Бачинин В.А. Философия права и преступления
Подождите немного. Документ загружается.
линии развития, отвечающие ее природе и характеру социума, внутри которого она существует.
Для традиционного, линейно-каузального мышления «маленькие причины» случайного характера, как
правило, несущественны. Но синергетическое мировидение относится к ним иначе. Французский
правовед Ж. Карбонье писал о таких малых, случайных причинах которые в процессе развития
римского права играли роль пусковых механизмов, активизировавших правотворческую деятельность:
«Законы Лициния, установившие, что один из избираемых консулов должен быть плебей, были бы,
конечно, невозможны, если бы плебеи к тому времени не стали восходящим классом. Но, не проявись
банальная зависть и ревность двух сестер, может быть, этих законов и не было бы. Побудительные
мотивы злостного преступления одного молодого македонца вели к ростовщикам, и, не будь этого
преступления, возможно, в Риме не был бы издан сенатус-консультус против ростовщичества.
Получается, что для того, чтобы право появилось на свет, нужен скандал. Эти «маленькие причины»
любили подчеркивать Тит Ливии и Вольтер. По сравнению с теми значительными историческими
сдвигами, которые следовали за этими «маленькими причинами», сами они столь ничтожны и
анекдотичны, носят столь личностный характер, что не могут быть объектом детерминистского
подхода» '.
Ж. Карбонье не прав в своем последнем замечании, поскольку именно случайные, мелкие причины
стали главным предметом си-нергетических исследований. Малые по своим начальным масштабам, но
грандиозные по следствиям, порождаемым ими, они не могли вечно оставаться за пределами научного
изучения. И это показательно, что отдельные несоответствия чьих-то действий общественным
стереотипам и ожиданиям становились причинами, порождавшими нормотворческие импульсы. Это
придавало «малым причинам» иной вид и заставляло относиться к ним с должной мерой серьезности.
Когда случайные факторы накладывались на неслучайные предпосылки и их совместные действия
совпадали с динамическими качествами всей правовой системы, они становились для нее
определяющими и даже судьбоносными.
1
Карбонье Ж Юридическая социология. М., 1986, с. 290 В ряду названных Ж. Карбонье Тита Ливия и Вольтера следует
упомянуть и Лейбница, который в своей работе «О предопределенности» утверждал, что человеческий рассудок не в состоянии
предвидеть и прогнозировать события, поскольку в роли причин, способных изменить характер обстоятельств, могут выступать
многие совершенно случайные вещи. Так, маленькая мушка способна вызвать большие перемены в государственной жизни,
если она летает перед носом короля в момент принятия важного решения, когда королевский рассудок пребывает в положении
ко-
---=----.....--------------ГП=,-.К,,„„ Г^„,.,ц,>и„а \Л 1QS7 ^
Синергетическое мировидение позволяет обратить внимание на такую особенность социально-
правовой реальности, как бесчисленное множество неконтролируемых и непрогнозируемых
неопределенностей. Именно они способны выступать в роли случайных факторов, которые своими
воздействиями на события и обстоятельства делают последние неподвластными тотальной
регламентации. Синергетика неопровержимо доказывает, что мечты об обществе, которое было бы
полностью подконтрольно и существовало бы исключительно в русле однозначных управленческих
воздействий, — это утопические иллюзии. Но поскольку тотальный контроль и абсолютный
социальный порядок в принципе невозможны и локальные ареалы свободы всегда будут существовать
в различных социальных «нишах», то можно предполагать, что в этих не контролируемых законом
«нишах» будут существовать и очаги преступности.
СИНЕРГЕТИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ ПРИЧИННОСТИ И ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Представим ситуацию, когда в сознание индивида закрадывается мысль о совершении проступка,
который оценивается общественным сознанием негативно и квалифицируется уголовным
законодательством как правонарушение или даже преступление. Предполагаемый выигрыш выполняет
функцию искушения и позволяет сформулировать ряд доводов в пользу совершения криминальных
действий. Одновременно возникают и доводы «против», диктуемые различными соображениями
морально-правового или инстинктивно-охранительного характера. Из этой ситуации противоборства
между доводами «за» и «против» возможны несколько выходов. Первый выглядит так, будто сила
искушения оказывается неодолимой и преступление совершается. Второй заключается в победе
морально-правовых императивов над искушением, и планируемое нарушение закона остается
нереализованным. И, наконец, третья ситуация—это состояние неустойчивого равновесия, когда сила
доводов «за» и «против» оказывается примерно равной и вся система мотивации как бы замирает в
колеблющемся, динамично-равновесном состоянии, напоминающем положение чаш весов с примерно
одинаковым грузом на каждой из них. В этой ситуации зыбкого, неустойчивого равновесия достаточно
малейшей случайности подействовать на одну из чаш, чтобы она перетянула другую. Это пребывание в
критической, пороговой точке бифуркации чревато как возможностью падения, так и спасением. Здесь
находится порог ', разделяющий два мира, две об-
1
Характерно, что в древних культурах порогу придавался сакральный смысл, а переход через него нередко сопровождался
определенными ритуалами У порога имелись свои хранители, защищавшие дом от темных сил. В Вавилоне и Егип-
ласти социального пространства — правовую и криминальную. Переход через него означает разрыв
множества нормативно-ценностных связей морально-правового характера и погружение в иную
систему связей и отношений, противоположную по своим аксиологическим параметрам.
Синергетическую каузо-модель преступления воссоздает Ф. М. Достоевский в романе «Преступление и
наказание», где совершенно случайные, казалось бы, обстоятельства словно нарочно, шаг за шагом,
подталкивали Раскольникова к роковому порогу.
Поначалу это случайно подслушанный в трактире разговор между двумя незнакомыми молодыми
людьми, студентом и офицером, из которого Раскольников узнает адрес старухи-процентщицы. Затем,
когда уже многое передумано, взвешено и, наконец после страшного сна об убийстве лошади,
отвергнуто, он случайно слышит на Сенной площади слова о том, что завтра, в семь часов вечера
старуха будет одна в своей квартире. И вновь в нем возобновляется мучительная борьба. «Но зачем же,
спрашивал он всегда, зачем же такая важная, такая решительная для него и в то же время такая в
высшей степени случайная [выделено мной. — В. Б.] встреча на Сенной (по которой даже и идти ему
незачем) подошла как раз теперь к такому часу, к такой минуте в его жизни и к таким именно
обстоятельствам, при которых только и могла она, эта встреча, произвести самое решительное и самое
окончательное действие на всю судьбу его? Точно тут нарочно поджидала его!»'
На следующий день продолжительный сон, казалось бы, уберег Раскольникова от преступления; он
проспал и проснулся, когда уже шел восьмой час и было поздно что-либо затевать. Но будто какая-то
сила толкает его в спину, и он, несмотря ни на что, встает и идет. Тут же обнаружилось еще одно
спасительное обстоятельство: на кухне, откуда он рассчитывал незаметно взять топор, находилась
кухарка. В удрученном состоянии Раскольников спускается по лестнице, идет через двор и, проходя
мимо дворницкой, случайно бросает взгляд в открытую коморку и там, под лавкой, видит
поблескивающий топор. «Не рассудок, так бес», — подумал он, усмехнувшись и приободрившись.
Роль всех этих случайностей оказалась столь велика оттого, что правосознание студента-юриста
Раскольникова пребывало в крайне неустойчивом положении. Его тянули в противоположных
направлениях теория социальной «арифметики», оправдывающая «право на кровь», и голос протеста
против убийства, звучащий из глубин его, в целом благородного, внутреннего «Я». Беда Раскольникова
оказалась в том, что в этом споре примерно равно-
сильных противников не участвовало его «сверхсознание». Именно «сверх-Я» с его спасительной
догматикой абсолютных запретов на насилие могло бы вмешаться и уберечь от преступления. Но
Раскольников отверг метафизический мир, отпрянул от Бога и остался наедине с собой в злополучном
состоянии неустойчивого равновесия противоположных мотивов нравственного и криминального
характера. Критические моменты (точки бифуркации), предельно обострявшие проблему выбора,
настигали его на каждом шагу. Каждая встреча, пусть самая незначительная, каждый сон, даже самый
причудливый, несли с собой различные си-нергетические потенциалы, а с ними возможности либо
устоять, либо сорваться в пропасть. И все же случилось так, что Раскольников не был уведен от
бездны, а рухнул в нее. Он оказался в зоне «странного аттрактора», и потому, несмотря на все его
сомнения, метания, периодические отказы от принятого решения, его путь был предопределен: слабые,
но попадающие в резонанс с общим ритмом событий, совершающихся в зоне «аттрактора»,
воздействия вели его не прочь от преступления, а к нему. Из массы разнообразных случайностей, из
ряда сменяющих друг друга «пороговых ситуаций» возникла в итоге роковая траектория, «как будто
его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силой, без
возражений. Точно он попал клочком в колесо машины, и его начало в нее втягивать»'. Таким образом,
то, что в метафизическом смысле могло бы называться судьбой, в физическом мире выступило как
результат синергетической детерминации.
