Данилевский И.Н., Кабанов В.В. и др. Источниковедение

Подождите немного. Документ загружается.

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ

который был бы аналогичен банку данных европоцентристской

историографии, установившей свои правила научного сообщест-

ва в соответствии с возможностями.

Цедое

истории, человечест-

ва и культуры неокантианская парадигма предполагала осмысли-

вать иным способом. «Чтобы понять часть, мы должны прежде

всего сосредоточить внимание на целом, потому что это целое

есть поле исследования, умопостигаемое само по себе»

. Место

эмпирического изучения должно было теперь занять постиже-

ние. Вместо «интеллектуального рабочего» (выражение Тойнби)

историк должен был стать «самим для себя историком», а дости-

жение целостности виделось через посредство выбранной им

для себя модели всемирной истории. Создание таких цивилиза-

ционных моделей (будь то социально-экономические формации

марксизма, идеальный тип традиционных или рациональных об-

ществ М. Вебера или цивилизаций Шпенглера-Тойнби) есть де-

ло ученых - теоретиков гуманитарного познания. На долю их по-

следователей выпадает «приложение той или иной модели» к но-

вым социальным феноменам и выявление сходств-различий ре-

альности с типологической моделью, созданной, в силу общей

гуманитарной направленности исторического познания данного

периода, на материале прежде всего истории европейской циви-

лизации.

Обратившись к исследованию деятельности познающего

субъекта, оказалось возможным совершить важные открытия,

касающиеся профессиональной деятельности историка, функци-

онирующего в режиме умопостижения, и выявления личных ка-

честв, особых способностей и психологической предрасполо-

женности к такого рода работе. История получила статус такой

науки, которая сама создает свой объект или (что то же самое,

поскольку речь идет о реальности прошлого) его образ.

На фоне быстрого развития междисциплинарных взаимодей-

ствий и необычайно плодотворных методологических исследо-

ваний в ряде наук довольно скоро возникла проблема междисци-

плинарного синтеза и поисков общего объекта в рамках форми-

рования единой науки о человеке. В этих условиях неокантиан-

ская парадигма, ориентированная на приоритет познающего

субъекта, стала обнаруживать односторонность своего подхода к

гуманитарному познанию. Философская позиция позитивизма,

принципиально изгнавшего из сознания исследователя «метафи-

зические» модели гуманитарного познания, выявила свою неспо-

собность действовать в качественно иной исследовательской си-

туации. Если ученый стремится обобщать, «выделять границы

относительной дискретности вечно бегущего потока» (как, на-

пример, А. Тойнби, который создал свой особый, цивилизацион-

РАЗДЕЛ 2

ный подход ко всемирной истории), то он не может обойтись

без философского, эпистемологического подхода к историческо-

му познанию.

Требование репрезентативности источников и их соответст-

вия исследовательским результатам, воспроизводимость выво-

дов конкретного исследования, однозначность интерпретацион-

ных суждений - все это оказалось недостижимым в качественно

новой ситуации. Интересно, что самые непримиримые ниспро-

вергатели позитивистской методологии исследования не отри-

цали правомерности тех признаков научности, о которых забо-

тились последователи Ланглуа и Сеньобоса. Напротив, они под-

тверждали их полезность в определенных пределах, их дейст-

венность в борьбе против «лживых и легковесных работ» в обла-

сти исторического нарратива. Исследователь проблем историче-

ского познания французский методолог А.И. Марру очень точно

выразил суть проблемы. Эти правила и критерии, писал он о ме-

тодологии Ланглуа и Сеньобоса, весьма хороши сами по себе, но

они почти никогда не выполнимы на практике. Именно так, -

рассматривая ситуацию в исторической ретроспективе, мы мо-

жем сказать сегодня: строгие требования, выработанные в усло-

виях хорошо исследованной, стабильной основы источников ев-

ропейской истории, стали совершенно неэффективны при обра-

щении к множественным моделям всемирной истории. Нужны

были новые теоретические подходы, и они не замедлили поя-

виться. Почти одновременно, в конце XIX - начале XX в., поя-

вились неокантианский и феноменологический подходы к проб-

лемам гуманитарного познания.

