Альтюссер Л. За Маркса

Подождите немного. Документ загружается.

«О МОЛОДОМ МАРКСЕ»

что это за этап, о котором мы ничего не знаем? Между тем

именно так часто и обращаются с текстами молодого Марк-

са, как если бы они принадлежали к какой-то особой обла-

сти,

в которой «основной вопрос» не имеет значимости, при-

чем по той причине, что они должны привести к марксиз-

му. Как если бы их смысл вплоть до самого конца оставался

неопределенным, как если бы для того, чтобы их элемен-

ты наконец-то были впитаны неким целым, необходимо до-

стичь финального синтеза, как если бы до достижения этого

синтеза вопрос о целом никогда не вставал, по той простой

причине, что была разрушена всякая тотальность, предше-

ствующая финальному синтезу? И здесь мы подходим к вер-

шине парадокса, где раскрывается скрытый смысл этого

аналитико-телеологического метода: этот метод, не переста-

вающий судить, неспособен вынести абсолютно никакого

суждения о тотальности, отличной от его собственной.

Можно ли более недвусмысленно признать, что он лишь по-

стоянно судит о себе самом, узнает и признает себя самого

в форме объектов, которые он подвергает рефлексии, что

он никогда не покидает своих пределов, что развитие, ко-

торое он стремится помыслить, он мыслит лишь как разви-

тие себя самого в себе самом? И если кто-то скажет мне, что

именно поэтому этот метод, предельную логику которого

я описываю, является диалектическим, то я отвечу: да, ди-

алектическим; но гегелевским!

И в самом деле, когда нужно помыслить именно станов-

ление мысли, редуцированной к своим элементам, когда

встает наивный, но честный вопрос Лапина: «каким обра-

зом эти различные элементы объединились в мировоззре-

нии Маркса?», когда нужно понять отношение элементов,

конечный этап развития которых известен, тогда мы заме-

чаем, как в поверхностных или более глубоких формах по-

являются аргументы гегелевской диалектики. Вот пример

поверхностной формы: ссылка на противоречие между фор-

мой и содержанием, точнее говоря, между содержанием и его

«О МОЛОДОМ МАРКСЕ

понятийным выражением. «Материалистическое содер-

жание» вступает в конфликт с «идеалистической формой»,

и идеалистическая форма в тенденции сводится к простой

терминологии (в конечном счете она совершенно исчезнет:

она будет всего лишь словом). Маркс уже материалист, но

он все еще пользуется фейербахианскими понятиями, он за-

имствует у Фейербаха его терминологию, в то время как

на деле он уже не является, да и никогда не являлся чистым

фейербахианцем; в период между написанием «Рукописей

1844 г.» и своими зрелыми работами Маркс нашел свою

окончательную терминологию

: простой вопрос о языке.

Все становление заключено в словах. Я знаю, что это упро-

щение, но я иду на него, чтобы сделать более отчетливым

скрытый смысл этой процедуры. Впрочем, порой она явля-

ется намного более сложной, например, в теории Лапина, ко-

торый противопоставляет уже не форму (терминологию) со-

держанию, но сознание — тенденции. Лапин не редуцирует

различие мыслей Маркса к простому различию терминоло-

гии.

Он признает, что язык имеет смысл: этот смысл есть

смысл (само)сознания Маркса в тот или иной определенный

момент его развития. Так, в «Рукописи 1843 г.» («К критике

гегелевской философии права») самосознание Маркса было

фейербахианским. Маркс говорил на языке Фейербаха, по-

тому что он считал себя фейербахианцем. Но это сознание-

язык находилось в объективном противоречии с его «мате-

риалистической тенденцией». Именно это противоречие

представляло собой движущий принцип его развития. Несо-

мненно, эта концепция может показаться марксистской (до-

статочно вспомнить о «запаздывании сознания»), но это все-

го лишь кажимость, поскольку даже если можно определить

сознание (глобальный смысл текста, его язык-смысл), то не-

Ян, там же, с. 173. «В «Немецкой идеологии»... диалектический ма-

териализм нашел адекватную терминологию». В то же время Ян в своем

собственном тексте показывает, что дело идет совсем не о терминологии.

