Гинзбург К. Мифы-эмблемы-приметы: Морфология и история

Подождите немного. Документ загружается.

ВЕРХ И НИЗ

Andrea Alitati.

liber.

непронумерованные листы (f.

pectora

qui

affectant scire deumque vices», что в букваль-

ном переводе значит: «сердца ученых, желающих исследовать

судьбы небес и богов, гложутся различными заботами». Коммен-

тарий этот перекликается с пассажем из книги Пьетро Помпонац-

ци «О судьбе»

Этот философский трактат о свободной

воле и предопределении был написан несколькими годами ранее

и к моменту появления «Эмблем» Альциата циркулировал в спис-

ках. «Prometheus vere est philosophus,

писал

— qui,

dum

scire Dei arcana, perpetuis curis et

то есть:

самом деле Прометей — это философ, которого, ког-

да он стремится исследовать

тайны, постоянно гло-

жут заботы и думы...» То, что было у Помпонацци героическим

топортретом философа, превратилось у Альциата в полемическую

инвективу против

Основу книг по эмблематике составляли

поэтому,

даже когда книги эти были написаны не на латыни, они легко цир-

кулировали поверх любых языковых границ. Но в своем общеев-

ропейском хождении сборники эмблем преодолевали не только

границы стран, но и границы конфессий. На самом деле, они обыч-

но апеллировали к более глубокому и диффузному культурному

уровню, связанному с неосознанными или лишь частично осознан-

ными пресуппозициями, такими как, например, представление

об аналогии между космической, религиозной и политической ие-

рархиями — той самой аналогии, к которой и отсылал запрет «noli

sapere».

Между

в какой-то момент

ограничения, на-

ложенные на человеческое знание, были отброшены. Достаточ-

но вспомнить о колоссальном развитии астрономии, начавшем-

ся в первые годы XVII столетия: такие люди, как Галилей или

Кеплер, безусловно, не боялись вглядываться в небеса, исполь-

зуя при этом новые инструменты, такие как подзорная труба.

Тайны природы — arcana naturae — стали приоткрываться:

во же было воздействие этих научных открытий на старые запре-

ты, касавшиеся тайн Бога и тайн власти, arcana Dei и arcana

imperii? Недавние дискуссии на эти темы высветили главным об-

разом важность определенных интеллектуальных и религиозных

позиций — например, пуританской — для прогресса научного

знания. Мы же здесь попробуем наметить, хотя бы кратко, иной

подход к этой проблематике.

ВЕРХ И НИЗ

В памфлете Джона Донна

His Conclave» Игнатий

Лойола спрашивает у Коперника: «Ты зашвырнул землю в небе-

са, и это. может быть, побудило людей отдаться строительству

вых башен или еще раз начать грозить Богу? Или же из этого дви-

жения земли они заключают, что ада не существует, и отрицают

наказание за

Таковы были, в глазах одного из самых ум-

ных людей того времени, два возможных эффекта «нового естест-

вознания»: кощунственная интеллектуальная гордыня или же

отказ от такой мощной силы социального объединения, как рели-

гия. Оставим пока что в стороне первый из этих

и сосре-

доточимся на втором.

Я полагаю, что возможность проводить подрывные аналогии

между «новым естествознанием» и религиозными и политически-

ми вопросами не была ограничена учеными кругами. В этой

зи мы можем вспомнить слова Костантино Сакардино, возглавляв-

шего провалившееся народное восстание против папской власти.

Сакардино, повешенный за безбожие в

году в Болонье, имел

обыкновение говорить: «Только придурки в него <то есть в ад>

рят... Князья хотят заставить верить в него, но... теперь ужу всех на

чердаке открылись

В эти же годы кружки французских

и итальянских интеллектуалов, известных под названием «ученые

вольнодумцы»

érudits»|, утверждали, что религия

ложь, но ложь полезная: без нее народ стал бы плохо себя вести

и все общество рухнуло

Такой человек, как Сакардино — про-

фессиональный шут,

являвшийся адептом пара-

медицины, — открыто перевернул эту аристократи-

ческую доктрину. Согласно оптимистической гипотезе Сакардино,

позиция простого народа теперь уже не та, что раньше. Простые

люди перестали пассивно созерцать деяния королей и политиков

на сцене театра мира: теперь простые люди начали проникать в сек-

реты власти и открыли самую главную из государственных тайн —

тайну политического использования религии.

«Из этого движения земли они заключают, что ада не существу-

ет, и отрицают наказание за грехи?» — спрашивал Донн.

к этим выводам и пришел Сакардино. Разумеется, у нас нет дока-

зательств, что он знал что-либо о системе Коперника. Но есть все

основания задуматься о том, неужели его острое ощущение на-

ступившей новой эпохи, когда традиционные верования дают тре-

щину —

всех на чердаке открылись глаза», — действи-

тельно никак не зависело от

которые происходили в

ре естествознания.

