Колер И., Ранке И., Ратцель Ф. История человечества: доисторический период

Подождите немного. Документ загружается.

признавали даже такие мыслители, как Меланхтон, Слейдан и Лейбниц. Но в сущности и разделение

всемирной истории на три периода, впервые принятое Целлариусом в 1685 г., не представляет шага вперед.

Деление на древнюю эпоху, средние века и новое время несколько одухотворяется точкой зрения Леопольда

Ранке, как она передана Теодором Видеманом в извлечении из творений его учителя. Но и в этой красивой

оболочке система носит печать искусственности. В нее последовательно вкладываются и подтасовываются

мысли, которые первоначально были безусловно чужды ей. Чисто внешнее обозначение, вызванное

необходимостью и оправдываемое в известных рамках практическими соображениями, не выдерживает,

однако, научной критики. Вот почему мы

совершенно равнодушны к вопросу — начинаются ли средние века с Августина или Константина, с гуннов

или германцев, и заканчивают ли их Лютер или Гутенберг, Коперник или Колумб. В конце концов

всемирная история неделима. Подобно тому, как градусы долготы, экватор, тропики и другие круги широты

служат лишь вспомогательными средствами для географа, необычайно помогая ориентированию на карте,

но в действительности не существуют, точно так же всякие попытки дробления истории имеют целью лишь

облегчить группировку. Генрих Зибель начинает новую эпоху с Фридриха Великого, а Генрих Трейчке

оканчивает им. И оба они правы: каждый цветок заключает в себе зародыш нового. Человечество едино, и

«есть лишь одно течение великих событий, которое соединяет все народы и правит ими».

По другим соображениям, вытекающим из отклонения идеи прогресса и возражений против существования

определенных «законов», мы отвергаем второй путь изложения всемирно-исторического развития —

прохождение человечеством различных обязательных ступеней, согласно мнению Вико и Канта. Это явно

противоречит живой, не терпящей никакого насилия действительности в ее бесчисленных проявлениях и

стремлениях, с ее капризами и неровностями. Жизнь на земле, человеческая история, бесконечные формы

которой и тысячи целей тесно переплетаются между собой, терпит, конечно, всякую схему. И кто умело

осветит какой-нибудь уголок ее и создаст две-три группы, воображает, что он все доказал. 'Так, Нильсон

принимает четыре ступени развития, которые должна пройти, раньше или позже, всякая частица

человечества: от дикого состояния она переходит к кочевому, потом к земледелию и, наконец, с появлением

письменного языка, чеканенной монеты и разделения труда достигает высшей ступени. Градации Эрнста

Лазо многочисленнее. Личность, в смысле положения и профессии, проводится им через стадии

крестьянина, горожанина, воина, жреца, дворянина и князя. Горное дело, скотоводство и земледелие,

судоходство, торговля и

промыслы, буржуазное благосостояние, искусства и науки — таковы формы существования, в которых, по

его мнению, воплощается достигнутый прогресс. Оба эти направления можно соединить, признав, вместе с

Бэконом, эпоху войн юности человеческого рода, между тем как искусство и науки соответствуют его

зрелым годам, а торговля и промышленность, роскошь и мода — старости. Замечательно, что всякий

философ, который проводил параллель между ходом развития человечества и последовательностью

индивидуальных возрастов, был ли то Юлий Флор, Жан Воден или Эрнст Лазо, непременно помещает себя

и свое время в эпоху старости. Это вполне понятно: длинное прошлое, которое расстилается перед

наблюдателем, наводит на мрачные мысли. И, однако, человечество продолжает цвести, невзирая на все эти

причитания об умирании. «Народ не старится, не умнеет, народ всегда остается ребенком», говорит Гете

устами Альбы.

Тонко продуманы подразделения Густава Клемма и других социологов. Так, ступени, устанавливаемые Аль-

бертом Германом Постом — родовая община, территориальная община, королевская власть, демократия —

принадлежат к остроумнейшим созданиям немецкой мысли. Но все это не более как схемы, хотя и не столь

несостоятельные, как семь ступеней прогресса Льюиса Моргана. Трудно даже понять тот необычайный

успех устарелой теории, то сочувствие, которое выпало на долю творения американского социолога. Еще в

1820 г. Вильгельм Гумбольдт вполне признал, что узкое преследование подобных путей мешает разобраться

в действительных творческих силах и что в каждом акте, где только участвует жизнь, именно сущность

ускользает от регламентации. То, что кажется нам лишь механическим действием, повинуется

первоначально свободно вторящим импульсам. Если оставить в стороне мистический элемент, часто

оказывающийся в гумбольдтовой философии тождества с сильной примесью христианских идей на-

рождающегося просвещения, то мы и здесь наталкиваем-

ся на предельность нашего познания. Точно так же нельзя согласиться с мнимой обязанностью

определенного кру- | говорота форм правления, как нормальных, так и вырождающихся, — с тем, что

государственная жизнь будто бы ] неизбежно идет от монархии через тиранию к аристократии и от

последней через олигократию к демократии, а затем от демократии через охлократию и анархию снова к

деспотии. Нет сомнения, что так может быть и во многих случаях так действительно происходило, но

возможное отнюдь не обязательно.

Причина этих ошибочных умозаключений кроется | главным образом в том, что слишком мало принимали в

расчет один момент: территорию. Выше, по другому поводу, мы пришли к заключению, что природа и

человек в своем взаимодействии создают историю. Обыкновенно, однако, второстепенные вещи отодвигают

на задний план изучение внешних условий, влияющих на человека; положение различных частей земли и

неодинаковость обстановки их обращают на себя слишком мало внимания. «Можно представить себе

всемирную историю без Линнея или Кювье, но никак не без Колумба, Кука или Барта». Правда, со времени

Монтескье (или, если угодно, со времени Жана Бодена), в особенности же Карла Ритте-ра, признается

воздействие местности на образование народного характера. Рудольф Игеринг в оставленной им

«Доисторической жизни индоевропейцев» противопоставляет климат, свойство почвы, близость или отда-

ленность моря, пространственные отношения, мир растений и животных, враждебные и благоприятные

влияния соседей как единственно постоянные факторы изменчивости человеческой души. Из свойств

территории вытекают «законы», которые более или менее влияют на ход развития человечества и

определяют его. Однако, как мы тотчас увидим, и здесь не следует пренебрегать местными переменами,

совершающимися под влиянием физических и иных естественных условий.