«О МОЛОДОМ МАРКСЕ»

понятно, как конкретно определить

«тенденцию».

Или, ско-

рее,

то, как она определяется, становится даже слишком

понятным, как только мы замечаем, что для Лапина раз-

личение между материалистической тенденцией и (само) со-

знанием в точности совпадает с «различием между тем,

каким объективное

содержание

«Рукописи 1843 г.» будет

представляться с точки зрения развитого марксизма, и

тем,

как сам Маркс понимал это

содержание

в тот пери-

од»

Если понимать эту фразу в строгом смысле, то из нее

следует, что «тенденция» есть не что иное, как ретроспек-

тивная абстракция результата, который и следует объяс-

нить,

т. е. гегелевское

в-себе,

помысленное исходя из его це-

ли как его собственного истока. Тогда противоречие между

сознанием и тенденцией сводится к противоречию между в-

себе и для-себя. Впрочем, Лапин без обиняков заявляет, что

эта тенденция является «неявной» и «бессознательной». Та-

ким

образом,

абстракция самой проблемы выдается за ее

собственное

решение. Разумеется, я не отрицаю, что в тек-

сте Лапина содержатся указания, которые ведут нас к дру-

гой концепции (тут меня, пожалуй, обвинят в том, что и я

скатываюсь в теорию элементов! Но для того чтобы их по-

мыслить, нужно было бы отказаться от самого понятия «тен-

денции»), и тем не менее следует признать, что его система-

тика является гегельянской.

Итак, невозможно заниматься марксистским изучени-

ем ранних работ Маркса (и всех проблем, которые встают

в связи с ними), не порвав со спонтанными или рефлексив-

но проясненными искушениями аналитико-телеологическо-

го метода, в котором всегда более или менее явно присут-

ствуют гегелевские принципы. Для этого следует порвать с

предпосылками этого метода и применить к нашему объек-

ту марксистские принципы теории идеологической эволю-

ции.

Лапин, там же, с. 69.

«О МОЛОДОМ МАРКСЕ»

Эти принципы радикально отличаются от принципов, вы-

сказанных ранее. Они предполагают:

Что каждая идеология рассматривается как реальное

целое, объединенное в конечном счете своей собственной

проблематикой, такое, что невозможно извлечь из него ни

одного элемента, не изменяя смысла этого целого.

Что смысл этого целого, единичной идеологии (в дан-

ном случае индивидуальной мысли) зависит не от его отно-

шения к отличной от него истине, но от его отношения к

существующему идеологическому полю, а также к социаль-

ным проблемам и к социальной структуре, которые слу-

жат его основой и отражаются в нем; что смысл развития

единичной идеологии зависит не от отношения этого разви-

тия к его истоку или к его завершению, рассматриваемых

как его истина, но от того отношения, которое существует в

этом развитии между мутациями этой единичной идеологии

и мутациями идеологического поля и социальных проблем и

отношений, которые служат его основой.

Что поэтому движущий принцип развития единичной

идеологии находится не в пределах самой этой идеологии,

но вне ее, по ту сторону единичной идеологии: в ее авторе

как конкретном индивиде и в действительной истории, ко-

торая отражается в этом развитии согласно сложным отно-

шениям, связывающим индивида с историей.

Следует добавить, что эти принципы, в противополож-

ность принципам, рассмотренным ранее, являются не иде-

ологическими принципами в строгом смысле слова, но

принципами научными: иными словами, они — не исти-

на процесса, подлежащего изучению (которой являют-

ся все принципы истории в futur antérieur). Они — не ис-

тина чего-то иного (vérité de), они — истина для... {véri-

té pour), они истинны, как условие легитимной постановки

проблемы, а следовательно, посредством этой проблемы, и

как условие производства истинного решения. Поэтому они

действительно предполагают «завершенный, зрелый марк-

«О МОЛОДОМ МАРКСЕ»

сизм», но не как истину своего собственного генезиса, а как

теорию, позволяющую понять как свой собственный гене-

зис,

так и любой иной исторический процесс. Впрочем, толь-

ко при этом условии марксизм может объяснить нечто иное,

чем он сом: не только свой собственный генезис как отлич-

ный от него самого, но и все иные преобразования, произве-

денные в истории, включая и те, в которые вписаны прак-

тические последствия вмешательства марксизма в историю.

