Хардт М., Негри A. Империя

Подождите немного. Документ загружается.

ИМПЕРСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ 191

«Разделяй и властвуй», тем самым, не совсем корректная формулировка

имперской стратегии. Чаще Империя не создает разделение, а скорее при-

знает существующие или потенциальные различия, приветствует их и уп-

равляет ими в рамках общей экономики господства. Тройственный импе-

ратив Империи суть инкорпорируй, дифференцируй, управляй.

ОТ КРИЗИСА К РАЗЛОЖЕНИЮ

В начале Части 2 мы тщательно разработали понимание суверенитета эпо-

хи современности как кризиса: кризиса, проявляющегося в постоянном

конфликте между, с одной стороны, имманентными силами желания и ко-

операции масс и, с другой стороны, трансцендентной властью, стремящей-

ся обуздать эти силы и навязать им порядок. Теперь мы можем видеть, что

имперский суверенитет, наоборот, организуется не вокруг одного основ-

ного конфликта, но, скорее, посредством гибкой сети микроконфликтов.

Противоречия имперского общества являются неуловимыми, множащи-

мися и нелокализуемыми: противоречия везде. В таком случае концепци-

ей, определяющей имперский суверенитет, может быть всеобъемлющий

кризис или, как нам кажется предпочтительнее говорить, разложение.

В классической литературе по Империи, от Полибия до Монтескье и Гиб-

бона, общепризнанным считается, что Империя с момента своего зарож-

дения подвержена упадку и разложению.

Эта терминология легко может быть неверно понята. Важно прояснить,

что мы никоим образом не подразумеваем под нашим определением им-

перского суверенитета как разложения моральное обвинение. В своем в

период современности и нынешнем истолковании разложение стало, ко-

нечно, понятием, не отвечающим нашим целям. Теперь его обычно отно-

сят к извращенцам, к тем, кто отпал от морали, добра/чистоты. Мы ско-

рее подразумеваем, что понятие относится к более общим процессам рас-

пада или мутации без каких-либо моральных обертонов, наложенных на

прежнее, принятое в далеком прошлом значение, которое было в значи-

тельной мере утеряно. Аристотель, например, понимает разложение™™

как становление тел, которое суть процесс, дополняющий порождение

Значит, мы можем думать о разложении как о де-генерации — обратном

процессе порождения и соединения, моменте метаморфозы, который ос-

вобождает пространства для потенциального изменения. Мы должны за-

быть все общепринятые образы, приходящие на ум, когда мы ссылаемся на

имперский упадок, разложение и дегенерацию. Подобный морализм здесь

полностью неуместен. Более важен строгий, не допускающий толкований

Довод о форме, иными словами о том, что Империя характеризуется теку-

честью форм — приливы и отливы формирования и деформирования, по-

рождения и дегенерации.

192 ПЕРЕХОДЫ СУВЕРЕНИТЕТА

Утверждение, что имперский суверенитет определяется разложением,

означает, с одной стороны, что Империя является неоднородной или сме-

шанной и, с другой, что имперское правление функционирует за счет раз-

рушения. (Здесь латинская этимология определенна: сит-rumpere, разру-

шать.) Имперское общество всегда и везде разрушается, но это не озна-

чает, что оно с необходимостью движется навстречу гибели. Также, как

кризис современности по нашей характеристике не указывает на неминуе-

мый или необходимый коллапс, также и разложение Империи не указыва-

ет на какую-либо телеологию или какой-либо близкий конец. Иными сло-

вами, кризис суверенитета эпохи современности не был временным или

исключительным (что можно приписать обвалу рынка в 1929 г. как кризи-

су), но скорее нормой современности. Подобным же образом, разложение

не является аберрацией имперского суверенитета, но самой его сущнос-

тью и modus operandi. Имперская экономика, например, действует имен-

но посредством разложения и иначе действовать не может. Безусловно, су-

ществует традиция, рассматривающая разложение как трагический изъ-

ян Империи, случайность, без которого бы Империя восторжествовала:

вспомните о Шекспире и Гиббоне как о двух совершенно различных сто-

ронниках такой точки зрения. Мы считаем разложение скорее не случай-

ностью, но необходимостью. Или, точнее, Империя требует, чтобы все от-

ношения были случайными. Имперская власть основана на разрыве вся-

кого ясно установленного онтологического отношения. Разложение есть

просто знак отсутствия любой онтологии. В онтологическом вакууме раз-

ложение становится необходимым, объективным. Имперский суверенитет

расцветает на преумножении противоречий, которые порождаются разло-

жением; он стабилизируется своей нестабильностью, своими примесями и

смешением; он успокаивается паникой и беспокойством, которые он пос-

тоянно порождает. Разложение является именем вечного процесса пере-

мен и метаморфоз, антифундаментальным фундаментом, деонтологичес-

ким способом бытия.

