Гарапон А. Хранитель обещаний: суд и демократия

Подождите немного. Документ загружается.

по своей сути судебному активизму. Однако именно в такой

негативной форме часто зарождается контроль за судами (на

память, конечно, сразу же приходит знаменитый приговор по

делу Мэрбери против Мэдисона, которым Верховный суд Со-

единенных Штатов обозначил свое вступление на политичес-

кую сцену в начале XX века): правосудие утверждает свою

власть тем, что воздерживается от ее применения (это ловкий

прием, но и ответственный шаг). Магистрат принимает во вни-

мание то, какие последствия будет иметь его решение для

жизни общества. Разве такой вид политической, а то и эконо-

мической, "предусмотрительности" не является проявлением

благоразумия? Позиция прокурора хорошо отражает умонаст-

роения в судейском корпусе, который, вопреки мнению, усто-

явшемуся в среде представителей класса политиков, в целом

демонстрирует свои неиспользованные резервы и высокий про-

фессионализм. Есть, конечно и редкие исключения, которые к

тому же больше принесли пользы нынешнему парламентскому

большинству, чем левым, и которые относятся ко временам не

столь близким.

Прямой доступ к истине

Главная черта искушения популизмом — претензия на пря-

мой доступ к истине. Несколько индивидов, например, исполь-

зуют СМИ для освобождения от всякой иерархической опе-

ки. СМИ предоставляют им прямой доступ к "всемирной ауди-

тории", то есть, выражаясь словами Перельмана, к обществен-

ному мнению. Если судья считает, что иерархия унижает его,

он тут же апеллирует к суду общественного мнения. Та дикая

апелляционная инстанция, какой являются СМИ, оправдает

все процедурные промахи, а технические правовые или проце-

дурные аргументы незамедлительно будут представлены об-

щественному мнению как словесные увертки, хитрости, беспо-

лезные обходные маневры, мешающие истине "стать очевид-

ной". Открытые поиски народного одобрения посредством

СМИ, занимающих положение выше любого государственно-

го института, могут стать страшным оружием в руках судей,

что делает популистский уклон намного более ощутимым. В

действительности популизм — это разновидность политики,

стремящейся, следуя инстинкту и опыту, воплотить глубокие

и реальные чувства народа. Подобный непосредственный кон-

такт судьи с общественным мнением в избытке подпитывается

недоверием к официальной политике. Судья поддерживает в

сознании людей миф об истине, самодостаточной и не нужда-

ющейся в посредничестве судопроизводства.

Судьи-посредники, получившие известность благодаря ка-

кому-нибудь громкому делу, действуют очень неодинаково.

Некоторых из них одолевает соблазн видеть в примере италь-

янских коллег доказательство того, что, когда государство

коррумпировано, они являются последним средством защиты.

Популистский уклон присутствует в подобном уходе от прави-

ла, демонстрируемом самими судьями. Случай Тьери Жан-Пье-

ра интересен именно в этом плане, хотя и стоит особняком.

Он был не первым магистратом, добивавшимся избирательно-

го мандата, но первым, кто установил непосредственную связь

между своими прежними функциями, о которых так часто

упоминается (не вызвав, впрочем, ни малейшей реакции с точ-

ки зрения профессиональной этики), и своей политической

деятельностью. Основу его программы составили разоблачи-

тельные пассажи о политической коррупции и "криминализа-

ции государства".

Ослабление государства и возможности использовать ве-

ликолепную трибуну, обеспеченную вниманием СМИ, в умах

части магистратов пробуждают к жизни менталитет кресто-

носцев: именно этическими соображениями прокурор Вален-

сии оправдывал то, что он подверг огласке в средствах массо-

вой информации дело о подкупе футбольной команды своего

города клубом из Марселя. Обращение к СМИ оказалось един-

ственной возможностью предупредить перенос дела в полити-

ческую плоскость

. Еще Брюийер говорил: "Находятся су-

дьи, которые, в силу чрезмерно большого желания прослыть

неподкупными, поступают не по справедливости". Действи-

тельно, судьям присуще оправдывать свои контакты со СМИ

высшими интересами справедливости. Некоторые судьи откры-

то пропагандируют обращение к так называемой медиа-стратегии

для борьбы с теми, кто желает "похоронить" то или иное дело

Разве прокурор Валенсии не объяснял свои заявления в прессе "особой

этикой его профессии"?

