Зейферт Е.И. Ловец смыслов, или Культурные слои. Книга критики
Подождите немного. Документ загружается.
Голоса молчания
210
источник всех вдохновений, искусства, источник жизни на земле. И для меня она
всегда была главным источником всех моих порывов в жизни, всех моих радостей и
страстей, стимулом к жизни…
– Женщины часто просили вас нарисовать их?
– Часто! Однажды меня с моими рисунками окружили девушки из полиграфичес-
кого техникума. Видя, как мой белый вначале листок превращается час за часом в рису-
нок, стали расспрашивать, разглядывать, а когда я им показал, что у меня уже нарисо-
вано – налетела такая масса, что думал, стол свернут! «А Вы меня нарисуете?», «Ну,
пожалуйста – я в группе самая красивая…», «А Вы в Академии учились?», «А это разве
нарисовано? Я сперва думала издали, что это отпечатано!..»
– Какие ещё интересные случаи, связанные с вами и поклонниками вашего творчес-
тва, вы можете вспомнить?
– О, как-то один темнокожий советский студент (приехал из Гвинеи-Бисау) совер-
шенно прирос ко мне и уходить никак не хотел: он просил меня нарисовать специально
для него на память с фотографии. Я долго убеждал его, что по заказам не работаю, что не
надо мне платы, что нет времени. Но он не торопился: ему ещё три года учиться! Он на всё
согласен! Только бы я согласился. Думал я, думал, рисуя дальше. Негр молча наблюдал. В
техникуме шли занятия. И тут мне пришло на ум, что моя работа может уйти в далёкую
Африку! Имя моё уже «прославится» в мировом масштабе! Я дал согласие… Африканец
уехал за фотографией в общежитие. Я думал, что он мне фотографию своей любимой
принесёт. К вечеру он вернулся с двумя хорошими фотографиями… Президента респуб-
лики Гвинея-Бисау! Мне предлагалось писать портрет Президента! Вот это заказ!
В 1988 г. мой заказчик был со своей подругой у меня дома, забрал сделанные работы
(я нарисовал три штуки!) и написал мне благодарность на португальском языке в мою
книгу отзывов.
– Ознакомившись с вашим творчеством, можно увидеть, что главный ваш жанр –
это портрет…
– Да, безусловно. Именно портрет.
– Вы чрезвычайно редко соглашались на заказные портреты… Что же двигало
вами при создании именно портретов?
– Мне очень часто заказывали портреты, но я не соглашался, потому что я не
фотограф, не штамповщик лиц… Природа у меня получалась хуже или не получалась
вообще, а портреты стали получаться – и в каждой картине я искал именно какое-то
новое выражение, поэтому позировать было невозможно, а брал фото или слайды –
точнее, отбирал именно те, которые нравились мне самому и ставил перед собой рядом
«на позирование». Поэтому от многих и слышал в свой адрес: «Копиист!».
– Нет, вас ни в коем случае нельзя назвать копиистом, ваши работы своеобразны.
Вы так много создали за столь краткий период – 1985–1988 годы…
– Период интенсивного творчества у меня был относительно недолгим, но каждый
рисунок всё же требовал скрупулёзной работы. На один рисунок я тратил минимум
часов 12 непрерывного труда! Работал над рисунком многие часы, десятки часов, при-
чём самоотверженно, до слёз в глазах, потому что не было сил оторваться от работы!
211
Диалоги
– Роберт Адольфович, какую картину или какой цикл картин вы считаете произ-
ведением своей жизни?
– Что вы! (улыбается) Для меня это было просто развлечение: сидел на дежурствах
за столиком вахтёра на проходной Гидрологического научно-исследовательского инс-
титута – и рисовал. Одним нравилось одно, другим – другое; кто-то, проходя мимо,
задерживался надолго, кто-то не обращал внимания вообще… Ни о каких «произведе-
ниях жизни» речи не было и нет: были лишь 24 часа дежурства – сутки через трое…
Никто мне ничего не поручал, на заказ я не рисовал: я просто рисовал то, что мне нра-
вилось и оставлял нарисованное себе.
А из того, что нравится лично мне самому… На мой взгляд, самые сильные вещи у
меня – это «Изабелла», «Вечерний сумрак» («Abendschimmer») и «Страстный взгляд»
(«Leidenscha »).
– Где проходили выставки ваших работ?
