Бергсон Анри. Избранное: Сознание и жизнь
Подождите немного. Документ загружается.
ных
даже
для
тех,
кто
менее
всего
склонен
к
философским
обоб
щениям,
лучшее
введение
в
творчество
мэтра.
Все
читатели
смогут
убедиться
в
том,
что
учение
Джеймса,
от
первого
до
последнего
дня
его
интеллектуальной
жизни,
органически
развивалось
из
за
родыша,
в
котором
оно
предсуществовало.
Тот
же
самый
порыв,
который
увлекал
Уильяма
Джеймса
от
анатомии
и
физиологии
к
психологии,
от
психологии
к
философии,
возносил
его все
выше
и
выше
-
к
концепции,
или,
скорее,
к
видению
мира,
которое
охва
тывало
бы
все
данное,
принимал
о
в
расчет
порядок и
беспорядок,
отводило
большое
место
случаю
и
удаче
и,
не
выражая
ни
опти
мизма,
ни
пессимизма,
постигало
бы
реальность
со
всем
ее
благом
и
злом,
считая
ее
способной к
бесконечному
совершенствованию
путем
усилия,
не
боящегося
риска.
Это
возвышающее
и
укрепля
ющее
дух
учение,
как
мы
увидим
из
переписки,
философ,
прежде
чем
сформулировать,
пережил.
Обычно
отмечают
оригинальность
этого
учения.
Быть
может,
еще
не
измерены
вся
его
глубина,
все
значение.
Грядущие
поколе
ния
отведут
Уильяму
Джеймсу
его
подлинное
место.
Безусловно,
они
признают,
что
это
бьm
один
из
величайших
мыслителей
и
что
никто
еще
не
предпринимал
более
мощного
усилия,
чтобы
объять
реальность.
Благодарственное
письмо
в
связи
с
Нобелевской
премией
по
литературе
1927
г.
Ваши
величества,
Ваши
превосходительства,
Господин
президент,
господа
члены
Шведской
Академии,
я
хотел
бы
иметь
возможность
устно
выразить свои
чувства.
По
звольте
мне
сделать
это
с
помощью
господина
министра
Армана
Бер
нара,
который
любезно
согласился
выполнить
мою
просьбу.
От
всего
сердца
благодарю
Шведскую
Академию.
Она
оказала
мне
честь,
на
которую
я
не
осмелился
бы
претендовать.
Это
событие
приобретает
для
меня
еще
большее
значение
и
еще
сильнее
трогает
меня,
когда
я
говорю
себе,
что
эта
награда,
присужденная
французскому
писателю,
может
рассматриваться
как
знак
симпатии
к
Франции.
Престиж
Нобелевской
премии
связан
со
многими
причинами,
но
главным
образом
с
ее
двояким
характером,
идеалистическим
и
292
интернациональным:
идеалистическим,
ибо она
предназначена
для
произведений,
исполненных
высокого
вдохновения;
интерна
циональным,
ибо она
присуждается
после
тщательного
изучения
того,
что
создано
в
разных
странах,
и
подведения
итогов
интел
лектуальной
деятельности
в
масштабах
всего
мира.
Отказавшись
от
всяких
иных
соображений,
придавая
значение
только
духовным
ценностям,
арбитры
мысленно
размещаются
в
сообществе
умов,
как
это
называли
философы.
Тем
самым
они
следуют
ясно
выра
женному
замыслу
учредителя
премии.
В
своем
завещании
Альфред
Бернар
Нобель
высказал
желание
способствовать
делу
идеализма
и
укрепления
братства
народов.
Он
четко
указал
эту
цель,
учредив,
наряду
с
высшими
наградами,
предназначенными
для
литературы
и
науки,
премию
мира.
Это
была
великая
мысль.
Тот,
кого
она
осенила,
был
гениаль
ным
изобретателем;
и
тем
не
менее
он,
очевидно,
не
разделял
ил
люзии,
весьма
распространенной
в
его
столетии.
XIX
век,
давший
удивительный
толчок
механическим
изобретениям,
слишком
часто
полагал,
что
эти
изобретения,
благодаря
одному
лишь
накоплению
материальных
ресурсов,
поднимут
моральный
уровень
человече
ского
рода.
Опыт,
напротив,
все
больше
и
больше
показывал,
что
развитие
технической
оснащенности
общества
не
может
автомати
чески
привести
к
моральному
совершенствованию
ЖИВуШИХ
в
нем
людей,
а
рост
материальных
средств,
которыми
располагает
чело
вечество,
может
даже
представлять
опасность,
если
не
сопрово
ждается
соответствующим
духовным
усилием.