A. Vogelweith, "La strategie mediatique du juge", Liberation, 21.05.1994.

Но в том ли заключается роль судьи, чтобы иметь какую-либо

"стратегию"? До тех пор, пока реформа не разъяснит роль след-

ственного судьи в условиях обновленной, современной судебной

процедуры и не уточнит, кто он: центрфорвард или арбитр, —

судьи так и останутся при своих "медиа-стратегиях". Шокирует

не столько ловкое использование СМИ такими личностями, как

Бернар Тапи или Жак Верже, но то, что у них не находится

достойных соперников, которые делали бы то же самое. Безус-

ловно, не только роли магистрата — судьи или прокурора —

угрожает то, что к неравенству добавится пристрастность.

Давление со стороны СМИ заставляет смещать гравитаци-

онный центр судопроизводства к истокам, то есть к его наибо-

лее уязвимой части: расследованию. Эту часть процесса пред-

ставляет практически только человек, который к тому же не

обеспечен достаточными гарантиями. Отношения между прес-

сой и правосудием обостряются в силу архаичности нашей

инквизиционной системы, где слишком много места уделено

следствию и недостаточно судебному заседанию. В рамках зна-

чительного числа обычных дел истинная мера наказания опре-

деляется не заседателями, но ab initio * следственным судьей

в период предварительного заключения. Последнее занимает

большую часть времени, отводимого на все судебные действия.

Моментом ж& правосудия, единственным временем, когда в

достаточной мере обеспечены процедурные гарантии, являет-

ся судебное заседание

Известный архаизм нашего уголовного судопроизводства

объясняет все перегибы, допускаемые СМИ. Почему все они

так высмеивают положения о тайне следствия и презумпции

невиновности? Потому, утверждал не так давно один жур-

налист, что сами магитстраты не выполняют эти положе-

* Изначально (лат.). — Прим. пер.

Такая сосредоточенность на деталях следствия характерна также и для

редакций СМИ: дело о зараженной крови вплоть до начала судебного заседа-

ния во многих газетах фигурировало в разделе "Медицина". Некоторые уловки

адвокатов не могли бы иметь места, если бы это дело сразу освещалось специ-

алистами от правосудия. Пресса, конечно же, сразу способна уловить важ-

ность собственно судебного заседания. Именно так это было в случае с делом

малышки Селина (например, М. Peyrot, "Grandeur et richesse de l'audience publique", he

Monde,

20-21.12 1992). Но

сколько

же у нас

еще

остается крупных судебных

хроникеров?

ния. "Во Франции начинают с того, что крушат репутацию

подозреваемых, помещая их в карцер, и только потом ведут

следствие. Следственный судья и СМИ буквально выставляет

подозреваемых к позорному столбу. Все происходит публично, в

худших традициях, какие только можно себе представить, ведь в

конечном итоге виновного и невинного называет пресса. Хотя

это, очевидно, не ее призвание

". Правосудие вполне осознанно

не выполняет — или плохо выполняет — свою роль, на что

ссылаются СМИ, объясняя свои все более бесцеремонные втор-

жения на чужую территорию. Пресса вмешивается в дела право-

судия, но также имеет место и обратное явление: судьи и поли-

цейские вовлекают прессу в свою институциональную деятель-

ность, порой, при разработке своей стратегии, рассчитывают на

участие СМИ. При этом каждый уверен в том, что манипулиру-

ет другим. СМИ приходят на помощь трибуналам малой инстан-

ции, когда те сталкиваются с сильными мира сего. Пресса объяс-

няет свой интерес к подобному делу, когда ей приходится под-

вергать сомнению репутацию того или иного политика, тем, что

судьи первого ранга избегают контактов со СМИ, боясь быть

отстраненными от дела, которое затем переходит в ведение пала-

ты по уголовным делам кассационного суда. Поскольку правосу-

дие не может сразу приступить к политическому аспекту рассмат-

риваемого дела, эстафету принимает пресса и проводит расследо-

вания, недопустимые с точки зрения закона.

В обоих случаях — с судьями и прессой — нарушения зако-

на о тайне следствия оправдываются недостатками юридической

системы. Вот почему существующая игра правосудия и СМИ

чревата непредвиденными последствиями: каждая сторона оправ-

дывает свои огрехи нарушениями другой стороны — СМИ вы-

дают себя за судей, некоторые судьи рискуют вступать на поли-

тическое поприще, а политики вопят о заговоре... дабы обелить

себя. Политики защищают себя не только в пределах правового

поля, но и стремятся оккупировать место, занимаемое жертвой,

изобличая кровожадность судей и заговор прессы. Растет число

жалоб политиков на магистратов

. Все это напоминает руко-

пашную схватку, которую уже никто не судит, притом что

Monde,

приложение

Radio

Television,

2-8/04

1990.