История не создается единственно или преимущественно природой, но и при содействии человеческих

способностей. Одна и та же почва действует различно, смотря по способностям тех, кто ее обрабатывает:

она действует различно на одного и того же земледельца в зависимости от достигнутой им высоты

культуры. Не для всех народов и не во все времена пустыня была элементом, способствующим дальним

сношениям. Нет народа, который оставался бы на своей почве неизменным. Старый Геерен в своих

«Мыслях о политике, сношениях и торговле» справедливо указывает на подвижность, на изменчивость. У

одного народа перемены совершаются быстро, у другого (например, у самоедов и финнов Фин-маркена, у

арабов внутренней Аравии и у различных степных народов) медленно. А вместе с народом меняется и

местность. Все движется: история есть движение. Нет такой страны на земле, где жили бы такие же

обитатели, как жившие в ней в самом начале: ее растения, животные и люди постоянно менялись,

смешивались между собой, выселялись, отыскивали новые места и новые условия для жизни. «Так, история

человечества в конце концов является ареной превращений». Но сама сцена отнюдь не безразлична; она

играет далеко не второстепенную роль во всех этих превращениях и должна быть принимаема во внимание

как равная величина. Недаром И. Кохлеус говорит в посвящении к своему изданию Пом-пония Мелы: «Для

историка география — то же, что солнце для мира». И справедливость этих слов классически подтверждают

Аристотель и Птолемей, Плиний, Страбон и Солин. Если территория не может считаться заранее

определенным фактором, так как направление ее влияния обнаруживается лишь в зависимости от при-

рожденных человеческих способностей, то, с другой стороны, она отнюдь не представляет мертвой массы:

мы должны рассматривать ее как расчлененный организм. С самых первых времен между жизнью народов и

землей как естественной почвой их существовала такая Же глубокая связь, как между душой и телом

отдельно-

о человека. Природа не отделима от истории, физика °т этики.

История человечества

География есть необходимый фундамент для всеоб' емлющего понимания всемирной истории. Главная цел

ее — понять, почему нельзя коснуться историческое развития любой частицы человечества, не затронув npi

этом соседних частиц. Отсюда вытекает нецелесообраз' ность двух дальнейших принципов подразделения.

Относительно одного из них, расового, не стоит терять мног слов: не существует разграничения рас,

обязательной для всех, и недостойно поощрять произвольно одну расу

на счет других. Понятие о расе

слишком туманно, и чем| дальше, тем больше становится таким. Деление на осно-1 вании культурных форм,

защищаемое Альфредом Фир-кандтом с географической точки зрения, непригодно потому, что оно

разрывает глубокие исторические связи или сопряжено с бесчисленными повторениями. Нам пришлось бы

переноситься из Австралии, главного очага неустойчивых народностей, с Филиппинских островов,

Суматры, Цейлона и Андаманов в Южную Африку и Южную Америку. Вторая группа, собственно диких

народов, охватила бы Крайний Север, Кавказ, горную Индию и Полинезию. Затем, чтобы отнестись

справедливо к кочевым полукультурным народам, мы должны были бы обнять обширный пояс степей и

пустынь как исторически однородный. Наконец оседлые полу культурные народы вводят нас во

всевозможные страны и времена. И то же самое придется сказать относительно последних двух культурных

форм: высших и смешанных культур. Кроме того, остается сомнение — к какому из шести подразделений

должны быть отнесены некоторые осколки человечества. Едва ли было бы научно ограничиваться в по-

добных затруднительных обстоятельствах схемой Бэра (негры Тихого океана, африканские негры,

американцы, монголы, океанийцы, кавказцы).

Таким образом, нам не остается ничего другого, как классификация с чисто географической точки зрения.

Если при этом основой послужит ряд наций, то проблемы неизбежны, так как мы должны будем исключить

из числа исторических все обитаемые области, где еще не

могло образоваться нации, «этого совершеннейшего вида всяких естественных сообществ». Еще ошибочнее

исходить из понятия о государственности, которое уже само по себе означает высшую ступень культуры и,

следовательно, заранее исключает многих членов человечества. Но если принять в основание чисто

географическое подразделение, не представляющее никаких требований в смысле высшей естественной или

культурной связи, то перед нами будет готовое здание, в котором найдется место для всех членов

человеческого общества, для малых и больших, для скоропреходящих и обладающих большим влиянием:

это то, что называют эйкуменой.

Такое здание не должно быть лабиринтом. Чтобы избежать слишком внешней, бессодержательной группи-

ровки народонаселении по их месту жительства, можно руководствоваться географическими провинциями

Бастиана, построенными на психологических соображениях. Но самую лучшую группировку дают чисто

географические круги народов Фридриха Ратцеля. Рассматривая последовательно при помощи их

совокупную обитаемую часть земли, мы получим известное число полуготовых зданий, одно возле другого,

что в сущности совпадает с планом Гумбольдта-старшего, извлеченным из забвения Лейтцманом в 1896 г.

Начиная в этом многотомном издании рассмотрение всемирной истории человечества с Америки и кончая

Европой, мы отнюдь не имеем в виду утверждать, что в Америке следует искать корень всякого

исторического развития и что отсюда можно проследить его дальше на запад (до сих пор называвшийся

«востоком»). Пишущий историю не уполномочен решать подобного рода вопросы о праве первородства.

Открывая наше изучение Америкой, мы нисколько не желаем этим поддержать мнение некоторых о

глубокой древности американской культуры или отвечать на вопрос: будут ли Соединенные Штаты когда-

либо призваны к роли, которую некогда играл Рим, все это мы можем спокойно предоставить будущему;

нами руководят одни только практические соображе-

ния. История есть и останется путем от неизвестного начала к неизвестному концу. Такой вывод отнюдь не

вытекает из подавляющего влияния неясных мистических воззрений он означает лишь скромное

самоограничение в духе Сократа.

Вторая часть задачи будет затем состоять в психологической обработке материала, т. е. в том, чтобы создать

мосты от одного здания к другому. Дело в том, что история жизни человечества есть нечто большее, чем

сумма монографий об отдельных народах. Так как ни один народ не развивался сам от себя, то должно

раскрыться множество явлений, которые можно сгруппировать под общим названием «вмешательств

извне», разумея, конечно, под вмешательством не всегда что-либо враждебное, внезапное. Раскрытием

подобных соединительных звеньев мы обовьем земной шар цепью без начала и без конца. Еще в 1531 г.

