Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь

Подождите немного. Документ загружается.

с сэром Уолтером Рэли. Тот же обычай соблюдают индейцы-ленгуа. Они не

упоминают имени умершего и изменяют имена всех соплеменников,

оставшихся в живых. Среди нас, говорят они, побывала Смерть. Она захватила с

собой список оставшихся в живых и скоро вернется за новыми жертвами.

Чтобы расстроить ее планы, ленгуа изменяют свои имена, полагая, что Смерть –

хотя все индейцы значатся в ее списке – по возвращении не сможет узнать

людей, изменивших свои имена, и отправится на поиски своих жертв в другое

место. Жители Никобарских островов, находящиеся в трауре, меняют имена,

чтобы не привлечь к себе внимание злого духа; по той же причине они

изменяют свою внешность, в частности бреют голову.

Если имя покойного совпадает с названием какого-нибудь предмета общего

обихода, например животного, растения, огня, воды, считается необходимым

такое слово исключить из разговорного языка и заменить другим. Этот обычай,

очевидно, является мощным фактором изменения словарного фонда языка; в

зоне его распространения происходит постоянная замена устаревших слов

новыми. Эта тенденция была .отмечена в Австралии, Америке и других

регионах. Относительно австралийских аборигенов известно, что у них «чуть ли

не каждое племя имеет свой диалект. Некоторые племена называют детей

именами природных объектов; когда умирает человек с подобным именем,

оно выходит из употребления и для объекта изобретают новое название». Тот

же автор приводит в качестве примера случай с человеком по имени Карла, то

есть «огонь». После его смерти пришлось ввести для обозначения огня новое

слово. «В силу указанных причин, -добавляет цитированный автор, – язык

пребывает в состоянии постоянных изменений». Так же обстоят дела в одном

из племен в районе залива Встречи в Южной Австралии: случись там умереть

человеку по имени Нгнке (вода), и все племя должно в течение длительного

времени пользоваться для обозначения воды другим словом. Этим, по

предположению автора приведенного наблюдения, и объясняется, видимо,

большое число синонимов в языке племен Виктории: их речь включает в себя

постоянный запас синонимов, которые в период оплакивания покойного

приходят на смену общеупотребительным словам. Если из жизни, к примеру,

ушел человек по имени Ваа (ворона), в период траура никто не имеет права

называть ворону waa, все называют эту птицу narrapart. Когда с бренной

оболочкой расстался человек по имени Weearn (опоссум), его опечаленные

родичи и соплеменники вынуждены в течение некоторого времени называть

это животное более благозвучным именем mannungkuurt. Если же община

погружалась в горе по случаю кончины почтенной дамы, носившей имя

индюкового грифа (barrim barrim), обычное название индюковых грифов

выходило из употребления и заменялось словом tillit tilliitsh. То же самое

mutatis mutandis происходило с именами черного какаду, серой утки,

журавля-гиганта, кенгуру, собаки динго и т.д.

В состоянии постоянной трансформации находился благодаря аналогичному

обычаю язык абипонов Парагвая. У них, однако, слово, будучи однажды изъято

из языка, более никогда не воскрешалось. Новые слова, по сообщению

миссионера Добрицхоффера, ежегодно вырастали, как грибы после дождя,

потому что все слова, имевшие сходство с именами умерших, особым

объявлением исключались из языка и на их место придумывались новые.

«Чеканка» новых слов находилась в ведении старейших женщин племени, так

что слова, получившие их одобрение и пущенные ими в обращение, тут же без

ропота принимались всеми абипонами и, подобно языкам пламени,

распространялись по всем стоянкам и поселениям. Вас, возможно, удивит,

добавляет тот же миссионер, покорность, с какой целый парод подчиняется

решению какой-нибудь старой ведьмы, и та быстрота, с какой старые

привычные слова водностью выходят из обращения и никогда, разве что в силу

привычки или по забывчивости, более не произносятся. На протяжении семи

лет, которые Добрицхоффер провел у абипонов, туземное слово «ягуар»