насколько нам известно, достаточно исклю-

чителен. Кроме

которая опиралась бы на низшие

классы, подобная той, о которой мечтал Сакардино, конечно же

была бы в Европе XVII века обречена на поражение. Чтобы стать

аналогия между

естествознанием» и наукой

об обществе должна была ориентироваться на такую мощную су-

ществующую реальность, как абсолютистское государство: эту

ориентацию мы видим, например, у Гоббса. Показательно, что

логию этого типа называли

— расплывчатый тер-

мин, который мог применяться не только к религиозным, но и к по-

литическим вопросам. И это — дополнительное подтверждение

нашего исходного тезиса о глубокой взаимосвязанности, сущест-

вовавшей между тремя уровнями знания: космическим, религиоз-

ным и политическим. Полезно вспомнить в этом контексте инвек-

тиву, которую Галилей в «Диалоге о двух главнейших системах ми-

ра» вложил в уста Симпличио: «Этот способ философствования

стремится обрушить всю натурфилософию, ввергнуть в беспоря-

док и перевернуть вверх дном небеса, Землю и всю

Этот страх перед подрывными следствиями новой гелиоцентри-

ческой системы, который у Галилея приписывается

старой аристотелевской космологии, не был просто риторическим

преувеличением. На самом деле отголоски этого же страха мы об-

наруживаем несколькими годами позже у Декарта, в «Рассужде-

нии о методе»: «... я никоим образом не одобряю беспокойного

и вздорного нрава тех, кто, не будучи призван ни по

ни по состоянию к управлению общественными делами, неуто-

мимо тщится измыслить

новые

И если бы я мог подумать, что в этом сочинении есть хоть что-ни-

будь, на основании чего меня можно подозревать в этом

дстве, я очень огорчился бы, что опубликовал Это осторож-

ное замечание

решение Декар-

та не публиковать свой трактат «Мир»

принятое

после осуждения Галилея римской Церковью. Декарт вполне осоз-

навал политические следствия, вытекавшие из «нового естество-

знания», хотя и вовсе не был с ними солидарен.

Осуждение гелиоцентрической системы римской Церковью рас-

сматривали то как акт слепой нетерпимости, то как проявление

ВЕРХ и низ

упрямого педантства. Однако нельзя исключить возможность то-

го, что среди мотивов этого осуждения был и

страх пе-

ред

и политическими последствиями новой космо-

В середине XVII века итальянский иезуит

ца

занял более гибкую позицию по отношению

к научному прогрессу. Он тоже упоминал старую аналогию меж-

ду arcana naturae и arcana imperii, тайнами природы и тайнами по-

литической власти, однако он четко противопоставлял первые тай-

ны вторым. Предсказывать поведение Природы

пото-

му что законы Природы немногочисленны, просты и нерушимы.

Но предсказывать поведение королей и князей было бы чистым

безрассудством, так же как и покушаться предсказывать неиспове-

димую волю

В том же духе рассуждал и родственник кар-

динала, благородный

для разреше-

ния происшествий физических привлекает Бога в качестве причи-

ны, тот невеликий физик, а кто не привлекает Его для разрешения

происшествий политических, тот невеликий христианин»

Итак,

мы имеем, с одной стороны, царство науки, которое в принципе

открыто для всех,

том числе

для ремесленников,

для

ибо, как отметил Сфорца

естественная философия

и в мастерских, и в деревнях, а не только в книгах

и в академиях». С другой стороны, мы имеем царство

запретное для «частных» лиц, которые пытаются проникнуть

в тайны власти.

образом, четкое противопоставление меж-

ду

Природы и

политики вво-

дило

другую тему, вокруг которой, судя по всему,

и строилось

рассуждение: речь шла о необходимости поставить

заслон перед попытками простых людей вмешиваться в

ческие решения. Однако в то же время тонкое различение, про-

веденное кардиналом Сфорца Паллавичино, подразумевало реа-

листичную

природы научного прогресса, несмотря на пре-

достережение кардинала в адрес тех, кто не обращает внимания на

«решетки, ограждающие человеческое

Это преодоление древних

было

образом

отмечено в сборниках эмблем. В течение XVII века Икар и Проме-

тей стали символами мощной устремленности разума к откры-

тиям. Произошла отчетливая переоценка ценностей, в результа-

те которой такие качества, как «отвага»,

и «гор-

деливый ум», традиционно

с этими мифами, из

МИФЫ-ЭМБЛЕМЫ-ПРИМЕТЫ

пороков превратились в добродетели. Джон Донн предвидел это:

«Ты зашвырнул землю в небеса, и это, может быть, побудило лю-

дей отдаться строительству новых башен или еще раз начать гро-

зить Богу?» И Икар и

тоже потерпели поражение — как

и Титаны, и строители Вавилонской башни, — но это было слав-

ное поражение. В самом деле, один из эмблематических сборни-

ков конца XVII века изображает Прометея не потерпев-

шим поражение, не прикованным к скале. Эмблема изображает

Прометея, который рукой касается солнца, и это сопровождает-

ся горделивым девизом: «Nil

arduum»

«Ничто не

трудно смертным» (см. ил.

