Категории жизни и смерти в славянской культуре. Сборник статей

Подождите немного. Документ загружается.

Учреждение Российской академии наук

Институт славяноведения РАН

КАТЕГОРИИ

ЖИЗНИ И СМЕРТИ

В СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЕ

Москва

2008

О т в е т с т в е н н ы е р е д а к т о р ы:

П. М. Аркадьев, Е.

кандидат исторических наук М. В. Лескинен,

доктор филологических наук Л. А. Софронова,

Р е ц е н з е н т ы:

доктор филологических наук Е. Л. Березович,

кандидат филологических наук В. В. Мочалова

Категории жизни и смерти в славянской культуре. Сборник статей. —

М.: Институт славяноведения РАН, 2008. — 368 с.

Отношение к категориям жизни и смерти определяет позиции человека в мире

и в обществе. На их основе организуется устойчивый комплекс его существенных

характеристик. Авторы сборника исследовали оппозицию «жизнь/смерть», сред)

ства ее выражения и динамику значений на материале разножанровых текстов.

Эти категории рассматриваются в контекстах, позволяющих проследить их изме)

нения в культурно)историческом аспекте и существенно дополнить представ)

ления о славянской картине мира. Используемые исследовательским коллективом

методы и подходы анализируют рассматриваемые категории в четко выделенном

аспекте и дают возможность изучить множество дополнительных смысловых

коннотаций, сопутствующих им.

Статьи сборника подготовлены в рамках Программы фундаментальных

исследований ОИФН РАН «Русская культура в мировой истории» — проект

«Ценностные категории русской культуры в типовологическом контексте» 2006—

2008 (руководитель проекта — Софронова Л. А.) и при поддержке РФФИ (проект

№ 07)06)00091, руководитель — Софронова Л. А.).

ISBN 978)5)7575)0223)6 © Институт славяноведения РАН, 2008

Предисловие

Попадая в культурный контекст, понятия «жизнь» и «смерть» утрачивают

свои непосредственные биологические значения и становятся ценностны)

ми категориями, они мифологизируются и эстетизируются, что в разные

историко)культурные эпохи происходит различно. Жизнь отнюдь не во все

времена объявляется совершенной и прекрасной, представления о смер)

ти строятся не только в рамках эстетики безобразного, как в средние века

и в эпоху барокко. При всех различиях между этими категориями дейст)

вуют устойчивые отношения.

Они не существуют одна без другой и всегда находятся в напряженном

противоречии. Категории жизни и смерти так близко подходят друг к дру)

гу, что их смысловые коннотации пересекаются, а значения меняются

местами: тогда жизнь объявляется смертью, а смерть — жизнью. Культура

сосредоточивается не только на их неразрывности, но и на отдаленности

друг от друга — они могут расходиться на значительные расстояния, но

их связанность подразумевается и в этом случае.

Эти категории, образуя устойчивую оппозицию, воздействуют на це)

лый круг ценностных категорий, также составлющих оппозиции, среди

которых выделяются такие, как начало/конец, время/вечность. Жизнь

человека описывается в терминах начала и конца, эту оппозицию под)

держивает перекликающаяся с ней по значениям оппозиция юность/ста)

рость, в ней конкретизированы значения начала и конца применительно

к течению человеческой жизни. Очевидно, что оппозиция жизнь/смерть

зачастую дополняется понятием бессмертия. Обычно время земной жиз)

ни противопоставляется вечности, присущей жизни после смерти. Кате)

гория времени вообще всегда включается в то смысловое поле, которое

организует противостояние жизни и смерти. Противопоставление души

и тела, где записана двойственность природы человека, также находится

в соответствии с оппозицией жизнь/смерть, как, впрочем, и с оппозици)

ей время/вечность: душа бессмертна, тело бренно; тело умирает, но не

душа, которой предназначена жизнь вечная. Соответственно, отношения

этих оппозиций исчезают в те эпохи, когда существование души отрица)

4 Л. Е. Семенова

ется (Куренная 2005). Противопоставленность и непременная связанность

категорий жизни и смерти явственно проступает, когда они попадают под

воздействие оппозиции сакральное/светское. То смерть сакрализуется

в культурном сознании, например, как порог, ведущий в жизнь вечную,

то жизнь приобретает сакральные значения. Отнюдь не всегда эти катего)

рии воспринимаются только в серьезном ракурсе: смерть не только вы)

зывает отчаяние или чувство обреченности, ее противостояние с жизнью

попадает и в смеховой контекст.

