Дилигенский Г.Г. Северная Африка в IV-V веках

Подождите немного. Документ загружается.

Вместе с тем мы не можем рассматривать эмфитевтическое и

перпетуарное право как уже сложившуюся частную собственность. Те

сравнительно широкие владельческие права, которыми пользовались

эмфитевты и перпетуарии, обусловливались выполнением ими определенных

обязанностей перед высшим собственником земли — государством. Наряду с

уплатой ренты, налогов и некоторыми другими повинностямиE

сохраняла

свою силу обязанность обработки целинных или низших по качеству земель.

Тот факт, что в рассматриваемый период многие эмфитевты были

владельцами давно обработанной и высококачественной земли, отнюдь не

означает, как полагали некоторые исследователиE

, что в IV в. эмфитевзис

предоставлялся не обязательно на плохую или заброшенную землю. Полнее

всего связь позднего эмфитевзиса с обязанностью освоения необработанной

земли выступает в указе Валентиниана, Феодосия и Аркадия от 386 г. (CTh,

V, 14, 30). В этом указе рассматриваются различные категории эмфитевтов.

Те из них, кто владеет не совсем удобными, но и не полностью запущенными

землями, получают — при условии приведения этой земли в хорошее

состояние — освобождение от арендной платы на два года. Тем лицам,

которые {105} соглашались взять в аренду землю, не плодородную и не

выгодную для съемщиков (conducibile), но пустую и покинутую,

предоставлялся иммунитет на три года. Те эмфитевты, которые владеют

только плодородной и удобной землей, т. е. не участвуют в освоении

необработанной или ранее заброшенной части домена, должны в

соответствующем размере выплачивать повинности за пустую и истощенную

землю. Отсюда следует, что возникновение нового эмфитевтического

держания было возможно исключительно на невозделанной земле, которую

В указе Константина проконсулу Африки от 319 г. (CJ, XI, 65, 1) подчеркивалось, что эмфитевтов

следует привлекать к повинности по ремонту дорог.

См. H i s. Op. cit., р. 100 sq.

121

арендатор-эмфитевт должен был обработать. Что же касается владений,

ранее получивших эмфитевтический статус, то и их арендаторы должны

были выполнять ту же обязанность, с той лишь разницей, что в данном

случае она выступала под видом принудительной приписки пустующей

земли — adjectio или iunctio. Еще яснее смысл этого установления виден из

указа Феодосия, Аркадия и Гонория от 394Eг. (CJ, XI, 59, 9), в котором

владельцев, не обрабатывающих заброшенные и худшие земли,

предписывалось лишать всех их владений.

Таким образом, эмфитевтическое владение, каким бы прочным ни

провозглашало его императорское право, оставалось юридически таковым

лишь постольку, поскольку оно удовлетворяло основной цели, ради которой

оно было вызвано к жизни: увеличению фискальных доходов путем

расширения обработанной и, следовательно, платежеспособной

сельскохозяйственной территории. Интересно в этой связи наблюдение Леви,

что императорские указы рассматривают эмфитевтов и перпетуариев в

качестве простых арендаторов, кондукторов именно в тех случаях, когда речь

идет об их обязанностях, т. е. когда надо подчеркнуть условность их

владельческих правE

Стремление позднеримского государства к увеличению фискальных

доходов лежало в основе тех явлений в области права земельной

собственности, которые характерны для изучаемого периода. С одной

стороны, мы наблюдаем расширение владельческих прав арендаторов,

призванное мобилизовать средства максимального числа землевладельцев

для эксплуатации государственного земельного фонда, с другой — растущую

зависимость этих прав от обязан-{106}ности осваивать необработанную

землю. Эта зависимость распространяется не только на эмфитевзис, но и на

L e v y. Op. cit., p. 47.

122

прекарную аренду — conductio (CJ, XI, 59, 6 — 383 г.) и даже на ius privatum

salvo canone, приближавшийся, как мы видели, к частной поземельной

собственности (CJ, XI, 59, 9 — 394 г.). Таким образом, было бы не совсем

верно рассматривать развитие различных форм аренды государственных

земель в IV—V вв. и отмечаемое историками права сближение possessio и

dominium как чистую эволюцию в сторону частной собственности.

Несомненно, что в данном случае мы имеем дело с правовыми явлениями,

сложившимися под влиянием весьма противоречивых тенденций. С одной

стороны, трудности хозяйственной эксплуатации государственного

земельного фонда и нужда правительства в деньгах приводили к расширению

владельческих прав арендаторов и даже к продаже императорских земель.

