Бакаев А.А. Историография российского революционного терроризма конца XIX

Подождите немного. Документ загружается.

образом рассмотрены дела по разоблачению провокаторской деятельности

Е.Ф. Азефа, Н.Ю. Татарова, А.А. Петрова и др. Основным мотивом азе-

фовского поведения она считала лишь его финансовые соображ:ения. Со-

средоточившись на выявлении механизмов манипуляции боевиками Е.Ф.

Азефом, Н. Шлейфман оставляет в тени фигуры других лидеров БО. Ис-

следовательница прибегает и к статистическим подсчетам, позволившим ей

выявить социальный состав террористов и определить масштабы внедре-

ния в их среду провокаторов. Именно в боевые структуры революционного

движения, неоднократно подчеркивала она, охранное отделение наиболее

охотно внедряло своих агентов. И, конечно же, в работе Н. Шлейфман не

обошлось без рассмотрения традиционной для западной историографии

российского революционного терроризма проблемы морального фактора в

поведении терроризма и провокации^'^''.

Ряд нетривиальных характеристик был предложен в западной исто-

риографии при реконструировании психологического образа видных тер-

рористов. Так, американская исследовательница А. Гейфман развенчивала

романтический миф о создателе эсеровской Боевой организации Г.А. Гер-

шуни. «Героический, почти мифический образ Гершуни, нарисованный

эсерами (особенно после его смерти в 1908 году), - констатировала она,-

требует пересмотра. В противоречии со своей репутацией великого знатока

характеров Гершуни часто неудачно выбирал сторонников, которые явно

вздыхали с облегчением, освободившись от его чар, как только он уходил

от них и не мог лично их контролировать. Даже Мельников, заместитель

Гершуни в Боевой организации, оказался не готовым к самоотверженной

жертве. Более того, Гершуни был наконец арестован в Киеве в мае 1903,

года и ему грозил смертный приговор, сам он был вполне согласен пожерт-

вовать своим революционным идеализмом перед лицом угрозы собствен-

ной жизни, несмотря на его прославленные смелость и силу воли. В то

147

Schleifman N. Undercover agents in the Russian revolutionary move-

238

время как предыдущие представители поколений русских революционеров

использовали суды для прославления революции, не одобряли тех, кто по-

давал прошения о помиловании в адрес царя, Гершуни, как и многие дру-

гие террористы нового типа, отчаянно отрицал свое причастие к каким бы

то ни было политическим убийствам, а потом послал Николаю II прошение

о помиловании. Ему удалось добиться замены смертной казни пожизнен-

ной каторгой, но, согласно данным полиции, многие его соратники по пар-

тии считали такое поведение недостойным и трусливым, и им было трудно

спорить со своими социал-демократическими критиками, утверждавшими,

что фигура Гершуни была дутой и его репутация незаслуженной»^'^^.

А. Гейфман внесла свою лепту и в развитие историографии азефов-

ского дела. Она представила редукционную, в контексте развития историо-

графии терроризма, версию азефиады. Американский историк выступила с

критикой концепции Б.И. Николаевского о двойной игре Е.Ф. Азефа. Ис-

следовательница пыталась не вполне успешно доказать, что Е.Ф. Азеф на

протяжении всей своей деятельности оставался преданным агентом Депар-

тамента полиции и никогда не организовывал террористических aктoв''^^.

По ее мнению, предоставляемая им информация подвергалась фальсифи-

кации его непосредственными полицейскими начальниками^^°.

Точка зрения А. Гейфман на обстоятельства азефского дела не полу-

чила широкого распространения. В росссийской историографии аргзпменты

А. Гейфман были подвергнуты убедительной критике СВ. Тютюкиным.

Вокруг биографии Е.Ф. Азефа строится сюжетная канва монографии

израильского историка

Л.Г.

Прайсмана «Террористы и революционеры, ох-

ранники и провокаторы». В своем исследовании автор ставит задачу отсечь

ment: The SR party 1902-1914. Oxford, 1988.