Хуан Луис Вивес в своем сочинении «De disciplinis» ставил следующие положения: следует ознакомиться с

ходом всемирной истории от начала мира или одного народа в известной связи. Только таким образом мы

можем все правильно понять и обнять лучше, чем рассматривая каждую часть отдельно, Независимо, Здесь

происходит то же, что и при описании земли, где легче составить себе представление о мире, о группировке

и расположении отдельных частей его, если охватить одним взором все моря и страны. Поэтому отдельные

звенья истории следует соединять таким образом, чтобы получилось одно целое, единое здание.

Эти звенья истории, которые мы называем народными кругами, расположены настолько широко, что допус-

кают ясное и полное выражение склонностей одной группы, культуры одной эпохи. В пределах их эпохи

очерчиваются сами собой; поток причинных сцеплений, стремясь неудержимо вперед, все-таки имеет свои

остановки, водовороты и насильственные прорывы. В духовных сферах мы имеем дело почти

исключительно с явлениями, более или менее узко ограниченными в пространственном отношении.

Религиозная борьба, стимул

XVI в., стремление к политическому единству, лозунг XIX в., все это понятия йесьма ограниченного

свойства. До высоты идей, которые охватывали бы в данное время совокупную эйкумену, не поднялись ни

эллинизм, ни христианство, ни ислам или иное историческое явление, обладавшее задатками к широкому

распространению. Но поскольку два или несколько народных кругов имеют общие чувства, мы вправе

устанавливать между ними соединительные мостики, о которых была речь выше.

Сочетание сравнительной народной психологии с простым историческим изложением создает в конце кон-

цов историю, Б которой народ понимает себя таким, каков он есть. Осуществить эту задачу необычайно

трудно. Мы предлагаем лишь первую попытку всемирной истории. Написать полную историю человечества

никогда не удастся, но стремиться к этому идеалу — высокая и достойная задача.

ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ

ИСТОРИИ РАЗВИТИЯ

ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Некогда Бог сотворил мир в семь дней,

И с быстротою молнии понеслись мысли;

Осьмой день творенья оставлен нам.

Давно доказана несостоятельность мнения, будто условия нашего времени являются единственным мерилом

исторического изучения человечества. Наша современность с ее взглядами, верованиями, стремлениями и

надеждами составляет лишь маленький отрывок совершавшегося. Тысячи лет жили народы, которые

вращались в иных духовных сферах и преследовали другие идеалы.

Изучение истории нельзя свести к рассмотрению прошлого в том виде, как оно отражается в настоящем:

прошлое должно рассматриваться как часть созидания и разрушения человечества. Пишущий историю

должен подняться до точки зрения, откуда история с ее великими событиями будет проходить перед ним,

так сказать, вне времени. Он должен походить на человека, который поднялся бы на такую высоту

вселенной, с которой сразу можно обнять весь земной шар как одно целое. Подобная точка зрения

достигается путем абстракции, вытекающей из изучения самой истории. Она дает нам возможность, с одной

стороны, переживать чуждые эпохи, ощущать чуждый дух, а с другой — относиться объективно к этим

эпохам, составлявшим все для их современников, и видеть в них лишь момент в развитии человечества. Мы

должны научиться отвлекаться от современности, отвлекаться от того, что ,можно назвать тиранией

времени. Всякая эпоха безгранично господствует над своими современниками, поглощая все их бытие, все

помыслы их как единственная властительница. По отношению к прак-

тической жизни это справедливо, но в историческом изучении следует помнить, что данная эпоха есть

только период развития (как мелькающая мимо наших глаз картина бесконечной панорамы).

ПОНЯТИЕ О РАЗВИТИИ

Первое основное понятие истории есть понятие о развитии, которым мы обязаны во всем его величии уму

Гегеля. Правда, мы несколько иначе представляем себе развитие, нежели Гегель. Для нас мир не есть более

идея, но действие: для нас развитие — не схематическое движение идеи, совершающееся в точных формах.

Мы понимаем теперь развитие как нечто бесконечно богатое и разнообразное, как нечто совершающееся в

разнообразнейшей индивидуальной форме, как нечто не всегда идущее прямым путем, но стремящееся к

цели то так, то иначе, окольными и обходными путями.

Наше воззрение на историю отличается, следовательно, от взглядов Гегелевской школы, главным образом,

тем, что мы никогда не позволяем себе априорных выводов, что мы стараемся вникнуть во все подробности,

которыми изобилует жизнь, и только из многочисленных наблюдений заключаем о ходе развития.

Мы не предсказываем, не подгоняем к шаблону; мы остерегаемся строить историю одного народа прямо на

основании истории другого. Мы не заставляем развитие идти в определенном ритме, совершаться в два или

три такта и признаем, что в развитии человечества проявляется органическая, бесконечно разнообразная

деятельность.

Хотя и с такой оговоркой, мы попытаемся, однако, установить понятие о развитии, потому что как оно ни

разнообразно и ни широко, все же существуют известные признаки, выделяющие его из всего, что

совершается помимо его.

Развитие не есть простое изменение, движение вперед, превращение внешних или внутренних условий. Под

развитием нужно понимать развертывание зародыша, рост чего-то, что раньше существовало в зачатке, под

большим или меньшим влиянием внешних условий (более подробное изложение см. в моей статье в

«Juristisches Litteraturblatt», VII, S. 199).

Итак, это понятие предполагает две вещи: во-первых, должно уже существовать нечто, определяющее весь

будущий результат, но вместе с тем этот будущий результат еще не должен существовать. Есть лишь

возможность, потенция того, что в будущем станет действительностью.

Понятие о развитии предполагает возможность будущего результата, но не предполагает его необходимос-

ти. Разовьется ли зародыш — это будет зависеть от тысячи факторов, которые могут влиять на развитие,

отклонять его и даже убивать (среда, milieu, surroundings).

РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Всемирная история рисует нам картину развития человечества, т. е. развития зародышей, которые скрыты в

человечестве. Мы разумеем зародыши, скрытые в нем, но отнюдь не в отдельных людях и не в отдельном

народе.

Каково же отношение человечества к заложенным в нем культурным зародышам? Что заложено в человеке с

самого начала и в каком отношении находится он к его дальнейшему росту? Как объяснить себе стремление

жизненного зародыша к развитию?