Мы, таким образом, приходим к серии разграничений, которые концеп-

туально отмечают переход от суверенитета эпохи современности к сувере-

нитету имперскому: от народа к массам, от диалектического противопос-

тавления к управлению смешанными образованиями, от четко выделен-

ной локальности современного суверенитета к а-локальности Империи, от

кризиса к разложению.

ОТКАЗ

Бартлби предпочел бы не делать этого. Тайной классической истории Гер-

мана Мелвилла является абсолютность отказа. Когда его босс просит его

исполнять свои обязанности, Бартлби спокойно повторяет вновь и вновь:

lit

ИМПЕРСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ 193

«Я бы не предпочел». Персонаж Мелвилла служит воплощением долгой тра-

диции отказа от работы. Любой рабочий в любом случае, конечно же, хо-

чет отвергнуть власть босса, но Бартлби доводит это до крайности. Он

не отказывается от той или этой задачи, как и не дает объяснения своего

отказа — он лишь пассивно и абсолютно уклоняется. Поведение Бартлби,

конечно, обезоруживает, отчасти потому, что он столь спокоен и безмя-

тежен, но в большей мере, поскольку его отказ столь неопределен, что ста-

новится абсолютным. Он просто предпочитает не делать.

Учитывая большую склонность Мелвилла к метафизике, неудивитель-

но, что образ Бартлби требует онтологической интерпретации

. Его от-

каз столь абсолютен, что Бартлби предстает полностью пустым, челове-

ком без качеств или, как сказали бы философы Возрождения, homo tantum,

просто человеком и ничем более. Бартлби в своей чистейшей пассивности

и своем отрицании любых деталей представляет нам обобщенный образ

существа, существа как такового, существа и ничего более. И по ходу ис-

тории образ Бартлби теряет все свои черты настолько — столь прибли-

жаясь к человечеству как таковому, жизни как таковой, бытию как тако-

вому — что в конечном счете увядает, испаряется в недрах печально зна-

менитой Манхэттёнской тюрьмы Томбс.

Михаэль К, главный персонаж прекрасного романа Дж. М. Кутзее Жизнь

и время Михаэля К, также является фигурой абсолютного отказа. Но ес-

ли Бартлби неподвижен, почти окаменел в своей чистой пассивности, К

всегда на ногах, всегда движется. Михаэль К, садовник, простой человек, на-

столько простой, что он кажется не от мира сего. В выдуманной стра-

не, разделенной гражданской войной, его постоянно останавливают лагеря,

границы и контрольные пункты, возведенные властью, но он старается

просто отрицать их, продолжать движение. Михаэль К продолжает дви-

гаться не во имя вечного движения. Преграды не просто останавливают

движение, они, кажется, останавливают жизнь, поэтому он полностью их

отрицает, чтобы поддерживать движение жизни. Чего он действительно

хочет, так это выращивать тыквы и ухаживать за их вьющимися стеб-

лями. Отрицание К власти столь же абсолютно, как и у Бартлби, и сама

эта абсолютность и простота также выводят его на уровень онтологи-

чески чистого образа. К также приближается к уровню универсальности:

«человеческая душа вне классификации»

, будучи просто homo tantum.

Эти простые люди и их абсолютные отказы не могут не взывать к на-

шей ненависти к власти. Отказ от работы и отрицание власти, или, в

действительности, отказ от добровольного крепостничества, есть нача-

ло освободительной политики. Давным-давно Этьённ де Ла Боэси

1ауШ

про-

поведовал именно подобную политику отказа: «Решитесь не служить ему

более — и вот вы уже свободны. Я не требую от вас, чтобы вы бились с

ним, нападали на него, перестаньте только поддерживать его, и вы уви-

194 ПЕРЕХОДЫ СУВЕРЕНИТЕТА

дите, как он, подобно огромному колоссу, из-под которого вынули основа-

ние, рухнет под собственной тяжестью и разобьется вдребезги»*. Ла Боэси

осознал политическую силу отказа, силу самоудаления из отношений гос-

подства и воможность, благодаря нашему исходу, ниспровержения суверен-

ной власти, управляющей нами. Бартлби и Михаэль К продолжают сфор-

мулированную Ла Боэси политику отказа от добровольного рабства, дово-

дя ее до абсолюта.

