Кин Морис. Рыцарство

Подождите немного. Документ загружается.

100

Глава III

мирян, но и на взглядах священнослужителей и даже монахов. Напри-

мер, теолог Алкуин, советник Карла Великого, откровенно недолюбли-

вал тех монахов, которым нравились светские лэ (баллады, песенки),

однако манускрипт «Беовульфа» хранился в монастыре, да и написан

был почти наверняка также в одном из монастырей.

® Хронист Отто- ;

на I Видукинд Корвейский, хоть и был монахом, не видел ничего зазор- i

ного в том, чтобы вспомнить славные деяния Хатагута, воина и вождя

из дохристианской истории саксов, и описание Видукиндом Корвейс-

ким междоусобиц, которые вели представители саксонской династии

Людольфингов, весьма сходно по духу с описаниями из «Беовульфа» и

«Hieldebranslied»(«Песни о Хильдебранде»).

Если учесть, что отцы

церкви, епископы и аббаты, были почти исключительно людьми благо-

родного происхождения, то есть отпрысками тех же семей, представи-

тели которых стояли во главе войска в период войн, которые вели то с

язычниками, то друг с другом, представляется совершенно естествен-

ным, чтобы церковный автор Видукинд (который, кстати, и сам имел

непосредственное отношение к семейству Людольфингов) писал именно

в таком духе.

Монастыри - где монахи молились за победу войска своей стра-

ны - часто действительно становились хранилищем не только религи-

озной, но и военной традиции, а также центрами почитания выдаю-

щихся и особо родовитых военачальников. Беда Достопочтенный рас-

сказывает, как пурпурное с золотом знамя короля Освальда

* было

вывешено в Бардни над его могилой в церкви VII века, основанной его

племянницей Острид, королевой Мерсии.

Так что и впоследствии

не должны вызывать удивления сведения о существовании культа

Гильома Оранжского в соборе Геллоны, им же и основанном, где он

закончил свою жизнь в качестве монаха; или - что в церкви Св.Жю-

льет в Бриуде гордо выставлен его щит; что собор Св.Гонораты Али-

канской (St.Honorat des Aliscamps) и собор Notre Dame des Martres

Tolosans (Тулузской Богоматери всех мучеников) оспаривали право

на то, что Вивьен, племянник Гильома Оранжского, был похоронен

именно у них; и что собор Вьенны и церковь Св.Иоанна в Сорде

Рыцарство, церковь и крестовые походы

101

Претендовали на то, что именно у них похоронен прах легендарного

еиископа Турпина из «Песни о Роланде»

Подобный культ эпи-

ческих героев, погибших в битве с язычниками - это поразительное

свидетельство того, как двойная цель активной жизни рыцаря - слава

и этом мире и спасение души в мире ином - начала в XI веке превра-

щаться в единую, как бы сдвоенную цель и основную составляющую

рыцарского благочестия.

Итак, именно стремление к этим двум целям и стало основой

рыцарства, самой его сутью и одним из наиболее показательных при-

знаков того, что в итоге свойство, названное Ваасом Ritterfrommigkeit,

рыцарской приверженностью христианству, гораздо более обязано своим

возникновением древней, некогда самостоятельной героической этике,

В которую христианство лишь добавило религиозной окраски, чем бо-

лее поздним церковным устремлениям. Для тевтонского воина слава

была и наивысшей наградой, и свидетельством его рыцарской доблес-

ти, самой сутью этой доблести. «Ты сам стяжал себе вечную славу!»-

сказал Хродгар Беовульфу, когда тот сразил Гренделя. Умирая в Рон-

севальском ущелье, Роланд повернул лицо к язычникам, «ибо был уве-

рен, что они должны признать: умер он победителем! ».

«И прямо

вон там давай попробуем свои силы, - сказал Бамборо Бомануару

когда они назначили место для Битвы Тридцати (1350), - и по-

стараемся, чтобы люди впоследствии говорили об этом сражении по-

всюду - во дворцах, в пиршественных залах и на людных площа-

дях.»

Разве может рыцарь просить о большем, спрашивал Жоффруа

де Шарни, чем та награда, которую получил воин Божий Иуда Мак-

кавей: почести в этом мире и спасение души в мире ином?

Именно

благодаря древней и глубоко укоренившейся воинской мечте о славе и

признании никакие проповеди или религиозные учения не сумели сбить

воинский задор, свойственный идеальному рыцарю, ибо, как говорил

Тацит, когда писал о древних германцах и их жажде битвы, «renown is

easiest won among perils» («славы легче всего добиться в момент опас-

ности»).

