Китайский капитализм не похож на европейский капитализм 19-го века, хотя некоторые
ученые и придерживаются подобной точки зрения. Пусть европейский рабочий класс, не
говоря уже о женщинах, 200 лет назад не имел права участвовать в выборах, однако все
социальные классы, независимые от государства, могли участвовать во многих формах
организованной деятельности. Даже на самых безжалостных этапах западного
капитализма гражданское общество в Европе и Соединенных Штатах состояло из
огромной сети клубов, партий, обществ и ассоциаций, от церквей до спортивных клубов.
То же самое можно сказать и о далеком от демократии Китае до правления
председателя Мао Цзэдуна, который уничтожил все, что представляло угрозу
монопольной власти его коммунистической партии.
После завершения эпохи Мао китайские граждане вновь обрели многие личные свободы,
однако в их число не входила свобода ведения какой-либо политической деятельности,
не находящейся под контролем партии. Коммунизм, может быть, и является банкротом с
точки зрения идеологии, однако из-за отсутствия гражданского общества Китай так и не
изменился. Иногда китайскую модель описывают традиционными терминами, как если
бы современная китайская политика была модернизированной версией конфуцианства.
Но на самом деле общество, в котором погоня за деньгами ставится элитой страны
превыше всего, не имеет ничего общего с тем конфуцианством, которое существовало в
прошлом.
Однако с успехом поспорить сложно. В своем восхождении к богатству Китай отказался
от идеи о том, что капитализм и рост процветающей буржуазии неизбежно приведет к
либеральной демократии. Напротив, именно богатый средний класс, подкупаемый
обещаниями еще больших богатств, надеется на сохранение существующего
политического строя. Это похоже на фаустовскую сделку - процветание в обмен на
политическое повиновение, даже на отказ от политических прав - однако эта сделка
заключена и соблюдается.
Китайская модель привлекательна не только для новых элит прибрежного Китая. Она
находит сторонников и в других странах мира. Африканским диктаторам, и диктаторам
из других концов света, которым во время их визитов в Китай расстилают красные
ковровые дорожки, тоже травится эта модель. Это не западная модель, и китайцы не
учат никого демократии. Да они и не смогли бы, даже если бы захотели. Однако Китай
является также и источником больших денег, значительная часть которых оседает в
карманах этих тиранов. Вопрос о коррупции не затрагивается. Главный успех -
идеологический. Доказывая, что авторитаризм может быть успешным, Китай является
примером для автократов во всем мире, от Москвы до Дубая, от Исламабада до Хартума.
На Западе китайская модель тоже начинает казаться все более привлекательной.
Бизнесмены, медиамагнаты, архитекторы - все едут в Китай. Где можно найти лучшее
место для бизнеса, или для строительства стадионов и небоскребов, или для продажи
информационных технологий и медиасетей, если не в стране, в которой отсутствуют
независимые профсоюзы, да и вообще какие бы то ни было формы организованного
протеста, способного помешать бизнесу? А забота о правах человека или о гражданских
правах признается устаревшей или приравнивается к россказням высокомерного
западного империализма.
Однако в бочке меда есть и ложка дегтя. Ни одна экономика не может постоянно
развиваться с одинаковой скоростью. Всегда случаются кризисы. Что если сделка между
средним классом Китая и однопартийным государством будет расторгнута, если гонка за
материальными благами приостановится или даже повернет вспять? Такое в прошлом
уже случалось. Самым похожим на китайскую модель примером является Германия 19-го
века, индустриально развитая, с образованным, но политически нейтрализованным
средним классом и со склонностью к агрессивному национализму. В случае с Германией
национализм стал неизбежным, когда рухнула экономика и беспокойство в обществе
угрожало опрокинуть политический строй.
57