Хардт М., Негри A. Империя

Подождите немного. Документ загружается.

ИМПЕРСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ l8l

та. Внешнее является тем, что придавало кризису его внутреннюю взаи-

мосвязанность. В наши дни американским идеологам все сложнее назвать

одного, главного врага; скорее, кажется, что многочисленные и неулови-

мые враги находятся повсюду

. Конец кризиса современности дал толчок

распространению не имеющих широкого охвата и определенной природы

кризисов, или, как нам представляется более предпочтительным говорить,

всеобщему кризису.

Здесь полезно вспомнить (и мы обратимся к этому положению более де-

тально в Разделе з-i), что капиталистический рынок является единым меха-

низмом, который всегда работал вопреки любому разделению на внутрен-

нее и внешнее. Работе этого механизма препятствуют границы и протекци-

онистские барьеры; и, напротив, ей способствует неуклонное расширение

сферы деятельности. Прибыль может быть получена лишь посредством

контакта, соединения, взаимообмена и торговли. Создание мирового рын-

ка было бы конечным моментом этой тенденции. В идеале у мирового рын-

ка не существует внешнего: весь мир является его владением

. Поэтому

мы можем использовать мировой рынок как модель для понимания при-

роды имперского суверенитета. Возможно, так же, как Фуко понимал па-

ноптикум

x3dv

в качестве диаграммы власти в эпоху современности, миро-

вой рынок может адекватно служить — хотя он не является структурой, а,

в действительности, анти-структурой — диаграммой имперской власти

Испещренное границами пространство современности создавало ло-

кальности, которые были вовлечены в постоянную диалектическую игру с

внешним пространством и основаны на ней. Пространство имперского су-

веренитета, напротив, выровнено, однородно. Оно может представляться

свободным от бинарных делений или чересполосицы границ, характерных

для периода современности, но в действительности его пересекают столь

многие линии разлома, что оно лишь кажется непрерывным и единообраз-

ным. В этом смысле четко определенный кризис современности уступает

путь всеобщему кризису в имперском мире. На этом выровненном про-

странстве Империи нет локальности власти — она везде и нигде. Империя

является ене-топией или, в действительности, а-локальностью.

ИМПЕРСКИЙ РАСИЗМ

Переход от суверенитета, присущего современности, к имперскому на-

ходит одно их своих проявлений в изменении форм расизма в наших об-

ществах. Прежде всего мы должны отметить, что стало гораздо слож-

нее выявлять основные признаки расизма. Фактически политики, средст-

ва массовой информации и даже историки постоянно говорят нам, что в

обществах периода современности расизм неуклонно отступает — начи-

ная от отмены рабства до борьбы за деколонизацию и движений за граж-

182

ПЕРЕХОДЫ СУВЕРЕНИТЕТА

данские права. Определенные специфические виды традиционного расиз-

ма, безусловно, пришли в упадок, и существует искушение рассматривать

отмену законов апартеида в Южной Африке как символ окончания всей

эпохи расовой сегрегации. С нашей точки зрения, однако, очевидно, что

расизм не угас, но, на самом деле, прогрессировал в сегодняшнем мире, и

в смысле масштабов распространения, и в смысле интенсивности. Лишь

потому кажется, будто расизм пошел на убыль, что его формы и страте-

гии изменились. Если мы принимаем манихейские разделения и жесткую

практику исключения (в Южной Африке, в колониальном городе, на юго-

востоке Соединенных Штатов или в Палестине) как парадигму расистских

практик современности, то теперь мы должны спросить, что представляет

собой постсовременная форма расизма и какова ее стратегия в нынешнем

имперском обществе.