Если он — не истина чего-то иного в гегелевском или фей-

ербаховском смысле слова, но дисциплина научного иссле-

дования, то для марксизма его собственный генезис дей-

ствительно не представляет собой большей проблемы, чем

становление истории, на которой его вмешательство оста-

вило свой отпечаток: понимание того, что было исходным

пунктом для Маркса, как и того, для чего исходным пунктом

был Маркс, равным образом требует применения марксист-

ских принципов исследования

Итак, первое условие, которое необходимо выполнить

для того, чтобы правильно поставить проблему ранних ра-

бот Маркса, заключается в признании того, что и филосо-

фы бывают молодыми. Все мы где-то и когда-то рождаем-

ся и начинаем мыслить и писать. Мудрец, который утверж-

дал,

что не следует публиковать свои ранние работы, более

того,

что не следует их даже писать (потому что всегда най-

дутся аспиранты, которые их опубликуют), разумеется, не

был гегельянцем... поскольку с этой, гегельянской точки

зрения ранние работы столь же неизбежны и невозможны,

как и тот единственный в своем роде объект, который де-

Разумеется, развитие марксизма, как и любой научной дисциплины,

не остановилось на Марксе, точно так же как развитие физики не остано-

вилось на Галилее, заложившем ее основы. Подобно любой научной дис-

циплине марксизм развивался, причем уже при жизни Маркса. Фундамен-

тальное открытие Маркса сделало возможными новые открытия. Было бы

весьма неблагоразумно думать, что все уже сказано.

«О МОЛОДОМ МАРКСЕ

монстрировал Жарри: «Череп Вольтера в детстве». Они не-

избежны, как и всякое начало. Они невозможны, посколь-

ку

мы не выбираем своего начала. Маркс не делал никакого

выбора, когда рождался для мысли и мыслил в том идеоло-

гическом мире, который немецкая история сконцентрирова-

ла в программе преподавания своих университетов. Имен-

но в этом мире он вырос, именно в нем он научился двигать-

ся и жить, с ним он «объяснился», от него он освободился.

Далее я еще вернусь к необходимости и случайности это-

го начала. Но факт заключается в том, что существует не-

кое начало и что для того, чтобы создать историю собствен-

ных мыслей Маркса, следует ухватить их движение в тот

самый момент, когда этот конкретный индивид, молодой

Маркс, появляется в мире мыслей своего времени, для того

чтобы мыслить здесь и вступать с мыслями своего времени

в тот обмен и спор, которые будут составлять всю его жизнь

как идеолога. На этом уровне обменов и споров, представ-

ляющих собой саму материю текстов, в которых нам даны

его живые мысли, все происходит таким образом, словно са-

ми авторы этих мыслей отсутствуют. Отсутствует и кон-

кретный индивид, выражающий себя в своих мыслях и сво-

их текстах, отсутствует и действительная история, выража-

ющая себя в существующем идеологическом поле. Подобно

тому как автор исчезает за своими опубликованными мыс-

лями, чтобы быть только их строгостью, так и конкретная

история исчезает за своими идеологическими темами, чтобы

быть только их системой. Следовало бы поставить вопрос и

об этом двойном отсутствии. Но пока все происходит в игре

связей между строгостью единичной мысли и системой тем

идеологического поля. Именно их отношение и есть это на-

чало, и это начало не будет иметь конца. Именно это отно-

шение следует помыслить: отношение (внутреннего) един-

ства единичной мысли (в каждый момент ее становления)

к существующему идеологическому полю (в каждый момент

его становления). Но для того чтобы помыслить отношение

«О МОЛОДОМ МАРКСЕ»

между ними, необходимо в то же время помыслить его тер-

мины.

Это методологическое требование прежде всего предпола-

гает действительное, а не аллюзивное познание субстанции

и структуры этого фундаментального идеологического по-

ля.