– О, их было много! В России – в Ленинграде, Приозерске, Копейске, Челябинске…
В Германии – в Тюрингии (Ротойль, Зоннеберг, Дитриксхютте, Нойенбау, Лауша, Вей-
мар, Эрфурт), Баден-Вюртемберг (Гёппинген)… В Казахстане – в Алма-Ате, селе Конс-
тантиновка… Все выставки сразу и не перечислишь!.. Кстати, в Алма-Ате на выставке
я был вместе с супругой Ириной. Могу предложить вниманию читателей газеты
выдержки из записанных ею воспоминаний о выставке…
Из воспоминаний Ирины Лейнонен о
II Всесоюзном Фестивале немецкого самодеятельного творчества
(26 октября 1990 г., г. Алма-Ата)
…И все в голос: «Продайте!». И на все объяснения, почему Роберт не про-
даёт – во-первых, сразу же схватили бы свои портреты сами героини; во-
вторых, на стене за полгода всё это выгорит – основа картин, фломастер,
страшно чувствительна к свету, останутся лишь многочисленные
штрихи, а у художника они специально защищены от света в коробке;
в-третьих – самое главное! – у вас увидит проданную работу ну максимум
сто-двести человек, включая родню, друзей и коллег, а тут видит пол-
Союза и не только здесь, но и в других городах и, наконец, в-четвёртых –
если бы он продавал, то вы бы в жизни – и другие тоже, причём, сотни и
сотни! – не увидели бы этой выставки вообще и знать бы её не знали, ибо
он уже два года вообще не рисует, а занимается переписью-инвентариза-
цией немецкого лютеранского кладбища в Ленинграде… – опять звучал
тот же вопрос: «Так почему же он не продаёт??? Запишите меня в список
покупателей первой, если он всё же надумает продавать…». «Так героини
первые, давно страдают!». Ну не понимают люди!!! Тем более, многие,
выставлявшиеся здесь, преследовали своей целью и продажу тоже. А тут
такие работы, такой успех выставки – и вдруг непродаваемо!!!
Голоса молчания
212
– Роберт Адольфович, помогает ли ваша живопись поэзии, а поэзия живописи?
– А я и начал-то рисовать, занявшись иллюстрированием своих собственных сти-
хов. И только после иллюстрирования подошёл вплотную к работе над портретами.
Так что поэзия и вывела меня на рисование.
Жизнь на полустанке
– Роберт Адольфович, вы выросли в доме, где царила любовь к книге?
– Да, в нашем доме очень много читали. Читали не только русскую, но и немецкую
классику на немецком языке.
– В детстве вы уже пробовали перо?
– С седьмого класса я начал вести дневники, которые сохранились до сегодняш-
него дня.
– Воспоминания в вашем литературном творчестве вообще занимают особенное
место…
– В начале 1940-х годов, находясь в ссылке как немец, я занялся записыванием не
только воспоминаний и многократно рассказываемых родственниками семейных пре-
даний, но и продолжил серьёзное ведение дневников. Всё это, копившееся годами,
позже дало материал для описания не столько истории собственной семьи, сколько
истории страны в целом, с её многочисленными авантюрами, успехами, провалами,
правдой и ложью. Исподволь рождалась мысль начать писать биографический роман
под названием «Жизнь на полустанке». Но роман, к сожалению, так и не родился. Глав-
ный герой его звался бы Бруно Акселевич Аалтонен – по имени моего погибшего от
голода в блокадном Ленинграде 18-летнего брата Бруно и по отчеству дедушки финна
Акселя Генриховича, слывшего в народе просто Иваном Фёдоровичем.
– Название «Жизнь на полустанке» прямо связано с маргинальным положением рос-
сийских немцев – народа, оказавшегося на обочине истории…
– Увы, это так. Даже эпиграф к своему роману я выбрал cимволический, «железно-
дорожный»: «Наш паровоз вперёд летит, в Коммуне остановка…».
– Паровоз летел мимо российских немцев, а порой и прямо по ним… И не только по
немцам…
– Воспоминания о тяготах российских немцев, жившие во мне, изменили форму
повествования – я начал писать от первого лица, и не роман, а документально-биогра-
фическую повесть… Ведь так много пережито – финская война, Великая Отечествен-
ная, блокада, ссылка, адаптация в Германии…
– Где вас застал первый день Великой Отечественной войны?
