Бачинин В.А. Философия права и преступления
Подождите немного. Документ загружается.
и непонимания. Неудовлетворенность наличной схематикой, сколь бы изощренной ни была ее
логическая аргументированность, превращает его духовную активность в подобие ненасытимой, не
ведающей полного утоления фаустовской страсти.
Разум отличается от рассудка не только настойчивой устремленностью на проникновение в сущность
интересующих его социальных феноменов, на обнаружение их внутренних противоречий, но также
умением использовать гностические рефлексы этих противоречий в качестве побудительных
импульсов дальнейшего развития своего аналитического потенциала.
В отличие от рассудка, оперирующего конечными определениями, разум ориентирован на отыскание
всеобщих определений духовно-практического бытия человека. «Микрокосм» внутреннего мира,
выстраиваемый его усилиями, устремлен к достижению максимально возможной степени
изоморфности универсуму мировой культуры. Разум позволяет личности сознавать свое пребывание не
только в мировом социуме, но и в идеальном мировом культурном универсуме.
Разум непосредственно связан с таким качеством личности, как духовность. Если витальность и
социальность человека предполагают его несамостоятельность, подчиненность естественным и
социальным детерминантам, то духовность выступает как способность подниматься над естественной
и социальной ограниченностью, выходить в сферу свободы.
Человек в качестве разумного и свободного духовного существа — это субъект, который одновременно
сознает и свою уникальность, самоценность своего внутреннего мира, и собственную причастность к
универсальным началам бытия, представленным в общечеловеческих ценностях культуры. Духовность
в ее высшем смысле возникает там, где универсум мировой культуры концентрируется в пределах
микроуниверсума человеческого «Я», а само «Я» делает все возможное, чтобы укоренить свое бытие в
бытии культуры, неустанно выстраивая связи между тем и другим.
Личность, поднявшаяся при посредстве разума до постижения всеобщих, родовых оснований
человеческого бытия, тем самым возвышается до уровня нравственного и естественно-правового
мироотношения. Преодолевая границы единичного, частного и особенного, стремясь духовно
подняться над теми естественными и социальными ограничениями, что налагаются на человеческое
существование природными факторами и общественными обстоятельствами, разум готов
воспринимать и трактовать каждую коммуникативную акцию как общение родовых субъек-
тов, являющихся обладателями равных естественных прав, носителями однотипных социокультурных
сущностей, гражданами общего целого — мирового социума.
Сложность и затрудненность разумно-нравственного и естественно-правового мироотношения обусловлена
в значительной степени тем, что в силу не зависящих от него обстоятельств человек вынужден пребывать
одновременно в составе ряда локализованных социальных сфер национального, демографического,
политического, экономического, профессионального и т. д. характера. Кроме того, антропологически
заданная относительная автономия человеческой телесности, ее эгоцентрическая ориентированность также
возводят задачу нравственного и естественно-правового отношения к сущему в ранг одной из труднейших.
Поэтому на разум возлагается ответственность за умение человека преодолевать собственными духовными
усилиями границы между социальными общностями и отыскивать приемлемые пути разрешения
возникающих при этом мотивационных противоречий. А залогом такого разрешения смогла бы выступать
способность разума усматривать в людях не частичных индивидов, но самоценных субъектов, в сущности
каждого из которых нет никаких принципиальных препятствий для их духовно-практической интеграции в
единое всечеловеческое сообщество.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ИНТУИЦИЯ Познавательные возможности разума отнюдь не
безграничны. И в те моменты, когда он сознает это наиболее отчетливо и остро, рождаются грустные
сентенции, вроде известного сократовского признания: «Я знаю, что я ничего не знаю». Это болезненное
состояние человеческого духа, и в первую очередь философского разума, из-за столкновения с
неразрешимостью познавательных задач или неприемлемостью возможных путей их прояснения вызывает
нравственную угнетенность и подавленность познающего «Я». Декарт назвал это состояние
интеллектуальной печалью.