Неокантианская парадигма связана с именами выдающихся

философов баденской школы неокантианства В. Виндельбанда и

Г. Риккерта. Неокантианская парадигма в качестве руководящего

принципа исторического познания выбирает антитезу позити-

визму. Она подчеркивает отличие гуманитарных наук от наук ес-

тественных и подчеркивает особую роль субъекта познания (ис-

следователь, ученый, историк-философ) в эпистемологической

ситуации познания.

В работах В. Виндельбанда (1848-1915) - основателя и главы

баденской школы неокантианства, ректора Страсбургского (тог-

да немецкого) университета была обоснована идея принципи-

ального различия предмета и метода наук о природе и историче-

ской науки. Науки о природе изучают повторяющиеся, законо-

мерно происходящие явления (номотетические науки), а исто-

рическая наука (науки о культуре), напротив, - индивидуальные,

своеобразно взаимосвязанные явления (идиографические науки,

изучающие не закономерности, но особенное - идиос). Г. Рик-

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ

керт (1863-1936) развил и дополнил это противопоставление на-

ук о природе и наук о культуре по их методу, отмечая, что истин-

ная форма познания присуща именно последним. В своей науч-

ной деятельности познающий субъект выделяет в идиографиче-

ской реальности наиболее существенное, руководствуясь пред-

ставлениями об истинных, вневременных, по сути этических,

ценностях

ГЛАВА 7

Методологическое обособление наук

о культуре

МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ обособление гуманитар-

ных наук стало мощным стимулом для их развития, поскольку

высвобождало ученых от диктата механистических, упрощенных

подходов к общественным явлениям, переносило акцент на ис-

следование внутреннего мира человека. В рамках этой концеп-

ции были осознаны и обозначены принципиальные, специфиче-

ские трудности познания человеческой психологии,

внутреннего мира, скрытого от наблюдателя и проявляющегося

во внешних, требующих интерпретации, знаковых системах. Ог-

ромная заслуга в этом принадлежит немецкому философу и исто-

рику культуры В. Дильтею

(1833-1911),

который развил учение о

понимании (Другого) как специфическом методе наук о духе (в

отличие от наук о природе). Во «Введении в науки о духе» Диль-

тей отмечал, что история имеет дело с людьми как с духовными

целостностями и их структурами, с человеческой индивидуаль-

ностью в отличие от естественных наук, связанных с абстракт-

ными обобщениями. Это противопоставление позднее легло в

основу различения наук о природе и наук о культуре (духе), обос-

нованное в трудах Виндельбанда и Риккерта. Однако сам Диль-

тей гораздо глубже понимал соотношение между субъектом и

объектом гуманитарного познания, подчеркивая его двойствен-

ную природу. «Все явления даны нам двояко; с одной стороны,

они даны нам во внешнем восприятии, как чувственные предме-

ты и как таковые они объединены физической связью, но, с дру-

гой стороны, они обнаруживают ту связь живого единства, кото-

рую открывает нам углубление в собственный внутренний мир...

Созерцанию, интуиции, в которых переживается жизнь целого,

открывается во внешней данности явлений внутренняя, живая,

божественная связь единства»

. Понимание внутреннего мира

Другого, другой личности достигается, по Дильтею, путем

сопе-

РАЗДЕЛ 2

реживания

- особого способа интерпретации. Этот метод преж-

де всего важен по отношению к явлениям иной культуры. Для

развития исторического метода ценным является положение

Дильтея об «искусстве понимания письменно фиксированных

жизненных проявлений», иначе говоря, о широком, философ-

ском методе истолкования (герменевтика) не только текста, но

и стоящей за текстом личности. В начале XX в. свое развитие и

конкретную разработку личностный подход нашел в историче-

ском методе А.С. Лаппо-Данилевского. Русский мыслитель поло-

жил принцип «признания чужой одушевленности» в основу ме-

тодологии исследования культуры.