Создаваемые
нами
машины
являются
искусственными
органами,
которые,
дополняя
и
продолжая
наши
естественные
органы,
увеличивают
тем
самым
тело
человечества.
Для
того
чтобы
по-прежнему
заполнять
целиком
все
тело
и
управлять
его
движениями,
душа
в
свою
очередь
должна
расшириться:
иначе
равновесие
окажется
под
угрозой
и
возникнут
серьезные
трудности,
политические
и
социальные
проблемы,
в
ко
торых
отразится
диспропорция
между
душой
человечества,
остав
шейся
почти
той
же,
что была,
и
его
чрезмерно
выросшим
телом".
Возьмем
лишь
самый
впечатляющий
пример.
Прежде
полагали,
что
применение
пара и
электричества,
уменьшая
расстояния,
само
по
себе
приведет
к
духовному
сближению
народов;
сегодня
мы
знаем,
что
этого
не
случилось
и антагонизмы
вовсе
не
исчезли,
а
рискуют
обостриться,
если
не
осуществится
и
духовный
прогресс,
более
мощное
усилие,
устремленное
к
братству.
К
такому
сближе
нию
душ
с
необходимостью
ведет
институт
интернациональный
по
характеру
и
идеалистический
по
духу,
который
предполагает,
что
весь
цивилизованный
мир
рассматривается
с
чисто
интеллекту-
293
альной
точки
зрения,
как единое
сообщество
умов.
Таков
институт
Нобелевских
nремuЙ.
Неудивительно,
что
он
бьш
задуман
и
осуществлен
в
стране
высокого
интеллекта,
какой
является
Швеция,
у
народа,
который
уделял
столько
внимания
духовным
проблемам,
сознавая,
что
от
них
зависят
все
остальные,
и
который
(приведу
лишь
один
пример)
первым
понял, что
проблема
политическая
по
преимуществу
есть
проблема
просвещения.
Таким
образом,
чем больше
думаешь
о
смысле
учреждения
Но
белевских
премий,
тем
больше
понимаешь
значение
данного
ин
ститута.
Никто
не
сознает
этого
лучше
меня.
Я
счел
необходимым
сказать
об
этом
в
присутствии
столь
блестящей
аудитории.
И
я
за
вершаю
свое
обращение,
как
и
начал,
выражением
своей
глубочай
шей
признательности.
Послание
Декартовскому
конгрессу
Июль
1937
г.
я
долго
живу
на
свете,
а
потому
мне
довелось,
уже
далеко
не
в
юном
возрасте,
быть
свидетелем
того,
как
наш
дорогой
друг
Кса
вье
Леон
организовал
первый
Философский
KOHгpecc
l
'.
Это
про
изошло
во
время
Всемирной
международной
выставки
1900
года.
Кого-то
удивляла
сама
идея
устроить
-
среди
разного
рода
инстру
ментов,
машин
и
иных
материальных
продуктов
цивилизации
-
демонстрацию мировой
мысли
в
наиболее
абстрактных
и
возвы
шенных
ее
формах.
В
действительности
Ксавье
Леон,
вероятно,
предчувствовал
то,
что
стало
совершенно
очевидным
впоследствии:
самые
удивительные
наши
открытия
и
изобретения
обернутся
про
тив
нас,
если
мы
не
сумеем
их
подчинить;
неуклонно
растущее
тело
человечества
утратит
способность
двигаться,
если
его
не
будет
на
правлять
и
даже
просто
поддерживать
духовная
энергия.
Политические
и
экономические,
социальные
и
международ
ные
проблемы
наших
дней
лишь
выражают,
каждая
по-своему,
эту
ставшую
чудовищной
диспропорцию
между
телом
и
душой
человеческого
рода:
ведь
душе,
оставшейся
прежней,
слишком
просторно
в
теле,
оно
чересчур
велико
для
нее.
Для
того
чтобы
восстановить
равновесие,
недостаточно,
разумеется,
нашей
фи
лософии:
нужна
еще
сильнейшая
воля,
нужен
индивидуальный
и
коллективный
опыт
-
лишь
он
один
выявит
непредвидимые
294
последствия
решения
и
отделит
возможное
от
невозможного.
Но
сильной
и
доброй
волей,
к
счастью,
обладают
многие
люди;
что
же
до
проверки
на
опыте,
то
она
происходит
на
наших
глазах
в
форме
политических
режимов
и социальных
организаций.