Оно предполагает, что мы не ограничиваемся нейтраль-

ным представлением об идеологическом мире, подобным

сцене, на которой случайно встречаются столь же знамени-

тые, сколь и несуществующие персонажи. Судьба Маркса

в 1840—1845 гг. решается не в идеальном споре между та-

кими персонажами, как Гегель, Фейербах, Штирнер, Гесс и

т. д. Судьба Маркса решается не во взаимодействиях меж-

ду Гегелем, Фейербахом, Штирнером, Гессом и т. д., воспри-

нятыми такими, какими они предстают в трудах, выходив-

ших при жизни Маркса. И уж тем более — не в тех чрезвы-

чайно общих описаниях, которые позднее дадут Энгельс и

Ленин. Она решается во взаимодействиях между конкрет-

ными идеологическими персонажами, которым идеологиче-

ский контекст придает определенный облик, не обязательно

совпадающий с их буквальной исторической идентичностью

(пример: Гегель) и во многом выходящий за пределы как то-

го эксплицитного представления, которое дает Маркс в тех

текстах, где они цитируются, упоминаются и критикуются

(пример: Фейербах), так, разумеется, и тех общих суммар-

ных характеристик, которые Энгельс предложит сорок лет

спустя. Для того чтобы проиллюстрировать эти замечания

конкретными примерами, я мог бы сказать, что Гегель, с ко-

торым молодой Маркс спорит, начиная со своей докторской

диссертации, — отнюдь не библиотечный Гегель, о кото-

ром мы можем предаваться одиноким медитациям в 1960 г.;

это Гегель неогегельянского движения, Гегель, призван-

ный предоставить немецким интеллектуалам сороковых го-

дов средства, позволявшие им помыслить свою собствен-

ную историю и свои надежды; это Гегель, уже приведенный

О МОЛОДОМ МАРКСЕ

в противоречие с самим собой, используемый против само-

го себя, наперекор самому себе. Другой пример: идея фило-

софии, становящейся волей, покидающей мир рефлексии,

чтобы преобразовать мир политики, которую можно было

бы считать первым восстанием Маркса против своего учи-

теля,

находится в полном согласии с господствующей интер-

претацией неогегельянцев

. Я не отрицаю, что Маркс уже

в своей диссертации демонстрирует то острое чувство по-

нятия, ту неумолимую строгость формулировок и гениаль-

ность замысла, которые вызывали восхищение его друзей.

Тем не менее эта идея принадлежит не ему. Столь же небла-

горазумно было бы сводить и присутствие Фейербаха в тек-

стах Маркса, написанных в 1841—1844 гг., только к экспли-

цитнымупоминаниям. Поскольку многочисленные пассажи

прямо воспроизводят или очерчивают Фейербаховы мысли,

хотя имя Фейербаха и не упоминается. Пассаж, извлечен-

ный Тольятти из «Рукописей 1844 г.», взят прямо из работ

Фейербаха; можно было бы привести и другие пассажи, за-

слуга написания которых несколько поспешно приписыва-

ется Марксу. Но зачем Марксу было цитировать Фейерба-

ха,

если он и так был знаком каждому, больше того, если сам

Маркс усвоил его мысль и мыслил с помощью его мыслей

так, как если бы они были его собственными? Тем не менее,

как мы вскоре увидим, следует сделать еще один шаг и от

неявного присутствия мыслей живого автора перейти к при-

сутствию возможности его мыслей: к его проблематике,

т. е. к конститутивному единству действительных мыслей,

которые образуют эту область существующего идеологиче-

ского поля, с которым объясняется тот или иной автор в сво-

См. главу о «формировании левогегельянского движения» в работе:

Корню О. Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Жизнь и деятельность, М.: По-

литиздат, 1976, Т. I: Детство и юность. Левые гегельянцы. Корню совер-

шенно верно подчеркивает роль фон Чешковского в разработке неогеге-

льянской философии действия, которая была принята всеми молодыми

либеральными интеллектуалами этого движения.

«О МОЛОДОМ МАРКСЕ»

ей собственной мысли. Мы тотчас же замечаем, что если без

этого идеологического поля невозможно мыслить единство

единичной мысли, то само это поле, для того чтобы быть по-

мысленным, требует мысль этого единства.

