Бергсон Анри. Избранное: Сознание и жизнь
Подождите немного. Документ загружается.
му
иначе,
но
не
разрешая
ее.
Всегда
остается
вопрос
о
том,
можем
ли
мы
утверждать
реальность
или
возможность
того,
что
всецело
недоступно
для
сознания,
восприятия
и
рассуждения.
Этот
вопрос,
столь
плохо
решенный
Спенсером,
имеет
значение,
не
являющееся
только
«историческим»
И
не
связанное
с
судьбой
спенсеровской
Философии.
А.
Бергсон.
-
На
мой
взгляд,
напротив,
все
согласны
с
тем,
что
познание,
которое
схватывает
свой
объект
изнутри,
постигает
(арел;оit)
его
таким,
каким он
сам
постиг
бы
себя,
будь
его
аппер
цепция
тождественна
его
существованию,
-
это
абсолютное
по
знание,
познание
абсолютного.
Оно
не
является,
безусловно,
зна
нием
обо
всей
реальности;
но
одно
дело
-
относительное
знание,
и
другое
-
знание
ограниченное.
Первое
искажает
природу
своего
объекта;
второе
оставляет
его
в
неприкосновенности,
хотя
и
схва
тывает
только
часть
его.
Я
полагаю
(и
сделал
все
возможное,
чтобы
доказать),
что
наше
знание
реального
является
ограниченным,
но
не
относительным:
к тому
же
эту
границу
можно
отодвигать
бес
конечно.
Для
того
чтобы
доказать,
что
ограниченное
познание
непре
менно
является
относительным,
нужно
было
бы
установить,
что
мы,
например,
искажаем
природу
«я»,
когда
отделяем
его
от
Це
лого.
Но
одна
из
задач
«Творческой
эволюцию>
-
демонстрация
того,
что
Целое,
напротив,
имеет
ту
же
природу,
что
и
«я»,
И
мы
постигаем
его
путем
все
более
полного
и
углубленного
познания
самих
себя.
О
термине
«интуиция»,
Об
отношении
интуитивного
и
дискурсивного
1
июля
1909
г.
г.
Блондель!'.
-
В
четвертом
правиле
метода,
а
в
более
отчетливой
форме
-
в
Regulae -
Декарт
рекомендует
составлять
nеречни
и
выполнять
упражнения,
которые
делают
ум
все
более
быстрым
2
*,
так что
то,
что
было
вначале
последовательным
и
дискурсивным,
в
конце
концов
может
быть
охвачено
одним
взглядом,
simplici mentis
intиitи*.
Он
рассуждает
с
позиции
научного
и,
скажем
так,
количественного
ума.
Но
если
говорить
о
сфере
качества,
не
является
ли
осведомленность,
достигнутая
«знатоком»,
инту
ицией,
которой
добиваются
медленно и
с
большим
трудом?
Значит,
интуи
ция
не
всегда
предшествует
дискурсивному
рассуждению
и
аналитической
*
Простой
интуицией
ума
(лат).
262
мысли
или
исключает
их;
она
может
также
следовать
за
ними
и
служить
вознаграждением
за
них.
г.
Бергсон
согласен
с
этим
замечанием.
Интуиция
(в
том
смыс
ле,
в
каком
он
ее
понимает)
есть,
конечно,
оригинальная
операция
ума,
несводимая
к
внешнему
и
фрагментарному
познанию,
с
по
мощью
которого
наш
интеллект
при
его
обычном
использовании
делает
извне
ряд
снимков
с
вещей;
но
нужно
учитывать, что
такой
способ
постижения
реального,
при
актуальном
состоянии
нашего
мышления,
не
является
для
нас
более
естественным;
мы
чаще
всего
должны
готовиться
к
тому,
чтобы
достичь
его,
проводя
неспешный
и
тщательный
анализ,
знакомясь
со
всеми
документами,
касающи
мися
предмета
нашего
исследования.
Такая
подготовка
особенно
необходима,
когда
речь
идет о
всеобщих
и
сложных
реальностях,
таких
как
жизнь,
инстинкт,
эволюция:
научное
и
точное
знание
фактов
есть
предварительное
условие
метафизической
интуиции,
проникающей
в
их
первоначало
3
*.