Этот вопрос выходит из пределов истории и даже из пределов опытной науки в тесном смысле; он

относится к метафизике и разве еще к психологии народов. Здесь требуется из бесчисленных человеческих

индивидуумов создать отвлеченную психическую единицу, из бесчисленных проявлений народного духа в

истории вывести проявления стремления к развитию и уловить невидимые и неосязаемые нити, связующие

это стремление к развитию с побуждающим к нему импульсом. В существова-

нии подобных связей не может быть никакого сомнения. Ближайшее исследование, поскольку оно доступно

силе нашего ума, касается, главным образом, великой проблемы времени и причинности, отношения мира

явлений к тому, что лежит в основании явлений, и отношения, в пределах человечества, индивидуума к

целому, индивидуальной души к народной душе и душе человечества.

На одно обстоятельство должны мы обратить особенное внимание: с точки нашего современного

мировоззрения мы рассматриваем человечество прежде всего как отдельные существа и затем уже как

сочетание отдельных существ: мы исходим от индивидуальности и из множества индивидуальностей, при

посредстве духовной цепи, образуем совокупность. Такая точка зрения не первоначальная. Первобытный

человек не знал грани, отделяющей индивидуума от индивидуума: он создается лишь с течением времени

путем постоянной абстракции от целого к индивидуальному, причем этому последнему, изъятому из целого,

присваиваются особые права, особая активность и особые моменты ответственности. В первобытном

мировоззрении индивидуум еще вполне поглощается семьей, родом; им принадлежат права, они же. несут

ответственность. Формы деятельности индивидуума не выделяются из форм общей деятельности: считается

немыслимым, чтобы индивидуум переступал границы семейной обстановки и избирал новые пути. По-

добные индивидуумы, отрекающиеся от общины, признаются ненормальными, «сверхчеловеками», и об-

щина их игнорирует. Вместе с тем еще сильна мысль о переселении душ, об обмене индивидуумов душами,

о сочетании душ, о переходе души от отца к сыну, от деда к внуку: отдельный индивидуум составляет лишь

звено в цепи душ, является только частным воплощением общей души народа, и притом лишь относительно.

Такой взгляд на совокупную душу, на единство рода и племени сопровождал народы в их странствованиях,

скреплял их и закалял силу их сопротивления. Только позднейшие поколения, достаточно окрепшие при

помо-

щи завоеваний культуры, в состоянии были развить индивидуализм и выдвинуть наряду с деятельностью

общества как совокупного существа деятельность существа индивидуального. Такое одновременное

освобождение индивидуализма должно было способствовать развертыванию всех народных сил.

Индивидуализм не должен, однако, вытеснять умственную деятельность естественной совокупной единицы,

и мнение, что наряду с индивидуальной единицей существует совокупная единица, нисколько не

естественно: напротив, не естественно и противоречит духу истории стремление признавать один лишь

индивидуализм, участие же совокупности считать фиктивным или искусственным.

РАЗВИТИЕ КУЛЬТУРЫ

Материальная культура

Результаты развития мы обыкновенно называем культурой. Культура есть достигнутое путем развития

состояние народа в области его духовной жизни и во внешнем образе жизни. В этом смысле мы можем

различать внутреннюю и внешнюю культуру, хотя обе они переходят одна в другую: человек как телесное

существо стремится к удовлетворению своих потребностей и к внешнему положению, которое

соответствовало бы этим потребностям. Как чувствующее и мыслящее существо, человек будет неуклонно

стремиться переработать всю массу впечатлений в нечто единое и создать себе воззрение на мир и на жизнь.

Материальная культура есть способ существования с преодолением препятствий, стоящих на пути человече-

ства. Под этим подразумевается борьба со встречающимися врагами, особенно с враждебными животными,

затем добывание средств к поддержанию человеческого существования и пользование ими с целью

поднятия физического благосостояния. В этом смысле человечество проходит различные стадии в

зависимости от способа приобретения жизненных потребностей и способа защи-

ты от врагов для ограждения жизни, здоровья и имущества. Смотря по тому, добывает ли человек средства к

пропитанию одним завладением природой или же путем обработки ее, увеличивающей сумму естественных

продуктов, мы говорим об охотничьих, рыболовных, скотоводных и землевладельческих народах. Резкой

грани между ними провести нельзя. Так, невозможно строго говорить об охотничьих и рыболовных народах,

ибо те же народы употребляют в то же время в пищу продукты почвы, которые они находят и признают

годными для питания. Питаясь дичью и рыбой, они едят также коренья и дикие древесные плоды. Сущность

описываемой культурной ступени заключается в том, что человек пользуется in thesi лишь предлагаемым

самой природой, что он не управляет и не умеет управлять природой по своему желанию и сообразно своим

потребностям и вкусам. Пользование природой не идет дальше ознакомления с местонахождением, умением

уловить время и случай и преодолеть препятствия к оккупации: он открывает места дичи, знает, как ловить

рыбу, находить места, где есть дикий мед или съедобные корни, привыкает взбираться на самые высокие

деревья, опускается в глубины. Но ему недостает умения обрабатывать природу, вызывать про-

изводительность ее. Мало-помалу, однако, он и этому научится. Нередко охотничьи народы имеют

маленькие участки земли, где они сеют и доводят до созревания пищевые растения. Наблюдение над

проростанием семени, выпавшего из созревшего растения, само собой учит их не оставлять семена на

произвол судьбы, но предоставляет им окружающую землю. Как скоро дошли до этого, следующий шаг

будет заключаться в том, чтобы вообще не предоставлять семена случаю: их собственноручно передают

земле, и этим кладут начало естественному производству, земледелию. Часто мы встречаем при этом такое

явление: мужчины охотятся, а женщины, кроме собственно домашних работ, занимаются еще немного

земледелием: мужчины — охотники и рыболовы, женщины — земледельцы. Домашняя работа сама

наталки-

вает их на это, так же как и на различные ручные работы, и лишь изготовление оружия и принадлежностей

охоты остается обыкновенно на обязанности мужчины.

Громадное значение для всего будущего имело открытие добывания огня, которое сделано было независимо

в различных местах земли, так же как и открытие судов для речного и морского плавания. Первоначально

огонь доставлялся случаем. Им пользовались, когда молния зажигала часть леса и сама поджаривала массу

животных или плодов. Узнав выгоды огня, стали искать способы сохранять его. Сохранение огня,

сошедшего с неба, составляло одну из самых важных и насущных задач. Научились улавливать огонь при

помощи древесного волокна, научились по желанию раздувать тлеющую искру и убедились в возможности

переносить с собой во время странствований сам огонь или потенцию его. Но все это было весьма

ненадежно, пока счастливый случай не натолкнул на способ добывания огня по желанию — при помощи

трения или верчения двух кусочков дерева. Сначала это трение или верчение производилось с другой целью:

имелось в виду просверлить дерево или измельчить древесные волокна; это делалось с такой силой, что

древесное-волокно загоралось, и открытие было сделано. Важность такого открытия сознавалась в течение

многих столетий, и миф увековечил, как на Тихом океане, так и у греков, человека, принесшего людям

огонь, который был до тех пор доступен одним богам. На другой способ добывания огня натолкнула искра,

даваемая кремнем; при этом важно было то, что уже раньше ознакомились со способом улавливать искру

при помощи нежного, мягкого дерева и таким образом утилизировать для человеческих целей появление

самого ничтожного огня. Получение огня открыло возможность согреваться, жарить мясо, варить

размягченные корни или травы, обдавать их кипятком и этим путем приспосабливать пищевые средства к

человеческому телу, к его пищеварению и вкусу.