Этот отказ, несомненно, является началом освободительной полити-

ки, но это лишь начало. Отказ сам по себе пуст. Бартлби и Михаэль К мо-

гут быть прекрасными душами, но их существо в своей абсолютной чис-

тоте висит на краю бездны. По дороге бегства от власти каждый из них

идет в полном одиночестве, и они постоянно ходят на грани самоубийс-

тва. Также и в понятиях политики, сам по себе отказ (от работы и доб-

i ровольного рабства, отрицание власти) ведет лишь к своего рода социаль-

ному самоубийству. Как говорит Спиноза, если мы просто срубим тира-

ническую голову социального организма, мы останемся с обезображенным

трупом общества. Что нам нужно, так это создать новый социальный ор-

, ганизм, а это проект, идущий много далее отказа. Дороги нашего бегства,

наш исход должны быть устремлены к определенной цели и должны форми-

ровать реальную альтернативу. По ту сторону простого отказа или как

часть этого отказа нам нужно также создать новый способ жизни и, пре-

жде всего, новое сообщество. Этот проект ведет не к жизни самой по се-

бе , к homo tantum, но к homohomo, человеческой природе в квадрате, обога-

щенной коллективным разумом и любовью сообщества.

ИНТЕРМЕЦЦО: КОНТР-ИМПЕРИЯ

Итак, этот небесный град, пока он странству-

ет по земле, взывает ко всем народам и собира-

ет странствующее общество во всех языках.

Блаженный Августин

Мы хотим разрушить все нелепые памятники

ятем, кто пал за Родину», которые присталь-

но взирают на нас в любой деревне, а на их мес-

те воздвигнуть памятники дезертирам. Па-

мятники дезертирам будут представлять

и погибших в войне, поскольку все они умерли,

проклиная войну и завидуя участи беглеца. Де-

зертирство рождает сопротивление.

Партизаны-антифашисты, Венеция, 1943

Теперь мы добрались до поворотного пункта в нашем рассуждении. Траек-

тория, которой мы следовали до настоящего момента — от признания сов-

ременности как кризиса и до нашего анализа первых проявлений новой

имперской формы суверенитета, — позволила нам понять изменения ус-

тройства мирового порядка. Однако этот порядок был бы пустой оболоч-

кой, если бы мы не должны были также определить новый режим производ-

ства. Кроме того, мы еще не были готовы сколько-нибудь вразумительно

указать, политические субъективности какого типа могли бы противосто-

ять силам Империи и низвергнуть их, поскольку эти субъективности по-

явятся только в сфере производства. Все выглядит так, как если бы сей-

час мы могли видеть лишь тени фигур, которые вдохнут жизнь в наше бу-

дущее. Потому давайте перейдем к скрытой обители производства, чтобы

увидеть там эти фигуры в действии.

Даже когда нам удастся коснуться производительного, онтологическо-

го измерения данной проблематики и сил сопротивления, здесь возникаю-

щих, мы еще не сможем — даже в конце этой книги — указать какую-либо

уже существующую и разработанную в деталях политическую альтернати-

ву Империи. Навряд ли подобный действенный проект когда-либо появит-

ся из теоретических изысканий, подобных нашему. Он возникнет только

из практики. В определенный момент рассуждений Марксу понадобилась

Парижская коммуна, чтобы, совершив рывок, представить коммунизм в

его конкретике как действительную альтернативу капиталистическому об-

ществу. Подобные эксперименты или серия экспериментов, движимые ду-

196 ИНТЕРМЕЦЦО

хом коллективной практики, конечно же, понадобятся и сегодня для того,

чтобы сделать следующий конкретный шаг и создать новое социальное те-

ло по ту сторону Империи.

ОДИН БОЛЬШОЙ СОЮЗ!

Наше исследование исходит из того предположения, что власть Империи и

механизмы имперского суверенитета можно понять, лишь столкнувшись

с ними на самом общем уровне, в их глобальности. Мы уверены, что в це-

лях противостояния Империи и ее мировому рынку необходимо предста-

вить ей некую альтернативу на том же глобальном уровне. Любой проект

частного изолированного сообщества, определяемого в расовых, религи-

озных или региональных терминах, «отсоединенного» от Империи, защи-

щенного от ее влияний жесткими границами, обречен выродиться в гетто.