Необходимость критического переосмысления проблем ме-

тодологии исторического исследования, изменения профессио-

нальных

ориентации

историков стала еще более очевидной к на-

чалу 20-х годов. Свое наиболее яркое выражение борьба за изме-

нение традиционных подходов нашла в трудах основателей наи-

более влиятельного в западной науке направления - так называ-

емой школы «Анналов». Непосредственным признаком необхо-

димости перемен стало падение престижа исторической науки,

ставшее особенно заметным после окончания первой мировой

войны. Обратившись к историческим исследованиям после

окончания первой мировой войны, гуманитарии обнаружили,

что в общественном сознании статус исторической науки силь-

но изменился. Необходимость замены европоцентристской мо-

дели всемирного исторического процесса новой, многополюс-

ной глобальной моделью осознавалась, как мы видели, наиболее

крупными мыслителями уже давно. Но теперь новую реальность

восприняли довольно широкие слои общества.

В решении новых исследовательских задач добротный про-

фессионализм европоцентристской модели исторической науки

оказался неэффективным. Он формировался в ситуации позна-

ния познанного, при относительно ограниченной эмпириче-

ской базе источников. Методы их изучения были многократно

реализованы, обобщены и воспроизведены в ясных и относи-

тельно простых исследовательских приемах. В новой ситуации

не приходилось говорить о разработанной базе источников гло-

бальной истории. Прорыв в непознанную еще область истории

многих и многих цивилизаций или культур (Шпенглер назвал -

8, Тойнби - 21) требовал каких-то иных нетрадиционных мето-

дологий. Слишком велика была сфера эмпирически еще непоз-

нанного. Как вспоминал позднее один из основателей концеп-

ции новой глобальной истории Л. Февр, на глазах историков но-

вая научная теория «ставила под вопрос извечную и традицион-

ную идею причинности и тем самым опрокидывала понятие де-

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ

терминизма,

это неоспоримое основание всякой позитивной на-

уки, этот несокрушимый столп старой классической истории.

Познания наши внезапно превысили меру нашего разумения.

Конкретное вдребезги разбило рамки абстрактного. Попытка

объяснения мира с помощью ньютоновской, или рациональной,

механики окончилась полным провалом. Старые теории необхо-

димо было заменить новыми. Следовало пересмотреть все науч-

ные понятия, на которых покоилось до сих пор наше мировоз-

зрение»

. Уже с начала XX в., когда наиболее глубоко мыс-

лившие философы гуманитарного познания размышляли о необ-

ходимости глобального исторического мышления, резко обозна-

чилось разделение научного сообщества на теоретиков, пони-

мавших необходимость кардинального переосмысления методо-

логии исторического исследования, и более широкого слоя тра-

диционалистов, остававшихся в рамках узкоспециализированно-

го, неотрефлексированного позитивистского представления о

способах исторического изучения. Эту ситуацию еще до первой

мировой войны анализировал

А.С.

Лаппо-Данилевский в своей

«Методологии истории» (1913). В этом труде русский ученый

внимательно рассмотрел почти все новейшие издания по проб-

лемам исторического метода, проанализировал теоретические

основы наиболее значительных учебных пособий, по которым

изучались методы работы историка в университетах России, а

также на Западе (труды английского историка Э. Фримеиа, не-

мецкого методолога Э. Бернгейма и французских профессоров

Сорбонны Ш.В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса). Его общий вывод сво-

дился, однако, к тому, что учебники исторического метода еще

не содержат «цельного и систематического учения», носят отча-

сти прикладной, отчасти технический характер.

Несколько позже, уже после окончания первой мировой вой-

ны и вынужденного отъезда из Советской России, другой рус-

ский мыслитель -

Л.П.

Карсавин вновь констатировал значи-

тельный прагматизм и отсутствие теоретического подхода к ме-

тодологии исторического исследования, узкую специализиро-

ванность основного состава практикующих историков. Карсавин

остро полемизировал с таким подходом в своем новом труде

«Философия истории», вышедшем в Берлине в 1923 г. «Нравы

историков свидетельствуют о состоянии истории, - писал он. -

А оно ныне характеризуется крайнею специализацией, то есть

распадом целостного знания на самодовлеющие дисциплины, ут-

ратою идеи человечества. Распад доходит до того, что никто да-

же не задумывается над согласованием друг с другом разных ис-

торических дисциплин. Историк религии не считает нужным оп-

равдывать свое невежество в области экономической истории:

РАЗДЕЛ 2

"Это не моя специальность". Палеограф с презрением смотрит

на историков, незнакомых с тайнами его специальности: рано

заниматься обобщениями - надо сперва собрать и "тщательно"

издать весь материал. Точно возможно беспринципное собира-

ние материала! Всякая попытка синтетического построения ис-

торического процесса вызывает подозрительные сомнения.