о
слове
«свобода»
7
июля
1910
г.
Бергсон.
Для
меня
слово
«свобода»
означает
нечто
среднее
меж
дy
теми
явлениями,
которые
обычно
называют
«свободой»
и
«сво
бодой
воли»
(1ibre
arbitre).
С
одной
стороны,
я
думаю,
что
свобода
состоит
в
том,
чтобы
быть
полностью
самим
собой,
действовать
в
согласии
с
собой:
значит,
это
и
есть
в
известной
мере
«моральная
свобода»
философов,
независимость
личности
от
всего
того,
чем
она
не
является.
Но
это
не
всецело
такая
свобода,
поскольку
не
зависимость,
которую
я
описываю,
не
всегда
имеет
моральный
характер.
Более
того,
она
не
состоит
в
том,
чтобы
зависеть от
себя
самого,
как
следствие
зависит
от
причины,
с
необходимостью
его
определяющей.
Поэтому
я
вернулся
бы
к
значению
«свобода
волИ».
Однако
я
не
принимаю
полностью
и
это
значение,
поскольку
сво
бода
воли,
в
привычном
смысле
этого
термина,
предполагает
рав
ную
возможность
двух
противоположностей,
но,
формулируя
или
просто
подразумевая
здесь
подобный
тезис,
мы
допускаем
серьез
ную
ошибку
в
понимании
природы
времени.
Итак,
я
мог
бы
ска
зать,
что
целью моей
диссертации
в
этом
конкретном
вопросе
бьmо
нахождение
средней
позиции
между
«моральной
свободой»
и
«сво
бодой
воли».
Слово
свобода,
как
я
его
понимаю,
расположено
меж
ду
двумя
этими
терминами,
но
не
на
равном
расстоянии
от
одного
263
и
другого.
Если
бы
потребовал
ось
непременно
отождествить
его
с
одним
из
двух,
я
выбрал
бы
«свободу
волю>.
Об
интеллекте
Дорогие
воспитанники,
Прежде
всего
позвольте
мне
поблагодарить
вашего
замечатель
ного
и
всеми
любимого
директора
за
большую
честь,
оказанную
мне
приглашением
председательствовать
на
этом
торжестве,
по
благосклонному
выбору
г-на
министра.
Разрешите
также
поде
литься
с
вами
той
радостью,
которую
доставил
мне
приход
сюда.
Ваш
дом
еще
новый,
ваша
семья
возникла
недавно,
у
вас
нет
пред
шественников.
Но
если
продолжение
традиции
-
дело
весьма
по
четное,
то
создание
новой
традиции
нередко
и
сложнее,
и похваль
нее.
Я
знаю,
что
та
традиция,
которую
вы
создаете
своим
трудом,
превосходна;
и
я
счастлив
и
польщен
правом
быть
председателем
на
празднике,
где
вы
получаете
столь
заслуженные
награды.
Вы
только
что
прослушали
прекрасную
и
глубокую
лекцию
о
независимости
духа
и
независимости
воли.
Эти
качества
не
прихо
дят
к
нам
сами
по
себе;
нужно,
чтобы
мы
пришли
к
ним:
мы
долж
ны
овладевать
ими
путем
усилия.
Именно
усилие
внутренне
рас
крепощает
нас;
только
оно
обладает
освобождающим
действием.
Я
хотел
бы
теперь
сказать
вам
несколько
слов о
том,
что я
назову
творческой
способностью
усилия.
Это
чудесная
способность.
Она
преображает
все,
к
чему
ни
прикоснется.
Грошовый
свинец она
пе
реплавляет
в
чистое
золото;
из
малого
извлекает
многое,
из
ниче
го
-
нечто.
Нет
качества
столь
же
драгоценного,
таланта
столь
же
редкого,
какими
мы
могли
бы
наделить
самих
себя,
возведя
свою
волю
на
уровень
необходимого
сосредоточения,
и
будь я
совер
шенно
уверен
в
том,
что
достиг
этого
уровня,
я
отверг бы,
как
бес
полезные
дары,
лампу
Аладдина
и
волшебную
палочку
фей.