Соответственно, все названные выше оппозиции могут отрываться от

оппозиции жизнь/смерть, но ее значения всегда в них просвечивают или

подразумеваются. В некоторых случаях они даже могут подменять собой

противопоставление жизни и смерти или выступать его смысловыми парал)

лелями. Возможно, что категория жизни или смерти подменяется родст)

венной ей по смыслу. Например, на место жизни может встать вечность

или любовь. То есть категории жизни и смерти никогда не бывают в оди)

ночестве, они постоянно взаимодействуют с другими ценностными кате)

гориями, испытывая на себе их воздействие или подчиняя их себе. Только

в переплетении множества их значений полностью раскрывается проти)

вопоставленность понятий жизни и смерти.

Внутри оппозиции жизнь/смерть происходят постоянные колебания,

в ней по)разному распределяются положительные и отрицательные кон)

нотации, а разные историко)культурные эпохи различно реагируют на

каждый из ее членов, сосредоточиваясь то на жизни, то на смерти. Тогда

одна из категорий по отношению к другой занимает доминирующее

положение, что ни в коей мере не означает исчезновения их противос)

тояния. Жизнь и смерть необязательно борются между собой, иногда эти

категории тяготеют к равновесию, готовое нарушиться в любой момент.

Следует отметить, что в зависимости от того, в сильной или слабой пози)

ции находится одна из категорий, во многом меняется модальность куль)

туры в целом.

Противостояние жизни и смерти фиксируется в устойчивых фразео)

логических оборотах и метафоризируется. Оно преодолевается в ритуале,

в котором устанавливается связь между божественным и человеческим

(Цивьян 1990, 90), отчетливо фиксируется в народных обрядах, сохраня)

ется в играх, «опускается» в детский фольклор. Это противостояние

выражается в языке культуры, просвечивает во множестве ее текстов —

реализуется на уровне сюжета, хотя необязательно всегда бывает сюжето)

образующим, оно разыгрывается в устойчивых мотивах, в том числе

восходящих к архаическим пластам культуры и меняющих лишь свои

Предисловие

Предисловие 5

обличья, но никак не смыслы. Реализуется оно также на уровне слова,

участвует в создании характеристик персонажей, занятых поисками смыс)

ла жизни, выражающих отношение к смерти. Оно, кроме того, записы)

вается в символах и аллегориях, позволяющих собрать воедино метафи)

зические смыслы жизни и смерти. Их значения распространяются как на

человека, так и на пространство, в котором он пребывает.

Противостояние жизни и смерти бывает дано явно, открыто, но воз)

можно, что оно проводится через набор культурных кодов, например,

вегетативного, соматического, кода одежды и др., и потому требует

расшифровки. Оно может быть смысловой доминантой текста или, на)

против, возникает как литературная реминисценция, как чужое слово,

иногда оно лишь прорывается сквозь чуждое для него семантическое

окружение. То есть категории жизни и смерти находятся в текстах в са)

мых разных позициях.

Анализ «поведения» категорий жизни и смерти разрешает проследить

«смену вех», происходящую в культуре, выстроить одну из самых значи)

мых культурных парадигм. Интерпретация категорий жизни и смерти,

выявление их смысловых коннотаций, а также различий в отношении

к этим ценностным категориям в разные историко)культурные эпохи —

вот та задача, которую поставили перед собой авторы сборника, ис)

следующие языковые формы выражения понятий жизни и смерти, об)

рядовые формы и их реминисценции в играх и детском фольклоре,

рассматривающие тексты культуры разных эпох, как вербальные, так

и визуальные. Они все стремятся следовать завету М. М. Бахтина, кото)

рый сказал: «...Нас интересует специфика гуманитарной мысли, направлен)

ной на чужие мысли, смыслы, значения и т. п., реализованные и данные

исследователю только в виде текста. Каковы бы ни были цели исследова)

ния, исходным пунктом может быть только текст» (Бахтин 1979, 282).

