, не может

самостоятельно создать всю математическую науку. Он должен

воспользоваться плодами работы, уже проделанной другими людь-

ми. Человек — животное, обладающее только ему

способностью использовать опыт других, и этой способностью он

обладает потому, что он рационален, ибо разум, как некий

опыта, только и делает это возможным. Если вы хотите

то то обстоятельство, что другая корова съела какую-то

травы, может только помешать вам съесть ту же самую былинку.

Но если вы хотите знать, то тот факт, что Пифагор открыл тео-

рему о квадрате гипотенузы, делает это знание более доступным

для вас, чем если бы вы попытались открыть его самостоятельно.

Следовательно, цель природы, создавшей человеческий разум, была

такой целью, которая может быть реализована полностью только

в истории человеческой расы в целом, а не в ходе жизни инди-

видуума.

Кант здесь совершает подвиг, показывая, почему должно суще-

ствовать такое явление, как история. Она существует, как он

доказывает, потому что человек — рациональное существо, и пол-

ное развитие его способностей требует поэтому исторического про-

цесса. Здесь мы имеем дело с аргументацией, аналогичной

ментации Платона во второй книге его «Государства», где он:

объясняет, почему должно быть общество. Возражая софистам,

истории. Часть III

доказывавшим, что государство — искусственное образование,

Платон показал» что оно естественно, так как основывается на том

обстоятельстве, что отдельный человек не может во всем пола-

гаться только на собственные силы; он нуждается в экономиче-

ских услугах других для того, чтобы удовлетворить свои потреб-

ности. Как экономическое существо человек нуждается в государ-

стве; аналогичным образом Кант показывает, что человек как

рациональное существо нуждается в историческом процессе.

Тогда история — это поступательное движение к рациональ-

ности, движение, являющееся в то же самое время прогрессирую-

щим развитием рациональности. Во времена Канта это положение

конечно, общим местом как философии Просвещения, так

и романтизма. Мы должны остерегаться смешивать его с внешне

схожим, но в действительности радикально отличным отождеств-

лением истории с прогрессом в конце девятнадцатого века. Эволю-

ционистская метафизика конца девятнадцатого столетия считала,,

что все процессы, развертывающиеся во времени, прогрессивны

по своему характеру как таковые и что история — это прогресс

просто потому, что она представляет собою последовательность

событий во времени. Таким образом, прогрессивность истории,

с точки зрения этих мыслителей, была лишь одним из случаев

эволюции или прогрессивности природы. Но восемнадцатое сто-

летие не усматривало прогресса в природе и в прогрессивности

истории видело ее характерную черту, отличающую ее от природы.

Считалось, что могут быть даже человеческие общества, не обна-

руживающие этого прогресса в сторону рациональности. Это

общества без истории, подобные неисторическим или же просто

природным сообществам пчел или

Однако вне сферы

природы, по Канту, прогресс был, и он задавал себе вопрос,

почему человеческое общество прогрессирует, а не пребывает

в инертном состоянии и каким образом осуществляется этот про-

гресс.

Вопрос настоятельно требовал ответа от Канта, потому что

для него

или застывшее, общество было бы

самым счастливым обществом, обществом, в котором люди бы

жили мирно, легко и в согласии друг с другом, как в том описан-

ном

естественном состоянии, когда люди «направляют

свои действия и распоряжаются своим имуществом и другими

людьми так, как они считают наилучшим в рамках закона при-

роды, т. е. в состоянии равенства, при котором власть и право

взаимообратимы, и никто не располагает ими в большей степени,

чем другой, ибо каждый человек имеет равное право наказать

нарушителя закона природы и тем самым защитить невинного и

удержать преступника» Как откровенно признает Локк, в есте-

О гражданском правлении, кн.

гл. 2.

Кант

состоянии имеются некоторые неудобства, связанные

с тем, что каждый человек здесь — судья своего собственного

дела; или же, как это формулирует Кант, состояние, в котором

люди допускают, чтобы их таланты ржавели, не находя себе при-

менения, не может рассматриваться как нравственно желательное,

хотя оно привлекательно, и привлекательно во многих отноше-

ниях. И в самом деле, ни Локк, ни Кант, ни,

мне из-

вестно, любой иной представитель той эпохи не считали такое

состояние человеческой природы лишь абстрактной возможностью,

а тем более совершенной фикцией. Гоббс, столкнувшись с данной

проблемой, сказал, во-первых, что «дикие народности во многих

местах Америки не имеют никакого правительства, они управ-

ляются маленькими семьями, согласие между которыми обуслов-

лено естественными вожделениями», во-вторых, что «во все време-

на короли и люди, наделенные суверенной властью», находятся

в естественном состоянии по отношению друг к другу. Аналогично

Локк говорит о взаимном естественном состоянии всех суверен-

ных государств. И превосходным примером естественного состоя-

ния, в понимании этих философов, служит жизнь первых норвеж-

ских поселенцев в Исландии, жизнь, описанная в сагах.

