Правомерный смысл законодательно данного процессуального правомочия
прокурора отказаться от дальнейшего уголовного преследования подозреваемого и
обвиняемого состоит в том, чтобы исправить вольные или невольные ошибки своих
коллег по дознанию и предварительному следствию относительно обвинения невиновных
лиц. Он вовсе не состоит в том, чтобы на основании лениво или весьма усердно
допущенных неосторожных или преступных недоделок дознавателей и следователей
прокурор сам формально (de jure) и фактически (de facto) мог единолично и непублично
вершить правосудие до суда. Российский законодатель не должен оставлять возможность
сторонам процесса, в частности прокурорам, для превращения уголовно-процессуального
закона в средство, которым можно злоупотребить вопреки духу и букве статьи 52
Конституции РФ и подлежащему исполнению уголовно-процессуальному закону,
установленному для охраны не только прав и законных интересов потерпевших, но также
интересов всего общества и того конституционного порядка, на котором зиждется само
государство.
Действующее уголовно-процессуальное законодательство правомерно предоставило
потерпевшему процессуальное право обращения в суд с жалобой на незаконность
необоснованного отказа прокурора от продолжения уголовного процесса и свершения
правосудия. Оно также дало необходимое правомочие суду внимательно выслушать
потерпевшего для установления его правовой позиции и разрешения его жалобы на
незаконные действия прокурора с учетом всех истинных обстоятельств возбужденного
уголовного дела, конституционных прав и законных интересов потерпевшего. Таким
образом, во всех случаях отказа государственного обвинителя от осуществления
уголовного преследования потерпевшему по его делу должна быть предоставлена
реальная возможность отстаивать в суде свою позицию, нацеленную на защиту своих
конституционных прав и законных интересов. Российское уголовно-процессуальное
законодательство должно закрепить за потерпевшим процессуальное право доказывания
факта отсутствия законных оснований для прекращения уголовного дела, правомерного
восстановления его нарушенных прав и возмещения ему причиненного преступлением
вреда.
По действующему Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации
фактически получается, что, если прокурор по той или иной причине (из-за своего
непрофессионализма либо личной или иной заинтересованности, жажды наживы и т.д.)
ошибочно или заинтересованно отказывается от поддержания в суде обвинения ввиду
того, что не установлено событие преступления или подсудимый не причастен к
совершению преступления, потерпевший начисто и навсегда лишается права на
возмещение фактически причиненного ему ущерба в рамках уголовного
судопроизводства. Такой концептуальный и нормативно-институциональный расклад
действующего уголовно-процессуального законодательства невольно наводит на
печальную мысль о том, что основными конституционными гарантами реализации прав и
законных интересов потерпевших от преступлений лиц являются только и только
дознаватели, следователи и прокуроры, а вовсе не сами потерпевшие, их адвокаты-
представители и суды. Потому вполне очевидно, что одна из причин недоверия
законопослушных людей к милицейскому дознанию и надзирающим прокурорам имеет,
помимо прочих причин, также корни неправомерного уголовно-процессуального
законодательства. И вовсе не случайно, что Постановлениями Конституционного Суда РФ
от 15 января 1999 года N 1-П "По делу о проверке конституционности положений частей
первой и второй статьи 295 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой
гражданина М.А. Клюева" <336> и от 8 декабря 2003 г. N 18-П "По делу о проверке
конституционности положений статей 125, 219, 227, 229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378,
405 и 408, а также глав 35 и 39 уголовно-процессуального кодекса РФ в связи с запросами
судов общей юрисдикции и жалобами граждан" <337> часть 9 ст. 246 УПК РФ признана
не соответствующей Конституции РФ в части не предусматривающей право обжалования
167