Империи не может противостоять проект, основанный на принципах ог-

раниченной, локальной автономии. Мы не можем ни вернуться к какой-

либо прежней социальной форме, ни двигаться вперед в условиях изоля-

ции. Скорее, мы должны пройти сквозь Империю, оказавшись по ту сторо-

ну. Делез и Гваттари утверждали, что вместо сопротивления глобализации

капитала нужно ускорить этот процесс. «Но какой из путей — револю-

ционный? — спрашивают они. — Где он: в выходе из мирового рынка.. ?

А может быть, лучше пойти в обратном направлении? Пойти еще дальше,

то есть по пути рынка, по пути декодирования и детерриториализации?»

Реально с Империей можно соперничать лишь на ее же уровне общности,

продвигая предлагаемые ею процессы за пределы их нынешних ограниче-

ний. Мы должны принять этот вызов и научиться мыслить и действовать

глобально. Глобализации должна быть противопоставлена контр-глобали-

зация, Империи — контр-Империя.

В этом отношении мы можем черпать свое вдохновение в идеях

' Блаженного Августина, в том, как он видел путь противостояния клонив-

*• шейся к упадку Римской Империи. Ни одно локальное сообщество не мог-

ло бы здесь преуспеть и стать альтернативой имперскому правлению; толь-

ко универсальное, вселенское сообщество, собравшее воедино все народы

и все языки и давшее им общее обетование, смогло бы этого достичь. Град

Божий — всеобщий град чужестранцев, собравшихся вместе, устанавлива-

ющих кооперацию, коммуницирующих и тем самым утверждающих свою

причастность универсальной общности. Однако у нашего земного стран-

ствия, в отличие от Августина, нет никакого трансцендентного телоса по

другую сторону этого мира; оно есть и остается абсолютно имманентным.

Его непрерывное движение, собирающее чужестранцев в сообщество, де-

лающее этот мир своим домом, оказывается и средствами, и целью или,

скорее, средствами без цели.

КОНТР-ИМПЕРИЯ 197

С данной точки зрения Индустриальные рабочие мира (ИРМ)' есть ве-

ликий августинианский проект периода современности. В первые десяти-

летия XX века «бродяги» — как их назвали — организовывали мощные

забастовки и восстания по всем Соединенным Штатам — от Лоуренса в

Массачусетсе и Патерсона в Нью Джерси до Эверетта в штате Вашингтон

Беспрестанное движение «Бродяг» было на самом деле имманентным

странствием, создающим новое общество в оболочке старого, без установ-

ления жестких и стабильных структур власти. (Фактически основным об-

винением в адрес ИРМ со стороны официальных левых было и продол-

жает оставаться то, что их стачки, пусть мощные и нередко победоносные,

не приводили к созданию прочных профсоюзных структур.) «Бродяги»

пользовались огромным успехом среди многочисленного и мобильного

иммигрантского населения, поскольку они говорили на всех языках этой

смешанной рабочей силы. Две одинаково распространенные истории о

происхождении названия «бродяги» иллюстрируют эти две основные ха-

рактеристики движения, его организационную мобильность и его смешан-

ный этнолингвистический характер: во-первых, предполагается, что сло-

во «бродяга» указывает на отсутствие центра, невозможность предска-

зать, где в очередной раз начнется выступление ИРМ и какие формы оно

примет; и во-вторых, говорят, что их название идет от слов повара-китай-

ца из Сиэтла, ошибочно произносившего IWW как «I Wobbly Wobbty»

Основной чертой ИРМ была универсальность их проекта. Рабочие всех

языков и рас по всему миру (хотя фактически они не продвинулись дальше

Мексики) и рабочие всех профессий должны собраться в «Один Большой

Союз».

Приняв подсказку ИРМ и опираясь на идеи Августина, мы могли бы вы-

разить наше политическое видение в русле радикальной республиканской

традиции демократии эпохи современности. Что значит быть республи-

канцем сегодня? Есть ли смысл в эпоху постсовременности занимать эту

антагонистическую позицию, формирующую радикальную демократичес-

кую альтернативу внутри современности? Где та точка зрения, что позво-

ляет сделать критику возможной и действенной? Существует ли еще ло-

кальность в этом переходе от современности к постсовременности, откуда

мы могли бы критиковать и где можно было бы создать альтернативу? То

есть если мы целиком находимся во власти а-локальности Империи, смо-

жем ли мы создать могущественную альтернативную а-локальность, воп-

лотив ее на практике как область постсовременного республиканства?