В
лицее
у
меня
бьm
товарищ,
которого
я
не
предложил
бы
вам
в
качестве
примера
для
подражания:
по
мнению
всех
его
учителей,
он
не
бьm
ни
очень
старательным,
ни
очень
умным.
С
этой
репу
тацией
он
переходил
из
класса
в
класс,
не
делая
ничего,
чтобы
ее
изменить.
Не
спускаясь
в
ранг
худших,
он
оставался
всегда
так
да
лек
от
лучших,
будто
убедил
себя,
что
нужно
остерегаться
крайно
стей
и
что
добродетель
находится
посредине.
Его
посредственность
усугублялась
невезением
-
несколько
раз
он
про
валил
экзамен
на
264
степень
бакалавра;
я
потерял
его
из
виду
в
тот
самый
момент,
ког
да
встал
вопрос
о
том,
кто
устанет
раньше:
он
-
являться
на
экза
мен
в
Сорбонну
или
его
судьи
-
наблюдать,
как
он
возвращается
вновь
...
Я
встретил
его
через
двадцать
лет:
он
стал
врачом,
не
то
чтобы
великим,
но
искусным,
очень
уважаемым,
много
консульти
ровавшим;
он
завоевал
признание,
чуть
ли
не
славу,
и,
что
гораз
до
удивительнее
и
важнее,
он
стал
умным.
Я
узнал
тогда,
что
он,
прельщенный
и
захваченный
изучением
медицины
и
в
особенно
сти
врачебной
практикой,
как
бы
внутренне
собрался,
напряг
всю
энергию
своей
души,
сосредоточил
в
одной
точке
рассеянное
до
толе
внимание,
при
звал
на
помощь
всю
силу
воли
и
чувства;
бла
годаря
одному
из
внутренних
пере
носов
силы,
более
частых,
чем
полагают,
словно
поднимая
от
сердца
к
голове
массу
накопленной
таким
образом
энергии,
он
стал
тем,
кем
хотел
быть,
-
умным
че
ловеком.
Значит,
дорогие
мои
друзья,
интеллект
(в
особенности
интел
лект
зрелый,
который
человек
использует
в
науках,
искусствах
и
в
повседневной
жизни)
не
является
тем,
каким,
быть
может,
пред
ставляет
его
кое-кто
из
вас:
это
не
дар,
распределенный
раз
и
на
всегда
между
всеми
людьми,
не
упавшее
сверху
зерно,
переносимое
то
туда,
то
сюда
порывами
ветра.
Остережемся
смешивать
с
интел
лектом
как
таковым
те,
порой
очаровательные,
цветы,
которые
произрастают
на
нем.
Если
ваш
товарищ
обладает
хорошей
памя
Tью
и
некоторыми
способностями,
если
он
остроумен
и
изобрета
телен,
вы
назовете
его
умным.
И,
безусловно,
эти
способности
ча
сто
являются
внешним
признаком
интеллекта,
а
живость
придает
ему
известное
очарование.
Но
интеллект
-
это
нечто
иное.
О
человеке,
который
хорошо
говорит
и
еще
лучше
слушает,
сра
зу
же
замечает
основные
линии
излагаемой
темы
и,
часто
неспо
собный
выйти
за
пределы
этого
неполного
видения,
довольствует
ся
им,
даже
извлекает
из него
кажущиеся
ясными
простые
идеи,
который,
таким
образом,
быстро
схватывает
во
всяком
вопросе
именно
то,
что
необходимо
для
внешне
правильного рассуждения
о нем,
который,
наконец,
знает
меру
и
говорит
и
пишет
на
одну
и
ту
же
тему
лишь
в
течение
ограниченного
времени,
достаточно
долгого,
чтобы
подчеркнуть
то,
что
он
знает,
и достаточно
крат
кого,
чтобы
умолчать
о
том,
чего
он
не
знает,
-
вы
также
скаже
те,
что
он
умен.