Христианство и воинственность - как составляющие поня-

тия «рыцарство» - были неразрывно сплетены друг с другом с мо-

102

Глава III

мента зарождения этого понятия, как тесно связанные между собой

элементы, унаследованные им от героического прошлого.

Точно так же характерно и переплетение религиозных идей с

героическими и светскими мотивами и для отношения к крестовым

походам в рыцарской повествовательной и поэтической культурной

традиции. Рассказ Виллардуэна

* о четвертом крестовом походе пре-

красный тому пример. Он отлично сознает, сколь важно, чтобы все

участники похода получили полное отпущение грехов: его крестонос-

цы - это паломники в Святую Землю; их цель - «отомстить за оскор-

бление, нанесенное Господу, и, если будет угодно Всевышнему, вновь

захватить Иерусалим».

Но в этой своей истории, хоть она и пред-

ставляет собой прозаическую хронику, Виллардуэн использует язык

эпической героической песни (chanson), и у него классические рыцар-

ские качества воина таковы, какими их в действительности представ-

ляет себе сам автор. Это, например, верность: «Не дай Боже, чтобы

меня когда-либо смогли упрекнуть в бегстве с поля боя и в том, что я

покинул моего императора,»- кричит раненый Луи де Бетюн.

® Или

щедрость: «Маркиз Монферратский был одним из достойнейших ры-

царей в мире... ибо никто иной не был столь же щедр и великодушен,

как он».

И, разумеется, Виллардуэн определяет особую цену личной

доблести, бесчисленные примеры которой он то и дело приводит. Общий

тон его хроники отлично выражен в следующих словах, вложенных им

в уста венецианского дожа: «Господа, вы считаетесь наилучшими и

наихрабрейшими людьми в мире, ибо участвуете в деле высочайшего

предназначения, не имевшего еще себе подобных.»

Крестовый поход,

таким образом, превратился в замечательное рыцарское приключение,

в котором служение Господу и поиск земной славы и наград перепле-

лись настолько тесно, что разъединить их стало практически невоз-

можно.

Мы уже видели, как глубоко в германском героическом этосе уко-

ренилась идея юности как периода испытаний для молодого воина,

помогавших ему занять свое место в жизни после полных приключе-

ний странствий по дальним странам. Крестовые походы предлагали

Рыцарство, церковь и крестовые походы

103

особый способ включения в христианский контекст и этого аспекта

героической этики. «Слеп тот, кто хоть раз в жизни не совершил

военного похода во имя спасения Господа нашего и кто из-за мелоч-

ных опасений теряет всю славу земную»

,- писал поэт-крестоносец

I ибо, граф Шампанский

*. Здесь, что совершенно очевидно, кресто-

вые походы становятся составляющей некоей системы, обладающей

квазиритуальным значением для юношеского периода становления

личности, когда молодой рыцарь доказывает собственную состоятель-

ность и значимость, участвуя в турнирах, посвящая себя служению

возлюбленной и... крестовым походам. Из-за особого религиозного

значения последних их место в данной схеме определяется как наи-

высшее доказательство истинно рыцарских качеств, однако же с дав-

них времен участие в крестовых походах оказалось настолько прочто

вплетено в более широкий контекст понятий о рыцарственности, что

уже невозможно стало отделить светскость, куртуазность и героизм

рыцаря от его религиозности. «Там [в Сирии] надлежит рыцарям

великим и малым совершать свои рыцарские подвиги,- писал Конон

де Бетюн накануне третьего крестового похода. - Именно так чело-

век и должен завоевывать себе право на райскую жизнь и почести, а

также - на любовь и похвалу со стороны своей возлюбленной.» Его

современник Ги, сеньор де Куси, проявил более откровенную сенти-

ментальность: «И пусть Господь возвысит меня до такой чести, чтобы

я мог еще хоть раз обнять ту, с которой связан сердцем и всеми

помыслами, и прижать ее, обнаженную, к своей груди, прежде чем я

пересеку море, отправляясь в далекие страны!».

Бодуэн де Конде,

писавший в конце XIII века, то есть в период наиболее активного

движения крестоносцев, с одной стороны проявляет меньшую сенти-

ментальность, а с другой - большую осведомленность и воинствен-

ность. Молодой рыцарь-бакалавр (168), по его мнению, должен быть

готов пожертвовать всем, что имеет, начиная участвовать в турнирах -

не только жизнью и душой, но и состоянием; но если он хочет, чтобы

его считали действительно безупречным рыцарем, то должен непре-

менно в какой-то момент забыть о турнирах и взять в руки крест, ибо

104 Глава III

никто не смеет называть себя истинным preudhomme, пока его меч не

нанесет хотя бы один удар по врагам Господа нашего. «Именно так, -

пишет он в своем «Dit dou Васе11ег»(«0 бакалаврах»), - надлежит

истинному рыцарю-бакалавру подниматься шаг за шагом, повышая цену

себе и своей доблести.»

