Теория перспективы отнюдь не приводит с необходимостью к пессими-
стической оценке человеческих возможностей. Канеман и Тверски исходят
из предположения, что «только рациональное поведение обеспечивает выжи-
вание в условиях конкуренции, а поведение, основанное на отказе от рацио-
нальности, будет хаотичным и непродуктивным». Напротив, они указывают,
что большинство людей может выдержать в условиях конкуренции, даже
поддаваясь причудам, делающим их поведение не вполне разумным по кри-
териям Бернулли. «Возможно, важнее то, — утверждают они, — что, судя по
имеющимся фактам, люди принимают упорядоченные решения, хотя их ра-
циональность не всегда отвечает принятым критериям»
24
. Талер добавляет:
«Квазирациональность не является формой немедленной обреченности»
25
. По-
скольку упорядоченные решения предсказуемы, нет оснований считать, что
поведение непременно окажется произвольным и вздорным только потому,
что оно не вполне отвечает жестким теоретическим постулатам.
Талер указывает на то же в ином контексте. Если бы мы, принимая ре-
шения, всегда были рациональны, не было бы нужды в совершенствовании
сложных механизмов самоконтроля, помогающего нам соблюдать диету,
укрываться от подоходного налога, делать небольшие ставки на бегах, не до-
ходя при этом до заклада имущества. Мы идем на определенные потери при
покупке страховки, что является явным актом смирения по отношению к
факту неопределенности. Мы используем эти механизмы, и они работают.
Мало кто принимает такие решения, которые приводят в богадельню или
сумасшедший дом.
Но защитники идеи о разумности человека ставят другой вопрос. Имея
такое количество сокрушительных свидетельств, полученных в психологиче-
ских лабораториях, в экспериментах со студентами, при проигрывании ги-
потетических ситуаций, где расплата за ошибки минимальна, как можем
мы быть уверенными, что эти результаты отражают реальность, надежны и
соответствуют поведению людей, когда они и в самом деле принимают ре-
шения?
Вопрос достаточно важен. Есть большая разница между обобщениями,
основанными на теоретических изысканиях, и обобщениями, основанными
на экспериментах. Де Муавр первым понял значение колоколообразной кри-
вой, когда писал на бумаге уравнения, а не измерял, подобно Кветеле, рост
солдат. Но зато Гальтон уяснил роль схождения к среднему — мощной кон-
цепции, которая сделала возможным применение колоколообразной кривой
во многих задачах, — наблюдая за горошинами и обобщая данные о че-
ловеческой наследственности. Его теория возникла в результате наблюдений
за фактами.
Элвин Рот (Roth), эксперт по экспериментальной экономике, заметил, что
Николай Бернулли предложил первый известный психологический экспери-
мент 250 лет назад: он придумал игру в орлянку между Петром и Павлом,
которая помогла его дяде Даниилу открыть теорию полезности
26
. Фон Ней-
ман и Моргенштерн на основе экспериментов пришли к выводу, что ре-
зультаты «не так хороши, как можно было надеяться, но их общее направ-
ление верное»
27
. Переход от эксперимента к теории имеет за плечами за-
мечательную и достойную уважения историю.
Не так уж легко изобрести эксперимент, который заставит испытуемых
вести себя правдиво и естественно, не скрывая истинных реакций и ничего
не придумывая. Ведь испытуемые в таких экспериментах практически ни-
чем не рискуют. Но поразительно постоянство, с которым в огромном мно-
жестве экспериментов находит подтверждение гипотеза рациональности вы-
бора. Экспериментальные исследования превратились в высокое искусство
1J
.
Изучение поведения инвесторов на рынке капитала показало, что
большая часть того, что Канеман, Тверски и их коллеги открыли в лабора-
торных исследованиях, проявляется в поведении инвесторов, порождающем
бездну чисел, ежедневно заполняющих финансовые страницы газет. Выпол-
ненное далеко не в лабораторных условиях, это эмпирическое исследование