Против нее возражают: "Нельзя быть специалистом во всех об-

ластях. Синтез - дело популяризатора. В чем же тогда дело исто-

рика?»

. Карсавин, сложившийся как философ и методолог в со-

вершенно иной интеллектуальной среде, не смог принять тако-

го подхода.

ГЛАВА 8

Исторический факт и исторический

источник в концепции «Анналов»

ОДНИМ из главных препятствий для развития

новой исторической науки, по мнению Л. Февра, являлась при-

верженность историков к позитивистской, европоцентристской

картине мира. Борьбе с традиционным позитивистским мышле-

нием он посвятил ряд своих работ, позже переизданных под вы-

разительным общим заголовком «Бои за историю». В 1929 г.

Л. Февр вместе с другим выдающимся историком - М. Блоком

(1886-1944) основал ставший впоследствии наиболее влиятель-

ным международным методологическим изданием журнал «Ан-

налы». Журнал выступал за создание единой науки о человеке, за

междисциплинарные контакты историков с представителями

других наук, за «историю во всей ее полноте» (именно так назы-

валась одна из полемических работ Февра)

. При изучении но-

вых сторон исторического процесса, малоисследованных куль-

тур стали совершенно невыполнимыми строгие критерии доб-

ротного профессионализма позитивистской методологии. Эти

критерии были ориентированы на письменные тексты истории

античности и средневековой Европы. Поэтому традиционные

представления и связанные с ними исследовательские методики

подверглись резкой критике сторонников новой глобальной ис-

ториографии. Надежды историков нового поколения «Анналов»

были связаны прежде всего с интенсификацией интеллектуаль-

ных усилий познающего субъекта - широко мыслящего, ставяще-

го новые проблемы и преодолевающего пробелы в источниках с

помощью интуитивного постижения не поддающейся рацио-

нальному объяснению реальности. В эпистемологической ситуа-

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ

ции познания данный подход абсолютизирует возможности ис-

следователя. Можно сравнить этот прорыв к глобальной исто-

рии, эмпирическая база которой еще не изучена и не может

быть подготовлена в ближайшей перспективе, с деятельностью

алхимика, пытающегося понять природу химических реакций.

Он может рассчитывать только на интуитивное постижение, на

гениальную догадку, на возможности своего интеллекта. Именно

поэтому неокантианская парадигма исторического познания, во-

зобладавшая в сознании историков рассматриваемого периода,

так пристально изучает познавательные возможности ученого.

«Новый век очертил свое поле исследования, не ограничен-

ное рамками одной национальности, и ученые вынуждены будут

приспособить свой метод к интеллектуальным операциям более

широкого масштаба», - писал А. Тойнби, начавший в 30-е годы

публиковать свой новаторский труд

. Именно Тойнби сделал

смелую попытку создать цивилизационную модель глобальной

истории человечества, предложив типологию. Л. Февр в работе

«От

Шиенглсра

к Тойнби»!

(1936) отдавал должное смелости за-

мысла ученого, говоря в то же время об «обольстительном исто-

рике-эссеисте, который взял на себя задачи сравнительной исто-

рии цивилизаций». Однако современники отмечали и огромные

«белые пятна» и даже «картонные декорации», маскирующие

пробелы в знании вопросов, еще не тронутых конкретными ис-

следованиями. Яркие страницы труда Тойнби посвящены лично-

сти исследователя, ее формированию и становлению «вдохнове-

ния историка». Он выделяет такие качества ученого, как любо-

пытство, восприимчивость, блуждающий огонек всеведения,

критические реакции, творческие ответы. В начале своего обоб-

щающего труда Л. Тойнби пишет о необычайном (для историков

предшествующих поколений) расширении поля деятельности

исследователя в хронологическом и в географическом простран-

стве и в самом подходе: понять историю народа возможно лишь

как часть истории человечества. Ученый отвергает саму мысль о

возможности восполнить эмпирическую базу, адекватную той,

которую сумела создать европоцентристская историография для

своих исследовательских запросов. Он с сожалением вспомина-

ет о

Моммзепе,

который, подготовив свой шедевр - «Историю

Римской республики», «потратил всю оставшуюся жизнь на со-

ставление полного собрания латинских надписей и издание эн-

циклопедического собрания римского конституционного пра-

ва»