В основу сборника положены материалы конференции «Оппозиция

жизнь/смерть в славянской культуре» (29—30 мая 2007 г.)

Л и т е р а т у р а

Бахтин 1979 — Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

Куренная 2005 — Куренная Н. М. Телесный код в соцреалистических произве)

дениях // Телесный код в славянских культурах. М., 2005. С. 143—151.

Цивьян 1990 — Цивьян Т. В. Лингвистические основы модели мира. М., 1990.

(Л. А. Софронова)

Т. И. Вендина

Базовые категории русской

традиционной культуры

(жизнь и смерть)

Представления о жизни и смерти входят в базисный семантический ин)

вентарь любой культуры, так как фундаментальные характеристики мира

в культуре начинаются, как правило, с осмысления категорий бытия —

небытия, формирования отношения к смерти. Не случайно обе категории

чрезвычайно ритуализированы, и жизнь человека от рождения до смерти

сопровождается многочисленными обрядами. Являясь главной темой

духовных переживаний человека, они лежат в основании культуры, ибо

в зависимости от их восприятия определяются жизненные ценности

и идеалы общества.

Отношение к жизни как в обыденном, так и в этико)философском со)

знании осмысляется в виде антиномии

жизнь — смерть. В различных

ассоциативных экспериментах подавляющее большинство реакций на

слово)стимул

жизнь связано со словом смерть, более того, в языке оба

концепта постоянно вступают в отношения сопоставления (ср.

не на жизнь,

а на смерть, вопрос жизни и смерти, эта жизнь хуже смерти, между

жизнью и смертью

и т. д.), т. е. эта бинарная оппозиция, в которой левая

часть маркирована знаком «положительно», а правая — «отрицательно»,

является универсальной.

Каждая культура вплетает эти понятийные категории в систему своего

языка, где они обрастают смысловыми связями с другими категориями

и получают свое ценностное обоснование. Наряду с биологической они

приобретают культурную мотивацию, превращаясь в форму осознанного

существования человека. Все это создает своеобразие языка культуры

и позволяет увидеть эти категории глазами того или иного народа.

В связи с этим интересно проследить, как осмысляются категории

ЖИЗНИ и СМЕРТИ в языке русской традиционной духовной культуры,

как озвучиваются эти фундаментальные понятия бытия человека в гра)

ницах диалектного слова?

* * *

Язык традиционной народной культуры обращен прежде всего

к ЖИЗНИ: в нем существует довольно обширный репертуар лексем с об)

щим значением бытия (ср.

быт, бытность, век, векованье, живаньице,

Базовые категории русской традиционной культуры 7

живинье, живка, живленье, живленьице, живность, живо, живот, жи*

воток, живуха, жизница, жизность, жизня, жило, жистина, жисть,

житья, жира, жирка, жированье, жирушка, житво, житель, житуха,

пожитуха, проживанье, проживательство, прожитье

и т. д.). Это лек)

сическое богатство становится особенно заметным на фоне довольно

бедного лексикона смерти (ср.

кон, покон, кончение, край, смереть, сме*

рётухна

и др.). Такая ситуация объясняется, по)видимому, тем, что человек,

как правило, не любит говорить о «смерти», он как бы «замалчивает» ее.

Не случайно смерть в языке часто табуируется (ср. фразеологические

обороты

приказать долго жить, уйти из жизни, отдать Богу душу,

окончить дни свои, уйти в лучший мир

и др.). Поэтому «номинативная

плотность» этого концепта значительно ниже, чем у концепта ЖИЗНЬ,

и в этом также проявляется своеобразное «молчание смерти». Ср. в связи

с этим следующее рассуждение философа: «Язык смерти гораздо беднее

речью, чем язык жизни. Речь о смерти скорее запрещена... Помимо коди)

фицированных постмортальных дискурсов смерть склонны, как правило,

замалчивать... Повседневная речь гораздо в большей степени наполнена

жизнью, нежели смертью, и так же определенно, что модальная морфо)

логия — это логика жизни, поскольку применительно к смерти она плохо

работает» (Руднев 2003, 506—508).