Подобные мероприятия расшатывали и сужали императорскую земельную

собственность. С другой стороны, государство стремилось сохранить свой

контроль над всеми категориями сдаваемой в аренду или продаваемой земли

с целью их использования в интересах фиска. Какая из этих тенденций

одерживала верх, т. е. происходило ли фактическое превращение формально

государственного имения в частное владение или сохранялись отношения

арендной зависимости, это определялось в конечном счете факторами,

действовавшими уже за рамками правовых установлений. В одном из указов

Валентиниана и Валента со ссылкой на несохранившийся декрет Юлиана

предписывалось вернуть в прежнее состояние эмфитевтические имения,

которые перешли в собственность частных лиц или сдаются в аренду за

меньшую ренту. В другом указе подтверждалось это распоряжение «дабы

они (эмфитевтические имения), будучи изъяты из эмфитевтического права,

не удерживались как бы на частном праве» (CTh, V, 15, 17 и 19, 364—365

гг.).

123

А. Б. Ранович считал, что в этих указах идет речь о крупных

эмфитевтах, самовольно присвоивших себе право частной собственности на

землюE

. Разумеется, среди эмфитевтов могли быть могущественные

крупные землевладельцы, уклонявшиеся от уплаты ренты с арендуемых

земель, и, вероятно, против них, в частности, направлены эти {107} указы. В

то же время распространенным явлением было, вероятно, присвоение

земельными магнатами владений мелких эмфитевтов. В 396 г. императоры

Аркадий и Гонорий приказали проконсулу Африки отменить действия

чиновника, который потревожил эмфитевтов, и возвратить расхищенные

земли прежним владельцам. Характерно, что тот же чиновник одновременно

уменьшил платежи с земель, переданных им новым владельцам (CTh, XIII,

11, 6). Захват могущественными земельными собственниками

государственных земель с помощью подкупа чиновников, ведавших

императорскими земельными имуществами, либо другими путями, вероятно,

был достаточно типичным явлением. Правительство пыталось даже

распространить на такого рода незаконных собственников принцип adjectio.

«Те, кто благодаря своему могуществу (per potentiam) займут плодородные

имения,— говорится в указе 398Eг.,— должны в соответствующей пропорции

получить и неплодородные» (CJ, XI, 59, 10).

Императорская земельная собственность была, таким образом,

объектом борьбы различных социальных сил. Можно предполагать, что

мелкие эмфитевтические владения сознательно насаждались государством с

целью предотвратить переход государственных земель в частную

собственность. Но в качестве более мощного претендента на императорские

земли выступали крупные собственники, которые использовали распродажи

и распространение льготных форм аренды для расширения своих владений.

А. Б. Р а н о в и ч. Колонат в римском законодательстве II— V вв., ВДИ, 1951, № 1, стр. 101.

124

В африканских провинциях конечный результат этой борьбы сложился,

очевидно, не в пользу императорской собственности. В упоминавшемся уже

указе 422 г. предписывалось уступить необрабатываемые имения

«подходящим лицам» на тех же условиях, на которых находились relevata

praedia. Это означало, что государство, пытаясь разрешить проблему

необрабатываемых земель, было вынуждено переходить к все более

широкому применению форм владения, максимально приближающихся к

частной собственности.

* * *

Выше была прослежена эволюция в IV—V вв. тех форм земельной

собственности, которые существовали в Римской Африке уже задолго до

изучаемого нами периода. В пе-{108}риод Поздней империи в структуре

аграрных отношений африканских провинций появляется также новый

элемент, не игравший ранее заметной роли и заслуживающий особого

рассмотрения,— земельные имущества церкви.

Признание Константином христианства и его религиозная политика

повлекли за собой мероприятия по расширению материальной базы

христианской церкви. В Liber pontificalis папы Дамасия сохранилось

перечисление земельных даров Константина африканской церкви. Всего

здесь упомянуто семь крупных земельных комплексов (massae), изъятых

либо из территорий африканских городов: Цирты, Капсы, Mustis и других,

либо из императорских земель в Нумидии и приносящих общий доход свыше

4 тыс. солидов, причем каждая отдельная massa приносила доход от 400 до

800 солидовE

. Мы не располагаем какими-либо цифровыми данными,

характеризующими объем церковной земельной собственности и ее

Le liber pontificalis, ed. L. Duchesne, I, Paris, 1886, p. 175.

125

эволюцию в течение IV—V вв., однако многочисленные упоминания о ней у

африканских христианских авторов и в актах церковных соборов позволяют

предполагать неуклонный рост церковных земель в рассматриваемое время.