148

149

Гейфман

Революционный террор в России, 1894-1917. С. 75-76.

См.:

Гейфман А. [Приложение] // Николаевский Б.И. История од-

ного предателя. М., 1991. С. 334-344.

^^° См.: Гейфман А. Три легенды вокруг «дела Азефа» // Николаев-

239

шлейф демонизации, тянущийся в историографии за агентом царской ох-

ранки, представить его живым человеком, с собственными пристрастиями

и симпатиями. Согласно интерпретации Л.Г. Прайсмана, Е.Ф. Азеф являлся

в значительно большей степени революционером, нежели охранником. Его

ответственность за убийство К.Ф. Плеве и великого князя Сергея Алексан-

дровича не вызывает у автора сомнений. Основным мотивом азефовской

игры им определяется чувство национального отмп],ения. Воспитанный в

еврейской среде, Е.Ф. Азеф воспринимал все проявления антисемитизма в

российском обп];естве как личную драму. Жертвами терактов руководимой

им в основном становились чиновники, подозреваемые в причастности к

погромным акциям^^\

Будучи евреем, Е.Ф. Азеф испытывал благожелательное отношение и

уважение в революционной среде как представитель угнетенной нацио-

нальности. В то же время ощуп^ал на себе пренебрежение и даже насмешки

в шовинистических охранных кругах. Замысел убийства К.Ф. Плеве и ве-

ликого князя Сергея Александровича был обусловлен организацией обои-

ми еврейских погромов^^^. Сосед Е.Ф. Азефа по даче Я. Мазе свидетельст-

вовал: «Я не сомневаюсь, что он обманул правительство, на которое рабо-

тал,

только в том, что касается Сергея Александровича и Плеве. Это не

случайно. Это месть со стороны еврея по отношению к большим ненавист-

никам еврейского народа. Не зря говорили наши мудрецы: "Мир его праху.

Еврей, даже согрешив, остается евреем"»'^^.

Безусловно, для израильского гражданина Л.Г. Прайсмана вопрос о

национальных чувствах еврея-террориста представлял особый интерес. Но

помимо субъективного аспекта исследования, историку удалось выявить

ский Б.И. История одного предателя. М.,

1991.

С.

330-361.

^^^ См.: Прайсман Л.Г. Террористы и революционеры, охранники и

провокаторы. М., 2001.

^^^ См.: Прайсман Л. Феномен Азефа // Индивидуальный политиче-

ский террор в России. Х1Х-начало XX в. М., 1996. С. 67-69.

^^^

Мазе

Я.

Воспоминания. Тель-Авив, 1936. Т. 4. С. 98.

240

универсальную этнофобскую парадигму формирования террористического

менталитета. Одним из важнейших факторов, определяющих склонность к

террористической деятельности, являются различного рода национальные

комплексы, а потому путь предотвращения такого рода предрасположенно-

сти видится в модуляции механизмов этнотолерантности.

В контексте рассмотрения семиосферы русского революционного

терроризма А. Келли сосредоточила внимание на ее преломление в рома-

нах Б.В. Савинкова. С точки зрения исследовательницы, они отражали ре-

альный процесс деморализации деятельности боевиков, фиксировали ру-

беж прихода новой генерации революционеров-циников. «Конь бледный»,

- писала А. Келли, - был откровенной демистификацией цельного ге-

роя»^^'^.

«Этот роман, - продолжала она, - очерчивает возникновение ново-

го типа, в котором моральная устойчивость превратилась в равнодушие к

морали, - высоко специализированного техника революции» ^^^. Впрочем,

выдвинутые А. Келли оценки были традиционны и для интерпретации са-

винковских произведений отечественными историками.

Особое внимание западных исследователей привлекал этический ас-

пект в развитие терроризма. По мнению

У.