В этой поэме видно, как обретает конкрет-

ную форму идея постепенного самосовершенствования и повышения

самооценки путем постоянных проявлений личной доблести и отваги,

что, по мнению, например, Жоффруа де Шарни, является основой ры-

царского характера.

Церковь с помощью христианских обрядов и законов постоянно

стремилась подчеркнуть особое значение крестовых походов в рыцар-

ской системе ценностей. Крестоносец давал святой обет в церкви в

присутствии священника и нашивал на свою одежду крест, служивший,

подобно посоху пилигрима, символом определенных привилегий и на-

хождения под охраной церковных законов, обеспечивавших ему вполне

конкретные преимущества (часть из них, кстати сказать - например

освобождение от судебного преследования за долги, - не имела ничего

общего с системой рыцарских ценностей). Иерусалим действительно

приобрел в глазах рыцарства такое значение, каким ни один иной

город на земле обладать не мог, и его завоевание действительно от-

крывало новые горизонты, ибо давало шанс на участие в войне, суще-

ственно отличавшейся ото всех прочих войн. Однако слова Тибо

Шампанского насчет того, что слеп тот, кто ни разу в жизни не совер-

шил военного похода во имя спасения Господа нашего, ясно свиде-

тельствуют о том, что мыслил он в несколько иных категориях, чем те,

что были связаны с исходным церковным идеалом полного самоотре-

чения и посвящения себя Священной Войне. Ему и в голову не прихо-

дило требовать, чтобы рыцари всю свою жизнь провели в Святой

Земле, как то полагали для себя необходимым первые тамплиеры, а

также бароны и рыцари, селившиеся в заморских землях (их числен-

ность, впрочем, всегда была слишком мала для защиты этих, отвоеван-

ных у неверных, земель); скорее он представлял себе крестовый поход,

как некое путешествие, из которого рыцарь должен был обязательно

Рыцарство, церковь и крестовые походы

105

вернуться. Его концепция крестового похода, таким образом, вполне

совпадала с воззрениями на сей счет большинства рыцарей, которые

отправлялись в Палестину или же намеревались сделать это уже после

триумфально завершившегося Первого крестового похода и создания

первого христианского королевства. Эта концепция как бы добавляла

некое дополнительное измерение к Ritterfrommigkeit, тому самому дея-

тельному рыцарскому благочестию, о котором мы уже упоминали, пси-

хологически усиливая его и делая существенно более значительным.

Но служила она главным образом для того, чтобы сделать еще более

ощутимым тот внешний слой христианства, который издавна покрывал

ценности героического прошлого, а заодно и ценности новой куртуаз-

ной культуры (можно сказать, они были практически «зацементиро-

ваны» в нем).

•к -к -к

Та же знакомая интерпретация христианских и светских ценнос-

тей отражена в некоторых существенных дополнениях, которые эпоха

крестовых походов привнесла в так называемую литературную мифо-

логию рыцарства. Две группы произведений иллюстрируют это ут-

верждение исключительно ярко: это цикл «Жеста Рыцаря с Лебе-

дем» (романтизированная версия истории Первого крестового похо-

да)

* и цикл романов о короле Артуре, содержание которых связано

с поисками Святого Грааля. Краткий обзор их основной тематики и

манеры ее преподнесения читателю помогут нам придать большую

глубину тому исследованию религиозной ментальности рыцарства,

которое мы попытались провести в данной главе. Оба названных

цикла произведений свидетельствуют о том, что идеалы светского ры-

царства - как героические, так и куртуазные (которые никогда не

имели ничего общего с церковной идеологией),- всегда оставались

Для данного сословия основными, даже если рыцарство проявляло

самую решительную готовность совершать подвиги во имя Господа.

106

Глава III

Важно, что оба эти цикла начинали обретать завершенную форму в

конце XII - начале XIII веков - то есть в тот период, когда, по всей

видимости, социальные и военные события придали окончательную

форму - в чисто светском плане - и рыцарскому образу жизни, что

также совпало и с расцветом движения крестоносцев.