И
я
признаю,
что
эта
интеллектуальная
ловкость
обычно
связана
с
определенными
умственными
способностями,
что
она
может
принести
немалую
пользу,
если
ее
умеряет
забота
об
истине,
что
всем
нам
необходимо
умение
схватывать
в
целом,
из
вне,
массу вещей,
внутренняя
суть
которых
нам
пока
недоступна.
265
Да,
в
великом
концерте,
который
исполняют
совместно
все
члены
человеческого
общества,
каждый,
разумеется,
должен
доскональ
но
знать
свою
партию
и
устройство
своего
инструмента,
но он
не
попал
бы
в
такт,
если
бы
не
знал
и
другие
инструменты
настоль
ко,
чтобы
быть
в
состоянии
им
аккомпанировать,
или
если
бы
не
научился
следить
издалека,
по
движениям
дирижера,
за
внешним
рисунком
всей
партитуры.
Все
это
я
признаю,
и
добавлю,
что
об
разование,
которое
вы
получаете
в
лицее,
по
преимуществу
долж
но
развить
у
вас
и
правильно
сориентировать
эту
способность
по
нимания
-
общую
и
бесконечно
расширяющуюся
способность,
представляющую
собой
как
бы
наивысшую
гибкость
интеллекта.
Но
интеллект
-
это
нечто
иное.
Подлинный
интеллект
есть
то,
что
вводит
нас внутрь
изучае
мого
предмета,
заставляет
коснуться
его
глубин,
проникнуть
ся
его
духом
и
ощутить
биение
его
сердца.
Интеллект
-
будь
то
интеллект
адвоката
или
врача,
промышленника
или
коммерсан
та,
-
всегда
есть
тот
поток
симпатии,
который
возникает
между
человеком
и
предметом,
как
между
двумя
друзьями,
понимаю
щими
один
другого
С
полуслова
и
не
имеющими
секретов
друг
от
друга.
Посмотрите,
как
опытный
критик
угадывает
самые
потаен
ные
замыслы
автора,
которого
комментирует,
как
проницатель
ный
историк
читает
между
строк
в
документах,
по
которым
на
водит
справки,
как
умелый
химик
предвидит
реакции
вещества,
которым
манипулирует
впервые,
как
хороший
врач
распознает
болезнь
до
появления
внешних
ее
признаков,
а
искусный
адвокат
понимает
ваше
дело
лучше,
чем
вы
сами.
Все
эти
люди
проявляют
В
различных
областях
одну и
ту
же
духовную
способность
-
уме
ние
взаимодействовать
с
вещами,
следовать
самым
неуловимым
их
движениям
и
вибрировать
в
согласии
с
ними
(sympathique-
ment)l*.
Что
это
за
способность?
Совпадает
ли
она
с
совокупно
стью
при
обретенных
и
накопленных
знаний?
Не
совсем,
ибо
она
всегда
достигает
успеха
в
совершенно
новых
ситуациях.
Есть
ли
это
чистая
и
простая
способность
рассуждения?
Тоже
нет,
ибо
рассуждение
само
по
себе
может
привести
нас
лишь
к
общим
вы
водам,
которым,
словно
готовому
платью,
редко
удается
охватить
непредвидимые
и
изменчивые
формы
частных
случаев;
а
эта
ду
ховная
способность
в
точности
пригнана
к
форме
каждого
во
проса
и
действует
только
по
мерке.
Нет,
это
не
чистая
наука,
не
одно
только
рассуждение,
не
то,
что
заучивается
наизусть
или
вы
ражается
в
формулах.
Это
точное
приспособление
ума
к
его
объ
екту,
совершенная
настройка
внимания,
некое
внутреннее
напря
жение,
дающее
нам
в
нужный
момент
силу,
необходимую,
чтобы
266
быстро
схватить,
крепко
сжать,
удержать
надолго.
Именно
это
и
есть,
наконец,
интеллект
как
таковой.
Отсюда
следует,
что
интеллект
взрослого
человека
всегда
при
держивается
направления, которое
считает
за
лучшее.