В число лексем со значением ‘жизнь’ следует, по)видимому, включить

и слово

душа. Хотя в этом значении данная лексема нам не встретилась,

однако наличие производных с этих корнем (ср.:

душевредно ‘смертель)

но, опасно для жизни’ Перм., Сиб., Камч., СРНГ 8: 283;

душничать ‘жить

в довольстве и роскоши’ Курск., СРНГ 8: 286), а также фразеологических

оборотов типа

душу таскать на ниточке ‘подвергаться смертельной опас)

ности’ (Казаки)некрасовцы: 70),

быть в худых душах ‘быть при смерти’

(Том., СРНГ 8: 280),

бороться с душой ‘о последних минутах жизни’

(СРНГ 8: 289),

с души спуститься ‘умереть’ Колым., Якут. (СРНГ 8: 280),

душа в ниточку ‘о предсмертном состоянии’ (Забайкал., Элиасов), на по*

кон души

‘на смерть’ (Нижегор., СРНГ 28: 394) является убедительным

свидетельством того, что ЖИЗНЬ в языке русской традиционной куль)

туры осмысляется и как душа, а СМЕРТЬ — как передача души Богу (ср.

отдать дух ‘умереть’ Ворон.; исход души ‘смерть’ Перм., СРНГ 12: 268;

отдать душеньку ‘умереть, отдать Богу душу’ Перм., СРНГ 24: 159; душу

провожать

‘обряд, совершаемый под сороковой день со дня смерти

человека’ Вят., ОСВГ 3: 189 и т. д.). Ср. в связи с этим определение вре)

менной границы зарождения жизни в человеке: «В народном представ)

лении ребенок начинает существовать в тот момент, когда у него появля)

ется душа: по одним поверьям — в момент зачатия, по другим — в момент

первого шевеления плода в утробе матери. Поэтому не только нормы

8 Т. И. Вендина

христианской морали, но и более древние по происхождению представ)

ления лежат в основе осуждения искусственного прерывания беремен)

ности, что подтверждает следующий пример, в котором в ряду самых

страшных грехов орловская крестьянка называет колдовство, разрушение

чужого брака и аборт: “

Три греха больших есть на свете: закон раз*

лучать, спарину из зерна вынимать и детей во чреве губить. Кто делает

это — нет тому прощения ни на этом, ни на том свете

”» (Костромичева

2005, 216)

Кроме общих, родовых названий жизни, в диалектах имеется и огром)

ное множество видовых, в которых ее осмысление конкретизируется. Все

они как бы «отвечают» на вопрос, КАКАЯ БЫВАЕТ ЖИЗНЬ?

— счастливая, радостная жизнь (ср.

живость ‘счастливая, радостная,

беззаботная жизнь’ Ворон., СРНГ 9: 156;

житьецо ‘хорошая жизнь’ Ни)

жегор., СРНГ 9: 197;

коштованье ‘легкая, богатая жизнь’ Калуж., СРНГ

15: 156;

краснование ‘счастливая жизнь’ Перм., СРНГ 15: 180; красованье

‘веселая беззаботная жизнь в довольстве и благополучии’ Волог., Арх.,

Сев.)Двин., СРНГ 15: 197;

панованье ‘счастливая жизнь’ Терск., СРНГ

25: 196);

— жизнь в довольстве, достатке (ср.

жир, жира ‘о хорошей, приволь)

ной жизни’ Арх., Волог., Сев.)Двин., Олон., СРНГ 9: 180;

жирушка ‘хоро)

шая жизнь’ Олон., СРНГ 9: 187;

жировье ‘хорошая сытная жизнь’ Олон.,

СРНГ 9: 186;

жистина ‘привольная жизнь’ Ворон., СРНГ 9: 188; вольни*

ца

‘обеспеченная жизнь’ Куйбыш., СРНГ 5: 85; заправность ‘зажиточная

жизнь’ Волог., СРНГ 10: 353;

красовка ‘жизнь в довольстве, неге’ Смол.,

СРНГ 15: 198;

легкота ‘легкая, спокойная жизнь в довольстве и достатке’

Олон., Том., СРНГ 16: 313;

легость ‘легкая, обеспеченная жизнь в доволь)

стве’ Ряз., Вост. Закамье, Том., Влад., СРНГ 16: 315;