Вывести человеческий дух из такого состояния помогает такая познавательная способность, как
интеллектуально-метафизическая интуиция. Большинство философов во все времена признавали, что вещи
и явления несут в себе нечто гораздо большее, чем то, что в них доступно восприятию и основывающемуся
на нем рассудочно-разумному анализу. У Метерлинка в «Синей птице» дети могли, повернув волшебный
кристалл алмаза, увидеть скрытые дотоле души вещей. Для позитивистского рассудка души ве-
щей — это фикции. Он не признает за вещами никаких душ. Философский разум полагает, что
«души» — это сосредоточенные в предметах культурно-исторические смыслы. И лишь
интеллектуально-метафизическая интуиция видит в душах вещей печать присутствия в нашем
мире высшей реальности. Она идет дальше логических доказательств, дальше обнаруженных
противоречий и антиномий в своем стремлении прикоснуться к истинным основаниям
миропорядка. Там, где философский разум бессилен перед открывшимся мраком непостижимых
тайн бытия, метафизическая интуиция, активно использующая скрытые резервы подсознания и
сверхсознания, продолжает погружение человеческого духа в глубины этих тайн. Она не
сомневается в том, что под покровом этой действительности, точнее, под покровом каждого из ее
атомов, скрыта вторая реальность, непохожая на эту. В отличие от рассудка, который отбрасывает
это предположение, и разума, довольствующегося умозрительной констатацией того, что она
существует, и своего бессилия перед ее тайнами, метафизическая интуиция чувствует эту
реальность, а также то, что она более реальна, чем та, в которой человек живет своей
повседневной жизнью.
Идея существования второй, высшей реальности, идея того, что человеку дано жить одновременно
в двух мирах, — главная в мировых религиях, крупнейших философских учениях, музыке и
поэзии. Для метафизической интуиции эта идея аксиоматична.
Интеллектуально-метафизическую интуицию можно сравнить с вратами, через которые в
мыслящее человеческое «Я» входит метафизическая реальность. Через эту познавательную
способность человеку открываются такие грани бытия, которые для рассудка и разума
непостижимы. Не каждый обладает этой способностью. Она предполагает особую,
метафизическую одаренность личности. Поскольку она связана с подсознательными и
сверхсознательными уровнями психики, то человек, как правило, сам не знает, как к нему
приходят озарения и открытия.
Использование познавательных возможностей интеллектуально-метафизической интуиции
предполагает ряд условий. Во-первых, субъект познания должен знать о предмете
познавательного интереса все, что знают другие. Во-вторых, он должен пребывать в состоянии
озадаченности проблемой, сосредоточенности на ней, и эта познавательно-психологическая
установка должна быть достаточно устойчивой и глубокой. И только при наличии этих
двух условий становится возможным подключение бессознательных резервов метафизической
интуиции.
Познавательные усилия интеллектуально-метафизической интуиции предполагают, что обладатель
этой способности воспринимает в качестве аксиом следующие положения:
1) трансцендентная реальность существует;
2) в каждом фрагменте физической, социальной, духовной жизни обязательно присутствие
метафизических начал;
3) логические доказательства существования метафизических реалий невозможны и бесполезны;
4) метафизический мир представляет собой единое, всеобщее отцовско-материнское совокупное
первоначало бытия, от которого производна земная жизнь.
В отличие от разума, который нередко идет на сознательный, намеренный разрыв с мифологией,
мистикой, религией, метафизическая интуиция никогда не теряет с ним связи и выступает во многих
случаях их преемницей. Если язык разума носит преимущественно денотативный характер, когда его
высказывания стремятся обнажать скрытые смыслы, то язык интеллектуально-метафизической
интуиции может быть коннотативным, <го есть предполагающим присутствие подтекстов, всего того,
что является подразумеваемым и до конца словесно невыразимым. Разум сознает ограниченность
своих возможностей и не посягает на непостижимое, отступая перед ним. Но метафизическая интуиция
стремится помыслить немыслимое и говорить о неизрекаемом.
Для нее все, в том числе и право, живет и движется не только в пределах наблюдаемых физических
измерений. У права есть и другая, ненаблюдаемая, тайная жизнь. Правовая реальность многомерна и
уходит своими корнями в сверхкаузальный мир, где пребывают причины причин, высшие, абсолютные
первонормы и первоценности, задающие людям определенные модели социального поведения.
Интеллектуально-метафизическая интуиция идет гораздо дальше сугубо рационалистического
подхода, изображающего право в виде комплекса инвентаризованных норм и законов. При таком
подходе исчезает душа права, а остается лишь его социальное тело, если не сказать «труп права».
Интуиция же, уверенная в существовании такой души, издавна обозначила для себя соответствующий
спектр реалий и проблем, традиционно именующийся областью философских оснований естественного
права.