– В 1941 г. я учился в Ленинградском университете на математико-механическом
факультете (мечтал стать астрономом) и участвовал в театральном кружке Наталии
Ольденбург. Начало войны застало меня отсыпающимся после затянувшейся за пол-
ночь генеральной репетиции спектакля по пьесе Михаила Светлова «Двадцать лет
спустя»: премьера была назначена на 22 июня… Премьера, конечно, не состоялась.
– Вам привелось пережить все тяготы блокады…
213
Диалоги
– Да, сначала меня отправили на оборонные работы под Ленинград… Потом, во
время первой блокадной осени и начала зимы, параллельно с учёбой я дежурил на уни-
верситетской вышке в команде МПВО (местной противовоздушной обороны). Позже,
практически умирающий, очутился в больнице. Меня спасли. В первую же блокадную
зиму я потерял почти всех членов своей семьи: 11 человек моих родных умерли с
голоду. Всё это тоже нашло отражение в моих воспоминаниях, написанных буквально
полтора-два года спустя, на свежую голову.
– Местные власти мешали вам?
– В сентябре 1948 г. начальство в Копейске устроило мне скандал по поводу пишу-
щей машинки. Я купил себе личную машинку и… хотел поставить её на учёт в мили-
ции. Но там удивлённо вытаращили глаза. А когда мой разъярённый начальник, узнав
о моём «дерзком» приобретении, осведомил об этом милицию, те спокойно сообщили,
что уже в курсе. Таким образом, я получил возможность заниматься записыванием и
переписыванием воспоминаний и дневников в любое удобное время.
Несмотря на то, что вся моя сознательная жизнь оказалась связанной с производс-
твом, я не прекращал писать и записывать, выбрасывать и переписывать, перепечаты-
вать и возвращаться к своим ранним материалам.
– Основная тематика вашей публицистики?
– Самым первым моим так называемым «публицистическим» письмом была пря-
мая жалоба на зарвавшегося и ненавидевшего российских немцев… начальника нашей
спецконторы по тушению подземных пожаров! Я, ссыльный немец, осмелился поднять
голос на начальника! Воспитанный на идеалах социализма, я считал, что надо просто
разобраться на местах, навести порядок, а сама система социализма – превосходная,
заложенные в ней идеи – чудесные… Жаль, что слишком долго носил розовые очки и
поздно прозрел.
– Одновременно вы собирали материал для «Жизни на полустанке»?
– Именно. Я разыскивал старых друзей детства и юности, заказывал недоступные
в Копейске книги. Вёл обширную переписку с друзьями при помощи пишущей
машинки и копировки. Постепенно скопились не десятки, а тысячи страниц – целые
тома интереснейшего, а порой и уникального любопытного материала для создания
«Жизни на полустанке».
– Интересны ваши размышления о сложностях художественного перевода…
– Этой теме я посвятил немало часов. Мои «Размышления по поводу переводов» –
самостоятельный труд для владеющих русским и немецким языками с большим разде-
лом «Лирика Генриха Гейне на русском языке». Г.К. Бельгер опубликовал этот раздел в
25 и 26 номерах своего альманаха «Феникс».
– Когда вы начали писать стихи?
– Писал иногда стишки в стенгазеты – ну, этим грешили и грешат многие. А моим
первым в жизни стихотворением стал «Кошмар», написанный в 1944 г. и помещённый
в моём дневнике рядом с воспоминаниями о смерти 18-летнего брата Бруно. Он умер
от голода в блокадном Ленинграде. Родилось стихотворение под впечатлением прочи-
танного мною сборника стихотворений Верлена: ещё в 1943 г. я начал посещать читаль-
Голоса молчания
214
ный зал Копейской городской библиотеки. Хоть я и был сослан, но работали-то мы на
тушении подземных пожаров в разных частях раскиданного шахтёрского городка, и
потому жили – по счастливой случайности – не за решёткой, как все остальные, а
просто в общежитии, в бывшем хомутнике конюшни. Пользуясь своей привилегией
горожанина – безакцентным владением русским языком (во мне никто не мог заподоз-
рить немца по выговору) – я и сбегал… Идёт война, 1943 год, а я сижу в библиотеке,
читаю Верлена и внимательно слежу, чтобы на фуфайку не выползла вошь изнутри.