Необходимость самозащиты привела к изобретению оружия, которое было затем усовершенствованно

соглас-

но требованиям охоты и рыбной ловли. Под оружием мы подразумеваем неодушевленные предметы

окружающей природы, которыми мы пользуемся для нанесения вреда другим живым существам или для

защиты нашего тела от нападений их и отражения ударов. Для изготовления оружия применялось то, что

давала окружающая природа: дерево, камни, кости мертвых животных, кости больших рыб. Научились

пользоваться тяжестью предмета, его режущими краями и острием. При содействии безмолвного

умозаключения, которое обыкновенно называют опытом, научились ценить известные качества, которыми

обладали в особенности зубы животной челюсти, острые концы рыбьих костей и рогов, режущие края рако-

вин, Так дошли до изготовления топоров, мечей, ножей; так выучились заострять дерево, шлифовать камни,

соединять острый предмет с куском дерева, делать копья и стрелы и оперять их для увеличения метательной

силы. Существенным открытием следует считать ознакомление с упругостью, благодаря которой с

быстротой движения возрастает стремительность: отсюда исходит изобретение, с одной стороны, тупой

пращи, с другой — лука и его различных вариантов. Человек стоит еще на низкой ступени культуры, когда

он не знает ни лука, ни стрелы и ограничивается лишь палицей и бумерангом, т. е. пользуется тяжестью

предмета или стремительностью, присущей бумерангу.

Знакомству с металлами и обработкой их предшествовал каменный век. Это естественная предварительная

стадия, прежде чем человек научится употреблять сперва метеорное железо, потом скрытый в земле

металлический материал, научится нагревать металлы, доводить их до каления, плавить и этим делать их

способными принимать формы, желательные для человека, чего нельзя достигнуть ни с камнем, ни с

костью. Некоторые народы не могли этому научиться и получали металлические продукты от других.

Важность обработки металлов сказывается в особом положении, какое в течение долгого времени занимали

кузнецы. Каменная и металлическая

культуры принадлежат к важнейшим культурным фазам человечества.

Владея упомянутым оружием, человек стал пользоваться им не только для нападения или защиты в борьбе с

животными,-но и в борьбе с равными себе. Вместе с этим появилась потребность прикрывать тело,

нейтрализовать удары оружия: так были изобретены щит как подвижная защита тела, панцирь, шлем и

вообще различные охраняющие приборы, приспособленные к той или другой части тела.

Наряду с оружием материальная культура характеризуется изобретением утвари. Под утварью мы понимаем

предмет, служащий для мирного употребления и имеющий назначением расширять наше обладание

природой. Утварь отчасти переживала те же превращения, как и оружие, частью же она имеет свою

самостоятельную историю. Подобно тому, как режущий край раковины был прообразом ножа, так и полые

камни, скорлупы раковины или щиты черепах послужили прототипом тарелок и чашек. Открытие

непроницаемости высушенной земли было началом гончарного искусства: оно дало возможность сообщать

материалу во влажном состоянии требуемую форму и пользоваться им в высушенном состоянии для

хранения жидкостей. Вообще главную роль в изготовлении утвари обнаруживает материал в различных

фазах своей обработки: разминаемость и способность формирования в одной, прочность и устойчивость в

другой фазе. Дальнейшее завоевание составляет связывание и плетение, соединение гибких веществ так,

чтобы они сплетались, что увеличивает крепость уже в силу большого сопротивления, оказываемого

трению. Это дало возможность прочно связывать материал и из небольших предметов комбинировать

большие, причем последние получали желательную форму, приспособленную к определенным целям. В

плетении выражена, главным образом, эта приспособленность и в меньшей степени — непроницаемость.

Поэтому плетение особенно пригодно для помещения и хранения твердых предметов

(корзина), для изготовления покрывающих и прикрывающих средств, для задерживания воздуха (паруса) и

вообще для всякого рода связующих средств. Из плетения возникло в дальнейшем развитии ткачество и при

этом выделка ниток, прядение. Так дошли до изготовления из бесформенного растительного материала

бесчисленных предметов потребления. Волокна скрепляли путем соединения, из ниток делали ткани,

которые приспособляли к различным жизненным целям. Это оказало также влияние на усовершенствование

оружия: изготовление тетивы, пращи, аркана (лассо) отчасти предполагает существование этих искусств и

отчасти значительно подвигается с помощью их.

К средствам пользования принадлежат также способы перемещения, назначение которых — преодолевать

затруднения, создаваемые расстоянием. Сперва перемещают предметы природы на спине, голове или

плечах, передвигают их в руке, удерживая в утвари (корзинах, тканях), которые, в свою очередь,

приспосабливаются к человеческой руке (рукоятка). Их тянут по земле, но для того, чтобы их не повредить,

кладут при этом на полозья; их катят, особенно если этому способствуют их округленные формы. Это

обстоятельство само по себе приводит к изобретению валька и колеса, причем вещества различного

очертания приводятся в соединение с подобными элементами кругового движения. Таким образом,

горизонтальное движение преобразуется в круговое, утилизируется притяжение земли, обеспечивается

постоянство движения и, по возможности, ослабляется сопротивление от трения.

Как скоро найдены способы перемещения неодушевленных предметов, их применяют и к передвижению

людей; создаются средства для перевозки лиц и вещей.

В первобытные времена водные сообщения играют более важную роль, чем сухопутные. Человек, подобно

животному, учится плаванию сам собой, приспосабливаясь при помощи определенных движений к

сопротивлению влажной стихии и к укрощению ее. Плавающие пред-

меты в силу непроизвольной абстракции, именуемой опытом, навели на мысль об устройстве легких,

непроницаемых приспособлений для передвижения грузов и самого человека, причем толкающий шест

превратился в весло. Так изобретены были каяки, челноки из дерева, луба, кожи. К этому присоединилось

открытие, составляющее эпоху: открытие полотна, улавливающего ветер, паруса. И в этом случае толчок

дали наблюдения и невольная абстракция: человек долгое время испытывал во вред себе действие силы

ветра на развевающуюся ткань, прежде чем научился употреблять ее в свою пользу и поворотом паруса

утилизировать ветер во всех направлениях.

