Дилигенский Г.Г. Северная Африка в IV-V веках
Подождите немного. Документ загружается.
кондукторам трудового населения сальтусов и отличающихся в этом смысле
от императорских колоновE
108
. Они берут на себя освоение необрабатываемых
фискальных земель и являются в конечном счете обязанными лицами лишь
по отношению к фиску. Эта категория соответствует эмфитевтам Поздней
империи. Позднее такие земледельцы могли превращаться в императорских
колонов, как предполагают Шультен и ХейтлендE
109
, или становиться
самостоятельными крупными арендаторами императорской земли. Оба эти
варианта, {122} очевидно, были возможны, и какой из них осуществлялся в
каждом конкретном случае, зависело от ряда местных условий. Ясно лишь,
что статус владельца на основе jus possidendi, fruendi heredique suo relinquendi
не был, по смыслу закона Адриана, статусом колона, и если его обладатель и
превращался со временем в колона, то он попадал в новые условия,
определявшиеся зависимостью от крупного арендатора, в которых
сохранение этого статуса de facto вряд ли было возможноE
110
.
Каковы же действительное место и значение lex Manciana в истории
африканского колоната? В настоящей работе не представляется возможным
входить в обсуждение многочисленных вопросов, связанных с
интерпретацией отдельных положений этого закона, вызвавших оживленную
дискуссию в научной литературе. Мы укажем лишь на те аспекты lex
Manciana, которые представляются нам наиболее существенными для
понимания особенностей африканского колоната, сохранивших свое
значение и в период Поздней империи.
108
К а р к о п и н о («Ľinscription ďAin-el-Djemala...», p. 393 sq.) видит в авторах петиции из надписи из
Айн-эль-Джемала (CIL, VIII, 25943) жителей соседнего муниципия.
109
S с h u 1 t e n. Die Lex Hadriana..., S. 215, 224; Н е i t 1 a n d. Op. cit., p. 351.
110
Сомань пытается также обосновать свою точку зрения относительно владельческих прав,
предоставляемых lex Manciana, анализом надписей из Дженан-эз-Зайтуны, отождествляя cultor manciane
одной из этих надписей (ILT, 629) с possessores другой (ILT, 628). О невозможности такого отождествления
см. T o u t a i n. Culturae mancianae..., р. 93 sq. и Е. М. Ш т а е р м а н. Указ. соч., стр. 209 сл.
141
При определении характера lex Manciana наибольшие споры возбудил
вопрос о его правовых источниках. Одни исследователи (Шультен,
Каркопино, Ростовцев и др.) видели в нем акт публичного права, изданный
государственной властью, другие (Тутен) — lex locationis, договор об
использовании имения, переданного из императорского домена частному
лицу и составленный императорскими прокураторами, наконец, третьи
(Фрэнк, Хейвуд, В. С. Сергеев) — lex contractus, изданный частным
владельцем и действующий в определенном имении. Для решения этого
вопроса, на наш взгляд, представляет первостепенную важность тот факт, что
в одном случае lex Manciana именуется в надписи (I, 24) cosuetudo Manciana
— «Манциев обычай». Как справедливо отмечал Тутен, consuetudo никак не
может быть отождествлен с актом, изданным государственной властьюE
111
. С
точки зрения римского права, consuetudo, {123} в отличие от lex,
устанавливаемого путем специального решения законодательного органа,
основан на «молчаливом всеобщем согласии» (tacito consensu omnium)E
112
.
Вместе с тем та же статья Дигест признает за старинным, укоренившимся
обычаем силу закона (inveterata consueiudo pro lege non immerito custoditur et
hoc est jus quod dicitur moribus constitutum). Отсюда понятно, что если даже, с
точки зрения теории права, consuetudo отличался от lex лишь своим
происхождением, но не юридической силой, то на практике грань между
этими двумя понятиями легко стиралась. Одной из причин замены первого из
этих терминов вторым могла быть запись consuetudo, как это имело место в
нашем случае: consuetudo обычно понимался как неписаный обычай (quae
sine ullo scripto populus probavit)E
113
. Но зато гораздо труднее предположить,
что государственный закон, изданный определенным магистратом или
111
T o u t a i n. Culturae mancianae..., р. 97 sq.