В той группе историй, которые повествуют о «Рыцаре с Лебедем»,

самой старой является поэма, исходно и совершенно независимо изве-

стная ранее под названием «Песнь об Антиохии».

Ее сохранивший-

ся вариант приписывается труверу Грендору из Дуэ, который писал в

конце XII века, однако это всего лишь переработка более ранней

поэмы, созданной северофранцузским трувером Ришаром Пилигри-

мом, который, по мнению некоторых исследователей, являлся непосред-

ственным свидетелем и участником Первого крестового похода, и рас-

сказ его о событиях похода полностью соответствует тому, что о нем

рассказывают и наиболее уважаемые хронисты того времени. Это

вполне четко изложенная и достаточно достоверная история I кресто-

вого похода вплоть до взятия Антиохии в 1098 г. Поэма написана в

иной тональности, чем хроники на латинском языке, повествующие об

этих событиях; споры и ссоры предводителей крестоносцев даны в

прямой речи, а также существенное внимание уделено, как и следовало

ожидать, описанию личных подвигов крестоносцев; и все же данное

произведение можно, скорее, классифицировать как хронику в стихах.

Грендор из Дуэ, однако, переработал и еще одну героическую поэму

«Песнь об Иерусалиме», которая также рассказывает о крестовом по-

ходе от взятия Иерусалима до битвы при Аскалоне (1099г.) и явля-

ется произведением совершенно иного качества. Ее автор безусловно

не был свидетелем описываемых им событий и не следовал ни одной

из более надежных в историческом плане хроник. Как и более ранняя

работа Ришара Пилигрима («Песнь об Антиохии»), эта поэма полна

ярких картин сражений и детальных описаний героических подвигов,

которые совершают участники похода, однако содержание ее, безус-

ловно, представляет собой вымысел, лишь отчасти основанный на исто-

рическом материале, а не историю как таковую. Это, впрочем, ничуть

Рыцарство, церковь и крестовые походы

107

не умаляет драматических достоинств поэмы. Здесь и прелестные

истории о том, как сарацин Корнумаран, сын мусульманского короля

Кордабаса, умудрился выскользнуть за линии крестоносцев, осадив-

ших Иерусалим, и протрубил в горн на холмах за пределами располо-

жения их войск, дабы сообщить защитникам крепости, что он успешно

бежал и теперь ищет спасения; и история о том, как Болдуин (Бодуэн),

граф Эдессы, случайно наткнулся на принца Корнумарана в пустыне, и

тот бежал от него на своем быстром коне Плантаморе. Есть здесь

также и легенда о чудесных событиях, имевших место, когда бароны-

крестоносцы собрались, чтобы избрать короля: эти чудесные явления

дали собравшимся понять, что выбор Господа пал на Готфрида Лота-

рингского, которому суждено стать первым Защитником Гроба Гос-

подня.

Готфрид и Корнумаран, влиятельный мусульманин, стали цен-

тральными фигурами в этой истории, обладающей значительно более

ощутимым «ароматом» героической эпической поэзии, чем некий вер-

сифицированный вариант хроники.

В эту историю - вскоре после того времени, когда творил Грендор

из Дуэ,- вплетается и третья нить: родословная Готфрида (полулеген-

дарные сведения о его предках, как мы узнаем из других источников,

циркулировали уже с середины XII века). Многим эта история пока-

жется весьма знакомой. Заблудившись в лесу, Лотарь

*, сын короля

Филиппа, лег отдохнуть на берегу чистого лесного источника и был

разбужен прекрасной Элиоксой, замок отца которой находился непо-

далеку. Взглянув на нее, Лотарь тут же в нее влюбился и предложил

ей руку и сердце.