При таком методологическом подходе источники выступа-

ют в безличной, пассивной роли. Для Тойнби, с одной стороны,

неприемлема «готовность гончара превратиться в раба своей

глины», а с другой стороны, особенно важно свойство человече-

РАЗДЕЛ 2

ского

ума смотреть на мир не как на неодушевленную природу, а

как на целое, с острым ощущением присутствия или отсутствия

в нем жизни. Тойнби утверждает возможность изучать целостное

человечество, обсуждает перспективы сравнительного исследо-

вания цивилизаций, создания видовых моделей, их контактов и

взаимодействий во времени и пространстве.

Основатели журнала «Анналы» (1929) проанализировали ту

новую профессиональную ситуацию, в которой предстояло дей-

ствовать историкам XX в., наметили реально возможные пути к

ее изменению и предприняли чрезвычайно важные шаги на пу-

ти создания новой концепции науки о человеке. Но они не бы-

ли властны изменить степень изученности источников этой но-

вой науки. Новая ситуация, в которой действуют историки XX в.

по сравнению с историками традиционной европоцентристской

ориентации, исключает для них возможность применения тра-

диционных критериев исследования. Было очевидно, что сово-

купность источников познания для решения новых задач долж-

на быть принципиально иной и не менее очевидно также и то,

что для ее эмпирической разработки - выявления, описания,

публикации, перевода на доступные для всего научного сообще-

ства ученых языки - требуются длительные усилия. Единственно

возможным для относительно быстрой профессиональной пере-

ориентированности историков стало изменение их психологи-

ческих установок. Господствовавшие настроения ярко выражали

эту новую ситуацию: активизация познавательных возможностей

исследователя-историка и расширение междисциплинарных

контактов историков с целью получить относительно готовые

данные для своих исследовательских интерпретаций, используя

сведения других наук, как гуманитарных, так и естественных.

Позитивистская методология на этом этапе была отброшена за

пределы престижных для историка занятий. Эпистемологиче-

ская триада - объект-субъект-их взаимодействие - для создания

научного произведения переосмысливалась в неокантианском

направлении. Приоритет объекта, характерный для позитивист-

ской ориентации, заменялся приоритетом субъекта. Кредо пози-

тивистской методологии выдвигало объект познания на первое

место: история невозможна без изучения объектов познания (ис-

торических источников). Она формулировалась в традицион-

ных для данного направления формулах: «Тексты, тексты, ниче-

го кроме текстов» (Н.Д. Фюстель де Куланж), «История создает-

ся по источникам. Их нет - нет и истории» (Ш.В. Ланглуа и

ТТТ. Сеньобос); «Там, где молчат источники, нема и история» (Л.

Альфан). Для того чтобы разрушить в сознании профессионалов

представление об убедительности данной «знаменитой форму-

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ

лы», Л. Февр потратил немало усилий. В работе «Суд совести ис-

тории и историка» он, отдавая должное «знаменитой формуле»,

не утратившей своих неоценимых достоинств, писал далее, что

«...формула

эта представляется опасной: она как бы противосто-

яла общему направлению различных, но действующих заодно гу-

манитарных дисциплин. Она предполагала тесную связь мелсду

историей и письменностью - и это в тот самый момент, когда

ученые, занимавшиеся исследованиями доисторического перио-

да, - как показательно само это название! - старались восстано-

вить без помощи текстов самую пространную из глав человече-

ской истории»

. В критической рецензии на работу Ш. Сеньо-

боса и П.Н. Милюкова «История России» (1932) Февр иронично

нарисовал образ эрудита, который «восседая на исполинской

груде бумаги, сделанной из древесных опилок и замаранной ани-

линовыми красками... восседая на этой груде, именуемой... "доку-

ментацией"», не видит других перспективных возможностей «не

просто переписывать источники, а воссоздавать прошлое, при-

бегая для этого к помощи смежных дисциплин, подкрепляющих

и дополняющих одна другую...»