112
Dig., I, 3, 32, 2.
113
Ibidem.
142
императором, мог квалифицироваться как явление обычного права и
именоваться consuetudo. Таким образом, термин consuetudo проливает
определенный свет на происхождение lex Manciana, во всяком случае он
свидетельствует, что этот «закон» не был государственно-правовым актомE
114
.
В то же время данный термин не содержит какого-либо подтверждения
мнения об издании lex Manciana императорскими прокураторами: остается
неясным, почему такого рода акт именуется consuetudoE
115
. Что же касается
гипотезы о, так сказать, местном, индивидуальном характере lex Manciana
(закон или обычай одного имения), то она, как отмечалось выше,
опровергается находкой «Табличек Альбертини». Таким образом, ни одна из
указанных точек зрения не может быть признана вполне соответствующей
имеющимся у нас данным. {124}
Если исходить из содержания lex или consuetudo Manciana, насколько
оно нам известно по надписи из Хенхир-Меттиха, то следует признать, что
этот закон охватывал главным образом сферу взаимоотношений колонов с
собственником или арендатором имения: в нем речь идет об обязанностях
различных категорий колонов, об условиях использования ими различных
видов земли и возделывания определенных культур, о способах выплаты
повинностей и т. п. Предположение некоторых исследователей, что lex
Manciana регулировал также отношения между государством и владельцами
именийE
116
, ни на чем не основано: выражение ad exemplum надписи совсем
не предполагает, что воспроизводилась лишь часть закона. Таким образом,
114
Ростовцев («Studien...», S. 331 f.) думал, что сам lex Manciana (государственный) базировался в
некоторых своих частях на каком-то consuetudo, и предлагал в связи с этим понимать ех consuetuddine
Manciane надписи как ех consuetudine legis Mancianae. Однако представляется более правильным исходить
из подлинного текста надписи, не исправляя его произвольными вставками.
115
Кроме того, вообще представляется весьма сомнительной возможность столь детального
регулирования императорским аппаратом отношений в частном имении. Ср. S c h u 1 t e n. Die Lex Manciana...,
S. 49.
116
Ср. S с h u 1 t е n. Die Lex Manciana..., S. 17 f.; R o s t o w t z e w. Studien..., S. 323 f. Эти авторы исходили в
данном предположении из представления о государственно-правовом характере lex Manciana.
143
мы имеем дело с consuetudo, т. е. с неким обычным, традиционным
установлением, определявшим права и обязанности трудового населения
крупного имения. Существование подобного установления было связано с
определенными особенностями аграрной истории Северной Африки.
Как отмечалось выше, социально-экономическое развитие Северной
Африки в конце республики и начале империи привело к образованию
крупных частных и императорских имений. Жители туземных сел,
расположенных на территориях этих имений, оказались в экономической
зависимости от новых собственников земли. Естественным результатом
возникновения подобных отношений было появление определенных норм,
регулировавших эксплуатацию земледельцев. При выработке этих норм
невозможно было руководствоваться примером италийской мелкой аренды,
предусматривавшей заключение арендных договоров с колонами. Уровень
экономического развития внутренних районов Северной Африки в начале
римского периода, конечно, исключал сколько-нибудь регулярную связь
сельского населения с рынком и, следовательно, делал невозможной
денежную аренду типа locatio-conductio. Кроме того, африканские колоны не
были римскими гражданами, и римским землевладельцам не могло и в
голову прийти заключать с ними какие-либо правовые акты. Да в этом и не
было никакой необходимости: речь шла о завоеванном {125} населении, с
которого частные землевладельцы и государство стремились получать доход
в наиболее удобных для них формах. Установление фиксированного
поземельного или подушного обложения колонов было бы связано с
проведением различных подсчетов, весьма затруднительных в условиях
крупных имений с многочисленным зависимым населением. Самой простой
и удобной формой в этих условиях было установление оброка натурой из
доли урожая.