В чем же заключается это единство? Чтобы ответить на

этот вопрос с помощью примера, вернемся к Фейербаху, но

на этот раз для того, чтобы поставить проблему внутренне-

го единства мысли Маркса в то время, когда он вступает

с ним в отношение. Природа этого отношения, которое вы-

звало многочисленные споры, явно приводит в замешатель-

ство большинство авторов нашего сборника. Это затрудне-

ние связано не только с тем, что тексты Фейербаха мало-

известны (их можно прочитать). Оно связано с тем, что не

всегда понимают то, что конституирует глубинное единство

того или иного текста, предельную сущность идеологиче-

ской мысли, т. е. его проблематику. Я предлагаю этот тер-

мин,

который не использовался самим Марксом, но который

постоянно задает тон его зрелым идеологическим анализам

(в особенности в «Немецкой идеологии»)

, потому что это

понятие, позволяющее наилучшим образом схватить факты,

не скатываясь в гегельянские двусмысленности тотально-

сти. Действительно, говорить, что идеология представляет

собой (органическую) тотальность, верно только в качестве

описания

а не в качестве теории, поскольку это описание,

превращенное в теорию, заставляет нас мыслить всего лишь

Здесь я не могу провести исследования понятий, присутствующих

в аналитических разработках «Немецкой идеологии». Вот один простой

текст, в котором сказано все. Речь идет о «немецкой критике»: «Все про-

блемы этой критики... выросли все же на почве определенной философ-

ской системы, а именно — системы Гегеля. Не только в ее ответах, но уже

и в самых ее вопросах заключалась мистификация». Вряд ли можно най-

ти лучшее выражение той мысли, что философию определяет не ответ, но

сам вопрос, поставленный этой философией, и что именно в самом вопро-

се, т. е. в

способе

мышления объекта (а не в самом объекте) следует искать

идеологическую мистификацию (или ее противоположность — аутентич-

ное отношение к объекту).

О МОЛОДОМ МАРКСЕ

пустое единство описанной целостности, а не определенную

структуру единства. И наоборот, мыслить единство опре-

деленной идеологической мысли (которая непосредственно

предстает перед нами как целостность, которая явно или не-

явно «переживается» как целостность или как интенция «то-

тализации») с помощью понятия проблематики значит де-

лать возможным выявление систематической типической

структуры, объединяющей все элементы мысли, а значит,

открывать в этом единстве определенное содержание, по-

зволяющее постигать смысл «элементов» рассматриваемой

идеологии, — и

одновременно соотносить

эту

идеологию

проблемами, которые завещало мыслителю или постави-

ло

перед

ним

историческое

время, в котором он живет

Рассмотрим это на конкретном примере: на «Рукописи

1843 г.» («К критике гегелевской философии права»). Со-

гласно комментаторам, здесь мы находим целый ряд фейер-

бахианских тем (переворачивание субъекта и атрибута; кри-

тика спекулятивной философии; теория родового человека

Это следствие имеет фундаментальное значение. То, что действитель-

но отличает понятие проблематики от субъективистских понятий идеали-

стической интерпретации развития идеологий — это то, что оно выявляет

внутри той или иной мысли внутреннюю объективную систему отсылок

ее собственных тем: систему вопросов, определяющих собой ответы, ко-

торые дает эта идеология. Поэтому для того, чтобы понять смысл ответов

идеологии, следует прежде всего поставить перед ней вопрос о ее вопро-

сах. Но эта проблематика в себе самой есть ответ, — не на ее собствен-

ные вопросы (проблемы), но на объективные проблемы, поставленные

перед идеологией ее временем. Именно в сравнении проблем, поставлен-

ных идеологом (его проблематики),

реальными проблемами, поставлен-

ными перед идеологом его временем, возможно выявить собственно иде-

ологический элемент идеологии, т. е. то, что характеризует идеологию

как таковую, ее искажающее воздействие. Таким образом, отнюдь не вну-

тренняя сфера проблематики конституирует ее сущность, но ее отноше-

ние к реальным проблемам; поэтому невозможно выявить проблематику

идеологии, не соотнося и не подчиняя ее реальным проблемам, на кото-

рые она в своем искаженном высказывании дает ложный ответ. Но здесь я

не могу предвосхищать результаты третьего пункта моего изложения (см.

прим.

45).