560 ПОСЛЕСЛОВИЕ
* * *
В богатейшем литературно-публицисти-
ческом наследии Томаса Карлейля «Француз-
ская революция» (1837 год) — наиболее
известное произведение, написанное в жанре
исторического портрета. С точки зрения
строго академического подхода профессио-
нала-историка, книга Карлейля с трудом
укладывается в прокрустово ложе нынешнего
понимания того, как нужно писать «исто-
рию», — читатель не найдет здесь ни архив-
ных шифров, ни обзора и источников лите-
ратуры, ни указателей — словом, всего того,
что определяет степень «учености» труда по
истории.
В строгом смысле слова это не столько
систематическое изложение истории Фран-
цузской революции, сколько беседы с читате-
лями о тех, кто творил эту историю. Причем
зачастую Т. Карлейль мало считается с досто-
верными фактами, как бы «дорисовывая»
своим художественным воображением
отдельные портреты, например Мирабо,
Лафайета и Дантона. В этом смысле его
книга — и история, и роман.
Сказанное вовсе не означает, что Кар-
лейль не был знаком с источниками по Фран-
цузской революции. Как раз наоборот: рабо-
тая над книгой, он перевернул горы докумен-
тов в библиотеке Британского музея в Лондо-
не, обложился ящиками литературы у себя
дома, беседовал с ветеранами революции,
атаковывал своих парижских знакомых, тре-
буя прислать ему подлинные ноты револю-
ционной песни «Ça ira!», умолял своего врача,
находившегося тогда во Франции, сходить в
рабочее предместье Парижа Сент-Антуан и
посмотреть, не спилили ли роялисты един-
ственное уцелевшее «дерево Свободы», поса-
женное там санкюлотами в 1790 году?
Следует добавить, что в процессе создания
книги над автором тяготел какой-то злой рок:
единственный рукописный экземпляр пер-
вого варианта «Французской революции»...
безвозвратно исчез в доме его друга Джона
Стюарта Милля, и Карлейлю пришлось
писать все заново. Позднее он говорил своей
жене: «Эта книга чуть не стоила нам обоим
жизни».
В своем повествовании Карлейль менее
всего беспристрастен. Субъективизм симпа-
тий и антипатий автора вполне очевиден. Не
избежал он соблазна и как бы заново «смоде-
лировать» ход давно минувших событий (что
сегодня, спустя 100 лет после его смерти,
вновь безуспешно пытаются сделать некото-
рые публицисты применительно к «пролетар-
ским якобинцам» * 20-х годов нашей истории,
выдвигая различные «альтернативные вер-
сии»: что было бы, если бы победил не Ста-
лин, а Троцкий, Бухарин, Сокольников
и т. д.?).
И вместе с тем Французская революция в
интерпретации Карлейля не лишена истори-
ческого оптимизма. Автор одним из первых,
в 30-х годах XIX в., когда еще были живы
непосредственные участники революции,
например «хромой дьявол» и один из авторов
знаменитой Декларации прав человека и гра-
жданина, Шарль Морис Талейран, на весь
англоязычный мир громко заявил, что эта
революция была и неизбежной, и закономер-
ной.
Приступая к написанию своего труда, Кар-
лейль опасался, чтобы его голос не прозвучал
как глас вопиющего в пустыне: Европа 30-х
годов прошлого века была завалена мемуа-
рами монархистов, бонапартистов, клерика-
лов, просто обскурантов, которые не видели
во Французской революции либо ничего,
кроме гильотины и ее «начальника» — «чудо-
вища Робеспьера», либо, наоборот, вслед за
аббатом Баррюэлем оценивали ее только как
всемирный заговор иудео-масонов.
Поэтому сам Томас Карлейль, как многие
гениальные люди, весьма скептически отнес-
ся к своему произведению, когда наконец
поставил последнюю точку в заново написан-
* Термин взят из некролога 1926 г. Н. И. Бухарина
на внезапную смерть Ф. Э. Дзержинского.