Подобные той, что Шарль Паска подал на двух руководителей профсо-

юза магистратуры.

роль посредника призвана выполнять одна из воюющих сто-

рон.

Забывать о праве начинают тогда, когда обе стороны нару-

шают закон во имя так называемой высшей морали. Отныне

правосудия ищут в публичных местах, не прибегая к посредниче-

ству закона и вне пространства, предназначенного для дискус-

сии, то есть минуя рамки целесообразного регламента, служаще-

го реализации искомого правосудия. В результате сила закона

оказывается ослабленной в отношении как его обязательности,

так и этической основы. Располагаясь непосредственно в плос-

кости целесообразности, правовая норма лишается своего перво-

начального значения: правовая норма должна употребляться ради

правовой нормы, исключая возможность уклонения от нее путем

пересмотра ее достоинств. Кроме того, такая установка, к сожа-

лению, редко изобличаемая, еще и потому, что те, кто обязан ее

пресекать — магистраты — сами не брезгуют поступать подоб-

ным образом, оказывается крайне опасной и для морали: она

поощряет цинизм, лицемерие и ханжество. Бесполезно призы-

вать на каждом углу к строительству правового государства,

когда имеют место такие отступления от основ права.

Культурная составляющая инквизиционных систем

Почему популистский уклон в большей степени опасен для

стран, знакомых с инквизиционным судопроизводством? Юри-

дические системы — это всего лишь выражение культурной

составляющей, которая требует дальнейшего исследования.

Необходимо, по предложению Поля Рикера, докопаться до

этого слоя образов и символов, составляющих базовые пред-

ставления конкретного народа, являющихся своего рода "жи-

вым сном исторической группы"

. Судопроизводство — это

один из таких бастионов национальной культуры, что и объяс-

няет нежелание французов реформировать свое судопроиз-

водство. Предварительное следствие, признание и тайна оста-

ются тремя столпами инквизиционной процедуры, в отличие

от аналогичной триады судопроизводства обвинительного типа:

судебного заседания, состязательности и "rules of'evudence"*.

Судебное заседание предполагает на первом плане адвоката,

P. Ricceur, Histoireet write, Paris, Ed. du Seuil, у edition, 1964, p. 296.

'Правила, регламентирующие свидетельствование (англ.). - Прим. пер.

следствие — судью. Судебная процедура любима на террито-

рии обычного права, ей не доверяют во Франции, где она

воспринимается как помеха на пути к Истине. В одном случае

процедура приводит к пониманию вероятного, в другом —

препятствует истине раскрыться во всем блеске. Для человека

романской культуры важно, чтобы истина более была раскрыта,

чем доказана. Именно в раскрытии истины он видит смысл аргу-

ментации. Французская традиция коллегиальности весьма пока-

зательна для такой тотальной концепции истины, — концепции,

которая не предполагает предание гласности ее внутренних про-

тиворечий.

Сакрализация истины, неуважение к судебной процедуре.

Оппозиция между Истиной, трансцендентной по своей сути,

и Вероятностью смещает центр тяжести процесса либо к след-

ствию, либо к судебному заседанию и объясняет, с одной

стороны, игровую концепцию судопроизводства, утвердившу-

юся на территории обычного права, а с другой — перманент-

ное изобличение процедуры как игры на другом берегу Ла

Манша. Такую разницу в восприятии истины доказывает со-

ответствующее отношение к образам адвоката и судьи, нашед-

шее отражение во французском кинематографе.

Французское кино показывает адвоката как человека нич-

тожного, бессловесного, не имеющего чести, питающего сла-

бость к женскому полу, как человека, бесстыдно прибегающе-

го ко всяческим процедурным ухищрениям в угоду личным

интересам. Аргументы, выдвигаемые им в ходе судебного про-

цесса, рассматриваются преимущественно как надуманные и

мешающие выявлению Истины. Совсем иначе та же ситуация

видится американским кинематографистам, для которых, на-

против, умение направлять дело в нужное русло является при-

знаком хорошего адвоката. Во французским фильмах адвокат

предстает как существо продажное, он без зазрения совести

идет навстречу своим интересам и раболепствует перед клиен-

том. А если у авторов фильмов и просыпаются симпатии, то

только к адвокату, лишившемуся места или спившемуся, тако-

му, как в фильме Анри Декуэна Les inconnus dans la maisoiP.

Будучи профессиональным фантазером, он без тени сомнения

"Неизвестные в доме", 1941.