Жилища суть приспособления на суше, которые облегчают и обеспечивают пребывание самого человека и

хранение имущества. В большинстве случаев пещера впервые наводила человека на мысль о значении

прикрытия и крова как защищающей силы; это понудило его создавать искусственные пещеры. Пещера с

нависшей над ней землей родила мысль об устройстве дома с покрывающей его крышей и защищающими со

всех сторон стенами. В первобытном лесу эту роль играла, быть может, защита деревьев, крова из листьев,

древесные стволы. Так возникли постройки в форме круглых или длинных домов, дома с их кладовыми и

очагами, причем или просто мирились с присутствием дыма, или давали ему выход в той или другой форме.

Дом предполагал, конечно, известное постоянство в образе жизни, известную привязанность кресту,

оседлость. Кочующие народы довольствовались временными способами защиты, импровизированным

кровом, повозкой, палаткой, юртой.

Дом оседлого человека совершенствуется в смысле прочности. Сперва его строят при помоши земли и пле-

тения; потом употребляют балки, камни, кирпичи (как у вавилонян). Дальше начинают подводить

фундамент по здания, строят по прямым линиям, строят как этруски, римляне и современные народы,

применяя арки и своды. Постройки украшаются, они становятся произведениями искусства.

На воде человек устраивается так же удобно — на плавучих плотах или возводя постройки над водой. Он

ограждает себя таким образом от сухопутных врагов и живет здесь большими или малыми общинами. Так

возникают и поныне еще встречающиеся у первобытных народов водяные или свайные постройки, которые

были некогда распространены в Южной Германии и Швейцарии и которые восходят до каменного века.

Одежда являлась необходимостью для тех, кто желал оставаться зимой в более холодных местах. В теплых

климатах человек первоначально не ощущает потребности в одежде: она имеет для него значение маски,

прикрытия, свойственна скорее чародею или употребляется теми, кто посредством плясок призывает

высшие силы. Чувство непристойности более сложно и предполагает уже сильную индивидуализацию,

стремление мужчины обладать исключительно данной женщиной и охранять ее от других. Это ведет к

стремлению совершать половые акты в отдельности и втайне, а затем к постепенному прикрытию половых

частей,

Рука об руку с этим развивается чувство украшения, стремление помогать природе в достижении определен-

ных эстетических эффектов, Является желание несколько разнообразить поверхность человеческого тела, и

отсюда — стремление к татуированию, к украшению головы, ушей, носа, тыла, бедер. Еще позднее все эти

цели сливаются: одежда становится и защитой, и прикрытием, и украшением.

Открытие, составляющее эпоху и часто совпадающее еще с периодом охотничьей жизни, заключается в

приручении животных, пользовании услугами животных для человеческих целей. Первоначально дело

ограничивалось, вероятно, тем, что возбуждали одно животное против другого, чтобы затем одолеть обоих.

Затем под влиянием идеи тотемизма, т. е. идеи, что сам человек представляет душу животного, человек стал

видеть в животном своего спутника, он его приблизил к себе духовно, сделал своим товарищем. Из этих

двух элементов, челове-

ческого эгоизма и присущей всем первобытным народ___ любви к природе и отождествлении с природой,

выросл приручение — подчинение животного, с одной сторон и приближение его к. себе с другой. С

приручением подчинением нисколько не стоит в противоречии покл некие животным и почитание в них

духа предков.

Эти завоевания внешней культуры сопровождают че-] ловека при переходе от стадии простого обладания

при-j родой к стадии ухода за ней, к стадии скотоводства и зем-i леделия. Все эти занятия первоначально

связаны с боль4 шой суетой и передвижениями. Завладение природой побуждает к постоянным

перемещениям с целью отыски-! вания новых, удобных для занятия мест: за корнями тай же приходится

гоняться, как за дичью. И уход за приру-| ченными животными побуждает кочевать для отыскивания

пастбищ. То же относится и к земледелию в его первоначальной форме. Но земледелие уже носит в себе за-

родыш оседлой жизни, что делает его важным элементом в прогрессе человечества. Одни лишь оседлые

народы в состоянии были создать великие, прочные учреждения, накопить результаты культуры для

отдаленных поколений, устроить развитую и тонко организованную государственную жизнь и сношения.

Вот почему переход от кочевого образа жизни к оседлому составляет один из величайших успехов

человечества. Впрочем, на заре земледелия человек является от времени до времени еще периодическим

кочевником. При системе травосеяния посев производится в поспешно распаханную почву. Спустя около

двух лет почва истощена, ее оставляют и распахивают новый участок. В конце концов останавливаются на

том, что почву одного и того же участка разделяют на пашню и пар. Передвижение, таким образом, пре-

кращается, так как одну и ту же землю оставляют в течение некоторого времени под паром и дают почве

отдохнуть. По всей вероятности, к такому изменению и к переходу к так называемому плодосменному

хозяйству побуждали различные обстоятельства: внешние враги, трудности странствования и прочее.

Передвижения ог-

раничивались все меньшей областью, так как через несколько лет возвращались к одним и тем же полям,

пока, наконец, чередование обработки и пара не возведено было в систему, и странствования вообще

прекратились.

С установлением оседлости меняется и форма человеческого общежития. Община утверждается в опреде-

ленной области, отдельные члены общины расселяются по соседству, родовая система переходит в систему

деревень: отныне связующим элементом общины является деревня с ее замкнутыми границами. При этом

нередко несколько деревень имеют общие леса и пастбища, общие плотины и каналы. Природа заботится о

том, чтобы они не разобщались, а напротив, теснее сплачивались: природа, да еще внешние враги, от

которых приходится обороняться сообща.

