Теоретическая культурология. — М.: Академический Проект; РИК, 2005. — 624 с.
40-
-40
работать с продуктивностью и результатами, которых ни сам Платон, ни его современники никак не могли
бы предполагать.
Провозглашаемый закат идеи всемирно-исторического прогрессивного развития, возглавляемого
Европой, объявление этой идеи чуть ли не мифологемой — не величайшее достижение мысли ХХ в.,
а величайшая катастрофа культуры. Хотя и победной, но дурной мифологемой является сама эта
мысль (тоже, впрочем, европейская, а не китайская и не нигерийская, и даже не народа банту).
Именно эта дурная мифологема, ставшая неоспоримой догмой университетов и масс-медиа, несет
ответственность за самоубийство философии, за беспрецедентную деградацию университетов
Запада, за одураченных американских (предполагаю, не только американских) школьников, которые
учат несколько лет какие-то цивилизации ацтеков, или тех же нигерийцев, но на всю классическую
Античность тратят не больше чем пару уроков за все 12 школьных лет, а на уроках французкого
изучают всю французскую поэзию (англо-амери-
31
канскую поэзию они и совсем не изучают) на примере двух стишков какого-нибудь поэта
Республики Чад — «Я люблю слушать шум воды, шелест листвы. Это голоса наших предков. Они не
умерли». О, мой Бог! Пожалей школьников! И эта же мифологема несет ответственность и за
высмеивание самой мысли, что западная либеральная демократия может иметь общечеловеческую
значимость. Эта же мифологема несет ответственность за подмену свободы слова свободой
самовыражения. Свобода слова, писал Кант, есть свобода «публичного пользования собственным
разумом», когда человек «рассматривает себя как члена всего общества и даже общества граждан
мира» [1:31-32]. Просвещение верило, что этому публичному пользованию разумом можно учиться у
философов, что можно приблизить характер политической дискуссии к характеру обсуждения
проблем в сообществе ученых. Свобода слова — и следствие, и предпосылка разума, созданного
философией и создающего философию. Так верили Отцы Основатели Америки, а потому и построили
основательно. А свобода самовыражения?.. Было бы что выражать. Ну хоть на Распятие помочиться.
Чем не самовыражение? Иску-у-усство! И это же отрицание идеи возглавляемого Европой всемирно-
исторического прогресса подменяет на современном Западе права человека правами этнических
групп или (спаси нас Боже!) правами «сексуальных меньшинств» (предполагается, что мы должны,
хотя бы из вежливости что ли, не заметить, что права группы — это привилегии, а не права). И как
же не подменять, раз «культура» (а в случае этих самых «сексуальных меньшинств» — alternative
lifestyle) каждой из этих групп самоценна, и надо же с ними расплатиться за прошлое высокомерие
нашего европоцентризма. А эти этнические и прочие группы быстро научаются ценить
самовыражение, платя неприкрытой враждебностью «лицемерному» Западу и его культуре —
культуре of the white, dead, European males. Говорят, что сообщающиеся культуры современного
мира обнаруживают неслыханные смысловые структуры. Действительно, что-то ничего не слышно об
этих смысловых структурах. Да и трудно различить, как эти вновь сообщающиеся культуры
выражают свою «само-ценность», кроме как в символизации их враждебности культуре Запада.
Впрочем, как прикажете еще им относиться к ласкающей их пустоте? Не правильнее ли
предположить, что повторяется (теперь на общемировом уровне) ситуация бердяевской
«Философской Истины и Интеллигентской Правды», и носители новой («много-культурной»)
политической корректности подталкивают «униженных и угнетенных» к окончательному реваншу?
И, наконец, самое, пожалуй, для судеб культуры роковое — дурная эта мифологема несет полную
ответственность за тот разрыв связи времен, который совершенно исключает всякую возможность
объяснить американскому (по-видимому, не только американскому) студенту, что «Илиада» или
«Анна Каренина» имеют к нему хоть какое-нибудь отношение. Да и современные попытки такое
отношение сформулировать выглядят иногда пострашнее отсутствия этого отношения. Вот очень
модный американский философ,
пытаясь объяснить, с тех же позиций «самоценности» суть гомеровского эпоса и героических
добродетелей, не может придумать ничего лучшего, как сообщить, что в героическом обществе
отвага и другие соотнесенные с ней качества «заслуживают общественного признания по причине
той роли, которую они играют в поддержании общественного порядка», да и вообще героические
добродетели — это те качества, которые способствуют выживанию семьи и общины [3:122-3].
Раньше-то, кажется, полагали, что для Гомера мужество — это императив самоуважения,
побеждающий императив выживания. По-видимому, ошибались. В общем — борьба за
существование. Это доходчиво. Но зачем же читать для этого Гомера? Вот и не читают. И все это
вавилонское столпотворение — дело рук самой же западной философии, соблазнившейся порочной
мыслью покончить с гегелевским «абстрактным» универсализмом, но продолжающей паразитировать
на гностических составляющих этого универсализма, растаскивая его по «конкретным» кускам. Да
это праведники Мира Грядущего, восседающие за пиршественным столом Всевышнего! Они
насыщаются мясом убитого Левиафана — плотью побежденного мирового зла, но их праведность
нисколько не смущена тем, что сами же они объявили Левиафана животным некошерным.
От Фейербаха и до Хайдеггера и хайдеггеровских эпигонов гегелевский универсализм (от которого
Хайдеггер и его ученики, по признанию Гадамера, сами так никогда и не умели дистанцироваться [2:55] )
был главной и постоянной целью атаки. В этом предприятии сам Хайдеггер искал точку опоры в Кантовом
открытии радикальной конечности разума. Но не гегелевский универсализм несовместим с радикальной
конечностью разума, а гегелевский гностицизм, гегелевское закрытие горизонтов трансцендентности —
границ разума, прочерчиваемых (не смертной биологией человека и не его бессмертной этничностью, но)
самим же разумом. Кантова радикальная конечность разума не означает ничего иного, как утверждения, что
разум имеет быть разумом лишь в той степени, в какой он сам же синтезирует свои границы. Не границы
как стены своей тюрьмы, а границы как метафизические органы перцепции, наделяющие окружающее
статусом чувственного, т. е. статусом само-экспрессивного сущего. Разум и есть открытость человеческого
бытия, конституируемая тематизированной проблематизацией открытости. Поэтому гегелевский
For Evaluation Only.
Copyright (c) by Foxit Software Company, 2004
Edited by Foxit PDF Editor