'Достоевский Ф. М. Поли собр соч. в 30-ти т Т. 6. Л . 1973. с. 58
ФИЛОСОФСКАЯ ПЕНОЛОГИЯ
Философские учения о наказании, его целях и средствах предложил называть пенологией (от лат.
роепа — наказание) американский юрист Ф. Либер в середине XIX в. Пенология является
необходимой составной частью философии права и философии преступления.
Поскольку человеку свойственно не только соблюдать, но и нарушать правовые нормы, делая это
либо вольно, либо невольно, с умыслом или без оного, то необходима система мер, оберегающих
индивидов и общество в целом от нарушителей закона и восстанавливающих попранную
справедливость.
Там, где право не в состоянии убедить личность в необходимости считаться с его требованиями,
оно вынуждено иметь в распоряжении запасной эшелон действенных аргументов и средств. Когда
человек не выказывает должного уважения к закону, то ответной реакцией закона становится
вменение вины и применение наказания.
Установление вины должно предшествовать наказанию. Но виновность существует в разных
видах. К. Ясперс, к примеру, выделял виновность моральную, метафизическую и уголовную.
Первая не предполагает уголовной ответственности. Судебной инстанцией для человека служит
здесь мнение значимых для него людей и суд собственной совести.
Метафизическая вина предполагает, что каждый человек ответственен за всякое зло, совершенное
в мире. Человек виновен в отсутствии достаточной солидарности между всеми людьми,
приводящей к появлению преступлений. Но судить его за это может только высшая инстанция —
Бог.
И, наконец, виновность уголовная, состоящая в том, что человек должен нести ответственность,
соразмеримую нарушению существующего законодательства. Правом вменения вины в этом
случае обладают органы правосудия.
Правопорядок в обществе поддерживается благодаря постоянной готовности закона к пресечению
попыток посягательств на его устои. И здесь недостаточно одних лишь религиозно-нравственных
увещеваний и призывов к моральному совершенствованию. Вл. Соловьев на этот счет заметил, что
нельзя допустить того, чтобы пока одни люди доказывали бы своим примером необходимость
совершенствования, то другие бы беспрепятственно упражнялись в осуществлении всевозможных
преступлений. Ведь может оказаться так, что вторые успеют истребить первых прежде, чем те
достигнут высот совершенства. Чтобы этого не произошло, должна существовать эффективная система
превентивных и карательных средств.
Применение карательных средств принадлежит к числу древнейших социальных практик, издавна и
повсеместно использовавшихся на всех исторических ступенях развития цивилизации. Эта практика
предполагала, с одной стороны, эквивалентное воздаяние преступнику за содеянное, а с другой —
воспитательный эффект охлаждения и торможения деструктивных настроений потенциальных
преступников.
i Интенсивность самих наказаний обнаружила себя как исторически изменчивая величина, зависящая
от уровня цивилизованности общества, характера его экономики, степени антагонизирован-ности
психики людей и многих других причин. Так, экономика, основанная на рабском труде, порождала
наказание рабством. В условиях феодализма, когда рабство уже отсутствовало, а взимать большие
штрафы с виновных было невозможно, распространились такие формы, как телесные наказания и
казни. Последующее развитие мануфактурного производства способствовало распространению
наказания в виде тюремного труда. Когда же начался переход к развитому индустриальному, а затем и
постиндустриальному типам общества, то обнаружилась экономическая нецелесообразность труда
заключенных. Это повлекло за собой расширение практики применения такой формы наказания, как
крупные денежные штрафы.
В философии наказания выделяются несколько основных концептуальных подходов —
метафизический, естественно-правовой, позитивно-правовой и неправовой.
МЕТАФИЗИКА НАКАЗАНИЯ
Греческий философ Анаксимандр сформулировал загадочный тезис, который гласил, что все вещи «за
свою нечестивость несут наказание и получают возмездие друг от друга в установленное
время» ' . Это изречение и по сей день рождает различные толкования. Оно обращает на себя внимание
всеобъемлющим, универсальным характером того приговора, который философ адресовал всему
сущему, поскольку под понятие вещи подпадает все, что угодно — от неодушевленных предметов до
живых индивидов, целых народов и всего человеческого рода. В чем состоит вина всех вещей? Отчего
столь суров приговор? В чем должно заключаться наказание? Эти и многие другие вопросы неизбежно
возникали перед всеми, кто пытался проникнуть в метафизический смысл изречения Анаксимандра.