Потому-то Кант и задает себе вопрос: «Если такое естествен-

ное состояние человеческого общества возможно и оно в своей

основе оказывается счастливым, хотя и примитивным с точки зре-

ния морального и интеллектуального развития, то какие же силы

побуждают людей оставить его и вступить на трудный путь про-

гресса?» На этот вопрос до него было дано только два ответа.

Согласно греко-римской точке зрения, пересмотренной Ренессан-

сом и вновь утвержденной Просвещением, созидательными силами

прогресса в человеческой истории были человеческая мудрость,

человеческая добродетель, человеческое достоинство вообще.

Согласно христианскому взгляду, господствовавшему от эпохи

Поздней Римской империи до конца средних веков, этими силами

были провиденциальная мудрость бога и его забота о благе чело-

вечества, действующие вопреки человеческому безрассудству и по-

рочности. От обеих этих точек зрения Кант так далеко ушел

вперед, что даже никогда не упоминает о них.

Его собственный ответ таков: эта

не что иное, как зло,

заложенное в человеческой природе, иррациональные и амораль-

ные элементы гордости, тщеславия и корыстолюбия. Все эти

порочные стороны человеческой природы делают невозможным со-

хранение стабильного и мирного общества. Они приводят к воз-

никновению антагонизма между людьми и к столкновению двух

мотивов, заставляющих поведение каждого человека колебаться

между двумя крайностями: один из них — социальный мотив,

стремление к мирной и согласной жизни, второй — антисоциаль-

ный мотив, стремление к господству над своими ближними и к их

эксплуатации. Возникающее на этой основе недовольство человека

4 Р.

Идея истории. Часть

своим положением, каково бы оно ни было,— та пружина, которая

побуждает его ниспровергать социальную систему, в которой он

живет, и эта неудовлетворенность оказывается средством, исполь-

зуемым природой для достижения прогресса в человеческой жизни.

Эта неудовлетворенность не тождественна божественной не-

удовлетворенности, отказывающейся принять существующий поря-

док вещей потому, что он не может удовлетворить моральные

императивы доброй воли; она не является и неудовлетворенно-

стью филантропа или реформатора общества, это чисто эгоисти-

ческая неудовлетворенность, которая, учитывая счастье стабиль-

ной жизни, даже не основывается на просвещенном взгляде на

собственные выгоды отдельного лица. Процитируем Канта. «Чело-

век хочет согласия, но природа лучше знает, в чем заключается

благо для его вида (заметьте, не для человека как индивидуума,

даже не для корпоративного человека — общества, исторической

целостности, но для корпоративного человека, взятого как вид,

как некая биологическая абстракция); она желает разногласий.

Человек хочет жить легко и в довольстве, ко природа заставляет

его отказаться от легкости жизни и бездеятельного довольства

и броситься в тяжкие труды, чтобы они вынудили его использо-

вать свои способности для отыскания средств подняться над

ними». Это равносильно утверждению, что природа не заботится

о счастье человека, она заложила в него наклонности, побуждаю-

щие его жертвовать собственным счастьем и разрушать счастье

других, и, слепо следуя этим наклонностям, человек становится

орудием реализации плана природы (плана, конечно, ему не при-

надлежащего), направленного на моральное и интеллектуальное

развитие его рода.

Кант здесь с полной готовностью принимает взгляд на исто-

рию, пессимистический взгляд, если вы пожелаете так его назвать,

согласно которому зрелище человеческой истории — это в основ-

ном зрелище человеческого безумия, тщеславия, корысти и порока,

а всякий, кто обратится к ней за примерами мудрости и добро-

детели, будет разочарован. Это — точка зрения вольтеровского

Кандида, направленная против веры Лейбница, что все делается

к лучшему в этом лучшем из миров. Но Кант поднял ее до уров-

ня философской доктрины, доказывая, что если история — про-

цесс, в котором человек становится рациональным, он не может

быть рациональным в начале истории. Поэтому силой, являющей-

ся главной пружиной этого процесса, не может быть человеческий

разум, ею должно быть нечто противоположное разуму, а именно

страсти, интеллектуальное невежество и моральная низость.

И здесь кантовская теория истории вновь оказывается видоиз-

менением кантовской этики, для которой склонности, желания,

страсти — прямая противоположность разуму или доброй воле и

поэтому сами по себе — зло, сила, против которой должна бороть-

ся добрая воля.

Кант

Эту доктрину нельзя считать недостойной ее великого автора.

Она зовет к размышлениям, дает пищу для мысли, как и доктри-

на Гердера, но в отличие от нее она гораздо более четко про-

думана. И тем не менее она недостаточно хорошо обоснована.