Лакера, доминирующей тенден-

цией в истории мирового террористического движения стала дегуманиза-

ция насилия. «Если ранние террористические группы, - писал американ-

ский историк, - воздерживались от актов намеренной жестокости... с из-

менением характера терроризма, как левого, так и правого, гуманное пове-

дение больше не является нормой.... Политический террорист наших дней

... освободился от угрызений совести»^^^. Дегуманистическая трансформа-

ция российского терроризма датировалась периодом революции 1905-1907

гг Если в начале революции преобладал каляевский тип рефлексирующего

^^"^

Kelly

А.

Self-

Cencoship and the Russian Intelligentsia, 1905-1914 //

Slavic Review. 1987. № 46 (2). R 201.

155

156

^^^Тамже. С 201-202.

Laqueur

Terrorism. Boston-Toronto, 1977. R 222.

241

террориста, то менее чем за год он оказался вытеснен образом боевика-

экспроприатора.

Апробированная экзистенциалистами модель Ф.М. Достоевского в

интерпретации русского терроризма оказала влияние и на западных исто-

риков. Психологическая драма террористов обнаруживалась в столкнове-

нии революционной этики и аморальности убийства. У русских террори-

стов «дух разрушения соседствовал с высоким моральным сознанием», -

писал О. Рэдки. Грех убийства, полагал он, ими искупался посредством не-

157

пременного ритуала самопожертвования .

В философии экзистенциализма террористы-народовольцы и эсеры

служили излюбленными персонажами, иллюстрирующими правильность

экзистенциалистской концепции. Философы экзистенциалистского направ-

ления определяли эсеров как русских экзистенциалистов^^ .

«Разборчивые убийцы» - так метко и точно названы русские револю-

ционеры-террористы в книге французского экзистенционалиста А.Камю

«Бунтующий человек»^^^. Книга увидела свет в 1951

т.

Сообразно со свои-

ми иррациональными воззрениями. А. Камю видел в эсеровском терроре

попытку обретения онтологической свободы, бунт против объективизации.

В СССР роман обвинялся не больше и не меньше, как в пропаганде терро-

ристических актов против советского руководства. Рассуждая о судьбе И.

Каляева и его сподвижников, А. Камю писал: «С помощью бомбы и ре-

вольвера, а также личного мужества, с которым эти юноши, жившие в мире

всеобщего отрицания, шли на виселицу, они пытались преодолеть свои

противоречия и обрести недостающие им ценности. До них люди зп\/1ирали

во имя того, что знали, или того, во что верили. Теперь они стали жертво-

^^^ Radkey О.Н. The Agrarian Foes of Bolshevism. New-York, 1958. P.

70.

^^^ См.: Камю A. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искус-

ство.

М., 1990. С.

245-251.

^^^

См.: Камю А. Бунтующий человек. М., 1990.

242

вать собой во имя чего-то неведомого, о котором было известно лишь одно:

необходимо умереть, чтобы оно состоялось. До сих пор шедшие на смерть

обращались к Богу, отвергая человеческое правосудие. А знакомясь с заяв-

лениями смертников интересующего нас периода, поражаешься тому, что

все они, как один, взывали к суду грядущих поколений. Лишенные высших

ценностей, они смотрели на эти поколения как на свою последнюю опору.

Ведь будущее - единственная трансцендентальность для безбожников.

Взрывая бомбы, они, разумеется, прежде всего стремились расшатать и

низвергнуть самодержавие. Но сама их гибель была залогом воссоздания

общества любви и справедливости, продолжением миссии, с которой не

справилась церковь. По сути дела, они хотели основать церковь, из лона

которой явился бы новый Бог»^^°.