Многие аналитики описывают этот переход как сдвиг внутри господ-

ствующей теоретической формы расизма от расистской теории, черпаю-

щей свои доводы из биологии, к той, что обращается за аргументацией

к культуре. Господствующая расистская теория периода современности и

сопутствующая практика сегрегации концентрируют внимание на нали-

чии сущностных биологических различий между расами. Кровь и гены

стоят за различиями в цвете кожи как подлинная сущность расового раз-

личия. Угнетенные народы, таким образом, понимаются (по крайней ме-

ре, косвенно) как создания, отличные от человека, как существа друго-

го порядка. Эти расистские теории времен современности, обосновывае-

мые данными биологии, подразумевают существование онтологического

различия — необходимой, вечной и неизменной трещины в порядке бы-

тия — или стремятся к нему. Со своей стороны, в ответ на эту концепцию

антирасизм периода современности обращает критику против идеи био-

логической природы расовых различий и настаивает на том, что разли-

чия между расами определяются социальными и культурными фактора-

ми. Представители антирасистской теории эпохи современности действу-

ют на основе веры в то, что социальный конструктивизм освободит нас

от смирительной рубашки биологического детерминизма: если наши раз-

личия социально и культурно детерминированы, тогда все люди в при-

нципе равны, принадлежат к единому онтологическому порядку, к одной

природе.

С переходом к Империи, однако, биологические различия были заме-

нены социологическими и культурными символами, ставшими ключевы-

ми средствами выражения расовой ненависти и страха. В этом отношении

имперская расистская теория атакует антирасизм эпохи современности с

тыла и, в действительности, принимает его аргументы и ставит их себе на

службу. Имперская расистская теория соглашается с тем, что расы не явля-

ются поддающимися обособлению биологическими единицами и что при-

ИМПЕРСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ 183

роду нельзя делить на различные человеческие расы. Она также соглаша-

ется с тем, что поведение индивидов и их возможности или способности

не предопределены кровью или генами, но диктуются принадлежностью

к различным исторически сложившимся культурам". Различия, таким об-

разом, не являются твердо установленными и неизменными, но выступают

как случайные результаты социальной истории. В действительности, им-

перская расистская теория и антирасистская теория периода соременнос-

ти говорят в значительной мере одно и то же, и в этом отношении труд-

но обсуждать их по отдельности. Фактически именно потому, что этот ре-

лятивистский и культурологический аргумент понимается как однозначно

антирасистский, может показаться, что доминирующая идеология всего

нашего общества направлена против расизма, а имперская расистская тео-

рия может показаться совершенно не расистской.

Нам, однако, следует более пристально взглянуть, как действует им-

перская расистская теория. Этьен Балибар называет новый расизм диф-

ференциалистским расизмом, расизмом без расы или, точнее, расизмом,

который не покоится на биологической концепции расы. Хотя от биоло-

гии и отказываются как от источника аргументов и обоснований, говорит

он, культуру заставляют взять на себя роль, которую играла биология

Мы привыкли думать, что природа и биология являются постоянными

и неизменными, а культура пластична и подвижна: культуры могут ис-

торически изменяться и смешиваться, формируя бесконечное множество

гибридных форм. С точки зрения имперской расистской теории, однако,

существуют жесткие ограничения в гибкости и совместимости культур.

Различия между культурами и традициями являются, в конечном сче-

те, непреодолимыми. Согласно имперской теории, тщетно пытаться и да-

же опасно позволять культурам смешиваться или настаивать на том, что

смешение все же происходит: сербы и хорваты, хуту и тутси, афро-амери-

канцы и американцы корейского происхождения должны держаться раз-

дельно.

Культурология не менее прочно обосновывает сущностный характер со-

циальных различий, чем биология, или, по крайней мере, создает такую же

твердую теоретическую почву для социального разделения и сегрегации.