У
него
есть
своя
область
предпочтений,
где
он
чувствует
себя
как
дома;
он
действует
в
окружении
привычных
предметов,
с
которыми
связан
отношениями
симпатии.
Окружение
может
быть
более
или
ме
нее
разнообразным,
область
-
более
или
менее
обширной;
и
все
же
они
ограничены:
нет
и
не
может
быть
человека
с
универсально
развитым
интеллектом.
Но
вот
что
является
чудом
из
чудес:
чем
непринужденнее
чувствует
себя
наш
интеллект
на
определенной
территории
(конечно,
если
она
не
слишком
мала),
тем
вольнее
бывает
ему
на
всех
остальных.
Так
уж
все
устроила
природа:
меЖдУ
самыми
отдаленными
интеллектуальными
сферами
она
проложи
ла
подземные
коммуникации
и
самые
различные
порядки
вещей
связала,
словно
невидимыми
нитями,
чудесными
законами
анало
гии.
Вы
будете
удивлены,
увидев,
что
человек,
постигший
глубины
своего
искусства,
своей
науки
или
профессии,
способен
также
до
вольно
легко
достичь
успехов
в
совершенно
иных
сферах.
Он
бы
особенно
в
этом
преуспел,
если
бы
ему
посчастливилось
получить
такое
образование,
какое
получаете
вы;
ибо
одна
из
главных
целей
классического
образования
-
изучения
работ
классиков
древно
сти
и
современности,
литературы
и
естествознания
-
с
помощью
соответствующих
упражнений
придать
уму
гибкость,
которая
по
зволит
ему
без
труда
переходить
от
известного
к
неизвестному
и
действовать
повсюду
с
той
же
точностью,
какой
он
достиг
в
одной
из
областей.
Но
дело
как
раз
в
том,
чтобы
достичь
этой
точности.
В
этом
-
вся
суть
интеллекта.
Посмотрите
на
струну,
натянутую
тяжестью
груза.
Если
вы
возьмете
на
каком-либо
музыкальном
инструменте
рядом
с
ней
ноту,
которую
она
способна
воспроизве
сти,
она
будет
вибрировать
в
унисон;
но
тем
самым
она
отзовется
и
на
другие
ноты,
называемые
обертонами
первой.
Так
и
с
нашим
интеллектом.
Особое
напряжение,
которое
мы
сможем
сообщить
своему
духу,
придаст
ему
способность
вибрировать
в
унисон
с
определенной
нотой,
но
если
он
натянут
как
следует,
если
нота
взята
верно,
он
также
воспроизведет,
хотя
и
тише,
тысячи
оберто
нов
основного
звука.
Итак,
наблюдение
показывает
нам,
что
это
безупречное
приспо
собление
ума
к
предметам,
представляющее
собой
сам
интеллект,
вполне
достижимо.
Его
можно
добиться
усилием
воли.
Вопреки
видимости,
оно
есть
не
что
иное,
как
концентрация
внимания,
а
стало
быть,
форма
волевого
усилия.
Чем
мощнее
это
усилие
со-
267
средоточения,
тем
глубже
и
полнее
интеллект.
Вам,
быть
может,
известно,
что сейчас
начато
научное
изучение
сложных
проблем,
касающихся
воспитания.
Планомерно
проводимое
эксперимен
тальное
исследование
уже
позволяет
предполагать,
что
во
всех
предметах,
повсюду,
где
имеет
место
процесс
nонuманuя,
прогресс
осуществляется
не
постепенно,
незаметными
переходами,
как
под
сказывает
поверхностное
наблюдение,
а
как
бы
внезапными
толч
ками.
Возьмем
простейший
пример:
привыкая
в
чужой
стране
к
не
знакомому
языку,
мы
долгое
время
слышим
только
неясные
звуки,
очень
сходные
между
собой:
но
наступает
момент,
когда
мы
начи
наем
выделять
отдельные
слова.
В
один
прекрасный
день
это
при
ходит
к
нам,
словно
внезапное
озарение.
Затем
мы
на
время
оста
навливаемся,
и
новый
прогресс
происходит
путем
новых
скачков.