Равным образом и падение Ика-

ра не соответствовало новым

установкам: другой

сборник изображает Икара крылатым юношей, спокойно плы-

вущим по воздуху (см. ил. 5). Сверху

«Nil

(«Осмелиться на

снизу — толкование, где полет

Икара сопоставляется с открытием нового света, которое совер-

шил

Иезуит Даниелло Бартоли, с другой стороны, отме-

чал, что без отваги Колумба, сравнимой с отвагою Икара, Европа

не имела бы «не только благовоний и рудников, но даже и зна-

ний об этом срединном мире,

Сами понятия «рис-

ка» и «новизны» рассматривались теперь как ценности позитив-

— иначе говоря, соответствующие

которое все

больше основывалось на торговле. Возникала новая культура, ут-

верждавшая новые социальные ценности.

Если сейчас мы еще раз вернемся к словам Павла «noli

sapere», то станет ясно, почему в этот период они перестали быть

приемлемыми. На самом деле, мы почти шаг за шагом можем про-

следить, как эта почтенная формула продвигалась к своему от-

вержению. В начале XVII века молодой голландский адвокат Фло-

рентиус Шоонговиус выпустил сборник эмблем, неоднократно

переиздававшийся впоследствии. В этом

мы опять обна-

руживаем старое увещание «noli sapere», но в слегка изменен-

ной форме:

sapere pericoloso» («знать о высшем — опасно»)

(см. ил. 6). Формула опять относилась к Икару. В

комментарии

объяснялось, кого имеет в виду эмбле-

ма: слишком любопытных богословов, которые ссорятся друг

с другом по поводу божественных

таких как предопределе-

ние, свободная воля, падение Адама. Насколько лучше было бы.

восклицал Шоонговиус, если б они отказались от этих мудреных

ВЕРХ И НИЗ

Pompe funebri. Napoli,

фигуры

varia. Amsterdam,

P. 292.

ВЕРХ И НИЗ

Gouda,

P. 9.

и ненужных споров и удовольствовались просто Библией! Тогда

бы, продолжал он, религиозные раздоры не грозили разрушить на-

ше

Шоонговиус намекал на проблему, раскалившуюся к тому мо-

менту до предела. году религиозные дискуссии в голландской

республике подошли к решающей точке. Сторонники жесткого

кальвинистского учения о предопределении наталкивались на

тущую оппозицию со стороны более умеренных приверженцев Ар-

миния. Эта богословская дискуссия имела важнейший политиче-

ский подтекст, поскольку

— находившиеся в меньши-

нстве — были сторонниками веротерпимости. В силу этого они

поддерживали таких деятелей, как

которые

хотели противостоять политической власти министров-кальвинис-

Чтобы разрешить весь этот конфликт, в Дордрехте был созван

собор. Именно в этот момент Шоонговиус и решил издать свой

сборник эмблем — как призыв к религиозному миру.

И падение Икара как символизирующее любопытных теологов,

и формула

широко присутствовали в умствен-

ном обиходе этих голландских религиозных групп. В

года шурин гаарлемского консула написал письмо, в котором

сурово осуждал безумных

которые, подобно Икару,

обречены на жалкое падение, потому что посмели устремиться

слишком высоко, к запретным целям. За несколько лет до этого

ликий филолог-классик Казобон написал послание Гуго Гроцию -

самому видному персонажу из числа арминиан,

где отмечал, что

было бы полезно для всего христианского мира, и особенно для ар-

миниан, если бы удалось обуздать тех любопытных теологов, ко-

торые стремятся (тут он, разумеется, вторил «Посланию к римля-

нам»,

знать свыше того, что им надлежит,

supra id

quod oportet

Поэтому эмблема Шоонговиуса затрагивала мотивы, хорошо

знакомые аудитории. Однако контекст, в котором эмблема нахо-

дилась, был в известном смысле нов. Если мы посмотрим на пер-

вую страницу книги Шоонговиуса, то увидим прежде всего, перед

первой страницей текста, портрет молодого автора, обрамленный

надписью: «Sapere aude»

быть

(ил. 7).

А вскоре после этого — три эмблемы:

(«познай са-

мого себя»), «sapiens supra fortunam» («мудрый возвышается над

судьбой») и уже упомянутая

sapere pericolosum». Стержнем