С земледелием связана обработка продуктов ради получения средств для поддержания жизни и вкусовых

веществ: строят жилища, изготавливают одежду, инструменты и утварь, делают оружие. Хотя земледелие и

требует мира, но человек редко живет в мире с равными себе, и земледельческие народы также вынуждены

бывают готовиться к войне. Сперва обработка продуктов тесно связана с самим земледелием: земледелец

обрабатывает свои естественные продукты сам совместно с членами своей семьи в тесном и более широком

смысле (подворная система). Позднее становится очевидным, что отдельные личности оказываются более

или менее способными и что каждая отрасль требует изучения. Поэтому из среды общины выделяются лица,

посвящающие себя главным образом определенной обработке материала, которым и снабжают общину по

мере ее потребностей (ремесло). Ремесленник первоначально принадлежит общине: каждая община имеет

своего общинного портного, сапожника, кузнеца, цирюльника, а также общинного учителя. Ремесленник

получает за это определенное содержание, свой пай общинной жатвы. И всякий, кто дает ему заказы,

вознаграждает его хотя немного или Кормит, пока он работает у него в доме. В конце концов

устанавливается правильный обмен, и этим создает нечто новое, составляющее эпоху для культуры: разд

ление труда. Находят более выгодным, чтобы ремесле ник работал не только на заказ, но и в запас, так как

вр мя, удобное для работы, не всегда совпадает с временам, спроса. В первом периоде еще заботятся более

или MQ нес о согласовании спроса с предложением, но потом и^ разделяют. Всегда, конечно, часть работы

остается дл! удовлетворения потребностей данной минуты, чеп нельзя избежать и в позднейших культурных

стадиях. Н< там, где есть возможность отделить работу от момент! спроса, сила производительности

значительно возраста ет: производят в наиболее благоприятные для этого вре мена и хранят продукты до

появления спроса — создает ся независимость от минуты. Здесь, как и в других кул турных вопросах, мы

стремимся устранить элемен случайности с его непоследовательностью и подчинит себе обстоятельства.

Обмен и разделение труда — великие элементы куль турного прогресса, который совершается на этой осно

ве. Ремесло развивается и совершенствуется. Оно тре бует все большего искусства, все большей подготовки.

Ремесленник ограничивается определенной область производства, но в ней достигает известной законченно

сти. Его изделия пользуются предпочтением, и к ни предъявляется более оживленный спрос: они лучше

вместе с тем дешевле, потому что работа в его руках иде спорее. Взамен этого земледельцы, а равно другие

ре месленники, должны уделять ему нечто от своего труда; чем больше индивидуум специализируется в

своей дея тельности, тем более он зависим от всех остальных вви ду удовлетворения совокупных

человеческих потребно стей. Итак, вначале существует естественный обмен: каж дый получает взамен своей

работы то, что ему нужно, а производство в целом становится гораздо богаче, гораздо совершеннее, так как

организованное целое работас продуктивнее, чем совокупность разъединенных индивидуумов.

Но и здесь сказывается стремление человечества освободиться от момента, подняться вы ше_су

шествующего в данный момент несоответствия между потребностью и производством. Чем разностороннее

производство, тем труднее в каждую минуту найти лиц, которые дали бы взамен наших произведений

именно то, что нам нужно. Устранить это несоответствие составляет назначение денег, общего мерила

ценности и менового фактора. Деньги — средство урегулирования, которое делает человеческие сношения

независимыми от индивидуальной потребности.

Уже весьма рано, даже во взаимных сношениях общин, выяснилась необходимость установить средства для

обмена, известные предметы, всеми ценимые, имеющиеся в большом числе и удободелимые. Сначала это

делалось более или менее эмпирически, случайно, пока мало-помалу некоторые из этих орудий обмена

получили всеобщее признание, приобрели значение денег. Одна и та же потребность устранения

индивидуальных несоответствий привела различнейших народов земли к изобретению денежного

института. Смотря по месту, степени культуры и особенностям народа, в качестве денежных знаков

Действовали самые различные продукты. Так, скотоводные народы употребляли для этой цели сперва шту-

ки скота, потом табак, каури

раковины и нитки жемчуга (вампуны), кольца, кожи. Наконец напали на

металл, который имел преимущество большой прочности, устойчивости, делимости и общего признания в

смысле ценности, и в конце концов отдано было предпочтение благородным металлам. Сперва их

взвешивали: весовые деньги встречаются еще у весьма развитых культурных народов; у других мы

открываем ясные следы их в обрядовых и правовых обычаях. Наконец приходят к тому, что пускают в

обращение благородный металл в форме маленьких удобных кусков с официальным обозначением,

чеканкой. Чеканка устраняет необходимость взвешивания денег, делает возможным расчет в делах всюду и

при всех обстоятельствах, избавляет от множества пре-

реканий, и поэтому в конце концов принята всеми кул турными народами. Большие, еще не устраненные зат

руднения создает совместное обращение двух благород ных металлов: постоянные относительные

колебания их

ценности грозят серьезно подорвать правильные сноше , ния. Устранить это неудобство

стараются отчасти путем! обязательного регулирования взаимной ценности обоих* металлов в их денежной

функции, для чего требуется меж-| дународное соглашение (биметаллизм). Другие предлагают считать одно

золото ценностью, серебром же как неблагородным металлом пользоваться только в качестве

вспомогательного средства.

Но этим еще не достигнута конечная цель человечества. Наряду с реальными деньгами появляются услов-

ные денежные знаки, или суррогаты денег. Первоначально во времена опасностей и бедствий выдаются

ассигнования на государственную казну, по которым впоследствии должна быть произведена уплата.

Изобретаются билеты, обязательства, которым придается ценность денег, причем государственная или

народная власть принуждает принимать их как деньги. Государство, убедившись на чеканке монеты, что оно

властно предписывать сношениям законы обмена, пользуется этим и деликатно принуждает принимать

монету выше ее настоящей ценности. Таково происхождение суррогата денег, кожаных, бумажных денег,

разменной монеты. Однако после многих колебаний и некоторых кризисов опыт показывает, что в этом

случае государственная власть не всесильна и что ей положены довольно узкие пределы, как скоро она не

рискует расшатывать всю экономическую жизнь.

Если государственная власть, с одной стороны, изыскивает средства к облегчению уплаты, то, с другой, сно-

шения сами находят себе выход. Вместо уплаты выступает на сцену дебитование, кредитование,

компенсация. Для облегчения вводится перевод требований, при которых регулируются взаимные торговые

счеты: сконтрация, clearinghouse. И в этом случае возникает стремление ос-

вободиться от индивидуальных несоответствий, другими словами, управлять обстоятельствами, вместо того

чтобы служить им, в чем и заключается особенность культурного прогресса.

Итак, разделение труда имеет свою исходную точку в развитии ремесел, в отделении обработки материала

от первоначального производства. При помощи денег оно ведет к полному преобразованию экономических

отношений и вместе с тем к полному перевороту в социальном положении человека.