Значительные земельные имущества скапливались в руках церкви благодаря

пожертвованиям и завещаниям частных землевладельцев. Произведения

Августина и Поссидия показывают, что только гиппонская церковь

располагала в конце IV — начале V в. различными имениями и виллами,

частично полученными таким путемE

. Вопрос о церковных землях занимал

неизменно важное место на африканских соборах IV—V вв. В источниках

имеются упоминания о колонах и рабах, работавших в церковных имениях, о

сдаче этих имений в аренду кондукторам и прекаристамE

Церковные владения занимали особое место в системе аграрных

отношений. Они были освобождены от всех налоговых повинностей и, таким

образом, находились в гораздо более благоприятных экономических

условиях, чем владения большинства куриалов, арендаторов императорских

{109} земель и даже крупных земельных собственников-сенаторов.

Налоговый иммунитет и развившаяся в IV в. автономная юрисдикция

церковных властейE

способствовали превращению церковных земель в

своего рода «государства в государстве» — организмы, находившиеся в

минимальной экономической и юридической зависимости от имперского

государственного аппарата. С другой стороны, обогащение церкви и

развитие ее организации приводили к отходу от коллегиальности в

распоряжении церковным имуществом. Фактическим распорядителем

церковных земель в каждой епархии был епископ, причем между личной

собственностью епископа и церковным земельным имуществом не

P o s s i d i u s, Vita s. Augustini, 23; A u g., Serm. 356, 15; Ep., 35, 4; 185, 9, 36.

A u g., Ep., 35, 4; 139; 2; Serm. 356; M a n s i, III, р. 893; 954.

J. G a u d e m e t. Ľeglise dans ľEmpire romain (IV-e — V-e siècles). Paris, 1958, р. 213—287.

126

существовало каких-либо юридических различийE

. О том, насколько трудно

было разграничить эти две категории земель на практике, свидетельствует

постановление одного из африканских соборов о епископах и клириках,

которые приобрели какую-либо земельную собственность (agros vel qualibet

praedia) за время выполнения ими должности. В постановлении указывается,

что если такие епископы или клирики, как соответствует их положению, не

передали приобретенную ими землю церкви — они не должны захватывать

церковное имуществоE

. Иначе говоря, уже самый факт наличия у епископа

собственной земли представлялся опасным, с точки зрения материальных

интересов церкви, ибо эту землю можно было легко расширить за счет

церковных владений. Другой канон того же кодекса формулирует

запрещение подобных действий епископов в таких выражениях, которые

свидетельствуют о его чисто декларативном характере: «Епископу не

разрешается без нужды (nec habente ergo necessitatem) узурпировать

имущество церкви в свою собственность»E

Но и без формального присоединения церковной земли к своим

имениям епископы имели полную возможность эксплуатировать ее по

своему усмотрению. Характерно, что {110} африканские соборы даже не

пытались установить какую-либо регламентацию распределения доходов с

церковных земель, определить, какая часть этих доходов должна идти на

культовые и благотворительные нужды. Насколько свободно епископы

распоряжались церковными имуществами, показывает широкое

распространение в IV в. практики продажи церковных земель. Поскольку

такая практика могла подорвать экономическую базу церкви, высшие

Ibid., p. 307, 309.

Codex canonum ecclesiae Africanae, XXXII (M a n s i, III, p. 729); ср. Conc. Hipponiregiense, VIII (M a n s i,

III, p. 442); A u g., Ep., 185, 35.

Codex canonum eccl. Afr., XXXIII, cp. Conc. Carthag. (421 г.), X (M a n s i, III, р. 450).

127

церковные круги пытались бороться с ней, но, как свидетельствует частое

повторение соответствующих постановлений в актах соборов, без особого

результатаE

Таким образом, в социально-экономическом отношении положение

епископа в значительной мере приближалось к положению крупного

частного собственника. В то же время благодаря независимости от

фискальной системы империи он обладал фактически большей свободой

распоряжения материальными ресурсами и доходами хозяйства, чем

землевладельцы-налогоплательщики, и мог осуществлять эксплуатацию

рабочей силы в таких размерах, какие считал экономически наиболее

выгодными. Это отличало церковные хозяйства от имений большинства

частных земельных собственников, в которых размеры эксплуатации

непосредственных производителей зависели не только от воли их владельцев,

но и от требований фиска, благодаря чему экономические преимущества

колоната по сравнению с рабством реализовались относительно слабо (см.

выше, стр. 91). Особые условия, в которых находилась церковная земельная

собственность, позволяют нам рассматривать имения церкви и епископов как

хозяйства, более близкие в социально-экономическом отношении к

раннесредневековому феодальному поместью, чем все другие типы

земельных владений, официально существовавшие в Римской Африке.