Тот
же
закон,
впрочем,
применим
к
интеллекту
любого
рода
-
в
геометрии,
алгебре,
во
всех
науках,
искусствах
и
профессиях.
Если
же
исследовать
еще
внимательнее
то,
что
происходит,
если
загля
нуть,
скажем
так,
по
ту
сторону
этих
скачков,
можно
заметить,
что
каждый
из
них
соответствует
порыву
воли,
более
высокому
напря
жению
внутренней
энергии,
непоколебимой
решимости
перейти
за
точку
остановки
и
-
извините
мне
это
обиходное
выражение
-
подняться
еще
ступенькой
выше
самого
себя.
О,
это
тяжкое
уси
лие,
требующее
возрастающей
затраты
сил,
как
если
бы
внутрен
няя
пружина
становил
ась все
более
упругой
по мере
ее
сжатия.
Это
усилие
может
стать
мучительным,
столь
мучительным,
что
многие
из
нас
бесконечно
откладывают
момент
его
совершения.
Вот
по
чему
нам
встречается
столько
неглупых
людей,
которые
останови
лись
на
полдороге,
удовольствовались
посредственной
умелостью
и
ждут,
что
привычка
сделает
их
более
совершенными.
Но
этого
ей
не
одолеть.
Привычка
извлекает из
однажды
приложенного
усилия
все,
что
в
нем
содержалось,
она
честно
отплачивает
той
же
моне
той,
но
и
только:
она
не
добавляет
в
кассу
ни
единого
су.
Всякий
реальный
прогресс
интеллекта,
развитие
понимания
или
прони
цательности
представляет
собой
усилие,
с
помощью
которого воля
возвела
дух
на
высший
уровень
сосредоточения.
Сосредоточенность
-
вот
в
чем,
мои
дорогие
друзья,
весь
секрет
интеллектуального
превосходства.
Именно
она
отличает
человека
от
животного, существа
от
природы
рассеянного,
которое
всегда
находится
во
власти
внешних
впечатлений,
всегда
пребывает
вне
самого
себя, в
то
время
как
человек
способен
внутренне
собрать
ся
и
сосредоточиться.
Именно
она
отличает
человека
здравомыс
лящего
и
любознательного
от
того,
кто
грезит
и
мечтает,
отдаваясь
произволу
любых
осеняющих
его
идей, тогда
как
первый
постоян-
268
но
овладевает
самим
собой,
не
позволяя
вниманию
отвлечься
от
жизненных
реалий.
Именно
она
отличает
вьщающегося
человека
от
человека
обычного,
который
довольствуется
посредственными
способностями,
останавливаясь
на
достигнутом,
в
то
время
как
первый
охвачен
стремлением
превзойти
самого
себя.
Быть
может,
в
сосредоточенности
-
сама
суть
гения,
если
верно,
что
гений
-
это
мгновенное
видение,
достигаемое
годами
труда,
собранности
и
ожидания.
Да,
чаще
всего
мы
обращаем
внимание
на
интеллек
туальные
качества,
ведь
именно
они
блистают
на
поверхности;
мы
не
знаем,
что
глубинным
источником
всякой
энергии,
в
том
числе
интеллектуальной,
является
воля.
Мы
видим
утонченность,
чут
кость,
изобретательность
ума,
фантазии
поэта,
открытия
ученого,
творения
художника;
но
не
видим
работы
воли,
которая
сжимает
и
выкручивает
саму
себя,
чтобы
вьщавить
из
своего
вещества
эти
бле
стящие
проявления.
Так
мощное
движение
машины,
вращающейся
в
темных
недрах
театра,
претворяется
наверху,
в
зале,
перед
глазами
восхищенных
зрителей,
в
сияние
света.
Итак,
работайте,
дорогие
мои
друзья,
чтобы
разжечь
в
себе этот
очаг
энергии.
Приложите
все
усилия,
сосредоточьте
внимание,
на
прягите
свою
волю,
пусть
ваш
интеллект
достигнет
полного
рас
цвета.