Деревня преобразуется в город. Возникают центры населения, в которых главное внимание сосредоточива-

ется на ремеслах и промышленности, причем часто на этот путь толкают неблагоприятные почвенные

условия и состояние земледелия. Подобные центры нуждаются в рынке и месте для рынка, нуждаются в

общении почвенных производителей, которые предлагают свои произведения. Город вместе с рынком

отказывается исходной точкой дальнейшей культуры, причем и здесь замечается стремление уравновесить

индивидуальные несоответствия: продукт появляется на рынке, оказывается возможность выбора,

устанавливается цена вещи при помощи сравнения и отвлечения от свойства индивидуальных покупок,

которые не дают возможности рациональной оценки и поэтому предоставляют покупателя и продавца в

руки случая. Развивается рыночная цена. Город служит живым стимулом для промышленности и торговли;

но в то же время, благодаря рынку, он удерживает в соприкосновении городское и сельское населения,

противодействует распаду народных элементов на обособленные, чуждые или даже враждебные группы.

Здесь развиваются промыслы до степени промышленности, мелкой и крупной. Последнее оперирует при по-

мощи разделения труда, доведенного до мельчайших деталей. Дальнейшим толчком к расширению

промышленности является введение машин в фабричном производстве. Машины, в противоположность

домашним орудиям, изображают хотя и мертвые, но организованные рабочие фак-

• торы, которые требуют сравнительно второстепенно^

участия человека (ухода) для того, чтобы развить деяте;__ ность в желательном для нас направлении.

Первоначал! но система этих машин проста, она примыкает к воде и ветру: мельницы и водопроводы — вот

ее первоначальна, форма. Однако изобретательный ум человека, правда] лишь на высших ступенях

экономического развития, уве, личивает эти рабочие силы до необычайных размеров. Сочетание воды и

огня создает экспансивный пар с его чу-< Д013ИЩНЫМ развитием силы; электричество заключает чрез-

вычайно богатый фонд рабочих сил. Наконец, открытж единства энергии заставляет рассматривать

совокупну! природу как резервуар сил и изыскивать средства для того,: чтобы управлять этой несметной

суммой природной энергии, переводить одну форму в другую, переносить с одного места на другое и, если

не создавать, то, во всяком случае, почти всевластно управлять тем, что создано природой.

Изобретательность дает нам, следовательно, власть

над землей и возможность проводить принцип

освобождения от индивидуальных несоответствий.

Как уже было сказано, разделение труда ведет к обме-1 ну, а обмен к торговле. Торговля есть

упорядоченный об-; мен, организованное соединение обменов по определен-! ной системе, с усиленным

проведением упомянутого выше принципа запасного производства. Это -производство требует уже

известного искусства в торговле: нужно отыскивать места сбыта и удобным путем доставлять продукты в

эти места. Таким образом, создается плодотворное взаимодействие: производство запасов поощряет

торговлю, которая, в свою очередь, влияет на производство, направ-1 ляя последнее туда, где можно в

будущем ожидать сбыта] произведений. Торговля предполагает, следовательно,. особые знания, особенное

умение. Развивается специаль-ная техника, которая дает возможность идти навстречу самым сложным

задачам. Совершается отделение торговцев от промышленного класса, возникает торговое сословие, т. е.

сословие, которое ставит себе задачей производить упорядоченный обмен как естественных продуктов,

так и продуктов промышленного производства. И в торговле, как и во всякой форме деятельности в области

материального производства, играет громадную роль эгоизм. Торговля стремится доставить возможно

больший барыш путем отыскивания благоприятных источников товаров и места сбыта, она стремится

уловить наиболее благоприятные моменты для запасного производства и спроса (спекуляция). Но и здесь

эгоизм является во всемирной истории великим стимулом человеческой культуры.

Торговля побуждает перешагнуть границы отдельных народных областей: она не желает оставаться

внутренней и сама по себе переходит во внешнюю торговлю. Дело в том, что другие страны, другие

климаты производят продукты, которые мы особенно ценим и которые недоступны нашим поясам и нашему

производству, Так создастся вывозная и ввозная торговля. Начинается с того, что торговец или

представитель его разъезжает с товарами (при этом разъездной агент может получать от хозяина деньги или

товар и делить с ним прибыль). В дальнейшей стадии товар пересылается посреднику, который в другом

месте пускает его в обращение (экспедиционная, комиссионная торговля). Далее основывают в чужой

стране,-собственное филиальное отделение, колонию, факторию, которая, находясь в связи с главной

фирмой, переносит торговлю в эти местности. Наконец возможно непосредственное сношение с чужими

торговыми домами и обмен между ними товаром (непосредственная иностранная торговля), что

предполагает, конечно, основательное знакомство с местными условиями и большое доверие к прочности

тамошнего положения, а это возможно лишь в странах с развитой культурой. Иностранная торговля того

или другого вида совершается сухим путем (караваны, позднее железные дороги) и морем (парусные суда и

пароходы). Обширность оборота, особые опасности, разносторонность отношений — все это вызывает к

жизни замечательные новые явления. Морская торговля создает страхование, ведет к новым формам

ассоциаций; караванные сношения связаны с возникно-

вением стоянок, продовольственных пунктов, постоял дворов. То, что здесь создается случайно, в силу

необх димости, эксплуатируется впоследствии для других ц лей: страхование составляет одну из

плодотворнейши мыслей нашего времени, устройство гостиниц сделалос необходимым условием для

путешествия, для пребыва ния в чужих странах, которые стали главным центро образования и поправления

здоровья.

Сношения ведут и к другим учреждениям, имеющи целью путем комбинаций устранить несоответствия ин

дивидуальных отношений. Торговли не всегда возможн непосредственно между местом производства и

местом сбыта: в одном пункте требуется больше, в другом меньше, трудно из одной точки правильно

оценить все местности. Вследствие этого развивается посредническая торговля: товар странствует, проходя

через ряд самостоя-; тельных коммерческих стоянок в различных странах, пока не достигнет цели. Сначала

между производителем и потребителем является в качестве посредника один торговец, потом множество, и

товары от этого, по-видимому, дорожают. На самом деле, однако, если движение товара идет правильным

путем, он становится дешевле, так как \ организованная посредническая деятельность облегчает борьбу с

трудностями и повышает вероятность сбыта. Этими выгодами в излишке вознаграждаются расходы на

посредников.

Таким образом возникает национальная и мировая торговля. То, что в малых размерах делает рынок, дости-