Тем не менее эта теоретическая точка зрения плюралистична: все культур-

ные идентичности в принципе равны. Этот плюрализм приемлет все раз-

личия, касающиеся того, кем мы являемся, до тех пор, пока мы соглашаем-

ся действовать на основе этих различий идентичности, до тех пор, пока мы

играем по правилам нашей расы. Расовые различия, тем самым, являются

случайными в принципе, но совершенно необходимыми на практике как

индикаторы социального разделения. Теоретическая подмена расы или

биологии культурой, таким образом, парадоксальным образом трансфор-

мируется в теорию сохранения расы

. Эта подвижка в расистской теории

184 ПЕРЕХОДЫ СУВЕРЕНИТЕТА

показывает нам, как имперская теория способна перенимать то, что тради-

ционно считалось антирасистской позицией и тем не менее ныне служит

обоснованием твердого принципа социального разделения.

Здесь следует отметить, что сама по себе имперская расистская теория

является теорией сегрегации, а не теорией иерархии. В то время как ра-

систская теория периода современности устанавливает иерархию между

расами в качестве важнейшего условия, делающего сегрегацию необходи-

j[j | мой, имперская теория в принципе не может ничего сказать о превосход-

стве или неполноценности различных рас или этнических групп. Она рас-

! сматривает иерархию как сложившуюся чисто случайно, как практический

вопрос. Иными словами, расовая иерархия видится не как причина, но как

i результат социальных обстоятельств. Например, афро-американские сту-

| денты в определенных областях знания всегда показывают более низкие

результаты в тестах по выявлению способностей, нежели американские

студенты азиатского происхождения. Имперская теория понимает это не

как нечто, что можно приписать какой бы то ни было расовой неполноцен-

ности, но скорее как следствие культурных различий: культура американ-

цев азиатского происхождения придает большее значение образованию,

поощряет обучение в группах и так далее. Иерархия различных рас опре-

деляется лишь апостериори, как результат функционирования норм этих

культур — то есть на основе их действия. В таком случае, согласно имперс-

кой теории, расовое превосходство и подчинение не являются теоретичес-

№. ким вопросом, но появляются благодаря свободной конкуренции, в ходе

своего рода рыночного отбора культур.

Расистская практика, конечно же, не обязательно соответствует само-

сознанию расистской теории, которое мы и рассматривали до сих пор.

Однако из того, что мы видели, становится ясным, что имперская расист-

ская практика лишилась главной опоры: у нее более нет теории расово-

го превосходства, которая рассматривалась как основание присущей сов-

| '' ременности практики исключения по расовым мотивам. Однако, соглас-

I! | но Жилю Делезу и Феликсу Гваттари, «европейский расизм... никогда не

действовал путем исключения или посредством обозначения кого-ли-

бо в качестве Другого... Расизм действует посредством определения сте-

пеней отклонения от облика Белого Мужчины, стремясь обобщить при-

знаки, не удовлетворяющие искомым критериям, как достояние все бо-

лее экзотических и отсталых социальных групп... С точки зрения расизма,

1 внешнего нет, во внешнем пространстве не существует людей»

. Делез и

| Гваттари предлагают нам представить расистскую практику не в поняти-

- ях бинарных делений и исключения, но как стратегию дифференцирован-

ного включения. Ни одна идентичность не обозначена как Другой, никто

не исключен из единого пространства, внешнего нет. Также как имперская

расистская теория не может принять в качестве своей отправной точки

ИМПЕРСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ 185

какие-либо сущностные различия между человеческими расами, импер-

ская расистская практика не может начать с изгнания расового Другого.

Принцип превосходства белых функционирует, скорее, посредством во-

первых, признания и принятия инаковости и, затем, ранжирования разли-

чий согласно степени удаленности их носителей от образца белого мужчи-

ны. Невозможно ничего поделать с ненавистью и страхом перед странным,

неизвестным Другим. Эта ненависть родилась из факта соседства, и ее на-

кал соответствует мере несходства соседа.

