Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого начала

Подождите немного. Документ загружается.

82 • Раздел I. Seyn und Sein

денно, все более углубляясь

сферу пред-ставлений

уплот-

няя исключительно референциальную теорию истины.

Когда Декарт обосновывает метафизику Нового вре-

мени с опорой на субъект, которого он и вводит в магист-

ральное русло западноевропейского философствования,

он в каком-то смысле снова имеет дело с «даймоном фило-

софов». Но Декарт обретается уже не в открытой оптике

первого Начала (с сохраняющейся там вероятностью

прыжка в фундаменталь-онтологию),

даже не в забарри-

кадированной от Seyn-бытия, но все же двухмерной топике

платонизма, где идеи еще несут на себе след изначального

полета («Идеи, — говорил Платон, — либо парят, либо

умирают»

(51)

но в пространстве сугубо человеческого

мышления («здравого рассудка»), где на

том

же самом этаже

подтопос философствования и, соответственно, подточку

наблюдения за мышлением человека отводится определен-

ное место, называемое «субъектом». Так даймон философов

оказывается запертым в человеке, в его «внутреннем» из-

мерении, которое

таком виде складывается только вместе

с Декартом. Это и есть субъект, «res cogens», выносящий

суждения о том, что есть и чего нет. В конечном счете ме-

тафизика сводится к метафизике «ego cogens» (мыслящего

«я»),

которое и выносит утверждение о том, что является

сущим, истинным и т. д.

декартовской системе координат платонизм распада-

ется до самой своей мелкой возможности, где Sein-бытие

от идеи спускается

субъекту («cogito ergo sum» означает,

что бытие становится функцией («ergo») от мыслительной

деятельности субъекта, от его гносеологии). То, от чего

отталкивалась философская мысль досократиков, взлетая

в даймонические миры логоса, т. е. человеческое мышле-

ние,

становится местом, куда на последнем этапе западно-

европейской философии

ее Geschichte снова возвращает-

ся изначальный порыв.

Декарт,

по

Хайдеггеру, хорош своей честностью, откро-

венной ничтожностью своей примитивной онтологии,

своим ссохшимся скудоумием. В этом Хайдеггер читает

саму судьбу бытия, которая, не сумев в первом Начале

сконцентрироваться на Seyn-бытии, не могла

определен-

ный момент

не

снизойти

до

топики субъекта. Картезианский

Глава

Начало

конец

западноевропейской...

# 83

поворот и метафизика Нового времени, впрочем, есть все

та же метафизика, что и в эпоху Платона или торжества

схоластики. Но на сей раз она вступает в фазу активного

распада, в котором обнажается ее внутренний скелет.

Очищение этого скелета от псевдоонтологических на-

пластований

пустых недофилософских

псевдофилософ-

ских вывертов для Хайдеггера есть очень важное событие.

С Декартом западноевропейская философия делает реши-

тельный шаг к своему Концу.

Утвердив в центре своей онтологии субъекта, Декарт

помещает все остальное перед ним, в область пред-став-

ленного

но теперь это сущее (ранее фйспс;, позже ens

creatum) мыслится им как объект.

Введение субъекта неминуемо влечет за собой объ-

ект — как то, что ему пред-стоит. У Платона идеи и вещи

располагались вертикально,

схоластов Бог

был

над миром,

Декарта субъект

объект оказываются на одной

той же

плоскости. Хотя источником онтологического суждения

является именно субъект, какой бы член пары субъект-

объект мы ни взяли, мы автоматически сразу получаем

второй. Учреждая субъект,

мы

учреждаем сферу объектно-

го,

в которую попадает все остальное. Если начать мыслить

со стороны объекта (как предлагали средневековые номи-

налисты, позже эмпирики — такие как Ньютон, позднее

философы Локк, Юм и т. д., вплоть до материалистов), то

мы также с неизбежностью придем к субъекту как к зерка-

лу, поставленному перед объектом.

По-русски объект

—

это «пред-мет». Славяне (впервые

поляки — «przedmiot») скалькировали для себя это слово

с латинского языка, чтобы передать «ob» («перед», «пред»)

и «jectum» («брошенное»;

«то,

чтометнули», от «jacere» —

«бросать», «метать»). Объект — это то, что перед нами.

Тот, перед кем метнули нечто, и есть субъект. Но этот

субъект имеет важное отличие от просто человека или

человеческого мышления: этот субъект конституируется

научно, т. е.