поменялось трижды; те же превратности, только в меньшей степени,

претерпели слова, обозначающие крокодила, колючку и убой скота. Словари

миссионеров, в силу этого обычая, буквально кишели исправлениями: старые

слова вычеркивались как устаревшие и вместо них вписывались новые. У

многих племен Британской Новой Гвинеи имена людей совпадают по звучанию

с названиями общеупотребительных предметов. Если произнести имя

умершего, то его дух, по мнению местных жителей, возвратится, а так как

никому не хочется вновь увидеть его среди живых, на упоминание его имени

накладывается табу. Вместо него, когда речь идет об общеупотребительном

термине, изобретают новое слово. В итоге слова постоянно исчезают и вновь

возникают с измененными – иногда до неузнаваемости – значениями.

Аналогичный обычай оказывал сходное воздействие на язык туземцев

Никобарских островов. «У них в ходу, – рассказывает де Репсторф, – весьма

своеобразный обычай, который, должно быть, весьма мешает „делать

историю“ или, во всяком случае, затрудняет передачу исторических фактов.

Согласно этому обычаю, опирающемуся на суеверия никобарских островитян,

после смерти человека его имя нельзя произносить! Соблюдается этот обычай

со всей строгостью. Если человек – что часто бывает – обладает именем со

значением „курица“, „головной убор“, „огонь“, „дорога“ и т.д., в будущем

всеми силами воздерживаются от употребления этих слов не только

применительно к умершему, но и в качестве названий указанных предметов.

Эти слова отмирают, а для обозначения соответствующих предметов

никобарцы изобретают новые слова или заменяют их вышедшими из

употребления существительными на других диалектах никобарского или

чужого языка. Этот странный обычай не просто вносит элемент нестабильности

в язык – он разрушает непрерывность общественной жизни и делает летопись

событий прошлого – если таковая возможна вообще – туманной и

ненадежной».

Другие полевые исследователи также отмечали, что этот обычай подрубает

корни передачи исторических событий. «У индейцев-кламат, – делится своим

наблюдением мистер А. С. Гатшет, – нет ни одного исторического предания

более чем столетней давности. Причина проста: они неукоснительно

выполняли закон, запрещавший путем употребления имени покойного

напоминать о его жизни и деятельности. Этот закон соблюдался племенами

Калифорнии и Орегона настолько строго, что за его нарушение человек мог

быть казнен. Одного такого обычая достаточно, чтобы история стала

невозможной. Как можно написать историю без имен?»

Впрочем, у многих племен естественная склонность человеческого ума в

какой-то мере ослабляет способность этого предрассудка сглаживать из памяти

прошлое. Время, стирающее самые живые впечатления, неизбежно

выветривает из ума первобытного человека след, который оставил в нем ужас

перед таинством смерти. По мере того как воспоминания о родных и близких

тускнеют, первобытный человек говорит о них все более и более охотно. Так

что исследователь в силах спасти грубые имена ушедших предков до того, как,

подобно осенним листьям, они сгниют в необозримой пропасти забвения. У

части племен Виктории запрет на употребление имен умерших остается в силе

только на время траура; у одного племени в районе Порт-Линкольн (Южная

Австралия) он сохраняет силу на протяжении многих лет. Обычай племени

чинук (Северная Америка) «запрещает упоминание имени умершего до тех

пор, пока с момента его кончины не пройдет много лет». У индейцев племени

пуйаллуп через несколько лет после того, как утрата изглаживается из памяти

родственников, действие табу ослабевает, и, если покойный был

прославленным воином, в его честь может быть назван кто-то из его правнуков.

В этом племени интересующее нас табу распространяется исключительно на

родственников умершего, Миссионер Лафито, член ордена иезуитов,

рассказывает, что имя покойника или сходные с ним имена оставшихся в

живых пуйаллуп, так сказать, погребают вместе с телом, пока у родственников,

горе которых к тому времени притупилось, не возникло желание «выпрямить

дерево или поднять покойника из могилы». Это значило, что настал черед

передать имя умершего другому человеку, который и становился

полноправным воплощением покойного, потому что имя, согласно

первобытной философии, является существенной частью человека, возможно,

даже его душой.