Сказанное не означает, что в наших обществах нет практики исключе-

ния по расовым мотивам; конечно же, их пересекают множество линий ра-

совых разграничений, проходящих по каждому городскому пейзажу и по

всему земному шару. Мы здесь хотели подчеркнуть, что исключение по ра-

совым мотивам появляется в основном как результат дифференцирован-

ного включения. Иными словами, для нас сегодня было бы ошибкой и, воз-

можно, заблуждением ориентироваться на прошлое и принимать апарте-

ид или законы Джима Кроу

" в качестве парадигмы расовой иерархии.

Различие не прописано в законе, и навязывание отличия не доходит до

предела Инаковости. Империя не мыслит различия в абсолютных поняти-

ях; она никогда не определяет расовые различия как различия природы,

но всегда как различия степени, никогда как необходимые, но всегда как

случайные. Подчинение осуществляется в режиме повседневной практи-

ки, она более подвижна и гибка, но создает расовые иерархии, которые тем

не менее являются стабильными и жестокими.

Форма и стратегии имперского расизма позволяют полнее осветить

контраст между характерным для периода современности и имперским

суверенитетом. Колониальный расизм, расизм суверенитета современнос-

ти прежде всего доводит различие до крайности и затем восстанавливает

Другого как негативное основание Самости (см. Раздел 2.3). В период сов-

ременности это действие служит глубинным основанием процесса созда-

ния народа. Народ определяется не просто в понятиях общего прошлого и

общих стремлений или потенциала, но прежде всего в диалектическом от-

ношении к своему Другому, своему внешнему. Народ (в диаспоре или нет)

всегда определяется в понятиях локальности (будь она виртуальной или

реальной). Имперский порядок, напротив, не имеет ничего общего с этой

диалектикой. Имперский расизм, или дифференциальный расизм, включа-

ет других в свой порядок и затем управляет этими различиями посредс-

твом системы контроля. Твердо установленные и основанные на биологи-

ческих признаках представления о различных народах растворяются по-

этому в текучем и аморфном множестве, которое, конечно же, пронизано

линиями конфликта и антагонизма, но не имеет никаких четких и неиз-

менных линий разграничения. Поверхность имперского общества посто-

янно перемещается так, что дестабилизируется любое представление о ло-

186 ПЕРЕХОДЫ СУВЕРЕНИТЕТА

кальности. Суть расизма времен современности выявлялась в феномене

границы, в глобальной противопоставленности внутреннего и внешнего.

Как говорил Дюбуа около ста лет назад, проблема XX века является про-

блемой «цветной линии», линии разделения людей с разным цветом кожи.

Имперский расизм, напротив, устремлен вперед, возможно в XXI столетие,

полагаясь на игру различий и на управление микро-конфликтами внутри

своей постоянно расширяющейся сферы владения.

О ПОРОЖДЕНИИ И РАЗЛОЖЕНИИ СУБЪЕКТИВНОСТИ

Сужение различия между внутренним и внешним имело важные послед-

ствия для социального производства субъективности. Один из централь-

ных и наиболее широко принятых тезисов институционального анализа,

выдвинутых социальной теорией современности, состоит в том, что субъ-

ективность не является изначально данной, но, по крайней мере до опре-

деленного уровня, сформирована в поле действия социальных сил. В этом

смысле социальная теория эпохи современности постепенно выхолости-

ла всякое понятие о досоциальной субъективности и вместо этого связала

производство субъекта с функционированием основных социальных инс-

титутов, таких как тюрьма, семья, фабрика и школа.

Два аспекта этого производственного процесса должны быть освещены.