За два с половиной тысячелетия появилось немало объяснений темного анаксимандровского афоризма,
соперничающего своей загадочностью с изречениями Гераклита Темного. Эти объяснения в своем
большинстве сводятся» версии, которую наиболее отчетливо сформулировал Платон, а позднее
развернули неоплатоники. Ее суть в том, что все вещи несут наказание за то, что Мировая душа
подвигнула их на обособление от Первоеди-ного. За свою отторженность, отчужденность от целого и
друг от друга они оказались обречены пребывать в несамодостаточном, ущербном состоянии.
Нуждаясь друг в друге, они крайне редко обретают возможность воссоединения. Это в полной мере
касается людей, в жизни которых грех самообособления выказывает себя с наибольшей силой и
максимальным трагизмом.
Приблизительно это же умонастроение передает библейский миф о первородном грехе, о
прародителях, которые самовольно обособились от природного целого и сразу же ощутили свою
чуждость ему. В итоге вся последующая история людей, наполненная трагическими коллизиями, стала
не чем иным, как «возмездием друг от друга в установленное время».
ЕСТЕСТВЕННО-ПРАВОВАЯ ФИЛОСОФИЯ НАКАЗАНИЯ
Великий немецкий поэт-мыслитель И. Гете предпослал своему автобиографическому повествованию
«Поэзия и правда» древнее греческое изречение: «Человек, которого не наказывают, не научается». В
этом высказывании присутствует мысль о естественной необходимости наказаний, о неотъемлемости
наказания от процесса социализации, воспитания индивида, а значит и от исторического развития
человеческой цивилизации. jata
Естественно-правовая парадигма предполагает обосно^^д необходимости наказаний интересами
развития человечестварсак
1
Маковельский А. О Досократики. Ч I. Казань, 1914, с. 37.
рода и человека как родового существа. Для нее наказание является не воздаянием злом за зло, а
восстановлением нарушенной справедливости. Наказание, будучи суровым, только по форме
напоминает зло, но по существу оно не является им, так как несет в себе другой ценностный заряд,
противоположные задачи и цели. И суровые наказания призваны не увеличивать общую сумму зла, а
уменьшать ее. Для успешного развития цивилизации гораздо приемлемее, чтобы преступники не
пользовались плодами своих злодеяний, а страдали бы от понесенных наказаний. )Но важно, чтобы
наказания были соразмерны преступлениям. За это в XVIII — XIX вв. активно выступали видные
европейские философы и юристы Ч. Беккариа, Вольтер, Ж. Бриссо де Варвиль, Л. Лепеяетье де Сан-
Фаржо, А. Фейербах, К. Цехарис и др. Они обосновывали принципы рационального взвешивания меры
наказания и доказывали, что государство не вправе превышать эту меру разумности и обрушиваться на
виновного всей тяжестью своей машины. В их выступлениях разумная, взвешенная мера наказания
представала в качестве не только воздаяния, кары за преступление, но и как защита виновного от
громады государства, от возможности превышения власти при осуждении и осуществлении наказания.
Еще один аспект в естественно-правовой трактовке проблемы наказания состоит в том, что само по
себе наказание должно служить не только праву и справедливости вообще, но и самому наказываемому
преступнику как правовому субъекту. В качестве такового преступник заинтересован в существовании
справедливости не менее, чем его судьи. Процедура судопроизводства и вынесения приговора
доказывает, что общество продолжает, несмотря ни на что, смотреть на преступника как на разумное,
социальное существо, представляющее для него по-прежнему ценность.
С позиций естественного права практика осуществления наказания не должна сопровождаться
унижениями личности преступника со стороны представителей государственной власти. Этот запрет
на унижение абсолютен и касается даже тех, кто осужден на смертную казнь. Когда убийцу Марата
Шарлотту Корде казнили и ее отрубленная голова упала в корзину, то палач Сансон достал ее, поднял
за волосы и нанес пощечину. За нарушение есте-
•нно-правового принципа «наказывай, но не унижай» Сансон •тстранен от должности, .стественно-
правовая пенология породила в конце XVIII -
хле XIX вв. движение американских квакеров за реформирование тюрьмы, за ее превращение в
исправительное учреждение.