леготуха ‘легкая,

обеспеченная жизнь в довольстве’ Моск., СРНГ 16: 316;

объеденьице ‘сы)

тая жизнь’ СРНГ без указ. места 22: 275;

панство ‘хорошая, роскошная

жизнь’ Брян., Курск., СРНГ 25: 199;

пожитение ‘хорошая привольная

жизнь’ Пск., СРНГ 28: 329;

пожитуха ‘хорошая, привольная жизнь’

Моск., Яросл., Пск., Осташк., Твер., Волог., СРНГ 28: 297;

прохлад ‘жизнь

в довольстве, неге’ Холмог., Арх., СРНГ 33: 25;

малиновая жизнь ‘хоро)

шая жизнь’ Тамб., Ленингр., СРНГ 17: 328);

— разгульная, праздная жизнь (ср.

баловство ‘разгульная жизнь, кутеж’

Смол., Сев.)Двин., Моск., Костром., СРНГ 2: 85;

гулёж ‘беспутная, раз)

гульная жизнь’ Барнаул., Том., СРНГ 7: 213;

гулы да погулы ‘праздная

жизнь’ Краснояр., Енис., СРНГ 7: 216;

скотная жизнь ‘безобразная,

скотская жизнь’ Дон.:

Жизня скотная у него, ничего не делает, пьет,

буянит, ничего ему не интересно

. БТСК 491);

Базовые категории русской традиционной культуры 9

— безнравственная жизнь (ср. заблудущая жизнь ‘жизнь вольная, сво)

бодная в нравственном отношении’ Пск., СРНГ 9: 259);

— жизнь в согласии (

мирьё ‘жизнь, в согласии’ Волог., Моск., Петерб.,

СРНГ 18: 175);

— тяжелая жизнь, полная горя, нужды (ср.

нежить ‘плохая жизнь’ Пск.,

Твер., СРНГ 21: 43;

околоть ‘тяжелая, полная трудностей жизнь’ СРНГ

без указ. места 23: 144;

погиба ‘трудная тяжелая жизнь’: жить в погибе

Омск., СРНГ 27: 290; жить в плохоте ‘жить в бедности’ Смол., ССГ 4: 25;

без смерти смерть ‘тяжелая жизнь’ Новг.: С этим мужиком пьяницей

у неё без смерти смерть

НОС 10: 95; победное живленьице ‘жизнь полная

горя’ Олон., СРНГ 9: 151;

горевское житье ‘бедная, тяжелая жизнь’ Дон.,

СРНГ 7: 32;

жить с трудами на свете ‘жить тяжело, в бедности’ Смол.,

ССГ 4: 25;

живота не надышать ‘нерадостная жизнь’ Орл., СРНГ 9: 157;

колотырная жизнь ‘бедная жизнь’ Ряз., СРНГ 14: 188; кошкина жизнь

‘плохая, голодная жизнь’ Покр., Влад., СРНГ 15: 150; пережиточная жизнь

‘бедная, тяжелая жизнь’ Дон., СРНГ 26: 107);

— благочестивая жизнь (

воздыхание ‘благочестивая жизнь’: жить на

господнем воздыхании

Жиздр., Калуж., СРНГ 5: 22) и т. д.

Из этих примеров видно, что представления о счастливой и несчастли

вой жизни связаны прежде всего с материальным благополучием семьи: если

счастливая жизнь — это жизнь в достатке, в довольстве, в спокойствии,

в красоте и радости, то несчастливая — жизнь в тяжелом труде и лишениях.

Таким образом, сама семантическая структура имен с общим значени)

ем экзистенции говорит о на

сущном смысле жизни, о том, что жизнь —

это постоянная борьба за существование, ибо человек живет, чтобы отыс)

кивать средства к жизни

Помимо этих оценочных имен, в языке русской традиционной куль)

туры немало и таких, в которых содержится сущностная характеристика

Жизни, позволяющих ответить на вопрос, ЧТО ТАКОЕ ЖИЗНЬ?

Жизнь в традиционном языковом сознании — это прежде всего

физиологическое состояние человека (ср.