МО ТИВАЦИОННЫЕ КОНФЛИКТЫ В МОРАЛЬНО-ПРАВОВОМ СОЗНАНИИ
ТИПЫ СУБЪЕКТИВНЫХ РЕАКЦИЙ НА МОТИВАЦИОННЫЕ КОНФЛИКТЫ
Некогда Гегель назвал людей эпохи Возрождения «переходными лицами» за их беспокойные,
неровные характеры, за присущую многим из них путаницу этических понятий, причудливо
сочетающуюся с жаждой духовной гармонии и свободы. «Переходным лицом» является и
современный человек, одолеваемый мучительным сознанием как собственного несовершенства,
так и несовершенства социальных отношений, в средоточии которых проходит его жизнь,
болезненно ощущающий собственную дисгармоничность, страдающий от невозможности решить
многие важные социальные вопросы. Невозможно постичь социомораль-ную сущность этого
«переходного лица», не исследовав те внутренние диссонансы, конфликты и противоречия, что
движут его духовной и практической жизнью. Без погружения в мотиваци-онную среду
правосознания не могут быть прояснены многие важные смыслы актуальных морально-правовых
противоречий.
Объективные морально-правовые противоречия имеют свойство обнаруживаться на
феноменологическом уровне человеческой психики в форме мотивационных конфликтов.
Особенность последних, отличающая их от типовых познавательных, ориентационных или
операционально-деятельных затруднений, испытываемых личностью в повседневной жизни
внутри социально-правовой реальности, состоит в том, что они имеют более глубокую этическую,
мировоззренческую подоплеку и связаны с отношением субъекта к особо значимым для него
социальным фактам и событиям.
Когда объективные морально-правовые противоречия трансформируются в мотивационные
конфликты, то в сфере человеческой субъективности, с одной стороны, возникают
непроизвольные эмоциональные резонансы, а с другой — осуществляется целенаправленная
рефлексия, стремящаяся с максимально доступной аутентичностью зафиксировать в рационально-
понятийных формах личностные смыслы объективных противоречий.
Вместе с тем, поиски истоков мотивационных конфликтов только в сфере объективной правовой
реальности, в воздействиях одних лишь внешних факторов способны привести к вульгар-но-
социологизаторскому упрощению сложных морально-правовых проблем. Чаще всего
мотивационные конфликты, возникнув как порождение определенных общественных условий,
переходят в относительно автономное психологическое существование и
начинают самостоятельно индуцировать дополнительную духовную энергию, рождать новые, уже
сугубо внутренние нравственно-правовые коллизии. При этом социальные, экономические,
политические, идеологические факторы как бы отступают на задний план, а на авансцену
индивидуального сознания выдвигаются исключительно личностные проблемы ценностно-
ориентацион-ного, мировоззренческого, экзистенциального характера. Возникает сложнейшая
психологическая сеть этических зависимостей, которую трудно разложить в линейную
детерминационную цепь причин и следствий.
Как психологическая реалия, мотивационный конфликт является индикатором выхода личности за
пределы поведенческих, ориентационных и оценочных автоматизмов в сферу, где требуются
нестереотипные духовные и практические реакции. Существенное свойство мотивационного
конфликта заключается в его способности вводить духовную жизнь личности в новое состояние,
где не только присутствуют затруднения понимания, оценки, целеполагания и волеизъявления, но
и вырабатываются предпосылки для выхода на качественно иные уровни мироотношения. То есть
мотивационный конфликт — это нечто гораздо большее, чем просто дезорганизация внутри
пространства субъективной реальности. Он продуктивен и несет в себе созидательный потенциал,
но его продуктивность существует лишь в качестве возможности. Претворение же ее в
действительность зависит в первую очередь от самого субъекта, от степени его
социализированности и уровня его культуры. Чем богаче внутренний мир личности, чем обширнее
ее социальный опыт, тем содержательнее оказываются переживаемые ею мотивационные
конфликты, тем глубже их нравственные и экзистенциальные смыслы.
Субъективные реакции личности на переживаемые ею мотивационные конфликты, порожденные
внешними социальными противоречиями, могут быть разделены на экстравертные и ин-
тровертные.
/. Экстравертные реакции
1. Реакция н е г а ц и и состоит в том, что субъект направляет все свои усилия на то, чтобы
ликвидировать социальную причину, вызвавшую внутренний конфликт.
2. Реакция трансформации состоит в том, что причина, породившая конфликт, существенно
изменяется в результате целенаправленных действий субъет та и теряет способность генерировать
в дальнейшем аналогичные конфликты.
// Иптровертпые реакции
1. Реакция сублимации — это переключение разбуженной внутренним конфликтом энергии в русло какой-
либо деятельности созидательного характера.
2. Реакция аутотерапии — изменение собственного отношения к причинам мотивационного конфликта и к
сопутствующим им факторам с целью психологической нейтрализации содержащегося в них
дезорганизующего потенциала '.
3. Реакция эскапизма как стремление уйти из-под власти раздражителей, исходящих от мотивационного
конфликта, забыть о них, заглушить их голос другими, зачастую искусственными возбудителями или
транквилизаторами — алкоголем, наркотиками и т. п.