выступает то по одну, то по другую сторону барьера, разделя-

ющего преступника и пострадавшего

, с одинаковым безраз-

личием поддерживая вора или вдову и сироту. Как все это

далеко от Англии, где обвинение всегда находит поддержку у

адвокатов! Французский адвокат всегда воспринимается как

паразит, и ни кого не удивили бы революционные фантазии о

правосудии без судопроизводства или утопии о прямой связи

государства со своими подданными минуя посредничество пра-

вовой системы. Революционеры, действительно, в какой-то

момент задумали ликвидировать адвокатов: еще тогда мы ока-

зались в антиподах английской концепции.

Образ судьи выстраивается на сравнении с образом адво-

ката: чаще всего он предстает строгим мужчиной, вдовцом

или холостяком. Во всей полноте масштаба персонаж раскры-

вается в момент, когда приносит свою жизнь в жертву ради

служения истине

. Фильм Les Bonnes Causes

содержит сю-

жет, периодически повторяющийся в современном французс-

ком кино: "манихейское противопоставление поступающего ис-

ключительно из соображений корысти адвоката (Пьер Брас-

сер) и абсолютно бескорыстного следственного судьи, веду-

щего дело так, как того требует правосудие (Бурвиль). Вер-

шиной этого противопоставления станут фильмы, представля-

ющие, с одной стороны, неподкупных судей, а с другой, адво-

ката, связанного либо с уголовным миром, либо с политичес-

кими кругами, с мафией (L'Homme qui trahit la mafia*),

адвоката-укрывателя в фильме Un aller simple** (режиссер

Жозе Джованни, 1970), адвоката, не озабоченного мыслями о

чести и идущего на уступки политическому давлению (Les

Assassins de l'ordre*** режиссера Марселя Карне, 1971), ад-

воката, искусно мешающего свершиться правосудию и защи-

В фильме La Poison ("Яд", режиссер Саша Гитри, 1951) показано, как адвоката,

празднующего свой сотый оправдательный приговор, вызывает прокурор, чтобы

предъявить ему гражданский иск.

В последние годы во Франции были убиты два судьи, и тотчас были сняты два

фильма об этих убийствах, совершенных бандитами. Оба судьи занимались схожей

практикой, балансируя на грани закона, что не оставалось без внимания их коллег.

"Добрые намерения", Кристиан-Жак, 1962.

* "Человек, который предал мафию".

** "Билет в одном направлении".

*** "Убийцы от порядка".

щающего политиков, замешанных в темные дела, или торгов-

цев наркотиками (фильмы Le juge Fayardрежиссера Ива Бу-

ассе, 1976, Cap canaille Жюлье Берто, 1982, и Le juge Фи-

липпа Лефебра****,

1983)

Следственный судья поражает

воображение французов. Пресса возвращается и возвращает-

ся к типично французскому образу "судьи трибунала малой

инстанции", словно другие судьи совершенно безлики. Может

быть, дело здесь в том, что и судья, и журналист отождеств-

ляются с одним и тем же архетипом: готовность сражаться за

истину, честность, слабый против сильного, сила пера и зако-

на против силы денег и власти. Судья наделяется непреклон-

ной волей: он готов идти до конца, в противоположность не-

престанно лавирующим политикам. Также судья с легкостью

противопоставляется своей же, судебной, иерархической вер-

хушке: перед зрителем рисуется картина сражения судьи, близ-

кого к народу и исполненного здравого смысла, с иерархией,

которая подозревается в особых симпатиях к политикам

. Славу

судье приносит не его юридическая компетентность, но поря-

дочность, ассоциирующаяся со складом ума поборника спра-

ведливости: парадокс, но судья превозносится не меньше, а

больше, если он, преступая закон, выступает против своего

начальства.

Идеализация закона, усложнение процедур компромисса

Во Франции Закон уподобляется чему-то трансцендент-

ному, тогда как в мире обычного права, право сближается

скорее с игровыми правилами. Тот факт, что выражение "спра-

ведливый процесс" переводится на английский язык как fair

....

»суд

ЬЯ

Фейар", "Негодяй

форме", "Судья".

R. Cherel, L. Pellerin, "L'avocat pris au piege de l'imaginaire. Le cinema de fiction

comme source de l'histoire de la profession d'avocat 1920-1990", Revue de la societe

Internationale d'histoire de la profession d'avocat, 3, 1991, pp. 133-134.

В прессе, к примеру, можно прочитать следующие заголовки: "Обрезан-

ные крылья судьи Руссо" (имя судьи, занимавшегося делом стадиона Фюриа-

ни), "Ноль Вейсбух меняет свои взгляды под контролем Генеральной прокура-

туры", "Станет ли он в ближайшее время объектом кадровой рокировки?"