Как выползет – давлю её на месте…
Вторым моим стихотворением было «Видение» («Стою один у мраморной
колонны…»). Мне удавалось сбегать не только в библиотеку, но и на танцы: стоял в
кустах, слушал музыку и любовался нарядными танцующими парами. А в чём сам был
одет – и вспомнить-то страшно…
У меня давно копились отдельные стихотворные пробы, иногда рождались отде-
льные стихи – как собственные, так и переводы. Но период моего наиболее плодотвор-
ного творчества приходится на 1980-е годы. С выходом на пенсию у меня появилось
свободное время.
Хотя, пожалуй, именно 1974 год послужил своеобразной поворотной точкой в моей
творческой судьбе. Будучи в Геленджике в гостях у друга по трудармии Эрика Лореша,
я фактически по его просьбе написал стихотворение «Рюкзак», посвящённое судьбе
российских немцев. При тогдашней политической ситуации в стране о публикации
подобного текста не могло идти и речи, дальнейшая судьба автора в случае публика-
ции была бы непредсказуемой. Тем не менее авторский рукописный вариант Эрик
Лореш не только бережно хранил, но и осторожно передавал на переписывание надёж-
ным друзьям. В начале оттепели конца 1980-х выяснилось, что «Рюкзак» не только
широко известен на территории России, но увидел свет и в газете «Фройндшафт» в
Казахстане и читался со сцены Немецкого драматического театра в Темиртау.
– Ваши первые поэтические публикации?
– Это блокадные стихи в «Комсомольской правде» и в газете Ленинградского госу-
дарственного университета. Позже начала печататься и другая моя лирика – кстати, в
газете «Deutsche Allgemeine Zeitung».
– Какова судьба стихотворения «Рюкзак» в Германии?
– В начале 1991 г. «Рюкзак» достиг проживающих в Германии переселенцев: Земля-
чество немцев из России (Landsmannscha der Deutschen aus Russland) опубликовало
«Рюкзак» и объявило конкурс на лучший его перевод на немецкий язык. Из 34 при-
сланных вариантов победителем признали автора, узнавшего об этой истории через
немецкое консульство в Ленинграде и вовремя успевшего послать в Штутгарт текст
перевода.
– Кто же стал победителем конкурса переводов стихотворения «Рюкзак»?
– А им стал я сам! О конкурсе на своё стихотворение «Рюкзак» – ещё в самой пер-
вой версии 1974 г. – я сам узнал чисто случайно на одном из собраний нашего ленинг-
радского Немецкого общества в феврале 1991 г.: из германского Консульства нам при-
несли журнал Землячества немцев из России «Народ в пути» («Volk auf dem Weg»), где
215
Диалоги
«Рюкзак» был опубликован на русском языке с предложением к поэтам присылать свои
переводы его на немецкий язык. Заметочка заканчивалась словами: «Кто отважится на
перевод?». В 1990 г. я уже немного переделал стихотворение и сделал сам перевод на
немецкий язык. Новую версию и перевод я и отправил в Штутгарт в редакцию жур-
нала «Народ в пути». В апреле того же года нам снова принесли журнал со статьёй
«Большое эхо на «Рюкзак» Роберта Лейнонена» с подзаголовком «Приветы из Ленинг-
рада» и результатом конкурса. Так я узнал, что из 34 поступивших в редакцию перево-
дов лучшим был признан мой, опубликованный там же.
Позже Землячество выпустило специальный сборник переводов, но, к сожалению,
туда поместили не все произведения.
– Расскажите, как и когда вы оказались в Германии?
– В ночь с 17 на 18 августа 1991 г. я вместе с другими членами Немецкого общества
Ленинграда выезжал на 5 дней в Германию по приглашению одного из католических
монастырей. 19 августа в Москве грянул путч, и я решил не возвращаться в Ленинград,
а попросил немецкие власти предоставить мне политическое убежище: я слишком
много пережил, включая и травлю со стороны КГБ, и просто-напросто не хотел ещё
раз повторить свою же судьбу – не тот возраст…
Через некоторое время ко мне смогла навсегда приехать жена. Она привезла с собой
документальные архивы, стихи и картины.
– Ваша супруга Ирина активно помогает вам в сохранении и популяризации вашего
творчества…
– Мы с Ириной провели огромную работу по обработке моих архивов – художест-
венных произведений, воспоминаний, дневников и писем. На дому создали на правах
рукописи всегда готовые к распечатке красочно иллюстрированные тома. Среди них –
«Стихотворения разных лет» в 2 томах, «Жизнь на полустанке. Биографическая
повесть» в 2 томах, «Путь в ничто по шпалам Отечества», «Париж из окна автобуса и с
бульваров Монмартра», «Gedichte. Auswahl von Gedichten und Übertragungen aus dem
Russischen», «Размышления по поводу переводов», «Походы по Южному Уралу». Все
эти упомянутые книги многократно распечатывались, дарились и рассылались по мно-
гим адресам. Книги проиллюстрированы фотографиями и моими рисунками.