Мотивационные конфликты — необходимая форма развития индивидуального правосознания, один из
способов его социокультурного существования. Как фиксированные психологические образования, они
позволяют увидеть его внутреннюю жизнь не в виде сумбура чувств и мыслей, но как внутренне
структурированное целое, строящееся на началах психологического контрапункта. Способность личности
совмещать в своем духовном мире различные, противоречащие друг другу мотивы, оценки, интересы
позволяет ей переносить напряжение нравственно-правовых противоречий, доводить их до фазы
разрешения, до перехода диссонансов в консонансы.
КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС В МОРАЛЬНО-ПРАВОВОМ СОЗНАНИИ Понятие диссонанса с его
музыкальной семантикой не является для социогуманитарных наук чем-то инородным. В конце 1950-х гг.
американский психолог и социолог Л. Фестингер ввел в теоретический обиход понятие-концепт
«когнитивный диссонанс», обнаруживший достаточный эвристический потенциал для описаний и
исследований ряда явлений духовной жизни личности, связанных с познавательными процессами.
1
Когда человек оказывается в состоянии глубокого внутреннего конфликта, вызванного неблагоприятными изменениями в его
судьбе, то «подлинная проблема, стоящая перед ним, ее критический пункт состоят не в осознании смысла ситуации, не в
выявлении скрытого, но имеющегося смысла, а в его созидании, в смыслопорождении, смыслостроительстве». (Василюк Ф. Е.
Психология переживания. Анализ преодоления критических ситуаций. М., 1984, с. 24). Это смысло-образование протекает в
процессе переживания наличной ситуации. Переживание же выступает как борьба за возможность реализации своих
жизненных необходимостей, как внутренняя восстановительная работа по обретению утраченного смысла жизни, по
избавлению от состояний отчаянности и безнадежности, по перестройке конкретной мотивационной конфигурации смыслов.
Когнитивный диссонанс представляет собой такое состояние индивидуального сознания, когда в нем
сталкиваются в единой смысловой плоскости два противоположных представления об одном объекте
или факте, не согласующиеся между собой, но кажущиеся субъекту в равной степени убедительными.
Противоречие между ними, будучи источником внутреннего дискомфорта, заставляет искать пути
согласования противоположностей, подбирать разные средства ослабления, сглаживания остроты
возникшего диссонанса, пытаться превратить его в консонанс. Музыкальная терминология, обычно
подходящая для характеристик смутных, противоречивых состояний духа в его невнятных или же
резко контрастных проявлениях и переходах, фиксирует в подобных случаях либо растревоженность,
либо умиротворенность, уравновешенность сознания.
Согласно Л. Фестингеру, когнитивный диссонанс играет в духовно-практической жизни личности
преимущественно отрицательную роль и стоит гораздо ниже консонансного состояния. Этот взгляд
восходит к давней позитивистской традиции, привычно абсолютизирующей роль принципа равновесия
и трактующей противоречия внутренней жизни как изъяны, а не стимулы духовного развития.
Чем сложнее и острее нравственно-правовые противоречия, порождающие диссонансные состояния
индивидуального сознания, тем труднее их трансформировать в консонансы. Но и состояние
консонанса способно нести в себе определенную опасность для индивидуального «Я». Избавление от
внутреннего, духовного напряжения как рефлекторной реакции на внешние социальные противоречия
способно лишить субъекта нравственной энергии, готовности к активным духовным исканиям. Вместо
этого он успокаивается, расслабляется, что может для него обернуться моральным застоем, духовной
стагнацией. В этом отношении симптоматично опасение В. Франкла, который писал: «Я считаю
опасным заблуждением предположение, что в первую очередь человеку требуется равновесие, или, как
это называется в биологии, «гомеоста-зис». На самом деле человеку требуется не состояние
равновесия, а скорее борьбы за какую-то цель, достойную его. То, что ему необходимо, не есть просто
снятие напряжения любыми способами, но есть обретение потенциального смысла, предназначения,
которое обязательно будет осуществлено»'.
Осознание личностью собственных внутренних конфликтов-диссонансов, а также рефлексия по поводу
возможностей их транс-
1
Фраикл В. Поиск смысла жизни и логотерапия — Психология личности. Тексты. М., 1982, с. 121.
формаций в консонансы неотрывны от процесса ее существования в качестве субъекта правовой
культуры. Правовая культура выступает одновременно и как средство, снимающее конфликты, и как
цель подобных снятий. Через нее конфликты обретают способность служить духовному обогащению
личности, выполняют катарсическую функцию.