Ее фундаментом оказывается риторический пессимизм, утверж-

дающий, что глупость, порочность и страдание — главные свой-

ства исторического прошлого человечества. Это не справедливая

или здравая оценка фактов. Во все прошлые эпохи, о которых нам

хоть что-нибудь известно, мы сталкиваемся со случаями, когда

люди были достаточно мудры, чтобы с успехом обдумать то, что

они должны были обдумать, достаточно добродетельны, чтобы

успешно сделать то, что они должны были сделать, и достаточно

счастливы для того, чтобы считать жизнь не только сносной, но и

привлекательной. И если кто-нибудь, возражая нам, скажет: «Слу-

чаи, да! Но как

мы ответим: «Больше, чем случаев

противоположного рода, ибо иначе жизнь человечества уже давно

бы прекратилась».

А последствия этой преувеличенно мрачной оценки прошлого

у Канта видны в его преувеличенных же упованиях на будущее.

В последнем разделе своего очерка он предвидит время, когда

люди станут рациональными, когда слепые силы зла, гнавшие

их до сих пор по пути прогресса, будут побеждены. Это будет

царство мира, в котором задача создания здоровой и разумной

политической системы будет решена и рациональная система как

национальной жизни, так и международных отношений приведет

к золотой эре в политике. Он смутно догадывается, что в сфере

человеческих деяний золотая эра — это противоречие в определе-

нии, и тем не менее это пророчество у него не просто случайный

привесок к его доктрине. Оно — логический вывод из нее, пре-

увеличенный оптимизм в ней уравновешивается и порождается

столь же преувеличенным пессимизмом. Это утрированное деле-

ние истории на полностью иррациональное прошлое и полностью

рациональное будущее — наследство, полученное Кантом от Про-

свещения. Более глубокое знание истории научило бы его, что

абсолютное невежество и абсолютная порочность не являются

причинами человеческого прогресса. Причина его — сама реаль-

ность человеческих стремлений со всеми их добрыми и злыми

составляющими.

Несмотря на эти преувеличения, Кант внес значительный

вклад в историческую мысль. В конце своего очерка он набрасы-

вает программу для такого типа исторического исследования, кото-

рое, как он говорит, еще не было проведено и не может быть про-

ведено, скромно добавляет он, человеком, столь мало знающим

историю, как он. Оно должно быть всеобщей историей, показы-

вающей, как человеческая раса постепенно становится все более

рациональной и потому все более свободной, историей саморазви-

тия человеческого духа. Выполнение этой задачи требует от учено-

4°

100 Идея истории. Часть

го двух качеств: исторических знаний и философского склада ума.

Ни историческая эрудиция, ни философские способности сами по

себе недостаточны для ее решения: они должны быть объединены

в новую форму мысли, вбирающую в себя нечто и от того, и от

другого. Вико в начале восемнадцатого века точно так же при-

зывал к созданию новой науки, которую он описывал как союз

филологии и философии, соединение внимания ученого к деталям

и внимания философа к принципам. Я думаю, мы можем сказать,

что в следующем столетии была сделана серьезная и настойчивая

попытка, правда, не всегда успешная, осуществить кантовскую

программу и рассмотреть историю как процесс, в котором чело-

веческий дух приходит ко все более полному раскрытию заложен-

ных в нем способностей.

Кантовская «идея», как он называл ее, может быть суммиро-

вана четырьмя выводами: 1) Универсальная

это дости-

жимый идеал, но его реализация требует союза исторической и

философской мысли: факты должны быть не только рассказаны,

но и поняты, увидены не только извне, но и изнутри. 2) Она

предлагает план, т. е. в ней обнаруживается прогресс, в ней мож-

но увидеть нечто такое, что возникает и развивается неуклонно

и последовательно на каждом ее этапе. 3) Этим объектом, раз-

вивающимся в ходе исторического процесса, оказывается челове-

ческая рациональность, т. е. интеллект, нравственная свобода.

4) Средством же, благодаря которому она осуществляется, оказы-

вается человеческая иррациональность, т. е. страсти, невежество,

Мою критику Канта я суммирую в виде кратких замечаний

по каждому из перечисленных пунктов. Суть же их сводится

ν к тому, что в этих его положениях, как и в других частях его

философского труда, его антитезы слишком жестки.

1а) Универсальная история и частная история. Эта антитеза

слишком жестка. Если универсальная история означает историю

всего того, что когда-либо случилось, то она невозможна. Если

частная история означает какое-нибудь конкретное исследование,

не включающее определенного представления о природе и значе-

нии истории в целом, то она также невозможна. Частная исто-

рия — только термин для обозначения истории, рассматриваемой

с ее фактической стороны, универсальная история — только тер-

мин для обозначения представлений историка об истории как

таковой.

1б) Историческая мысль и философская мысль. И снова анти-

теза слишком жестка. Их объединение, которого желает Кант,

как раз и есть сама историческая мысль, рассматривающая описы-

ваемые ею события не просто как внешне наблюдаемые феномены,

а изнутри.

2а) Во всей истории, безусловно, обнаруживается прогресс,

т. е. становление чего-то, но назвать этот прогресс планом при-