Во-первых, субъективность является постоянным социальным процес-

сом порождения. Когда начальник приветствует вас в цехе или директор

средней школы приветствует вас в школьном коридоре, создается субъ-

ективность. Материальные практики, установленные для субъекта в рам-

ках института (будь то преклонение колен для молитвы или перемена со-

тен пеленок), являются процессами производства субъективности. Тогда,

вследствие своих собственных действий, субъект активируется, порож-

дается. Во-вторых, институты обеспечивают прежде всего обособленную,

четко выделенную локальность (дом, церковь, классная комната, цех), где

осуществляется производство субъективности. Различные институты сов-

ременного общества должны рассматриваться как архипелаг фабрик субъ-

ективности. На протяжении своей жизни индивид последовательно про-

ходит эти различные институты (переходя из школы в казарму и из ка-

зармы на фабрику) и формируется ими. Отношение между внутренним и

внешним является здесь важнейшим. Каждый институт имеет собствен-

ные правила и логику субъективации: «школа говорит нам: „Вы теперь не

дома", армия говорит нам: „Вы теперь не в школе"»

. Тем не менее в сте-

нах каждого института индивид, по крайней мере частично, защищен от

воздействия других институтов; в монастыре человек обычно защищен от

влияния семьи, дома человек обычно находится вне досягаемости фабрич-

' ной дисциплины. Эти четко определенные границы локальности институ-

1 I • .

ИМПЕРСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ 187

тов отражаются в постоянной и твердо установленной форме произведен-

ных субъективностей.

В процессе перехода к имперскому обществу первый из указанных ас-

пектов характерной для эпохи современности ситуации сохраняется,

то есть субъективности до сих пор производятся на социальной фабри-

ке. Фактически социальные институты все более интенсивно производят

субъективность. Мы могли бы сказать, что постмодернизм является тем,

что получается, когда модернистская теория социального конструктивиз-

ма доходит до крайности и всякая субъективность признается искусствен-

ной. Как это возможно, однако, если сегодня, как говорят почти все, выше-

упомянутые институты повсюду находятся в кризисе и постоянно разру-

шаются? Этот общий кризис не обязательно означает, что институты более

не производят субъективность. Скорее, что изменилось, так это второй ас-

пект: то есть место производства субъективности более не определяется

так, как прежде. Иными словами, кризис означает, что сегодня пределы,

обычно выделявшие ограниченное пространство институтов, разруши-

лись, так что логика, когда-то действовавшая в основном в институцио-

нальных стенах, сейчас распространяется по всей социальной территории.

Внутреннее и внешнее становятся неразличимы.

Всеобщий кризис институтов выглядит совершенно по-разному в раз-

личных случаях. Например, все меньше американцев живет в нуклеарных

семьях, в то время как все большая часть населения США попадает в тюрь-

му. Оба института, однако, и нуклеарная семья, и тюрьма, равно пребыва-

ют в кризисе в том смысле, что пространство, где они эффективны, стано-

вится все более неопределенным. Не следует думать, что кризис нуклеар-

ной семьи повлек за собой закат идей патриархата. Напротив, дискурсы и

практика «семейных ценностей», похоже, проникают во все сферы соци-

ального пространства. Старый феминистский лозунг «личное есть поли-

тическое» был обращен в свою противоположность так, что границы меж-

ду публичным и приватным оказались прорваны, высвобождая замкнутые

области контроля во всей «внутренней публичной сфере»". Подобным же

образом кризис тюрьмы означает, что логика и техника карцера все бо-

лее проникают в иные общественные сферы. Производство субъективнос-

ти в имперском обществе стремится избежать привязки к какой-либо ло-

кальности и сопряженных с этим ограничений. Человек всегда все еще на-

ходится в семье, всегда все еще в школе, всегда все еще в тюрьме и так

далее. Во всеобщем развале, следовательно, функционирование институ-

тов становится одновременно и более интенсивным, и более экстенсив-

ным. Институты работают, даже если они распадаются,— и, возможно,

они работают тем лучше, чем больше распадаются. Неопределенность ло-

кальности производства соотносится с неопределенностью форм произ-

веденных субъективностей. Имперские социальные институты предстают,

188 ПЕРЕХОДЫ СУВЕРЕНИТЕТА

таким образом, как изменчивый процесс порождения и разложения субъ-

ективности.