144
Эта форма обеспечивала увеличение дохода землевладельца в случае
расширения обрабатываемой колонами земли или ее улучшения путем
ирригационных работ и вместе с тем придавала его экономическим
отношениям с колонами определенную стабильность, уменьшая возможность
конфликтов, связанных с колебаниями в уровне урожая и тому подобными
меняющимися условиями. Поскольку собственник земли получал право на
продукт труда земледельцев, он был заинтересован в том, чтобы объем этого
поступающего ему продукта определялся известными постоянно
действующими нормами, что способствовало упрочению существующих
отношений. В данном случае действовала та же экономическая
закономерность, которая обусловливала в период раннего европейского
средневековья господствующую роль традиции и обычая при определении
повинностей феодально-зависимых крестьян. Предпосылкой подобных
отношений является примитивность хозяйственных условий, составляющих
их базис, и прежде всего натуральный характер экономики. «...При том
примитивном и неразвитом состоянии, на котором покоятся это
общественное производственное отношение и соответствующий ему способ
производства, — писал Маркс о феодальной ренте,— традиция должна
играть преобладающую роль... Урегулированность и порядок являются
именно формой общественного упрочения данного способа производства и
потому его относительной эмансипации от просто случая и просто
произвола»E
117
.
Традиционные нормы, регулировавшие повинности африканских
колонов, разумеется, сложились не единовременно, а в результате более или
менее длительного процесса. Первоначально, очевидно, эти нормы
разрабатывались применительно к каждому вновь возникающему крупному
117
К. М а р к с. Капитал, т. III. М., 1951, стр. 806.
145
{126} имению. Не исключено, что при этом использовался опыт тех
отношений, которые существовали в отдельных районах в период
карфагенского господстваE
118
. Впоследствии, по мере дальнейшего развития
крупного землевладения, новые собственники земли брали за образец те
нормы, которые уже действовали в ранее образовавшихся имениях.
Благодаря этому традиционные уставы, или consuetudines, отдельных имений
постепенно приобретали более общее значение. Нам не известны ни
обстоятельства, ни время появления consuetudo Manciana, но даже те
косвенные данные, которыми мы располагаем, позволяют предполагать, что
он претерпел эволюцию, подобную описанной выше.
Сочетание термина consuetudo с определением Manciana, очевидно,
восходящим к какому-то латинскому когноменуE
119
, проще всего объясняется,
если предположить, что мы имеем дело с установлением, родившимся в
некоем частном имении и впоследствии превратившимся в норму обычного
права, широко распространившуюся в провинции.
На «Манциев обычай» опирались и прокураторы императорских
сальтусов, когда им предстояло провести урегулирование отношений между
кондукторами и колонами. В той же связи следует, как нам кажется,
понимать и упоминание lex Manciana в надписи из Айн-эль-Джемала, в
которой идет речь о предоставлении земли по закону Адриана de rudibus
agris. Как мы пытались показать выше, оба эти leges представляли собой акты
118
Ср. R o s t o w t z e w, Studien..., S. 338. Мне была недоступна работа H e s s e l m e y e r. Das vorrömische
Karthago in seiner Bedeutung für den spätromischen Kolonat. «Korrespondenzblatt für die hohe Schulen
Würtembergs», ХХIII (1916).
119
Это определение создавало значительные затруднения для тех исследователей, которые пытались
трактовать lex Manciana как государственный закон. Шультен, датировавший его периодом Республики,
вынужден был признать, что наименование lex по когномену является исключительным («Die Lex
Manciana...», S. 18). Ростовцев, приписывавший lex Manciana Веспасиану («Studien...», S. 323 f.),
игнорировал тот факт, что все императорские законы носили имя принцепса (ср. F r a n k, AJPh, 47 (1926), 2,
р. 156; H a y w o o d. Op. cit., р. 99). Когномен Mancia известен для консула-суффекта 55 г. н. э. Курцилия
(T a c., Ann., XI 11, 56). Наименование Manciana легко объяснить для lex, возникшего в частном имении,
поскольку такие имения часто назывались по когноменам их собственников.
146
совершенно различного характера и назначения: lex Manciana определял
права {127} и обязанности колонов крупного имения, lex Hadriana — порядок
предоставления в частное владение пустующих императорских земель.