А-ЛОКАЛЬНОСТЬЭКСПЛУАТАЦИИ

Чтобы перейти к этой проблематике, позвольте краткое отступление. Пре-

жде мы отмечали, что теоретический метод Маркса, в соответствии с тра-

198 ИНТЕРМЕЦЦО

дицией критики современности с позиций самой современности, основан

на диалектике внутреннего и внешнего. Борьба пролетариата служит — в

действительных, онтологических понятиях — двигателем капиталистичес-

кого развития. Она вынуждает капитал применять все более совершенные

технологии, изменяя, таким образом, процессы труда

. Борьба заставля-

ет капитал непрестанно реформировать производственные отношения и

менять отношения господства. От мануфактурного производства к круп-

ной промышленности, от финансового капитала к транснациональной ре-

структуризации и глобализации рынка; именно инициативы организован-

ной рабочей силы определяют образ капиталистического развития. В ходе

этой истории локальность эксплуатации определяется диалектически. Ра-

бочая сила — самое сокровенное начало, непосредственный источник ка-

питала. Одновременно рабочая сила представляет внешнее по отношению

к капиталу пространство, то есть ту локальность, хде пролетариат осоз-

нает свою собственную потребительную стоимость, свою автономию, ту

почву, где коренится его надежда на освобождение. Неприятие эксплуата-

ции — или, на деле, сопротивление, саботаж, неподчинение, восстание и

революция — составляет движущую силу действительности, в которой мы

живем, и одновременно оно представляет собой реальную оппозицию ей

же. В теории Маркса отношения между внутренним и внешним капита-

листического развития полностью определяются двойственным положе-

нием пролетариата, как внутри, так и вне капитала. Результатом этой про-

странственной конфигурации стало множество политических позиций,

основанных на мечте об утверждении локальности потребительной сто-

имости, чистой и отделенной от меновой стоимости и капиталистических

отношений.

В сегодняшнем мире эта пространственная конфигурация изменилась.

С одной стороны, отношения капиталистической эксплуатации распро-

страняются повсеместно, не ограничиваясь фабрикой, но стремясь охва-

тить все социальное пространство. С другой стороны, общественные от-

ношения полностью перетекают в производственные отношения, делая

невозможными какие-либо внешние отношения между общественным и

экономическим производством. Диалектика производительных сил и сис-

темы господства больше не имеет определенной локальности. Сами свой-

ства рабочей силы (различие, меру и детерминацию) уже нельзя уловить,

также как невозможно больше локализовать и исчислить эксплуатацию.