Спуститесь
до
самых
своих
глубин,
чтобы
вывести
на
по
верхность
все
то,
что
есть
в
вас,
-
больше,
чем
там
есть.
Знайте,
что
ваша
воля
может
сотворить
такое
чудо.
Потребуйте,
чтобы
она
сде
лала
это.
Помните,
что
для
того
вы
и
находитесь
здесь,
а
ваши
за
нятия,
важные,
конечно,
и
сами
по
себе,
еще
более
важны
тем,
что
приучают
вас
сосредоточивать
внимание
и
тренировать
волю.
Из
влеките
из
этих
занятий
все,
что
сможете,
примите
твердое
решение
стать
благодаря
им
гражданами,
способными
направить
возрастаю
щую
интеллектуальную
энергию
на
пользу
своей
стране,
все
больше
напрягайте
внутренние
пружины,
без
колебаний
нажимайте
на
них,
когда
потребуется,
и,
хотя
переутомление
теперь
не
в
моде,
говори
те
себе,
что
будущее
-
за
теми,
кто не
щадит
своих
сил.
Дискуссия
с
Бине
на
тему
«ДУХ
и
материя»
я
совершенно
согласен
с
r.
Бине,
по
крайней
мере
в
том,
что
каса
ется
посьmок
его
замечательного
выступления,
а
потому
несколько
затрудняюсь
определить,
есть
ли
расхождение
между
нашими
вы
водами.
Аргументация
г.
Бине,
если
я
правильно
его
понял,
осно
вывается
на
критике
теории
внешнего
восприятия,
какой
ее
пред-
269
ставляют
со
времен
картезианцев.
Еще
и
сегодня
рассуждают
так,
будто
главными
качествами
материи,
рассмотренной
сама
по
себе,
являются
ее
геометрические
свойства:
протяженность,
фигура,
движение
и
т.
д.
Определенная
часть
этой
протяженности
-
часть,
которую
каждый
из нас
называет
своим
телом,
якобы
испытывает
на
своей
периферии
воздействия
некоторых
из
этих
движений
и
передает
их,
в
той
или
иной
форме,
в
мозговые
центры
восприятия.
Там
происходит
неожиданный
поворот:
чувственные
качества
по
являются
в
форме
состояний
сознания
воспринимающего
субъекта
и,
будучи
проецированы
за
пределы
организма,
накладываются
на
внешние
тела,
откуда
исходило
движение.
Именно
эту
теорию
г.
Бине
подверг
весьма
тонкой
критике,
по
казав,
что
она
произвольно
превращала
зрительные
и
тактильные
ощущения,
являющиеся
истоком
нашего
понятия
протяженно
сти,
в
эквиваленты
всех
иных
ощущений.
Я
полностью
разделяю
его
мнение
по
этому
важному
вопросу.
Возможно,
критикуемая
им
теория
даже
более
ограниченна
в
своей
основе,
чем
он
полагает.
Ощущения,
которые
в
данной
теории
выступают
в
качестве
кон
ституирующих
предметы,
на
деле
являются
скорее
осязательными,
чем
зрительными,
-
быть
может,
исключительно
осязательными.
Ибо
абсолютными
считаются
здесь
форма
и
величина
элементов,
составляющих
материю,
тогда
как
в
условиях
зрительного
воспри
ятия
фигура
и
величина
предмета
меняются
в
зависимости
от
того,
где
и
на
каком
расстоянии
находится
наблюдатель.
Мыслить
вещь
как
неизменную
по
форме
и
величине
-
значит
мыслить
ее
скорее
«осязаемой»,
чем
«видимой».
Однако
я
думаю,
что
если
мы
вступаем
на
этот
путь,
то
нужно
идти
по
нему
до
конца.
В
чувственном
восприятии
следует
видеть
своего
рода
совпадение
субъекта
и
объекта,
поскольку
внешнее
восприятие
осуществляется
не
в
«глубине
мозга»,
а
в
самих
вещах.
Не
стану
вдаваться
в
детали
доказательства,
изложенного
мною
в
другом
месте
[*.