ходе философского наблюдения за разверты-

ванием мысли. Это рефлексирующая мысль, лежащая в

основе современного понимания науки. Субъект — это

центр науки и одновременно то, что созидает эту науку.

Поэтому в Новое время именно наука занимает место ре-

84%

Раздел

Seyn und Sein

лигии. Отныне именно она является диспозитарием сужде-

ний, которые признаются истинными, и, более того, именно

наука берет на себя функции выносить декреты о том, что

есть,

а что не есть сущее.

Точно так же, тем же самым жестом, наука конституи-

рует и объект; объектом становится то, что рассматривает

субъект и что он признает существующим. Быть сущим и

быть объектом сливается в одно, откуда в наш бытовой

язык входит синонимическое использование понятий «су-

ществовать»

«являться объективным». Все существующее

объективно, все объективное существует. Необъективное

не существует или существует как погрешность, ошибка,

заблуждение. Референциальная теория истины возводится в

гносеологический абсолют, но

границах науки Нового вре-

мени полюсами референции становятся субъект и объект.

В этом Хайдеггер видит ясный признак нигилизма.

Научное мышление есть одна из самых крайних форм ни-

гилистического мышления, т. е. такого мышления, где

вопрос

бытии сущего не просто не ставится, но

не может

быть поставлен.

Здесь важно отметить следующее.

науке Нового вре-

мени, несмотря на видимость отстраненности от трансцен-

дентного измерения (платонизма ли, схоластики ли) и

спуска внимания

конкретно сущему, продолжают

полной

мере действовать основные законы метафизики, которая

еще в древней Греции надстроила над сущим еще один до-

полнительный этаж. Наука представляет собой мышление

в рамках двух сущих, точно таких же, как и в прежних

формах идеалистического или религиозного трансценден-

тализма. Этими двумя сущими являются область онтиче-

ского

область онтологического, и место онтологического

занимает сама наука Нового времени. Топика научного

мышления есть топика классической метафизики, хотя и

оформленной радикально по-новому.

VORSETZENDE DURCHSETZUNG

Хайдеггер тщательно прослеживает линию искусствен-

ного выстраивания научной и философской онтологии

Нового времени от Декарта — к Канту, немецкой класси-

Глава

Начало

конец

западноевропейской...

# 85

ческой философии и, наконец,

Шопенгауэру, Киркьегору

Ницше. Каждый шаг приближает нас

Концу философии.

Субъектный характер онтологического аргумента, осо-

бенно после фундаментальных кантовских исследований

структур чистого разума и обнаружения неспособности

рассудка вынести достоверного решения относительно

бытия «вещи-в-себе», приводит

осознанному примату воли

как глазного механизма конструирования сущего.

явной

форме это наличествует

Шопенгауэра, и, наконец, Ницше

возводит волю — как «волю к власти» — в высшую форму

идентичности.

Уже

практическом разуме Канта воля — пока

форме

категорического императива — выступает в качестве глав-

ного морального начала, ответственного за утверждение

бытия объекта, субъекта и «Бога». Далее эту кантовскую

мысль развивает вся немецкая классическая философия от

Фихте и Шеллинга до Ницше.

Для описания последнего сегмента западноевропейской

философии, осознанной в оптике Seynsgeschichte, Хайдег-

гергиспользует специфическое выражение — «vorsetzende

Durchsetzung», что можно весьма приблизительно пере-

вести как «пред-намеренное навязывание». Речь идет о

том, что человек, который пошел по пути пред-ставления

{Vor-stellung или Vor-setzung, что означает буквально

«постановка перед

собой»,

«заведомая фиксация», «заранее

прибавленное»), все больше удаляясь тем самым от бытия

(Sein),

постепенно полностью утратил живой контакт с

сущим (Seiende), пока не оказался в онтической пустоте.

В невротическом диалоге с этой пустотой он стал забрасы-

вать,

«захламлять» ее определенными представлениями,

выработанными в пространстве онтологической топики. Он

обращался к области «идеи» (ставшей концептом, субъек-

том, объектом, категорией, ценностью

т. д.)

далее навя-

зывал это онтологическое, метафизическое, позже научное

сконструированное сущее непосредственно окружающему

сущему, не особенно считаясь

ним

его экзистированием.