Этот переход не ограничивается ведущими странами и региона-

ми, но стремится распространиться на различные широты по всему ми-

ру. Колониальное управление всегда восхвалялось за то, что под его эги-

дой в колониях устанавливались социальные и политические институты,

которые будут составлять хребет нового гражданского общества. Если в

процессе модернизации наиболее могущественные страны экспортируют

в зависимые государства институциональные формы, в нынешнем про-

цессе постмодернизации экспортируется общий кризис институтов.

Институциональная структура Империи подобна программному обеспе-

чению компьютера, несущему в себе вирус, так что она постоянно изменя-

ет и разлагает окружающие ее институциональные формы. Имперское об-

щество контроля стремится оказаться на повестке дня повсюду.

ТРОЙСТВЕННЫЙ ИМПЕРАТИВ ИМПЕРИИ

I, Общий механизм имперского господства в действительности составляют

\[ три различные движущие силы, три момента: один — включающий, дру-

гой — дифференцирующий и третий — момент управления. Первый мо-

мент представляет великодушный, либеральный облик Империи. Все же-

ланны в пределах ее границ безотносительно к расе, вероисповеданию,

цвету кожи, полу, сексуальной ориентации и так далее. В своем включа-

ющем аспекте Империя слепа к различиям; она абсолютно нейтральна к

ним. Она принимает всех, отодвигая в сторону различия, которые являют-

ся устойчивыми или не поддаются контролю и, тем самым, могут дать тол-

чок социальному конфликту

. Пренебрежение различиями требует от нас

видения различий как несущественных или относительных и предполага-

ет не то, что они не существуют, но скорее, что мы о них не знаем. Покров

незнания создает условия для признания, распространяющегося на всех.

Когда Империя слепа к этим различиям и когда она заставляет свои со-

\ ставляющие элементы не обращать на них внимания, на всем имперском

пространстве может сложиться всеобъемлющий консенсус. Пренебреже-

ние различиями означает в действительности выхолащивание потенциа-

ла различных составляющих Империю субъективностей. Появляющееся в

результате этого публичное пространство нейтралитета власти делает воз-

можным установление и легитимацию универсального понимания пра-

ва, формирующего ядро Империи. Закон нейтральности, обеспечивающий

признание и принятие всех различий, является всеобщим основанием в

том смысле, что он равно применяется ко всем подвластным субъектам,

существующим и могущим существовать под эгидой имперского прав-

ления. В этом первом моменте, следовательно, Империя является маши-

ИМПЕРСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ l89

ной универсальной интеграции, открытым ртом, всегда готовым к приня-

тию пищи, приглашающим всех мирно прийти в его владения. (Пришлите

мне ваших бедняков, ваших голодных, ваших угнетенных..."") Империя

не укрепляет свои границы для того, чтобы оттолкнуть других, но, скорее,

втягивает их в свой миролюбивый порядок подобно мощному водоворо-

ту. Скрывая линии разделения и различия или пренебрегая ими, Империя

являет собой разновидность однородного пространства, по которому без

значительного сопротивления или конфликта скользят субъективности.

Второй, дифференцирующий, момент имперского контроля предполага-

ет утверждение различий, принятых в имперской реальности. Если с юри-

дической точки зрения различия должны быть отброшены, с точки зре-

ния культуры они, напротив, приветствуются. Так как различия рассмат-

риваются теперь как принадлежащие области культуры и случайные, а не

как биологические и сущностные, считается, что они не разрушают важ-

нейшие скрепляющие звенья общности или всеохватывающий консенсус,

которые характеризуют включающий, инклюзивный механизм Империи.

Они являются неконфликтными различиями, видом различий, которым

мы можем пренебречь, если это необходимо. Например, со времени окон-

чания «холодной войны» в социалистических и бывших социалистических

странах активно (вос)создавались этнические идентичности при твердой

поддержке Соединенных Штатов, ООН и других глобальных организаций.