У лопарей, когда женщине приходило время рожать, во сне ей обычно являлся

предок или родственник, который сообщал о том, кто из умерших воплотится в

будущем ребенке и чье имя ему следует присвоить. Если такого сна не было,

отец или кто-то из родственников давал ребенку имя с помощью прорицания

или по совету колдуна. Конды празднуют рождение ребенка на седьмой день

после родов. На это торжество приглашают жреца и всех жителей селения.

Чтобы определить имя ребенка, жрец бросает в чашу с водой зерна риса,

произнося над каждым зерном имя умершего предка. Наблюдая за

передвижением зерна в воде и за поведением новорожденного, жрец

устанавливает, кто из предков возродился в ребенке. Обычно (по крайней

мере, у северных кондов это так) ребенок наследует имя этого предка. У

йоруба вскоре после появления ребенка на свет жрец бога прорицаний Ифа

выясняет, дух какого предка воплотился в ребенке. Родителям сообщают, что

ребенок должен во всем следовать привычкам предка, который в нем или в

ней возродился. Если, что часто бывает, родители находятся в неведении

относительно образа жизни предка, жрец снабжает их необходимыми

сведениями на этот счет.

Табу на имена правителей и других священных особ. После того как мы

убедились, что объектом суеверного страха в первобытном обществе являются

имена простых смертных (живых и мертвых), нас не удивит, что принимаются

строгие меры предосторожности при пользовании именами правителей л

жрецов. Например, имя короля Дагомеи держат в тайне, чтобы с его помощью

какой-нибудь злоумышленник не навредил правителю. Европейцам короли

Дагомеи стали известны не под своими настоящими именами, а под титулами,

или «сильными именами», как называют их туземцы. Дагомейцы полагают, что

разглашение «сильных имен» не приносит вреда, потому что, в отличие от

имени, данного при рождении, они не связаны со своими носителями

неразрывно. Людям из царства Гера под страхом смертной казни запрещено

произносить имена своих правителей; даже слова, похожие на них по звуку,

заменяются другими. Как только умирает вождь племени бахима в

Центральной Африке, имя его тотчас же изымается из языка, а если оно

совпадает с названием какого-нибудь животного, то для последнего

незамедлительно подыскивается новое имя. Вождей, например, часто зовут

львами, так что после смерти каждого такого вождя для животного нужно

подбирать новое имя. Очень трудно узнать настоящее имя правителя Сиама,

потому что его держат в тайне из страха перед колдовством; произнесение

этого имени карается тюремным заключением. В обращении к местному

царьку уместны только такие пышные титулы, как «величественный»,

«совершенный», «высший», «великий император», «потомок ангелов» и т.д.

Высшей степенью нечестия считается в Бирме упоминание имени правящего

монарха; подданные бирманского короля не должны совершать этот грех,

даже находясь вдали от родины. После вступления его на трон, называют

исключительно титулы короля.

Никто из зулусов не решится назвать по имени вождя племени или его предков

или произнести обычные слова, которые звучат сходно с табуированными

именами или просто напоминают их. В племени двандве был вождь по имени

Ланга, что значит «солнце». По этой причине солнце до настоящего времени

зовут не «ланга», а «гала», хотя со времени смерти вождя прошло более ста

лет. Также в племени кснумайо выражение «пасти скот» изменилось с алуса

(или айуса ) на кагеса , потому что у-Майуси звали вождя племени. Имя

верховного вождя зулусов было табу у всех племен. Например, когда вождем

зулусов был Панда, слово impando, то есть «корень дерева», превратилось в

слово nxabo. Также слово «ложь» или «клевета» стало произноситься не

amacebo, а amakwata, потому что первое слово заключает в себе слог имени

знаменитого вождя зулусов Кетчвайо. Особенно сильное влияние эти замены

оказывают на язык женщин, которые опускают даже звуки, отдаленно

напоминающие табуированное имя. Поэтому в краале верховного вождя язык

жен часто бывает так трудно понять; ведь они обращаются подобным образом

с именами не только вождя и его предков, но и их братьев. Добавим к этим

племенным, государственным табу описанные выше табу на имена

свойственников, и мы без труда поймем, почему каждое племя зулусов говорит

на своем особом диалекте. Членам одной семьи иногда бывает запрещено

произносить слова, которые употребляет другая семья. Женщины одного

крааля, например, называют гиену ее настоящим именем, женщины другого

крааля пользуются в этом случае общеизвестным синонимом, а женщинам

третьего приходится изобрести для обозначения животного новое слово.