Чтобы иметь дело с сущим, ставшим объектом, человек,

начиная с какого-то момента, был вынужден «заведомо

навязать» сущему нечто сконструированное, замостить

пустоту содержанием своего пред-ставляющего рассудка

86 •

Раздел

5ег//7

цдг^/

Set л

и навязать эти nped-ставления с помощью воли, чтобы

потом с этим разбираться, повторяя подобную операцию до

бесконечности.

В осмыслении установки на «преднамеренное самона-

вязывание» для Хайдеггера состоит постижение сути фун-

даментального движения философской мысли в ходе ее

развертывания. Западноевропейская философия и есть

прогрессирующее vorsetzende Durchsetzung, движущееся

от досократического полюса к нигилизму ницшеанской

«воли к власти» через стадии отчуждений платонизма,

схоластики и картезианства.

ОПРЕДМЕЧИВАНИЕ ВЕЩЕЙ

В ходе развертывания процесса «преднамеренного

самонавязывания» {vorsetzende Durchsetzung) происхо-

дит опредмечивание вещей (Vergegenstandlichung der

Dingen).

Здесь очень важно понять, что такое «вещь». В не-

мецком языке, как и в русском, слово «вещь» (немецкое

«Ding»

i52)

) несет в себе сходный священный смысл. В рус-

ском языке вещь

—

это весть, нечто вещее,

то,

что вещает

в мире, где сущее почитается как священное. Вещие вещи

вещают в сущем, а вот через представление, — когда

они становятся опредмеченными, — эти вещие вещи пе-

рестают вещать, утрачивают священное содержание,

деформируются, ускользают (убегают) или, по меньшей

мере, жестоко втискиваются в людское (точнее, онтоло-

гическое, философское) представление о них. Но люди не

довольствуются

лишь

опредмечиванием уже существующих

вещей, они все больше и больше впадают в одержимость

представлением (предстоянием), Vorstellung и волей,

принимаются дублировать естественные вещи искусствен-

ными, «вещами-двойниками», «вещами-тенями», создавая

такое рукотворное сущее, которое все ближе

ближе к их

представлению. Поэтому они начинают заменять Aufstel-

lung, т. е. природное, прирожденное, рождаемое нечто,

на Herstellung — искусственный продукт.

Человек ввергается в технику как в судьбу

двигается

обратную сторону от бытия (в сторону Sein как Seindheit).

Глава

Начало

конец

западноевропейской...

# 87

Сущее теряет неопределенно тонкую связь с бытием (как

Sein,

быть может, выходящим в Seyn) уже у Платона, а

затем сущее превращается в нечто произведенное. В ко-

нечном итоге, поскольку бытие оказывается забытым

(Seinsverlassenheit), сущее становится порабощенным и

заменяется на то, что произведено искусственно. Предме-

тов становится все больше, вещей все меньше. Наступает

диктатура производства (Herstellung).

Русский язык — язык в значительной степени онтиче-

ский. Когда мы говорим «производим», это означает «по-

могаем природе», «выводим из нее», «из-водим». «Что-либо

произвести» означает «вытолкнуть откуда-то» (например,

из бытия-Sein). В русском языке для понятий

«Aufstel-

lung» и «Herstellung» есть только одно слово — «произ-

ведение». Немецкое же слово «Herstellung» означает «вы-

ставить (вовне)», «вынести перед», причем искусственным,

волевым образом.

нас даже промышленное производство

мыслится как какое-то почти магическое, мистериальное

действо. Например, у Андрея Платонова

(53)

пролетариат

копает котлован, соборно совершая великий национальный

архетипический жест. Непонятно, для чего копают,

—

дом

все равно не будет построен, никто его

не планирует стро-

ить,

—

но копают

все,

и с

фундаментальной убежденностью

в необходимости этого делания. Другие герои Платонова

душевно беседуют

паровозами, моторами, станками, ощу-

щая промышленность как гигантский

живой

организм (хотя

и с несколько инфернальными чертами). У русских даже

техническое производство понимается (точнее, понималось

до недавнего времени)

определенной долей сакральности.

Поэтому нам трудно представить себе опредмеченную вещь

или предмет

чистом виде

—

для нас вещи все еще вещают

(хотя все тише и тише, это правда).

ГЕГЕЛЬ: ПОРЫВ «БОЛЬШОЙ ЛОГИКИ»

Большое внимание Хайдеггер уделяет философии Геге-

ля.