(подзаголовок); "Судебное начальство, и то не доверяет этому чересчур "дос-

тупному" магистрату" (Фигаро

от 16

декабря

1992).

trial, то есть буквально процесс "по правилам", имеет не пос-

леднее значение. Игровое правило законно, в то время как

Закон должен быть справедливым: в первом случае атрибут

подчеркивает взаимообязывающий характер правила, во вто-

ром — метафизическое измерение правосудия. По той же при-

чине правосудие как судебный институт переводится такими

словами, как judges, judiciary, courts или administration of

justice, и никогда — justice, термином, зарезервированным

для обозначения правосудия* как добродетели.

Сравним обстановку в залах для ведения судебного засе-

дания: во Франции говорят о "дворце" правосудия (термин, в

полной мере не переводимый на английский или немецкий язы-

ки). Здесь, во Франции, удивляет изысканность символов;

там, в Англии, преторий (зал суда) превращается в простран-

ство для дискуссии. Функция арбитра, выражаемая английс-

ким судьей, подтверждается тем, что его стул находится на

возвышении и это контрастирует с коллегиальностью фран-

цузских судей, которые располагаются за одним столом с про-

курором. В условиях обвинительного судопроизводства на одном

уровне находятся стороны процесса — обвинение и защита

Следует отметить, что во Франции Закон выступает объектом

своего рода светской религии: его наименование помещают на

фронтонах дворцов правосудия, иногда даже латынью. В не-

котором смысле он при этом является идентифицирующей

чертой. Не будет преувеличением сказать, что именно отно-

шение к закону наделяет французов известной спецификой.

Ибо во Франции государство и, соответственно, закон сыгра-

ли роль примирителей общества и институировали социальные

связи. В случае с англосаксами их специфику образует пре-

имущественно то, что называется community, а в областях за

Рейном (в Германии) — Gemeinschaft**.

Как и все институты, считающиеся священными, правосу-

дие во Франции может и притягивать к себе, и отталкивать. И

опять-таки киноискусство говорит об этом более красноречи-

*Во французском языке понятия "правосудие" и "справедливость" обо-

значаются одним словом - justice. — Прим. пер.

См. по этому вопросу A. Garapon, L'Ane portant des reliques, essai

*r le rituel judicial™, Paris, Le Centurion, 1985.

"Община (англ., нем.) — Прим. пер.

во, чем все вместе взятые учебники по праву. Французское

кино непрестанно изобличает трагический парадокс правового

института: разрушающего больше, чем восстанавливающего,

подталкивающего к повторению преступления больше, чем по-

давляющего такие желания. Правосудие вторгается в спокой-

ное течение жизней (назначение присяжным, малозначитель-

ное преступление, совершенное близким человеком, неспра-

ведливое обвинение), а в конечном итоге производит полное

опустошение души человека. Во Франции сострадание невин-

ному человеку, сломленному судебной машиной, очень попу-

лярная тема. Во франнцузском кинематографе, за исключени-

ем небольшого числа фильмов

, отсутствует тема мести: спра-

ведливо утверждение о том, что государство давно монополи-

зировало право на законное насилие. Мы не увидим здесь

сцен линчевания, столь частых в американском кино. Идея

возмездия усвоена глубоко. Этим и объясняется особая роль,

отводимая теме чувства виновности и угрызений совести, на-

пример, в фильмах Клода Шаброля

. Когда официальное пра-

восудие не находит выражения, эстафету подхватывает пра-

восудие души... Во Франции закон каким-то образом связан с

внутренним миром человека, а не только с социальным пове-

дением.

Все это объясняет разное отношение к признанию, утвер-

дившееся по разные стороны Ла-Манша: во Франции — рас-

положение, там — недоверие. Быть может, говорил Пьер Ле-

жандр

, не последнюю роль в таком расхождении сыграло

присутствие католической церкви, "понтифика"... Если инк-

визиционное воображение претендует на обладание истиной

во всей полноте, то в обвинительном воображении он охотно

свыкается с относительным статусом истины. Трудно понять

до конца такой институт, как суд по делам несовершеннолет-

них и исполняемую им роль символического родителя, если не

помнить о структурирующем масштабе закона во французс-

кой культуре. Судья, в силу его педагогической роли и через

личный контакт с ребенком, должен обеспечить, по выраже-

Например,

"Панике" Дювивье

(1946).

частности

фильме "Праведный

до

наступления ночи"

(1971).

P. Legendre, L'Amour du censeur. Essai sur I'ordre dogmatique, Paris, Ed.

du Seuil, 1974.