формации и изучать их самостоятельно (в их
синтактике, семантике и прагматике). Имен-
но потому, что у художественных языков нет
такой самостоятельности, многие теорети-
ки — и семиотики, и эстетики — вообще не
признают их особым классом знаковых си-
стем. Между тем отрицание знакового харак-
тера художественной формы дает основание
отрицать тогда и познавательный или оце-
ночный характер художественного содержа-
ния, ибо в том виде, в каком знания, ценно-
сти и знаки существуют вне искусства, в ис-
кусстве мы их не обнаружим. В искусстве
происходит слияние воедино всех четырех
видов деятельности, отчего каждый из них
радикально модифицируется, ибо ои должен
«приспособиться» к тому, чтобы совпасть с
тремя другими.
Возможно ли, однако, такое отождествле-
ние противоположностей — отражения и со-
зидания, познания и оценивания, содержа-
ния и формы, сообщения и текста, значения
и знака? Метафизическое мышление не мо-
жет понять и принять подобные метаморфо-
зы.
Попытки Р. Гароди опровергнуть марк-
систское объяснение искусства как отраже-
ния действительности ссылкой на то, что
оно является результатом творчества, сози-
дания,— яркий пример прямолинейной мета-
физичности мышления, которое, увидев в
искусстве форму преобразовательной деятель-
ности, уже не может считать его формой дея-
тельности познавательной. В этой связи уме-
стно вспомнить слова К. Маркса: метафизи-
ческий «здравый смысл» проявляется в том,
123