2004 г.
РАБОТА С ПЕРВИЧНЫМ ХАОСОМ
Творческий почерк казахстанского художника Айбека Бегалина рождается в син-
тезе философской фантасмагории с особым правдоподобием. Свёрнутый в кокон этно-
мифа, мир этого художника предстаёт бездонным царством, владением таланта.
Голоса молчания
216
Сегодня мы имеем возможность углубиться в его творческий мир.
– Айбек, какие цвета вы бы сейчас смешали в палитре?
– Сиену жжёную с белилами. Получится один из лучших золотистых оттенков.
– Расскажите, пожалуйста, о вашем детстве… Каким вы видели мир в то время,
открывал ли он вам как будущему художнику свои зримые тайны?
– Родился я в Целинограде, а с 3 до 12 лет жил в Чимкенте. Общение с природой
там было на максимальном уровне – ловля кузнечиков, стрекоз, купание на реках Кач-
кар-ата и Бадам, на озере Комсомольское… На природу меня с другими ребятишками
часто сопровождала моя мама Зулкия, она несла с собой для нас воду и еду.
Уже с первых лет обучения в школе я был отличником: это получилось, потому что
я очень много читал. Любил сказки и приключения – они очень обогащают фантазию.
В детстве очень увлекался произведениями Джанни Родари, Николая Носова, Алексан-
дра Волкова. По прочитанным книжкам, просмотренным фильмам пытался рисовать,
лепить. Книги и фильмы давали богатую пищу для фантазии.
В Караганду наша семья переехала в 1975 г., и мама в 5 классе отвела меня в изосту-
дию при Дворце пионеров. По дороге туда я твёрдо сказал маме, что стану художни-
ком. И, как видите, слово сдержал (улыбается).
– Вдохновляют ли вас, взрослого художника, книги и фильмы?
– Да, например, «Властелин колец» Дж. Толкиена. В 1984 г. на 2 курсе я впервые
прочитал Толкиена, в то время был только перевод 1 части, опубликованный в изда-
тельстве «Детская литература». Это активизировало мою фантазию. Когда посмотрел
впоследствии фильм, нашёл много общего с прежними впечатлениями.
Многие книги ведут читателя к другим книгам. Например, после прочтения книги-
хроники «Психология войны» Баурджана Момыш-Улы мне захотелось прочесть «Воло-
коламское шоссе» Александра Бека (о подвиге наших земляков под Москвой). Благо-
даря Интернету многие книги стали доступнее, мне интересны разные книги. Недавно
я прочёл замечательную повесть Элинор Портер «Поллианна». Маленькая героиня
повести играет в интересную игру в радость. Книги – наиболее ценная часть культуры,
потому что они делают возможной самую живую связь разных душ. Поэтому я стал с
прошлого года публиковать отрывки из интересных книг в Интернете.
– Назовите, пожалуйста, художников, которых вы считаете Мастерами с боль-
шой буквы.
– В первую очередь, это Рубенс и Рафаэль. Рубенс поражает жизнерадостностью
своих работ, а также огромной работоспособностью (у него около полутора тысяч кар-
тин!) и умением переключаться – он мог до обеда писать картину, а потом сесть на коня
и на время забыть о творчестве. Рубенс к тому же занимался дипломатической рабо-
той, не оставляя живописи.
Рафаэль… Его называют божественным Рафаэлем, этот авторитет бесспорен.
Ещё – Альбрехт Альтдорфер, Александр Иванов, Вернер Тюбке… Картина Альтдор-
фера «Битва Александра Македонского с Дарием» навеяла мне настроение писать мно-
гофигурные полотна с дальней перспективой – такие, как «Искушение в пустыне»,
217
Диалоги
«Армагеддон», «Апокалипсис». А. Иванов 20 лет писал «Явление Христа народу» – для
художников он являет собой пример бескорыстного служения искусству. В повести
Гоголя «Портрет» А. Иванов стал прообразом художника, нашедшего истинный путь в
искусстве. Тюбке написал самую большую в мире панорамную картину на тему исто-
рии крестьянской войны в Германии. На мой взгляд, эта картина – самая мастерски
написанная картина в XX веке. Тысячи фигур, смелая фантасмагорическая компози-
ция и масштабность полотна – это впечатляет. Невольно приравниваешь Вернера
Тюбке к титанам Возрождения.