Современный зулусский язык в силу этого как бы удваивается: для обозначения

многих предметов он насчитывает по три-четыре синонима, каждый из которых

миграция племен сделала известным по всей стране.

Та же практика имеет место на Мадагаскаре. В результате в речи местных

племен наблюдаются не менее существенные диалектные особенности, чем в

языке зулусов. Родовых имен мадагаскарцы не знают, так что почти все личные

имена они заимствуют из обыденного языка, и каждое из них обозначает

какой-нибудь употребительный предмет, действие или свойство (например,

птицу, животное, дерево, растение, цвет и т.д.). Если одно из таких слов

составляет имя вождя или входит в него как часть, оно становится священным и

не может более употребляться в своем обычном значении. На смену ему для

обозначения того же предмета следует изобрести новое слово. Можно

представить себе, какую путаницу это вносит в язык немногочисленного

племени. Тем не менее нынешние жители острова, управляемые множеством

мелких вождей с их священными именами, находятся под властью такой же

тирании слов, как и их предки. Особенно неблагоприятные последствия этот

обычай возымел на западном побережье острова. Из-за большого числа

самостоятельных мелких вождей названия предметов, рек и местностей

претерпели там столько изменений, что в них царит полная неразбериха. Стоит

вождю изгнать из языка какое-то общеупотребительное слово, как туземцы

начинают делать вид, что прежнее значение слова совершенно изгладилось из

их памяти.

Но на Мадагаскаре табуируются не только имена живых правителей и вождей.

Под запретом, по крайней мере в некоторых частях острова, находятся и имена

покойных властителей. Например, когда умирает верховный вождь сакалавов,

знать и простые члены племени собираются у тела на совет и торжественно

выбирают для почившего монарха новое имя. После этого имя, которое вождь

носил при жизни, становится священным, и его запрещено произносить под

страхом смертной казни. Похожие на него по звуку слова разговорного языка

также становятся священными и заменяются другими. Лица, произнесшие

запретные слова, считаются не только невоспитанными, но и преступниками:

их ждет смертная казнь. Изменения словарного состава действуют лишь в

области, в которой правил умерший вождь; в соседних областях слова

продолжают употреблять в их старом значении.

Святость полинезийских вождей, конечно, распространяется на их имена,

которые, в представлении первобытного человека, неотделимы от личности их

носителя. В Полинезии мы сталкиваемся с тем же систематическим запретом

произносить имена вождей и сходные с ними слова, что и в стране зулусов и на

Мадагаскаре. В Новой Зеландии имя вождя почитается столь священным, что

соответствующее ему слово обыденного языка заменяется другим. Например,

вождь одного из племен к югу от Ист-Кепа носил имя Марипи, или «нож»,

поэтому старое слово вышло из употребления, а на смену ему пришло новое

слово – nekra. В другом племени пришлось поменять слово «вода»: в

противном случае священная особа вождя была бы обесчещена тем, что к ней

применялось то же слово, что и к самой обычной жидкости. Из-за этого табу

язык маори буквально пестрит синонимами. Путешественники, посетившие

остров, удивлялись тому, что одни и те же вещи носят в соседних племенах

разные названия. После восшествия на престол властителя острова Таити

замене подвергаются все слова, напоминающие звуками его имя. В старые

времена человек, имевший неосторожность, в нарушение обычая,

воспользоваться запретным словом, предавался казни вместе со всеми своими

родственниками. Замена слов на Таити была временной: после смерти каждого

нового властителя новые слова выходили из употребления, а старые

возвращались.

В Древней Греции запрещалось при жизни произносить имена жрецов и

высших сановников, связанных с празднованием элевсинских мистерий.