живот ‘жизнь’ Арх.; посылать

по живот

‘давать жизнь’ Влад.: Надо Бога благодарить, что он по живот

посылает, а он еще ругается, что жена часто родит

. СРНГ 9: 157), пол)

нота проявления его жизненных сил, здоровья (ср.

живность 1) ‘жизнь’;

2) ‘жизненные силы’ Карел.:

Бабка живет девяносто годов, живность в

ней есть и ходовитая она

. СРГК 2: 55; с животом ‘с выздоровлением’

Тул., СРНГ 9: 157). Это представление о жизни в ее биологическом про)

явлении ярче всего реализуется в значении ‘беременность’, которое разви)

вает лексема

живот (ср. живот ‘беременность’ Арх.: От животов и от

тяжестей жилья напряглись

; Осип в четвертый живот родился. КАОС).

10 Т. И. Вендина

Жизнь — это и срок, отпущенный человеку на его век (ср. век ‘время,

продолжительность жизни человека’ Новг., Онеж., Карел., Арх., Яросл.,

Оренб., Пск., СРНГ 4: 98;

бытность ‘время чьей)либо жизни’ Моск.: За

всю свою бытность один раз был здесь

. СРНГ 3: 352; в животах ‘в тече)

ние всей жизни’ Карел., СРГК 2: 56), а также определенный период его

жизни (

житво ‘жизнь, житье’ Уфим.: Ох, да под конец житва насмеюсь

я во глаза ей

. СРНГ 9: 189; житуха ‘жизнь, житье’ Волог., Костром.,

Том., Байкал.:

Не на житуху, а так приехал. СРНГ 9: 193; жись ‘жизнь’

Печор.:

Жись кака ле всяка была, часто голода были).

Жизнь осмысляется и как установившийся порядок в повседневном

существовании человека, как жизненный уклад и условия существования

(

жило ‘житье, жизнь’ Смол., Ветл., Дон., Ворон., Куйбыш.: Никакого

жила нету в этом доме, съедают всех

. СРНГ 9: 175; жира ‘жизнь, усло)

вия существования’ Олон., Карел., Онеж., Волог., СРНГ 9: 181;

житель*

ство

‘жизнь, житье’ Моск., Смол., Олон., Онеж., Том.: Пришла посмот*

реть на ваше жительство

. СРНГ 9: 189; жизнь ‘условия жизни’ Печор.:

Подворило ей, растолстела, стала здорова от жизни; Я всяких жизнев

пережила

. Печор.; жильё ‘уклад жизни’ Карел., СРГК 2: 62; житья

‘жизнь, условия существования’ Карел., СРГК 2: 69), а также как сово

купность всего пережитого и сделанного человеком (ср.

жилое в знач. сущ.

‘пережитое, прошлое’ Курск., СРНГ 9: 176;

жительство 1) ‘жизнь’; 2) ‘все,

что было пережито, сделано человеком’ Карел., СРГК 2: 66).

Однако, пожалуй, самым важным в восприятии жизни языком рус)

ской традиционной культуры является то, что она осмысляется с позиций

крестьянина)труженика, поскольку русская традиционная культура —

это культура хозяйственной деятельности, и именно труд является базой ее

созидательных ценностей (не случайно жить в русских диалектах — это

‘работать’ Калуж., Свердл.:

Она в больнице живет медсестрой; а живова*

тый

— это ‘способный трудиться’ Карел., СРГК 2: 55), поэтому жизнь —

это не только биологическое существование человека, но и социальное,

включающее такие понятия, как хозяйство, имущество, дом и т. д. Отсю)

да становится понятным, почему в семантическом поле ‘жизни’ пред)

ставлены такие смыслы, как:

— имущество, средства к существованию (ср.

жизнь 1) ‘имущество’

Смол., Ряз.:

Всю жизнь распродали. Печор., СРГП 1: 212; 2) ‘средства к

существованию, необходимые для жизни’ Влад., Калуж., Моск.:

Чем ни

торгуют на ярмарке! Там все, вся жизнь

. СРНГ 9: 172; житье*бытье

‘имущество, богатство’ Олон., Арх.: А двенадцать годов по кабакам он

гулял, пропил*промотал все житье*бытье свое

. СРНГ 3: 356; житейское