Она согласилась стать его женой, однако предуп-

редила, что это будет стоить ей жизни: она родит ему сына, от которого

пойдет род будущих завоевателей Иерусалима, но сама во время родов

умрет. Так оно и случилось: пока Лотарь воевал, Элиокса выносила и

родила ему семерых детей - шестерых мальчиков и девочку - и умерла

в родах. Каждому из детей после появления на свет надевали на шею

золотую цепочку. Старая королева (бабушка детей) давно уже нена-

видела Элиоксу и детей ее тоже недолюбливала, а после смерти неве-

стки приказала отвести сирот в лес и бросить там одних. Лотарю же,

108

Глава III

когда он наконец вернулся домой, сказала, что жена его умерла, родив

нечто чудовищное - семь гадюк. В лесу детишек спас старый отшель-

ник, но, к сожалению, старая королева об этом узнала и послала своего

слугу выкрасть их золотые цепочки. Слуге это удалось; он снял це-

почки с шести мальчиков, которые тут же превратились в лебедей и

улетели далеко за дремучие леса. Оставшись в одиночестве, девочка,

единственная, чья цепочка уцелела, пустилась на поиски братьев и в

результате попала во дворец своего отца, где ее сразу узнали; братьев

тоже обнаружили - на ближайшем озере, и в итоге все они обрели

прежнее обличье, стоило им получить обратно свои цепочки; лебедем

остался только один, чья цепь оказалась потерянной. Четверо из шести

братьев с этого момента вообще исчезают из поля зрения читателя, а

пятый, Элиас, (впоследствии Рыцарь с Лебедем), достигнув опреде-

ленного возраста и пройдя обряд посвящения в рыцари, отплывает на

корабле (барке) в дальние края вместе со своим шестым братом,

который так и остался лебедем. Через сорок дней они прибывают во

дворец императора Оттона в Нимвегене; здесь Рыцарь с Лебедем

вступается за герцогиню Бульонскую и ее дочь Беатрис, владения

которых захватил герцог Саксонский. Во время судебного поединка

Элиас побеждает герцога, а затем женится на Беатрис. Когда же

молодая жена задает ему вопрос (который он ей, кстати, задавать зап-

ретил) о его имени и происхождении, на той же барке возвращается

лебедь и увозит своего опечаленного брата прочь, в неизвестность. И

с тех пор о них никто и никогда более не слышит. Однако у Беатрис

рождается от Элиаса дочь Ида, которая, повзрослев, выходит замуж за

графа Эсташа Бульонского и рожает ему троих сыновей - Эсташа,

Бодуэна (Болдуина) и Готфрида (будущего завоевателя Иерусалима

Готфрида Бульонского). Так, знакомая история, более известная под

названием «Лоэнгрин», была выбрана в качестве пролога к эпическо-

му циклу, возникшему на основе поэмы Ришара Пилигрима. Ее роль в

структуре цикла совершенно очевидна: она выделяет тему генеалогии

будущего завоевателя Иерусалима, связывая с его происхождением

целую череду чудесных и пророческих явлений.

Рыцарство, церковь и крестовые походы

109

В легендах, которые в качестве составляющих входят в цикл «Ры-

царь с Лебедем», посвященный крестовым походам, религиозные и

светские темы переплетаются весьма тесно. История Христова про-

рочества на кресте, обращенного к «благоразумному разбойнику», в

«11есни об Антиохии» превращается в пропаганду крестовых походов,

как бы санкционированых самим Господом, однако почему-то окра-

шивает все в тона светской мести: «Друг мой, со временем новые люди

явятся из-за моря и отомстят за Его смерть, и ни одного язычника не

останется ни здесь, ни даже в самых дальних пределах Востока.»

Волшебная история появления Рыцаря с Лебедем в Нимвегене пре-

вращается в новом контексте в некий знак свыше. Волшебство опять

же обнажает определенный Божий промысел, но в поэмах отчетливо

прослеживается и влияние светской и аристократической концепции

родовитости, а основные события - такие, как встреча Элиоксы и

Лотаря или защита Рыцарем с Лебедем Беатрис и ее матери, - окра-

шены в куртуазные, даже любовные тона. И все это ради того, чтобы

придать истории отвоевания Святых мест, лежащей в основе сюжета,

оттенок светского рыцарского этоса.

В легендах об Артуре история поисков Святого Грааля играет,

скорее, обратную роль. Втиснутая между частями общеизвестного цикла

«Вульгата», как и у Мэлори

*, между романом «Ланселот» и финаль-

ной драматической историей о гибели Артура, история эта пропитыва-

ет всю эпопею о рыцарях Круглого Стола религиозным духом. В

этих двух циклах есть и другие поразительные аналогии, как мы вско-

ре в том убедимся, особенно в генеалогии главных героев. Как и

следовало ожидать, там весьма ощутима поддержка движения кресто-

носцев - например, в некоторых версиях легенды о Граале. Из « Пар-

цифаля» Вольфрама фон Эшенбаха мы узнаем, что замок Грааля

Мюнсальвеше (Munsalvaesche) охраняют тамплиеры.

, а в самом на-

чале французского романа «Perlesvaus» («Перлесваус» или «Перлес-

во»)

* прямо говорится, что создан роман для того, чтобы «благодаря

его описаниям и истинным свидетельствам стало известно, как рыцари

и прочие достойные мужи желали страдать и претерпевать всяческие