Произнесение их имен считалось противозаконным актом. Педант у Лукиана

рассказывает о том, как он случайно встретил этих священных особ, тащивших в

трибунал сквернослова, осмелившегося назвать их по имени; между тем этот

человек отлично знал, что со времени посвящения в жрецы закон запрещал

звать их по имени, потому что они теряли свои старые имена и получали

взамен новые священные титулы. Из двух надписей, обнаруженных в Элевсине,

явствует, что старые имена жрецов предавали морским глубинам; их вырезали

на бронзовых или свинцовых дощечках, которые погружали в воды

Садамипского залива. Делалось это с целью окружить эти имена

непроницаемой тайной. А как достичь этой цели лучше, нежели утопив их в

море? Ведь человеческий взор не в силах обнаружить мерцающие пластинки в

зеленых морских глубинах! Трудно найти лучший пример смешения телесного

с бестелесным, имени с материальной оболочкой, чем этот обычай

цивилизованной Греции.

Табу на имена богов. Богов первобытный человек создает по своему образу и

подобию. Еще древнегреческий философ Ксенофан отмечал, что у негров боги

имеют темную кожу и приплюснутый нос, боги фракийцев румяны и

голубоглазы и, имей лошади, быки и львы возможность изображать своих

богов, те приняли бы форму лошадей, быков и львов. Подобно тому как из

страха перед происками колдунов сам первобытный человек скрывает свое

настоящее имя, ему кажется, что так же должны поступать и боги, чтобы другие

боги – и даже люди – не услышали таинственные звуки их имен и не

воспользовались ими для заклинаний. Наиболее развитой формы первобытное

представление о таинственности и магических свойствах божественных имен

достигло в Древнем Египте. Предрассудки незапамятного прошлого

сохранялись в сердцах египтян не менее долго, чем набальзамированные тела

кошек, крокодилов и других божественных животных в их высеченных из камня

гробницах. Хорошей иллюстрацией этих предрассудков служит рассказ о том,

как коварная Исида выведала у великого бога солнца Ра его тайное имя. Исида

представлена в этом повествовании могущественной заклинательницей,

которой наскучило общество людей, и она устремилась в мир богов. И

помыслила она в сердце своем: «Не могла бы и я стать богиней с помощью

имени великого Ра и, подобно ему, править в небе и на земле?» У Ра было

много имен, но то великое имя, которое давало Ра власть над богами и

людьми, было известно ему одному. К тому времени бог порядком постарел:

слюна вытекала из его рта и падала на землю. Исида перемешала слюну с

землей, изготовила из смеси змею и положила ее на тропу, по которой великий

бог по желанию сердца своего каждый день нисходил в свое двуединое

царство. И вот однажды, когда Ра, в обществе других богов, продвигался

обычным путем, его укусила священная змея; бог остановился и закричал так,

что крик его достиг небес. «О чудо! Что случилось с тобой!» – воскликнула

свита богов. Ответить Ра не мог; у него не попадал зуб на зуб, все его члены

содрогались, а по жилам его столь же быстро, как Нил, бежал яд. Успокоив свое

сердце, великий бог прокричал сопровождавшим: «О придите ко мне, плоть от

плоти моей. Я – властитель и сын властителя, я великое семя бога. Отец

измыслил имя мое, родители дали мне его, и от рождения оно оставалось

сокрытым в теле моем, чтобы ни один колдун не получил власти надо мной.