его точки зрения, Гегель пытается вырваться

из

тисков

обреченной проблематики дезонтологизации. Впервые во

всей философской западноевропейской традиции он пыта-

ется противостоять логике Аристотеля, о которой Кант

88 •

Раздел I. Seyn und Sein

говорил, что за две тысячи лет никто в нее ничего нового

не внес

ничего не смог

ней изменить, усовершенствовать

или предложить нового. Гегель

гениальном порыве пыта-

ется создать свою иную, альтернативную логику, в кото-

рой опровергался бы второй закон формальной логики —

закон исключенного третьего.

Для Хайдеггера это гениальный опыт, представляющий

собой вершину западноевропейской философии. Но Гегель

остается в категориях концепта, где сущее порабощено

рассудком

не способно освободиться от «преднамеренно-

го самонавязывания» (vorsetzende Durchsetzung). Гегель

делает в рамках Vorstellung максимум из того, что можно

было сделать. Больше сделать ничего нельзя. Пока ночь не

дойдет до точки полночи, утру наступить невозможно, по-

тому бедный Гегель предстает пред нами своего рода ут-

ренним мыслителем, который проснулся среди ночи и

действует так, как если бы уже было пора делать зарядку.

Хайдеггер восхищен Гегелем, но'гГри этом считает, что

это не прорыв к фундаменталь-онтологии, а порыв к ней,

т. к. концептуальное мышление, как сетями, обволакивает

движение гегелевского духа, всякий раз уводя его от само-

го острого момента, чреватого взрывом.

Колоссальная заслуга Гегеля в том, что он переходит

от истории к истории философии, убедительно показывая,

что исторический-процесс есть не что иное, как разверты-

вание концептов, работа «мирового разума», который, либо

ясно,

либо прикровенно, предопределяет логику событий,

оставаясь единственным содержанием мировой истории

человечества, которое должно быть зачислено в субъекты

лишь

эсхатологическом моменте «конца истории». Гегель,

по сути, со всей откровенностью восстанавливает в своих

правах платонизм, подвергшийся стольким искажениям в

течение двух

лишним тысяч лет. Он говорит об истории не

только как

об

истории философских

идей,

но как

об

истории

Идеи,

Абсолютной Идеи, трансформации которой составля-

ют ткань западноевропейского исторического бытия (име-

ется в виду в его философский период — от досократиков

до Нового времени). Гегель поднимает вопрос и о бытии,

и о

ничто,

об отрицании,

и о

диалектике, восстанавливая

в значительной степени онтологическую проблематику

Глава

Начало и конец

западноевропейской...

• 89

греков, но только в конечном, постплатоническом, сугубо

метафизическом контексте.

Гегель подытоживает западноевропейскую метафизику

в ее наиболее совершенном виде. Но весь этот процесс

новой постановки вопроса о бытии (Sein) не только не

выводит нас на горизонт переосмысления онтологии, но

окончательно выкорчевывает возможность помыслить су-

щее и бытие (Sein) вне интеллектуалистского контекста

западноевропейской метафизики.

Стремясь ответить на трудные вопросы кантианской

критики чистого разума, Гегель лишь исчерпывает номен-

клатуру ответов на онтологические вызовы нигилизма через

формальное повторение досократических тезисов (Парме-

нид, Гераклит) в топике постплатоновской философии. Он

вглядывается

в.первое

Начало, но повторяет его пробле-

матику в рамках Конца.

От Гегеля до Ницше — один шаг.

НИЦШЕ И КОНЕЦ ФИЛОСОФИИ

Заканчивается западноевропейская философия на

Фридрихе Ницше, который называет все вещи своими

именами. Хайдеггер посвятил философии Ницше несколько

томов текстов

(54)

этот мыслитель представляется Хайдег-

геру самым значительным

самым крупным для Нового вре-

мени,

даже для всей европейской философии. Это вполне

объяснимо: для Хайдеггера Ницше — последний философ,

и в таком качестве его значение трудно переоценить. На

Ницше заканчивается то, что началось при досократиках.

По своему весу

значению он является ключевой фигурой,

т. к. Конец философии в значительной степени объясняет

или проясняет нам ее Начало, помогает понять, что в этом

Начале началось

как случилось

так,

что, начавшись, нечто

пришло к Концу, и к какому Концу?