– Ценят ли Тюбке в Германии?
– Увы, имя Тюбке не стало знаменитым… Дело в том, что массовая культура, час-
тью которой является промоушн-реклама, и высокое искусство не всегда идут рука об
руку. Но, надеюсь, имя Вернера Тюбке ещё станет известным, как стало широкоизвест-
ным имя Баха спустя двести лет после смерти композитора. Когда мой друг Вениамин
Шамшин был в Германии и выразил желание посмотреть картины Тюбке, то ему отве-
тили, что не знают такого художника. У западных немцев иногда срабатывает стерео-
тип по отношению к художникам ГДР, каковым является Тюбке. Редко кто его знает…
– Кто шлифовал ваш талант? Были ли в вашей жизни Учителя – не классики, но
современники, люди, живущие рядом с вами?
– Я бы хотел выразить благодарность всем моим учителям – из изостудии, кара-
гандинской областной художественной школы, алматинского художественного учи-
лища (в то время им. Н. Гоголя) и Академии художеств им. В.И. Сурикова в Москве.
Самое большое духовное влияние на меня оказали академик Б.А. Дехтерёв и его уче-
ники, мои преподаватели Ю.М. Ракутин и Г.А. Мазурин.
– Марина Цветаева писала:
Я знаю, что Венера – дело рук,
Ремесленник, – и знаю ремесло!
Имеет ли право художник гнушаться овладением мастерством, ремеслом?
– Нет, не имеет. По определению Аристотеля, искусство – это умение. Расцвет
искусства в эпоху Возрождения был обусловлен тем, что это умение возвели в степень
науки. В основе любого вдохновения лежит владение материалом.
– Признаки вашего стиля в творчестве и жизни?
– Определение точки концентрации усилий. Нахождение гармонии между хаосом
и порядком. В рисунке большую роль играет фактура, которой определяется слож-
ность изображаемого предмета. И если художник сумеет овладеть этим видимым бес-
порядком, то он найдёт оптимальный путь для выражения образа. Перефразируя
Рубенса, можно сказать так: «Надо скорее заканчивать вещь, и только после этого
начнётся настоящая работа». В этом – закон стратегии в искусстве и в жизни.
– Какие истоки питают ваш стиль?
– Эпоха Возрождения. Стили XIX века. Модерн.
– Осознаёте ли вы свою жизненную миссию?
Голоса молчания
218
– По моей теории, все мы является нервами большого организма. Причём незаме-
нимыми нервами. Когда я выбирал профессию, я думал о том, чтобы дорасти до слия-
ния с общим духом. Это не абстрактная мысль. Это осознание того, что кроме тебя,
никто не напишет именно эту картину… Или в других видах искусства – это музыкаль-
ное произведение, это стихотворение. К примеру, кроме Моцарта никто не написал бы
его произведений, а если бы написал… нет, это была бы уже совсем другая музыка.
– Как вы относитесь к «Чёрному квадрату» Малевича? За что, на наш взгляд, так
ценят это произведение?
– Я согласен с теорией моего педагога Г. Мазурина, что есть безусловный и услов-
ный пути в искусстве. С появлением рекламы широкое распространение получил
условный путь. Безусловный путь – путь Рубенса, Рафаэля, Репина, здесь в основе
лежит мастерство… А в основе условного пути лежит реклама или концепция. Сама
идея, концепция чёрного квадрата не оригинальна. Чёрный квадрат на сером фоне –
иллюстрация из книги английского врача и философа Роберта Флудда «О космическом
двуединстве» 1617 г. Вполне может быть, что Малевич не видел книгу Флудда, но в
искусстве и науке незнание не есть аргумент (не оправдывает), как говорил Спиноза.
Ценность «Чёрного квадрата», получается, в его первичности, но тогда лавры «перво-
открывателя» по праву принадлежат иллюстратору книги Флудда.
Начало XX века было кризисным временем, и зачастую на первое место тогда
выдвигали идеи, социальные или художественные. Малевич, кстати, потом преодолел
себя и вернулся к идеалам Возрождения.