Еще Аристотель доказал, что человек может через внутренне противоречивые состояния страха и
сострадания приходить к нравственному очищению. Трагический катарсис не разрушает личность, а
напротив, производит «мистериальную дезинфекцию» морального сознания. Анализируя греческую
трагедию как жанр, размышляя об особенностях ее восприятия зрителями, Аристотель, в сущности,
воссоздал логику возникновения, обострения и последующего разрешения внутренних диссонансов в
индивидуальном сознании, в сфере нравственных чувств и экзистенциально-правового мышления
личности, столкнувшейся с трагической коллизией социального или метафизического характера. Он
показал, как столкновение открывшейся в неожиданном этико-эк-зистенциальном ракурсе трагической
правды бытия с обыденными представлениями приводит к тому, что привычные стереотипы
жизнепонимания опрокидываются. Мощная внутренняя встряска пробуждает нравственное сознание,
пребывавшее до этого в равновесно-дремотном состоянии, заставляет его заработать в новом, более
интенсивном режиме, ставит перед человеком в чрезвычайно острой форме вопросы о первопричинах,
ввергающих людей в трагические коллизии и экзистенциальные катастрофы.
В тех случаях, когда человек склонен к полубессознательному самообману, инстинктивно-
охранительному лицемерию и тем самым стремится оградить себя от трагических реалий социальной
жизни, далеко не всякое впечатление способно нарушить его миросозерцательный «гомеостазис».
Чтобы избежать болезненных переживаний, он готов упорно держаться за расхожие догмы и мифы.
Существует старая когнитивно-экзистенциальная иллюзия, будто чем меньше человек знает о мире,
социуме и самом себе, тем спокойнее он чувствует себя в окружающем его миропорядке. Незнание как
бы оберегает его от многих внутренних диссонансов и сопутствующих им переживаний, тревог,
огорчений. Если в многознании «много печали», то, соответственно, в малом знании и полном
незнании «мало печали». Такова позиция дореф-лексивного, мифологизированного сознания,
существующего за пределами высших форм культуры и не умеющего и не стремящегося использовать
собственные внутренние противоречия в каче-
стве импульсов своего духовного развития. И. Кант, характеризуя такую позицию, отмечал, что
чем просвещеннее разум, тем дальше человек от довольства собой и жизнью. «Отсюда у многих
людей, и притом самых искушенных в применении разума, если только они достаточно искренни,
чтобы в этом признаться, возникает некоторая степень мизологии, то есть ненависть к разуму, так
как по вычислению всех выгод, которые он получает -я не скажу от изобретений всевозможных
ухищрений обычной роскоши, но даже от наук (которые в конце концов представляются им также
некоторой роскошью рассудка), они все же находят, что на деле навязали себе на шею только
больше тягот, а никак не выиграли в счастье. Поэтому они в конечном счете не столько
презирают, сколько завидуют той породе более простых людей, которая гораздо больше
руководствуется природным инстинктом и не дает разуму приобретать большое влияние на их
поведение» '. С этой позиции еще более счастливым следует считать существование животных,
чья жизнь беспроблемна, кого не мучают различные вопросы, кому неизвестно недовольство
собой и неведом страх перед грядущим. Но человек, этот «мыслящий тростник», сознающий свою
обособленность от общей мировой жизни, мучающийся проблемами свободы, ответственности,
совести, смысла жизни, вынужденный постоянно сопоставлять, сравнивать и выбирать, то есть
живущий не просто в онтологическом континууме «природа-социум», но в культуре, с
неизбежностью оказывается в диссонансных состояниях разлада с миропорядком и самим собой.
Открытый для текучей, изменчивой «живой жизни», приемлющий мир с его добром и злом,
субъект культуры способен употребить все имеющиеся в его распоряжении духовные средства на
то, чтобы проникнуть в суть противоречий мирового бытия и тем самым продвигаться по пути
разрешения собственных внутренних конфликтов.
ГЕГЕЛЕВСКАЯ ТИПОЛОГИЯ МОТИВАЦИОННЫХ КОНФЛИКТОВ
Для мотивационных противоречий характерна содержательная многомерность, что позволяет
группировать и типологизи-ровать их по самым разным основаниям и критериям. Одним из
наиболее серьезных опытов такой типологизации можно считать ретроспективный обзор
кризисных форм познания, предпринятый Гегелем в «Феноменологии духа».
Для Гегеля, опирающегося на принцип историзма как исходную методологическую посылку,
становление социума, цивили-
1
Кант И. Сочинения в 6-ти т. Т. 4, ч. 1. М., 1965, с. 230—231.