весьма пессимистично, заявив также, что разочаровал-
ся в джазе, в котором к середине 1930-х годов возобла-
дал модный «суинг», утерявший оригинальную нацио-
нальную колоритность. На вопросы же о том, не соби-
рается ли он покидать эстраду, музыкант отвечал от-
рицательно. «Здоровье мое сносно! — утверждал он на
пороге своего шестьдесят седьмого года. — Впрочем,
если бы и хуже было — работы бы не бросил, так как
конец работы для меня знаменует конец жизни»
Уровень его исполнительского мастерства как-то вы-
звал у одного критика признание, что тут, в сущности,
лучше смолчать, ибо всякая рецензия будет представ-
ляться лишь дерзостью. Жалуясь на нескончаемые тре-
бования публики исполнять на каждом концерте Пре-
людию до-диез минор, которую стал играть «как маши-
на», Рахманинов не переносил, однако, своего раздра-
жения на принципиальное отношение ни к самой пье-
се, ни к слушателям. Репортер, пожелавший узнать, где
знаменитый концертант находил «наилучшие аудито-
рии», получил ответ: «Плохих аудиторий не бывает.
Бывают только плохие артисты»
Это было сказано весной 1938 года, под конец гаст-
ролей в Англии, завершив которые 2 апреля в Лондоне,
Рахманинов, узнав о смертельном заболевании Шаля-
пина, в страшном волнении поспешил в Париж. В по-
следние дни жизни своего друга и любимца, скончав-
шегося 12 апреля, он старался делать для него все, что
только мог. Прошло более недели, пока он сумел на-
писать об этих тяжелых днях одному из самых близких
себе людей —Софии Александровне Сатиной: «...вот
уже восемь дней, как умер Федя... В Париже я прихо-
дил повидать его дважды в день. Последний раз я ви-
дел его 10 апреля. Как обычно, мне удалось немного
развеселить его. Перед моим уходом он начал мне рас-
сказывать, что, после того, как хорошенько поправится,
хочет написать другую книгу, для артистов, темой ко-
торой будет сценическое искусство. Он говорил очень,
очень медленно. Он задыхался! Сердце работало с
трудом. Я дал ему закончить и, встав, сказал, что у
меня тоже есть план: когда уйду со сцены, напишу кни-
гу, темой которой будет Шаляпин. Он улыбнулся мне и
погладил мою руку. На этом мы расстались. Навсегда!
1 Письма, с. 546.
2 «Dublin evening mail», 1938, Mars 26.
572