– Айбек, волнует ли вас проблема ответственности творца перед творением?
– Да. Мне бы хотелось, чтобы мои произведения жили полнокровной жизнью,
чтобы они были нужны людям. Главное – не мешать им: произведения отделяются от
творца и живут самостоятельной жизнью.
– Ваше творчество эволюционировало… Какие этапы в своём творческом cамо-
развитии вы бы выделили?
– Детский сад и средняя школа – развитие фантазии и кругозора. Художествен-
ная школа и художественное училище – начало профессионального становления.
Академия художеств – основной этап профессионального становления. Годы после
института – здесь всё вместе, реализация фантазий, кругозора и опять же вечное
становление.
– Как вы считаете, можно ли говорить о какой-либо национальной живописи или
изобразительное искусство общечеловеческое, наднациональное?
– По большому счёту, искусство по своей природе – общечеловеческое. К примеру,
«Давид» Микеланджело – скульптурное изображение еврейского юноши – стоял на
главной площади Флоренции, хотя Микеланджело был настоящим патриотом Италии.
Любовь к жизни и свободе, которая в основе искусства – она одна для всех. Формы
выражения могут быть разными, но нельзя замыкаться, считая их незыблемыми.
– Многие ваши образы бессознательны, глубинны?
– Мой отец Кален Бегалин работал гидрогеологом, поэтому мы часто «кочевали»…
Это у меня в подсознании.
219
Диалоги
Моими предками были композитор Таттимбет и Абай (по линии его матери Улжан).
Для Абая характерна широта взглядов. Кочевникам было присуще тяготение к иссле-
дованию мира, не абсолютная привязанность к одном месту, но при этом они остава-
лись патриотами своего края. Кстати, эту мысль я выразил в картине «Кочевники», где
я изображаю кочевничество и в более широком смысле – здесь мы, жители Земли,
начинаем осваивать космос и Вселенную духа.
По системе Дехтерёва, художник может отталкиваться и от декоративного пятна, и
от пластики, и от идеи. Хрестоматийный пример: Суриков увидел ворону на снегу, чёр-
ную на ослепительно белом, и у него возник замысел картины «Боярыня Морозова».
Но художник может идти и от изначальной идеи, к примеру, исторической…
Я тоже иду тремя путями, в том числе и бессознательным.
– У вас уникальная философия времени…
– Я отталкиваюсь от того, что увлечённость – это палка о двух концах. Она застав-
ляет забывать о других сторонах жизни. Поэтому для меня примером является Рубенс,
который успевал всё. Мой педагог по истории искусств Е. Завадская однажды нам, сту-
дентам, сказала: «Вот вы жалуетесь, что у вас нет свободного времени. Но по-настоя-
щему вы заплачете тогда, когда всё время у вас будет свободным». Она в первую оче-
редь имела в виду умение организовать своё время.
Многие мои картины посвящены собственно времени и разным эпохам. К примеру,
«Там, где рождается время», «Часовой-1», «Часовой-2»… Цикл «Апокалипсис» – о послед-
нем времени. Я считаю, что время полезно учитывать или хотя бы знать, на что оно уходит.
У Зощенко в «Возвращённой молодости» есть интересная статистика и размышления о том,
что многие творцы рано прекратили своё творчество или жизненный путь из-за неумения
организовать свою жизнь. А кто сумел организовать – например, Гёте и Кант – те смогли
выйти из юношеского кризиса и кризиса среднего возраста, укрепив свой дух и тело.
– Айбек, какие награды для вас как художника наиболее памятны?
– Это диплом Российской Академии художеств, полученный за серию иллюстра-
ций в 1992 г. к роману Ч. Айтматова «Буранный полустанок». И звание заслуженного
деятеля культуры Республики Казахстан, присвоенное мне в 2004 г. А ещё важной
наградой для меня является то, что мои работы были подарены Папе Римскому Иоанну
Павлу II и Фиделю Кастро.
– Какого цвета ваше воображаемое небо?
– Разных цветов. Художник о цветах говорит названиями красок. От хрома-
кобальта до ультрамарина, лазури железной и остальных небесных оттенков.
– Смогли бы вы изобразить смех, вздох, эхо, шорох?
– Однажды я нарисовал дождь, но дождь хотя бы виден… У меня есть такое сти-
хотворение:
Приходит срок – уходят сны,
А с ними – запахи весны.
Стирает мельтешенье дней
Очарование теней.