. Не трудно понять, что у исто-

риков новых поколений пропадала всякая охота обращаться к

трудоемким исследовательским процедурам с письменными тек-

стами, когда результаты и предпринимаемые усилия оказыва-

лись столь различны между собой. В неокантианстве должна бы-

ла измениться, и действительно изменилась, не только исследо-

вательская, но и образовательная концепция. У историков пос-

левоенного поколения сложилось достаточно устойчивое преду-

беждение против любых методологических рефлексий о том, с

каким объектом они работают и какие исследовательские прие-

мы постижения объективного знания являются для них обще-

принятыми. В том же смысле рассуждал и Р.Д. Коллингвуд: «Ино-

гда можно услышать жалобы, что сейчас накоплено так много

сырого исторического материала, что полное его использование

становится невозможным. Эти жалобы сопровождаются вздоха-

ми по добрым старым временам, когда книг было мало, библио-

теки компактны, а историк мог надеяться полностью овладеть

своим предметом»

. Английский методолог иронически называ-

ет фактографическую, описательную методику пересказывания

источников «историей ножниц и клея». В его собственной кон-

цепции данный подход уступает место проблемному. В качестве

емыслообразующей

компоненты выступает активная деятель-

юсть самого' историка как познающего субъекта.

РАЗДЕЛ 2

ГЛАВА 9

Историческое прошлое

в сознании историка

В ОТЛИЧИЕ от позитивистской формулы о том,

что без источников нет и истории, неокантианская утверждает:

нет истории без историка. Решающую роль познающего субъек-

та в создании исторической науки, в генерировании научного

знания раскрыл Р.Дж. Коллингвуд. Именно исследователь ставит

проблему и выбирает совокупность данных для ее решения. По-

становка проблемы и «основание» (совокупность данных для ее

решения) взаимосвязаны: «Вопрос и основание в истории кор-

релятивны. Основанием является все, что позволяет вам полу-

чить ответ на ваш вопрос, вопрос, который вы задаете в данную

минуту. Разумный вопрос (единственный тип вопроса, задавае-

мый человеком, компетентным в науке)

это вопрос, для полу-

чения ответа на который у вас, как вы полагаете, есть основа-

ния, или вы сможете их приобрести»

. Стремясь разъяснить от-

личие своего подхода от подхода позитивистского (ориентиро-

ванного на эмпирическую данность объекта), Коллингвуд пишет:

«Историки ножниц и клея изучали периоды; они собирали все

существующие свидетельства об ограниченной группе фактов,

тщетно надеясь извлечь что-то ценное. Научные историки изуча-

ют проблемы - они ставят вопросы и, если они хорошие исто-

рики, задают такие вопросы, на которые можно получить ответ.

Правильное понимание этой истины заставило Эркюля Пуаро

выразить свое презрение к "людям-ищейкам", ползающим по по-

лу в надежде подобрать что-нибудь такое, что может оказаться

ключом к разгадке преступления».

Коллингвуд сравнивал историка-исследователя с детективом,

активизирующим для решения поставленной задачи все свои ин-

теллектуальные возможности. Особенно интересно и глубоко ис-

следовал Коллингвуд интеллектуальную деятельность историка.

Такой историк-мыслитель не коллекционирует эмпирические

данности, не расклеивает цитаты из источников в своем истори-

ческом нарративе, но генерирует новые знания о человеке. Кол-

лингвуд убедительно показывает, что исторический факт не есть

нечто, данное непосредственно в восприятии. Исторический ме-

тод заключается для него в интерпретации фактических данных.

«Единственно возможное для него знание прошлого - опосредо-

ванное, выводное, или непрямое, знание»

. История есть вос-

произведение прошлого опыта в сознании историка. Исследова-

ние природы исторического мышления представляется Коллин-