В действительности, объект эксплуатации и господства стремится быть не

особой производственной деятельностью, а универсальной возможностью

производства, то есть абстрактной социальной деятельностью и ее всеобъ-

емлющей властью. Этот абстрактный труд — деятельность, лишенная при-

вязки к определенному месту, но при этом являющаяся могучей силой. Это

взаимодействие мозга и рук, ума и тела; он — ничему не принадлежащее

КОНТР-ИМПЕРИЯ 199

и вместе с тем созидательное общественное распространение живого тру-

да; он — желание и стремление масс, мобильных и быстро приобретаю-

щих новые навыки рабочих; и в то же время — интеллектуальная энергия,

а также языковая и коммуникативная конструкция из множества работ-

ников, занятых интеллектуальным и аффективным трудом

Невозможно обнаружить внутреннее, определяемое потребительной

стоимостью, и внешнее, определяемое меновой стоимостью, поэтому лю-

бая политика потребительной стоимости, которая всегда основывалась на

иллюзии разделимости двух видов стоимости, ныне абсолютно немысли-

ма. Однако это не означает, что производства или эксплуатации более не

существует. Ни инновации и развитие, ни продолжающаяся реструктури-

зация отношений власти не прекратили своего существования. Напротив,

сегодня более чем когда бы то ни было, по мере того как производительные

силы стремятся к полной де-локализации и универсализации, они произ-

водят не просто товары, но также насыщенные и мощные общественные

отношения. Эти новые производительные силы не имеют определенного

местоположения, поскольку они занимают все пространства, они произво-

дят и подвергаются эксплуатации в этой лишенной определенности а-ло-

кальности. Всеобщность человеческого творчества, синтез свободы, жела-

ния и живого труда — вот то, что имеет место в а-локальности производ-

ственных отношений постсовременности. Империя — это а-локальность

мирового производства, где эксплуатируется труд. В противовес и без вся-

ких возможных с ней соответствий, здесь мы вновь обнаруживаем рево-

люционный формализм современного республиканства. Это все еще фор-

мализм, потому что он определенного местоположения, но теперь это —

могущественный формализм, поскольку мы признаем в нем не пустую

абстракцию индивидуальных и коллективных субъектов, но общую силу,

составляющую их тела и умы. У а-локальности есть глобальные мозг, серд-

це, туловище и конечности..

БЫТИЕ-ПРОТИВ: НОМАДИЗМ, БЕГСТВО, ИСХОД

Это признание возвращает нас к исходному вопросу: что значит быть рес-

публиканцем сегодня? Мы уже увидели, что данный современностью кри-

тический ответ — диалектика внутреннего и внешнего — более невозмо-

жен. Необходимо создать работающее понятие постсовременного респуб-

ликанства аи milieu на основе живого опыта глобальных масс. Один из

элементов, на который мы можем указать на базовом, изначальном уров-

не, — это воля быть против. В общем, воля быть против, как кажется, не

требует особых объяснений. Неповиновение власти — одно из самых ес-

тественных и здравых действий. Нам кажется совершенно очевидным, что

те, кого эксплуатируют, будут этому сопротивляться и — при необходи-

200

ИНТЕРМЕЦЦО

iv!

мости — бунтовать. Однако сегодня это, возможно, не так уж и очевид-

но. Политические мыслители издавна говорят, что проблема состоит не в

том, что люди бунтуют, а в том, почему они не делают этого. Вернее, по сло-

вам Делеза и Гваттари, «важнейшая проблема политической философии

все еще остается той же, какой ее ясно увидел Спиноза (и вновь открыл

Вильгельм Райх): «Почему люди так упорно сражаются за свое рабство, как

если бы в нем заключалось их спасение?»

Основной вопрос сегодняшней

политической философии состоит не в том, начнется ли, и если да, то что

к этому подтолкнет, сопротивление или бунт, но скорее в том, как опреде-

лить врага, против которого нужно бунтовать. Зачастую именно неспособ-

ность распознать врага ведет волю к сопротивлению по замкнутому кру-

гу. Однако выявление врага — это нелегкая задача, учитывая, что эксплуа-

тация больше не поддается локализации, и мы находимся в тенетах столь

сложной и глубоко уходящей своими корнями системы власти, что не мо-

жем уже определить ни степени различия, ни меры. Мы страдаем от экс-

плуатации, отчуждения и принуждения как от врагов, но не знаем, где на-

ходится производство подавления. И тем не менее мы все еще сопротивля-

емся и боремся.

Эти логические парадоксы не следует преувеличивать. Хотя на новой

имперской территории эксплуатация и господство не имеют четкой про-

странственной локализации, они тем не менее существуют. Глобальный

характер устанавливаемого ими принуждения представляет собой пере-

вернутый образ — нечто вроде фото-негатива — всеобщего характера

производительной деятельности масс. Тем не менее это перевернутое от-

ношение между имперской властью и властью масс не означает их сходс-

тва, не является свидетельством гомологии. Фактически имперская власть

больше не в состоянии дисциплинировать силы масс; она лишь может ус-

тановить контроль над их общими социальными возможностями и воз-

можностями производить. С экономической точки зрения режим заработ-

ной платы как функция регулирования замещается гибкой и глобальной

кредитно-денежной системой; управление посредством установленных

норм заменяют процедуры контроля и полицейские меры; а господство

осуществляется посредством коммуникативных сетей. Вот как эксплуа-

тация и господство конституируют а-локальную общность на имперской

территории. Хотя эксплуатация и господство пока еще ощущаются непос-

редственно, плотью масс, они становятся столь аморфными, что не оста-

ется места, где можно было бы от них укрыться. И поскольку нет боль-

ше пространства, которое могло бы быть признано внешним, мы должны

быть против повсюду. Это бытие-против становится сутью любой актив-

ной политической позиции в мире, любого желания, имеющего силу, —

может быть, даже самой демократии. Первые партизаны-антифашисты в

Европе, вооруженные дезертиры, выступившие против предавших свой