Понятно, что при практическом осуществлении закона Адриана возникала
необходимость определить размер повинностей, выплачиваемых с вновь
осваиваемых земель. Лица, которые в надписи из Айн-эль-Джемала просят
предоставить им лесистые и болотистые поля, ссылаются на lex Manciana,
действовавший в соседнем сальтусе (rogamus... dare nobis eos agros, qui sunt in
paludibus et in silvestribus, instituendos olivetis et vineis, lege Manciana
condicione [s]altus Neroniani vicini nobis). Этой ссылкой они, как мы думаем,
указывали на повинности, которые заранее соглашаются выплачивать с
полученной земли. Это предположение подтверждается дальнейшим текстом
надписи. Прокураторы Адриана, отвечая просителям, указывают, что те
должны давать с занятой ими земли третью долю урожая, которая обычно
дается: qua[e dari sole]nt tertias partes fructuu[m] dabit (CIL, VIII, 25943, III, 4—
6). Тот «обычный» размер повинностей, который выплачивают колоны и
который распространяется на лиц, занявших землю по закону Адриана,
несомненно, определен «Манциевым обычаем» (consuetudine Manciana): в
надписи из Хенхир-Меттиха говорится об уплате колонами именно третьей
части урожая винограда («вина из чана») и олив. В самом конце надписи из
Айн-эль-Джемала lex Manciana упоминается еще раз: императорские
прокураторы указывают, что не следует препятствовать желающим
обрабатывать неосвоенные поля lege Manciana (т. е. при условии выплаты
повинностей, предусмотренных в lex Manciana). Таким образом, здесь перед
нами еще один случай применения традиционных, обычных норм к
регулированию вновь возникающих отношений: consuetudo Manciana хорошо
знаком и местному земледельческому населению, и императорским
147
прокураторам и служит поэтому естественной основой при определении
повинностей новой категории владельцев императорской земли. В целом
надпись из Айн-эль-Джемала подтверждает характер lex Manciana как
образцового поместного устава.
Этот устав, несомненно, не был исчерпывающим сводом всех тех
правил, которые могли оказаться необходимыми для регулирования
отношений в крупном имении. В lex, изданном для имения Вилла Магна
Вариана, мы обнаружи-{128}ваем положения, которые отсутствовали в lex
MancianaE
120
. Конкретные хозяйственные условия в том или другом имении в
тот или иной исторический период требовали дополнения и развития старых
норм. Вместе с тем у нас нет каких-либо оснований полагать, что lex
Manciana был единственно возможной основой регулирования подобных
отношений. Вполне допустимо предположить, что если в одних имениях
применялся «Манциев обычай», то в других основывались на каком-либо
ином образцовом уставе или только на индивидуальном обычае данного
имения. Тем не менее надпись из Хенхир-Меттиха дает возможность
составить представление о некоторых специфических особенностях
африканского колоната.
Одна из этих особенностей состоит в том, что в основе отношений
между колонами и собственником земли (или его арендатором) лежит
обычай, традицияE
121
. Те новые положения, которые добавляются к этому
обычаю, не имеют временного или условного характера; мы присутствуем
120
Например, положение, разрешающее посадку новых виноградников на месте старых и
предоставляющее освобождение от повинностей с них на пять лет.
121
V a n N o s t r a n d (Op. cit., p. 72 sq.) справедливо отмечал, что африканский колонат I—III вв. не имел
характера официально-правового учреждения; исторической основой колонатных отношений здесь был
местный обычай. Добавим, что те положения, относящиеся к колонату, которые мы находим в Дигестах,
имеют в виду отношения между римскими гражданами, регулируемые официальным правом. В
соответствии с этими положениями отношения между собственниками земли и колонами регулируются
договором lex locationis. Не исключено, конечно, что при определении норм платежей колонов,
обусловливаемых договором об аренде, например в Италии, местный обычай также играл известную роль.
Но он не был здесь, в отличие от Африки, правовой основой колонатных отношений.