Ницше утверждает: ничего, кроме субъектности, не

осталось, смысл субъектности в воле, в самонавязывании.

Бытие уже больше даже не идея, бытие — это просто цен-

ность,

становление, жизнь, воля к власти. Одним словом,

это произвол субъекта. Именно в связи с тем, что бытие

стало функцией от ценностей,

мы

находимся

пространстве

90 т

Раздел I Seyn

unci

Sein

тотального нигилизма, мы утратили абсолютно все, что

ранее соединяло нас с сущим и самими собой.

По Хайдеггеру, Ницше не преодолевает в своей фило-

софии западноевропейской метафизики, он ее продлевает,

он пытается ее спасти. Ницшеанская критика Платона,

его обращение к досократикам, его борьба со статической

онтологией, закрывающей доступ к потокам живого нача-

ла, — все это не выводит

его

на новый виток, не приближает

к реальному преодолению западноевропейской философии,

но подытоживает ее, подводит под ней могильную черту.

Стремясь преодолеть западноевропейскую метафизику,

Ницше пытался, на самом деле, спасти ее. «Переоценка

всех ценностей», «воля к власти», «жизнь», «сверхчеловек»,

«вечное возвращение» — все эти ницшеанские предло-

жения, согласно Хайдеггеру, представляют собой агонию

философской мысли, бьющейся в силках однажды неверно

установленной топики, где прорыв

бытие был необратимо

закрыт всей ее структурой. Но в отличие от своих прямых

предшественников — Канта, Гегеля, Шопенгауэра —

Ницше по-настоящему рвется преодолеть все это, жаждет

прорваться к новым горизонтам, но фатально остается в

пределах старых. Это и есть Конец, по своему масштабу,

по своему трагизму, по своему интересу к Началу, по своей

рискованности сопоставимый со всем процессом запад-

ноевропейского закатного, вечернего философствования.

Ницше — это достойный Конец.

Ницше — стражник, возвестивший

наступлении пол-

ночи.

«Сторож?!

Сколько ночи?» — «Скоро утро, но все еще

ночь»

(55)

Ницше провозгласил: пришли настоящие «скудные

времена», «Бог умер», наступает полночь мира. Говоря о

том, что «полночь на дворе», Хайдеггер добавлял в тексте

«К чему поэты?» (перевод которого мы приводим в этой

книге): «Уже полночь, а может

быть,

"все еще нет", всегда

это "все еще нет"».

Мы вернемся к этому «все еще нет» чуть позже, а пока

рассмотрим, почему происходит забвение о бытии?

ГЛАВА

SEYNSGESCHICHTUCttE АНТРОПОЛОГИЯ ХАЙДЕГТЕРА

ВИНА ЧЕЛОВЕКА

Вопрос о том, почему происходит забвение о бытии,

т. е. вопрос о причине Seinsverlassenheit как о главном

содержании историко-философского процесса, выводит нас

на очень глубокий уровень анализа

сталкивает напрямую

с проблемой человека,

антропологией в том ключе, как ее

рассматривает Хайдеггер.

В одной из своих работ 1935 года «Введение в метафи-

зику»^ Хайдеггер напрямую задается вопросами: почему

судьба бытия обращена (идет) от бытия? Почему происхо-

дит забвение бытия} Что стоит за появлением платонов-

ских идей

и что

движет философию

сторону ее Конца? Что

лежит

основе Конца?

соответственно, почему полночь}

Когда смысл темен, философы часто обращаются

поэ-

там. Поэты ничем не ограничены и всегда снабжают фило-

софов тем, чего им принципиально

жизненно не хватает.

И в этом случае Хайдеггер обращается к Софоклу, к тому

месту в его трагедии «Антигона»

(57)

, где хоры, символизи-

рующие сущее (Seiende), поют так (в дословном переводе

текста Хайдеггера):

Хор

Строфа

Многое ужасно

(поХка

та

5eiva),

но

нет ничего более ужасного (Seivomiov),

чем

человек,

поднимаясь,

не

поднимается.

Он

выходит

пенистые

от

зимнего

или

южного ветра волны моря

пересекает его

бурно вздымающихся валах.

Самое высокое из божеств,

Землю, неуничтожимо неусыпающую,

он

постоянно исчерпывает, возвращаясь

из

года

год,

чтобы пахать

перепахивать

ее со

своими лошадьми

плугом.