Языки малых этнических групп, традиционные топонимы, искусства, про-

мыслы и так далее приветствовались как важные компоненты перехода от

социализма к капитализму

. Эти различия рассматриваются в большей

мере как «культурные», нежели политические, причем предполагалось,

что они не приведут к неконтролируемым конфликтам, но будут действо-

вать, скорее, как сила мирной региональной идентификации. Подобным

же образом, многие официальные поборники мультикультурализма в

Соединенных Штатах прославляют традиционные этнические и культур-

ные различия в рамках универсального включения. В общем, Империя не

создает различий. Она берет то, что ей дают, и работает с этим.

За дифференцирующим моментом имперского контроля должны после-

довать управление и иерархическое структурирование этих различий в об-

щую экономику господства. В то время как колониальные державы пыта-

лись закрепить чистые, обособленные идентичности, Империя расцветает

на потоках движения и смешения. Колониальный аппарат создавал свое-

го рода шаблон, по которому выковывались фиксированные, отчетливые

формы, но имперское общество контроля функционирует посредством из-

менения, «подобно самодеформирующейся форме, которая постоянно ме-

няется, от одного мгновения к другому, или подобно сетчатому фильтру,

чьи ячейки изменяются от одной точки к другой»

. Колониализм состав-

ляет простое уравнение- с единственно возможным решением; Империя

190

ПЕРЕХОДЫ СУВЕРЕНИТЕТА

имеет дело со множеством сложных переменных, которые постоянно ме-

няются и позволяют принять самые различные, всегда неокончательные,

но тем не менее эффективные решения.

Следовательно, в определенном смысле колониализм может рассматри-

ваться как более идеологическое, а Империя как более прагматическое яв-

ление. Возьмем в качестве примера имперской стратегии практику на за-

водах в Новой Англии и аппалачских угольных шахтах начала двадцатого

столетия. Заводы и шахты зависели от труда недавно прибывших из раз-

личных европейских стран иммигрантов, многие из которых принесли с

собой традиции упорной борьбы рабочих за свои права. Однако боссы не

испугались соединения в единое целое этой потенциально взрывоопас-

ной смеси. Фактически они обнаружили, что тщательный подбор пропор-

ции рабочих различного национального происхождения в каждом цехе и

в каждой шахте служит эффективным рецептом управления. Языковые,

культурные и этнические различия на каждом рабочем месте были стаби-

лизирующим фактором, так как они могли быть использованы как оружие

для победы над организацией рабочих. В интересах боссов было, чтобы

плавильный котел не растворял идентичности и чтобы каждая этничес-

кая группа продолжала жить как самостоятельное сообщество, поддержи-

вая свои различия.

Весьма схожая стратегия прослеживается в более близкой нам по вре-

мени практике управления трудом на банановых плантациях Централь-

ной Америки". Многочисленные этнические разделения между рабо-

чими действуют здесь как элемент контроля в трудовых процессах.

Транснациональная корпорация использует различные методы и уровни

эксплуатации и репрессий в отношении каждой этнической группы рабо-

чих — по-разному для людей европейского и африканского происхожде-

ния и для различных индейских групп. Антагонизмы и разделение между

рабочими по линиям этничности и идентификации, как оказалось, увели-

чивают прибыль и облегчают контроль. Полная культурная ассимиляция

(в противоположность юридической интеграции), несомненно, не явля-

ется приоритетом имперской стратегии. Вновь заявившие о себе в конце

XX века не только в Европе, но также в Африке, Азии и на американских

континентах этнические и национальные различия предоставили в распо-

ряжение Империи даже еще более сложное уравнение, содержащее мно-

жество переменных, которые находятся в состоянии постоянного изме-

нения. То, что это уравнение не имеет единственного решения, в действи-

тельности не является проблемой — напротив. Случайность, мобильность

и гибкость являются действительной силой Империи. Имперское «реше-

ние» будет состоять не в отрицании или уменьшении этих различий, но

скорее в их подтверждении и превращении в эффективный механизм уп-

равления.