Весьма перспективной представляется разработка лишь сформулиро-

ванной в западной историографии проблемы религиозных истоков русско-

го революционного терроризма. Многие из террористов действительно яв-

лялись глубоко верующими людьми. Ряд ярких представителей революци-

онного подполья пришли к терроризму через особое истолкование христи-

анского учения. Отмечалась ментальная изоморфность террористических и

религиозных организаций. Русских террористов, писал 3. Ивиански, харак-

теризовал «дух религиозного Ордена». Он сравнивал Боевую организацию

эсеров с сектой, члены которой полагали, что, осуществляя теракты, несут

некую сакральную миссию*^\

Если советские историки классифицировали террористическую так-

тику как проявление индивидуализма, то ряд западных авторов усматрива-

ли в терроризме отражение коллективистской ментальности. В Боевой ор-

ганизации эсеров, утверждал В. Рейч, боевики идентифицировали себя с

^^°

Тпм же. С. 246.

^^' См.: Ivanski Z. Fathers and Sons: A study of Jewish Involvement in the

Revolutionary Movement and Terrorism in Tsarist Russia // Terrorism and Po-

litical violence. 1989. № 2. R 154.

243

группой, растворяя собственную индивидуальность в коллективном разу-

Симптоматично, что советские историки даже не предпринимали по-

пыток подсчитать количество жертв революционного терроризма. Масшта-

бы крови, проливаемой в российской истории, по-видимому, нивелировали

в сознании трагедии терактов. Зато статистические расчеты численности

пострадавших от терроризма в России активно велись в западной историо-

графии. По данным А. Левина, начиная с октября 1905 г. в течение года

было убито и ранено 3611 государственных чиновников . Согласно циф-

рам Л.И. Страховского, за 1906 г. было убито 738 чиновников и 645 част-

ных лиц, ранено соответственно 948 чиновников и 777 частных лиц. На

1907 г. цифры убитых составили не менее 1231 чиновника и 1768 частных

лиц, раненых - 1284 и

1734^^"^.

Добавив к расчетам А. Левина и Л.И. Стра-

ховского статистику жертв за 1905 г., А Гейфман определяла численность

пострадавших от революционных терактов за Первую русскую революцию

как превышающую рубеж в 9000 человек. Интересно, что ежедневное ко-

личество жертв терактов к концу 1907 г. составляло 18 человек, соответст-

вуя,

таким образом, уровню 1905 г. Да и за период с января 1908 г. по сере-

дину мая 1910

т.

динамика терроризма не изменилась принципиально, со-

ставив 19957 терактов и революционных грабежей, в результате которых

пострадало 7634 человека (убиты 732 государственных чиновника и 3051

частных лиц, ранено 1022 государственных чиновника и 2829 частных

лиц).

Таким образом, положение о спаде революции и торжестве реакции в

соответствуюш;ий период оказывается не подтверждено статистикой терро-

162

163

См.:

Reich

W.,

ed. Origins of Terrorism. Cambridge, 1990.

31, 33.

См.:

Levin A. The Second Duma. A study of the Social-Democratic

Party and the Russian Constitutional Experiment. New-Haven, 1940.

^^'^

См.: Strakhovsky L.I. The Statesmanship of Stolypin: A Reappraisal //

Slavonic and Easten European Review. 1958-1959. №

37.

P. 357.

244

ристических актов. Общее же количество жертв революционного терро-

165

ризма составило, согласно А. Гейфман, цифру в 17000 человек

Столь же впечатляющими являлись масштабы революционного гра-

бежа. Не в традициях советской историографии было подсчитывать убытки

от террористических актов коммерческих структур. По приводимым А.

Гейфман данным, на период с начала 1905 г. и до середины 1906 г. ущерб

имперских банков от революционного терроризма превысил 1 миллион

рублей. С октября 1905 п за годичный срок революционеры совершили

1951 грабеж, из которых 940 представляли собой ограбление государствен-

ных и частных финансовых учреждений. Доходы экспроприаторов за соот-

ветствующий период оцениваются исследовательницей в 7 миллионов руб-

лей. «В прежнее время банком назвалось хранилище денег», - давалось

определение банка в анекдотическом Новейшем энциклопедическом сло-

варе.