Пока
мы
наблюдаем
лишь
их
антагонизмы,
но
позже
увидим,
как
они
вместе
участвуют
в
одном
и
том
же
великом
опыте.
Пусть
явится
тогда
философия,
чтобы
помочь
всем
полностью
осознать
смысл
их
движения,
чтобы
облегчить
анализ
и
побудить
к
синтезу;
быть
может,
в
истории
человечества
начнется
новая
эра.
Я
вижу,
как
машине,
вначале
обострившей
неравенство
между
людьми,
будет
затем
достаточно
малых
затрат
человеческого
труда
для
изобиль
ного
материального
производства,
которое
обеспечит
всем
досуг
для
наиболее
возвышенных
занятий
ума:
литературы
и
науки,
искусства,
философии.
Тогда
все
люди,
из
начально
наделенные
равными
благами,
а
не
только
те,
кто
воспользуется
обстоятель
ствами,
подвергнутся
действию
отбора,
создающего
элиты.
Чис
ленность,
а
главное,
ценность
элит
возрастет.
Это
могло
бы
при
вести
к
преображению
человечества.
Знаменитая
элегия
Томаса
Грея
2
',
оплакивающего
на
сельском
кладбище
великого
человека,
возможно,
похороненного
там,
больше
не
отвечала
бы
реально
сти.
На
такие
размышления
-
сегодня
утопические
или
пара
доксальные,
а
завтра
могущие
стать
уже
банальными
-
наводит
философов
соединение
философского
конгресса
со
всемирной
выставкой.
Эти
размышления
получат
дополнительное
обоснование,
если
учесть,
что
наш
конгресс
посвящен
Декарту.
Конечно,
Декарт
был
подлинным
гением
умозрения.
Обладая
умом,
способным
постичь
(coextensif)
универсум,
он
преобразовал
человеческую
мысль.
Он
создал
математику,
к которой
можно
без
излишнего
преувеличения
отнести
слова
латинского
поэтаЗ':
«ребенок,
рож
денный
без
матерю>,
proles sine matre creata.
В
«Рассуждении
о
ме
тоде»
дан
анализ
и
комментарий
этой
чудесной
математики,
или
скорее
науки
того
же
рода,
ставшей
способной
объять
всё.
Декарт
создал
идеал
физики,
обрисовав
в
общих
чертах
устройство
мира.
Он
создал
спиритуализм,
который
затем
послужил
образцом,
по
скольку
не
боялся четких
разделений
и
отважно
утверждал
сосу
ществование
души
и
тела,
мышления
и
протяжения,
свободы
и
необходимости,
мира
и
Бога.
Он
создал
метафизику
Нового
вре
мени,
открыв
умам
путь
к
идеализму
-
путь,
который
сам
он
про
шел
наполовину,
но
другие
продолжали
до
конца.
Он
создал
иде
ал
образования,
о
чем
мы
не
должны
забывать:
речь
шла
о
полном
замещении
памяти
разумом,
а
это
предполагало,
что
для
ПОДЛИН-
295
ного
познания
менее
важна
поверхностно-энциклопедическая
информация,
чем
осознанное
незнание,
сопровождаемое
реше
нием
узнать.
Он
создал,
специально
для
«Рассуждения
о
методе»,
форму
изложения,
которую
затем
усвоила
французская
филосо
фия,
великодушно
отказавшись
от
латыни
ради
того,
чтобы
вести
разговор
со
всеми:
действительно,
для
Декарта
главная
доброде
тель
-
это
великодушие.
Избегая,
насколько
возможно,
терми
нов,
обобщающих
готовые
идеи,
и
придавая
гибкость
обиходным
словам,
умело
переплетая
их,
дабы
выразить
новые
мысли, он
побуждал
к
изобретению;
благодаря
ему
философ
становления
4
*
приобрел,
прилагая
усилия,
частицу
того
писательского
мастер
ства,
коим
сам
Декарт
был
наделен
по
милости
собственного
гения.
Он
также
создал
то
умонастроение,
которое
стало
необ
ходимым
и
для
философии,
и
для
науки:
это
гордая,
быть
может
горделивая,
прямота
мысли
перед
лицом
природы
и
традиции,
несгибаемая
воля
к
независимости,
беспредельная
вера
в
силу
интеллекта.