Вот я вышел осмотреть содеянное мной, я шел по двум царствам, сотворенным

мной, и – о горе! – что-то укусило меня. Я не знаю, что это за существо, из воды

оно или из огня. Но пламя пожирает сердце мое, плоть моя содрогается и

члены мои трясутся. Приведите же ко мне поросль богов с исцелительными

словами и понимающими устами, тех, чья власть достигает небес». После этого

перед Ра в горе предстала поросль богов. И пришла искусная Исида, чьи уста

полны дыхания жизни, чьи чары прогоняют боль прочь, чьи слова способны

оживить мертвых. «Что с тобой, божественный отец, что с тобой?» – спросила

она. Тут уста бога отверзлись, и он сказал: «Я шел своим путем, я шел по

желанию сердца своего по двум царствам, сотворенным мной, и – о горе! –

змея, не замеченная мной, ужалила меня. Что такое змея-вода или огонь? Я

холодней воды, я жарче огня, пот покрывает мои члены, я весь дрожу, взор

мой блуждает, и я не вижу неба, потому что лицо мое орошает влага». Исида

ответствовала: «Назови мне свое имя, божественный отец, потому что

названный по имени да будет жить». – «Я сотворил небо и землю, – отвечал

бог, – я воздвиг горы, я создал обширные моря и, как завесу, протянул два

горизонта. Когда я открываю глаза, становится светло. Когда я смыкаю веки,

воцаряется тьма, Я тот, по чьему приказу Нил выходит из берегов, я тот, чье имя

неизвестно даже богам. Утром я – Кепера, в полдень я – Ра, вечером я – Тум».

Но действие яда не ослабевало, он проникал все глубже и глубже, и великий Ра

уже не мог ступать по земле, «Ты не открыл мне имя твое, – повторила Исида. –

Открой мне его, и яд потеряет силу. Помни, что названный по имени да

пребудет в живых». Теперь яд обжигал бога жарче пламени. «Пусть Исида

обыщет меня, – ответствовал Ра, – и пусть имя мое перейдет из моей груди в ее

грудь». После этого великий Ра скрылся от взора богов, и опустело его место на

корабле вечности. Так имя великого бога стало известно колдунье Исиде. «Яд,

выйди из Ра! приказала она. – Я, и только я, превозмогаю силу яда и

выплескиваю его на землю. Потому что похищено имя великого бога. Да

здравствует Ра и да умрет яд!» Так говорила великая царица богов Исида,

узнавшая истинное имя Ра.

Из приведенного повествования явствует, что, согласно египетскому поверью,

подлинное имя бога, неотделимое от его могущества, пребывало в его груди в

прямом смысле слова, и Исида извлекла его оттуда с помощью хирургической

операции и – вместе со всеми сверхъестественными способностями –

пересадила его себе. Стремление с помощью имени овладеть могуществом

великого бога не отошло в Египте в область древних преданий: к обладанию

подобным могуществом, причем теми же средствами, стремился всякий

египетский маг. Считалось, что человек, узнавший настоящее имя бога или

человека, владеет их подлинной сущностью и может принудить к повиновению

даже бога, как хозяин своего раба. Магическое искусство и состояло в том,

чтобы с помощью откровения выведать у богов их священные имена. И для

достижения этой цели колдун не останавливался ни перед чем. С того момента,

как бог, по слабости или забывчивости, сообщал колдуну тайну своего имени,

ему не оставалось ничего другого, как подчиниться человеку или поплатиться

за свое неповиновение.

Вера в магические свойства божественных имен была присуща и римлянам.

Когда римские войска осаждали город, жрецы римлян обращались к местному

богу-покровителю с молитвой или заклинанием, в котором призывали его

покинуть осажденный город и перейти на сторону осаждавших. В награду они

обещали божеству столь же хорошее – и даже лучшее – отношение со стороны

римлян. Имя бога – покровителя Рима содержалось в строгой тайне, чтобы его

не переманили на свою сторону враги республики, подобно тому как сами

римляне вынудили стольких богов, как крыс с тонущего корабля, спасаться

бегством из приютивших их городов. Более того, тайной было окутано

настоящее название самого Рима; произносить его запрещалось даже при

совершении священных обрядов. Некто Валерий Соран, осмелившийся

разгласить эту бесценную тайну, был предан за это казни и умер

насильственной смертью. Древним ассирийцам также возбранялось

произносить тайные названия их городов. До настоящего времени черемисы с

Кавказа из соображений суеверия держат названия своих селений в тайне.

Читатель, у которого хватило терпения проследить за нашим изложением

предрассудков, связанных с личными именами, вероятно, согласится с тем, что

тайна, окружающая имена особ царского происхождения, не является каким-то

исключительным явлением или выражением придворного раболепия. Она

является не более как частным приложением общего закона первобытного

мышления, в сферу действия которого попадают простые смертные, боги, цари

и жрецы.

Очевидная ошибка у автора: «черемисы», то есть марийцы, живут не на Кавказе, а на Средней Волге.