Статистика экспроприации, как и покушений на убийство по револю-

ционным мотивам, оставалась довольно высокой и в эпоху, традиционно

определяемую как отступление революций. Только за две недели - с 15

февраля по 1 марта 1908

т.,

утверждает А. Гейфман, в руки экспроприато-

ров попало приблизительно 448000 рублей^^^.

Естественно, не все концептуальные положения западной историо-

графии в отношении российского революционного терроризма следует

признать в достаточной степени аргументированными. Так, Ф.Б. Рэндал в

своей докторской диссертации, защищенной в Колумбийском университе-

те,

связывал террористический ореол партии социалистов-революционеров

с фактом включения тактики терроризма в эсеровскую программу, от чего

иные политические организации воздерживались . В действительности

соответствующая популярность эсеров определялась не программынми до-

кументами, а резонансом терактов против столпов реалии, таких как В.К.

Плеве.

^^^ См.: Гейфман А. Революционный террор в России, 1894-1917. С.

31-32.

^^^См.:Тамже. С.

32-33.

^^^

См.: Randall

F.B.

The Major Prophets of Russian Peasant Socialism: A

Study in the Social Thought of

N.M.

Mikhailovskii and V.M. Chernov. Colum-

bia,

1961.

R 148.

245

Более права

М.

Перри, писавшая, что «жертвы 1902-1904 годов были

хорошо выбраны как символы государственных репрессий... Убийство Си-

пягина и Богдановича принесли определенную поддержку эсерам в мае-

сах»^^1

Многие концептуальные положения, апробированные в западной ис-

ториографии российского революционного терроризма, были аккумулиро-

ваны отечественными исследователями в постсоветский период.

^^^ Perrie М. Political and Economic Terror in the Tactics of the Russian

Socialist - Revolutionary Party before 1914 // Social Protest, Violence and Ter-

ror in Nine teenth - and Twentieth - century Europe. Нью-Йорк, 1982. P. 69.

246

Глава 4

СОВРЕМЕННЫЙ ЭТАП В РАЗВИТИЕ ИСТОРИОГРАФИИ РОС-

СИЙСКОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТЕРРОРИЗМА

4.1.

Переходный историографический период второй половины 1980-х

годов изучения истории революционного терроризма в России

Во второй половине 1980-х годов образовался разрыв между стреми-

тельно меняюгцимися тенденциями общественной жизни и консерватив-

ным подходом в изучении истории революционного терроризма. Опреде-

ление Т.Н. Маслиниковой социалистов-революционеров как «кадетов с

бомбой», обвинение их в «холопстве, раболепстве и трусости»^ по отноше-

нию к либеральной буржуазии соотносились с общим характером оценок,

преобладающих в советской историографии данного периода. Такое поло-

жение объяснимо тем обстоятельством, что научная работа не могла быть

сиюминутной, ее проведение требовало прошествия некоторого времени,

необходимого для систематизации фактов и переосмысления подходов.

Тем не менее некоторые новые веяния общественной жизни все-таки

нашли отражение в работах 1987-1990 гг. Прежде всего это относится к

трудам М.И. Леонова, Д.Б. Павлова, сборнику «Непролетарские партии в

России в трех революциях» и др. Пропагандируемый с политической три-

буны принцип плюрализма привел к окончательному отказу от трактовок

представителей мелкобуржуазных партий как контрреволюционеров.

Идеологические новации, заключавшиеся в признании существования раз-

ных вариантов социалистического устройства (от «казарменного» до

«шведского» социализма), подразумевали обращение к изучению альтерна-

тивных моделей построения социализма. М.В. Спирина перечисляла со-

^ Маслиникова Т.Н. Большевистский опыт осуществления тактики

единства действий левых сил в революции 1905-1907 гг // Ленинская пар-

тия в борьбе против мелкобуржуазной революционности в дооктябрьский

период. Смоленск, Брянск, 1988. С. 36.

247

Бакаев А.А. Историография российского революционного терроризма конца XIX - начала XX века

Подождите немного. Документ загружается.