148
как бы при развитии самой традиции; принцип, которым руководствуются
авторы этих положений, заключается в установлении прочного lex praedii,
обязательного для всех будущих поколений. Мы можем вместе с тем
установить наиболее древние элементы этого обычая: во всех тех местах
надписи, где речь идет о натуральных повинностях колонов, имеются прямые
ссылки на lex или consuetudo Manciana. Таким образом, доля урожая, которой
колоны обязаны собственнику имения, определяется наиболее прочными
нормами, в этой наиболее важной области составители {129} нового
поместного lex не производят никаких изменений.
В этой особенности африканского колоната проявлялось его
существенное отличие от колоната в Италии. Италийский посессор сдавал
свою землю в аренду — если находил это выгодным — обезземеленным
элементам населения; иначе говоря, здесь имел место акт передачи
земельного участка в пользование неимущему колону. В Африке — во
всяком случае в первое время — колонат возникал в результате захвата
римским собственником земли, которой уже пользовались туземные
крестьяне, превращавшиеся в силу этого факта в его колоновE
122
. Речь шла
поэтому не о сдаче имения в аренду на тех или иных условиях, а об
единовременном установлении определенного характера и объема
повинностей зависимого населения. Это установление в силу его
122
Изложенная здесь концепция происхождения африканского колоната основывается на том
засвидетельствованном в источниках (у Полибия, Саллюстия, Аппиана и др.) факте, что долина р.EБаграда и
восточная Нумидия ко времени римского завоевания были районами развитого земледелия и
многочисленных туземных сел. Соответствующие данные собрал и проанализировал Фрэнк (AJPh, 47
(1926), 1, р. 59 sq.; cp. B r o u g h t o n. Op. cit., р. 61 sq.). Ростовцев («Studien...», S. 318 f.; 338Ef.) связывал
развитие колоната прежде всего с постулируемым им массовым притоком в Африку неимущих италийских
иммигрантов, которые становились колонами крупных имений. Однако в источниках нет никаких данных о
столь широкой иммиграции из Италии в Африку. Основная масса африканских колонов, несомненно,
туземного происхождения (ср. H e i t l a n d. Op. cit., р. 348). Наличие в крупных доменах значительного
покоренного земледельческого населения освобождало их собственников от необходимости приобретения
масс рабов, соответствующих потребностям столь обширных владений. Поэтому вряд ли можно
предполагать вслед за Ростовцевым процесс постепенного перехода от рабовладельческого хозяйства к
мелкой аренде в таких имениях (как это имело место в Италии).
149
принудительного характера принимало форму местного, действовавшего в
рамках данного имения, закона — lex dictaE
123
. Впоследствии состав
трудового населения имения мог пополняться за счет пришлых элементов, не
обитавших первоначально на его территории: разорившихся римских
поселенцев либо согнанных со своей земли берберов. Но и эти новые колоны
не вступали в ин-{130}дивидуальные арендные отношения с собственником
земли: они просто подпадали под действие обычая, действовавшего в данном
имении. Так, судя по надписи конца II в. из Бурунитанского сальтуса (CIL,
VIII, 10570), римские граждане, бывшие в числе его колонов, находились в
том же положении, что и остальные колоны, и выполняли повинности в
соответствии с неизменными нормами, однажды определенными для данного
района (...omnino undique versum vicinis nostris perpetua in hodiernum forma
praestitutum).
Некоторые исследователи высказывали удивление по поводу того, что
в документах, относящихся к африканскому колонату, не упоминается
явление, столь характерное для колоната в Италии: предоставление колонам
instrumentum собственником землиE
124
. Однако в этом, очевидно, в
большинстве случаев не было необходимости, поскольку колоны были
местными крестьянами, обладавшими своим хозяйством и орудиями
производства. Не встречаем мы в Африке и столь острой для италийского
сельского хозяйства проблемы недоимок колонов (reliqua colonorum). Этой
проблемы и не могло существовать в условиях преобладания ренты натурой
из доли урожая. Недаром Плиний хотел ликвидировать задолженность
колонов путем перехода от денежной ренты к натуральной, которая в его
время давно уже была типичным явлением в Африке.
123
Ростовцев («Studien...», S. 340) считал возможным наряду с leges dictae заключение индивидуальных
контрактов с колонами. Последнее предположение, однако, не находит подтверждения в источниках.
124
Ср. Н е i t 1 а n d. Op. cit., p. 344 sq.
150