Наконец,
в
области
умозрения
он
создал
потребность
творить,
в
частности
потребность
мысленно
порождать
изучае
мый
объект,
а
не
принимать
его
уже
готовым
(пример
тому
-
его
аналитическая
геометрия),
и
именно
это
сообщает
его
учению,
которое
по-своему
систематизировали
разные
историки,
един
ство,
не
поддающееся
более
точному
определению;
ибо
это
уче
ние,
подаваемое
иногда
как
образец
дедуктивной
философии,
по
сути
интуитивно
-
в
картезианском
смысле,
близком
к
обычному
пониманию,
но
и
в
том
смысле,
каким
подчас
наделяется
данное
слово
сегодня:
ведь
Декарт
говорил,
не
называя
его,
о
знании,
ко
торое
при
обретают
«не
размышляя»,
«только
из
жизни»;
таково,
согласно
одному
из
его
писем
к
принцессе
Елизавете,
наше
зна
ние
единства
души
и
тела
S
*.
Что
ж,
подведем
итог:
к
Декарту
вос
ходит,
прямо
или
опосредованно,
всякая
философия.
Те,
кто
чи
тал
его
невнимательно,
могут
подумать, что
этот
чистый
ум
(как
иронически
называл
его
Гассенди)
не
проявил
бы
особого
инте
реса
к
такой
выставке,
как
наша.
Я
же
полагаю,
что
он
воспринял
бы
ее
с
восторгом.
Ибо
философия
и
наука,
объединенные
им
в
своего
рода
универсальном
познании,
призваны,
как
он
считал,
«сделать
нас
хозяевами
и
властителями
природы»;
возможно,
он
имел
в
виду
исследование
жизни
и
особенно
медицины,
но
такое,
в
котором
участвуют
также
физика
и
механика.
Недавние
ком
ментаторы
пошли
очень
далеко,
утверждая,
что
у
Декарта
теория
подчиняется
приложениям.
«Физика
Аристотеля,
-
сказал
один
из
них,
-
это
физика
художника;
а
у
Декарта
-
физика
инжене
ра».
Верно
ли
это?
Я
ответил
бы:
и
да,
и
нет.
Разумеется
нет,
если
296
конечная
цель
-
это
комфорт,
благоденствие
или
даже
продление
жизни,
которое,
по
Декарту,
обеспечит
нам
философия
при
помо
щи
биологии,
сведенной
к
физике
и
механике.
Напротив,
да,
если
считать,
что
приложения
науки
не
только
приносят
материальную
пользу,
но
являются
еще
и
достижениями,
посредством
которых
мы
доказываем
самим
себе
свою
силу,
утверждаем
собственную
независимость,
даже
суверенность.
Декарт
отверг
аристотелизм,
а
значит
метод,
манипулирующий
уже
имеющимися
в
наличии
понятиями:
новыми
элементами,
которыми
он
оперировал,
ста
ли
«ясные
И
отчетливые
идеи».
Но
по
какому
признаку
узнается
ясность,
не
являющаяся
искусственной
или
вторичной,
и
отчет
ливость,
не
связанная
с
произвольным
разделением
опыта?
Ко
нечно,
по
действенности
(efficacite),
или,
если
взять
французское
слово
в
его
английском
значении,
«эффективности»
(efficience).
А
потому
философия,
включающая
в
себя
науку,
постепенно
сде
лает
нас
хозяевами
природы,
и
этот
процесс,
по
мере
его
разви
тия,
будет
придавать
все
большую
содержательность
философ
скому
умозрению.
Таким
образом,
теория
и
ее
приложения
будут
взаимно
обусловливать
друг
друга
в
том,
что
можно
назвать,
с
определенной
точки
зрения
и
в
известной
мере,
метафизическим
прагматизмом.
Подумаем
же
о
современности
картезианства,
которая
была
по
разительной
задолго
до
того,
как
теория
относительности
вновь
со
риентировала
нашу
физику
в
картезианском
направлении,
и
опять
может
стать
таковой,
что
вполне
вероятно,
если
индетерминация,
обнаруженная
новой
физикой
в
основе
вещей, найдет
выражение
в
некоем
детерминизме
нового
типа.
Подумаем
и о
современно
сти
Декарта,
который
в
своей
концепции
философа
и
философии
настолько
опередил
свое
время.
Он
отстранял
то,
что
говорил
ось
О
вещах,
чтобы
заниматься
лишь
самими
вещами.
Он
много
путе
шествовал,
вначале
как
солдат,
а
потом
ради
своего
удовольствия;
был
в
Германии,
Венгрии,
Швейцарии,
Голландии
и
других
стра
нах.