Следует учитывать, что наиболее могущественные земельные магнаты

добивались фактической независимости от фиска и юрисдикции имперских

властей, преодолевая сопротивление государства, в то время как церковная

M a n s i, III, р. 719, 729, 953—954, 969. Продажа церковных земель обусловливалась разрешением

примаса провинции или согласием соседних епископов, а в некоторых канонах — согласием клириков

данного диоцеза. Понятно, что епископу было нетрудно получить такое согласие от подчиненных ему

клириков.

128

{111} собственность развивалась в том же направлении совершенно

свободно, при поддержке государственной власти.

Это не означает, что в церковном землевладении IV— V вв. можно

видеть уже сложившийся в своих основных чертах феодальный институт.

Судя по одному канону Карфагенского собора 398 г., устанавливавшему

процедуру отпуска на волю церковных рабовE

, рабский труд широко

применялся на церковных землях наряду с трудом колонов. Эксплуатация

земельной собственности церкви часто осуществлялась в формах,

характерных для императорских и частных владений: отдельные имения и

виллы сдавались в аренду крупным съемщикамE

, что влекло за собой

типичное для римского аграрного строя разделение между собственностью и

владением и раздробление крупного домена на ряд хозяйственно не

связанных частей. Условия античного общества все еще определяли в

значительной мере социально-экономическое положение церкви. В особенно

сильной степени это отражалось на ее положении в городах. Ортодоксальное

христианство еще не стало в Римской Африке абсолютно господствующей

религией; кроме язычества, весьма сильным противником ортодоксальной

церкви был донатизм. В борьбе за упрочение и расширение своего влияния в

массах, церковь должна была поддерживать свою репутацию «защитника

малых и слабых» не только на словах, но и с помощью благотворительной

деятельности. В условиях пауперизации значительной части городского

населения и обострения социальных противоречий эта деятельность

приобретала тем большее значение, что она отвлекала плебс и обедневших

куриалов от выступлений против господствующих слоев и власти Римской

Ita tamen libertos, quos sacerdotes, presbyteri vel diacones de ecclesia sibi commissa facere voluerint, actis

ecclesiae prosequi jubemus: quod si facere contempserint, placuit eos ad proprium reverti servitium (Col. Carth.,

XXXI. In: Mansi, III, p. 954).

A u g., Serm. 356, 15; Ep., 139, 2; M a n s i, III, р. 893.

129

империи. В принципе церковные имущества считались предназначенными

для материальной помощи беднякамE

, и как бы далеко ни заходил произвол

епископов и {112} коррупция клира, им приходилось выделять какую-то

часть дохода с церковных земель на благотворительные нужды. В этом

отношении церковь в известной мере брала на себя функцию материальной

поддержки беднейшей части гражданства, которая в античном городе

служила интересам сохранения единства городской общины и обычно

выполнялась богатыми литургами. Таким образом, церковь IV— V вв. все

еще оставалась тесно связанной в социально-экономическом отношении с

основной ячейкой античного общества — городом и играла известную роль в

его консервации.

Несмотря на экономические привилегии церкви, она не была еще в тот

период настолько сильна, чтобы гарантировать свои земли от покушений со

стороны крупных частных собственников. Милевитанский собор 416 г.

обратился к императору с просьбой о назначении специальных чиновников

— defensores scholasticos, которые защищали бы в провинциальном

управлении интересы церкви от тех, кто «строит хитроумные козни»E

Таким образом, церковь еще была далека от того, чтобы превратиться в

феодального магната: для упрочения своего влияния в обществе и своего

экономического положения она еще нуждалась в помощи со стороны

Римского государства. Это обстоятельство, наряду с социальной эволюцией

христианских общин, объясняет политические позиции африканской церкви

Константин в указе от 326 г. (CTh, XVI, 2, 6) подчеркивал, что в городах «бедняков надлежит

поддерживать церковными богатствами» (oportet pauperes ecclesiarum divitiis sustentari). Августин, говоря о

переходе владений донатистской церкви к католикам (Ер., 185, 9, 36), отмечает, что одновременно к ним

перешли бедняки, которые кормились с этих владений. Ср. S e r m. 355, 4, 15 («у церкви не хватает денег для

всех просящих и нуждающихся»). Августин, говоря о переходе владений донатистской церкви к католикам

(Ер., 185, 9, 36), отмечает, что одновременно к ним перешли бедняки, которые кормились с этих владений.

Ср. Serm. 355, 4, 15 («у церкви не хватает денег для всех просящих и нуждающихся»).

M a n s i, IV, р. 331.

130