В 1786 г. возникла так называемая филадельфийская система одиночного заключения. Ее цель состояла
в том, чтобы преступник имел возможность оставаться наедине с собой и с Богом и чтобы это помогло
ему осознать свою вину и раскаяться.
ПОЗИТИВНО-ПРАВОВАЯ ФИЛОСОФИЯ НАКАЗАНИЯ
В отличие от естественно-правового подхода, где на первом месте стояли цели справедливого
воздаяния и исправления преступника, позитивно-правовая доктрина рассматривает наказание как
средство отмщения и устрашения. Государство превращает частное право кровной мести в публичное,
присваивает его себе и трансформирует в функцию отмщения. Теперь каждое посягательство на чью-
либо безопасность рассматривается как покушение на власть и авторитет государства и подлежит
отмщению с его стороны.
Если в естественно-правовых доктринах важную роль играли религиозные и моральные мотивы
наказания как восстановления справедливости, то здесь они уступают место мотивам социальной
защиты и практической целесообразности. Государству важно обезопасить себя от произвола
отдельных граждан, и оно готово пресекать любые попытки преступной воли нарушить закон с
максимально возможной суровостью, мало заботясь при этом о соблюдении меры и принципа
справедливости. Его привлекает способность уголовных наказаний осуществлять функцию
устрашения, в то время как для гражданского общества гораздо ближе ставка на исправительную
функцию наказаний. Не случайно в вопросе о смертной казни инициативы ее отмены чаще исходят от
гражданских обществ разных стран, чем от представителей властных структур.
Гегель критиковал тех юристов, которые на первое место в наказании ставили функцию устрашения.
Он полагал, что они исходили из понимания человека как несвободного существа, которое можно
принудить к должному поведению лишь с помощью представлений о грозящем ему зле. Такое
обоснование наказания, -писал он, — похоже на то, будто замахиваются палкой на собаку. Угроза и
устрашение устраняют свободу и справедливость и потому не заслуживают положительной оценки ни
с моральной, ни с правовой точки зрения.
НЕПРАВОВАЯ ФИЛОСОФИЯ НАКАЗАНИЯ
Отличительными особенностями неправового подхода к наказанию являются следующие его черты: 1)
абсолютизация функции устрашения;
2) несоразмерность наказаний преступлениям в сторону ужесточения первых;
3) нарушения принципа справедливости при назначении и осуществлении наказаний.
Наказание становится неправовым, если в нем нарушена естественная, законосообразная, справедливая
мера воздаяния за содеянное. Оно оказывается таковым и в тех случаях, когда осуществление его берет
на себя субъект, не обладающий необходимыми полномочиями, данными ему государством.
Характерным примером такого наказания является месть.
Принцип устрашения, на который делают ставку сторонники неправового подхода, предполагает, что
страх наилучшим образом поможет карательным органам и субъектам власти осуществлять
регулятивно-управленческую функцию по поддержанию социального порядка. Но, как справедливо
замечают многие(исследова-тели, значительное число самоубийств во всех обществах доказывает, что
страх смерти не является универсальным регулятором человеческого поведения.
Если даже угроза смертной казни не устрашает потенциальных преступников, то это лишь доказывает
нецелесообразность практики устрашения в целом.
Практика неправовых, несправедливых наказаний характерна для диктаторских, тоталитарных
режимов. Ее теоретическому обоснованию служили идеи классовой борьбы и диктатуры пролетариата,
разработанные основоположниками марксизма-лени-
ПЕНОЛОГИЯ ПЛАТОНА
В своем последнем произведении, диалоге «Законы», Платон изображает идеально, на его взгляд,
организованное государство с наилучшим законодательством и продуманной до мельчайших деталей
системой воспитания граждан. Платоновская философия воспитания предполагает, что люди находятся
во власти богов, являются чем-то вроде игрушечных кукол-марионеток, за ниточки которых дергает
божественная воля. Среди этих ниточек имеется наиглавнейшая «золотая нить», ведущая к благу и
именуемая рассудочной. Через нее реализуется главная цель воспитания, состоящая в развитии у
граждан государства в первую очередь рассудительности. А это достигается путем соблюдения трех
важных условий-требований:
а) почитать богов и героев;
1
См. об этом подробнее: Нерсесянц В С. Философия права. М., 1997, с. 163 — 310.