Замечу
лишь,
что
новоевропейская
теория
вос
приятия
(ее,
впрочем,
полезно
и
даже
необходимо,
на
мой
взгляд,
сохранить
в
психофизиологии
из-за
подробных
научных
объяс
нений)
вытекает
из
картезианского
определения
души
и
тела,
где
душа
рассматривал
ась
единственно
как
res cogitans',
а
тело
только
как
res
extensa**.
Но
эта
концепция
тела
и
духа
не
может
быть
со
хранена
в
метафизике,
ибо
не
является
адекватным
выражением
реальности.
В
области
материи
она
трактует
чувственные
каче-
•
Мыслящая
вещь
(лат.)
.
••
Протяженная
вещь
(лат.).
270
ства
как
созданные
ех
nihilo·.
Из
сферы
духа
она
должна
была
бы,
в
соответствии
со
строгой
логикой,
удалить
бессознательное,
чье
значение
нам
только
что
хорошо
показал
г.
р
0
2·.
И,
наконец,
союз
души
и
тела
представлен
здесь
как
простой
факт,
механизм
кото
рого
недоступен
анализу.
Я
полагаю,
что
обыденный
рассудок
го
раздо
ближе
к
истине.
Тот,
кто
говорит
о
столе,
не
зная
метафизи
ки
(даже
той,
какую
содержит
наша
психология),
убежден,
что
его
восприятие
стола
и
сам
стол
совпадают
и
даже
тождественны,
по
скольку
он
не
про
водит
между
ними
никакого
различия.
Филосо
фия
до
Декарта
была
очень
близка
к
обыденному
рассудку
в
этом
вопросе.
И
если
мы
откажемся
от
теории
внешнего
восприятия,
вытекающей
из
картезианства,
то
неизбежно
вернемся
к
такого
рода
философии.
01ТОГО-ТО
мне
довольно
трудно
понять,
почему
г.
Бине
считает
ее
парадоксальной.
Каким
образом
я
мог
бы
находиться,
говорит
он,
в
объектах,
которые
я
воспринимаю?
Но
каким
образом, отвечу
я
ему,
вы
могли
бы
находиться
в
мозге,
который
их
воспринимает?
Правду
говоря,
ваше
«я»
не
в
большей
мере
пребывает
в
вашем
моз
ге,
чем
во
внешнем
объекте;
оно
-
повсюду,
где
находится
одно
из
его
представлений,
иными
словами,
оно
виртуально
(или
бессозна
тельно)
пребывает
во
всем
воспринимаемом,
а
актуально
-
во
всем
воспринятом.
Но
среди
образов,
заполняющих
поле
восприятия,
имеется
один,
занимающий
привилегированное
положение,
по
скольку
через
него
вы
можете
воздействовать
на
все
соседние
обра
зы:
его-то
вы
и
называете
своим
телом
З
•.
Как
я
попытался
показать,
для
того
чтобы
его
воздействие
на
другие
образы
было
возможно,
нужно,
чтобы
каждая
воспринимаемая
точка
окружающих
образов
воздействовала
на
какую-то
точку
мозговых
центров.
Следователь
но, все
будет
происходить
так,
как
если
бы
восприятие
рождалось
в
мозговых
центрах,
а
затем
проецировалось
вовне.
Вот
почему
я
не
вижу
никакой
помехи
в том,
чтобы
сохранить,
в
деталях
объясне
ний,
теперешнюю
теорию
внешнего
восприятия,
хотя
всю
эту
опе
рацию
нужно
понимать
совсем
иначе.
Сделав
это
отступление,
я
не
могу
закончить
его,
не
ответив
на
второе
возражение
г.
Бине.
«В
такой
теории,
как
эта,
-
сказал
он,
-
чувствительные
нервы
становятся
двигательными».
Упаси
меня
Бог
от
подобной
ереси!
Я
всегда
говорил
и
только
что
повто
рил,
что
современная
психофизиология
должна
быть
сохранена
в
принципе,
в
деталях
объяснений.
В
той
гипотезе,
которую
я пред
лагаю,
чувствительные
нервы
остаются
чувствительными,
а
двига-
•
Из
ничего
(лат.).
271