Международная
комиссия
по
интеллектуальному
сотрудни
честву,
размещенная
Лигой
Наций
и
французским
правительством
в
Женеве
и
Париже
6
*,
может
видеть
в
нем
своего
предшественни
ка
-
ведь
он
общался
с
учеными
из
разных
стран,
переписывался
с
принцессой,
давал
уроки
королеве.
Он
организовал
свою
жизнь
так,
чтобы
извлечь
из
нее
максимум
отдачи,
поселяясь
за
грани
цей,
переезжая
с
места
на
место
ради
большего
спокойствия
и
не
зависимости:
для
него
это
было
лучшим
способом
послужить
своей
стране.
Он
презирал
книжное
знание.
Хотя
ему
и
приходилось
уча
ствовать
в
ученых
спорах,
он
никогда
их
не
любил.
Он
был
гени-
297
альным
дилетантом,
который
является
непрошеным
в
комнату,
где
взаперти,
в
затхлой
атмосфере
ведут
дискуссии
профессионалы
философы,
распахивает
все
двери
и
окна,
впускает
воздух
и
свет,
дает
всем
вздохнуть свободно.
Лорд-канцлер
Френсис
Бэкон
уже
сделал что-то
в
этом
роде.
Декарт
подал
великий
пример.
Когда
я
пытаюсь
его
себе
представить,
я
прежде
всего
вижу
его
в
натоплен
ной
комнате
в
Германии,
погруженного
в
размышления
7
';
но
я
вижу
его
и
в
лодке,
где
пере
возчики
сговариваются
его
обокрасть
и
бросить
за борт:
вот
он
разгадывает
их
замысел,
выхватывает
шпагу
и
оттесняет
бандитов
8
*.
Я
знаю,
что
можно
спорить
об
отношениях
действия
и
мысли.
Но
девиз,
который
я
предложил
бы
философу
и
вообще
всем
людям,
-
самый
простой
и,
я
думаю,
наиболее
карте
зианский.
Я
сказал
бы, что
нужно
действовать,
как
человек
мысли,
и
мыслить,
как
человек
действия.
Письма
Письма
Ж.
Леmала
(1897)
...
Поищем
причин,
по
которым
философы
могли
бы
полагать
(во
преки
общепринятому
мнению),
что
образ
Р
формируется
в
созна
нии,
находящемся
вне
точки
р,
а
затем
проецируется
в
Р.
Иными
словами,
каковы
причины,
побуждающие
меня
считать,
что я
на
хожусь
не
в
Р,
а в
другом
месте?
Думаю,
что
такой
причиной
Вы
со
чтете
прежде
всего
следующую:
«Для
того
чтобы
коснуться
Р,
я дол
жен
бьm
бы
переместить
свое
тело».
Я
нахожусь
вне
Р
в
том
смысле,
что
должен
совершить
движение,
чтобы
ее
коснуться.
Иначе
гово
ря,
мое
возможное
воздействие
на
Р
не
является
непосредственным
и
мое
тело
сможет
коснуться,
изменить,
подвинуть
Р
лишь
при
том
условии,
что
пройдет
через
промежуточные
тела.
По
сути,
моя
вера
в
наличие
реального
расстояния,
а
следовательно
в
различие
между
Р
и
мной
с
самого
начала
является
не
чем
иным,
как
различени
ем
между
этим
телом
и
моим
телом,
различением,
которое
зави
сит
только
от
тактильного
восприятия.
Предположите
на
минуту,
что
тактильная
чувствительность
исчезла
(вместе
со
связанной
с
ней
подвижностью),
допустите
существо,
которое
имело
бы
только
зрительные
восприятия
(и
к
тому
же бьmо
бы
осуждено
на
непод
ВИЖНОСТЬ);
разве
оно
не
воспринимало
бы
себя
в
точке
Р
так
же
и
в
том
же
качестве,
что
в
точке,
занимаемой
его
телом?
По
моему
мнению,
мы
действительно
находимся
в
любой
точке,
доступной
нашему
восприятию.
Во
всяком
случае,
это
самый
естественный
способ
выражения:
усвоить
иной
способ,
отдать
предпочтение
так
тильному
восприятию
и
свести
свое
реальное
присутствие
к
той,
очень
ограниченной,
части
пространства,
где
осуществляется
наше
тактильное
влияние,
нас
побудили
потребности
действия.
Именно
в
этом
смысле
наше
восприятие
(если
отвлечься
от
аффективности,
301