Зейферт Е.И. Ловец смыслов, или Культурные слои. Книга критики

Подождите немного. Документ загружается.

Голоса молчания

180

Вот и молчали люди, не возражали против лжи. А теперь поздно. Бесовские силы

всегда рассчитывают на победу забвения.

– Были ли вы оторваны от общения с другими поколениями в вашей семье из-за

тягот, выпавших на долю российских немцев?

– Я в живых застал только бабушку со стороны отца, но многое знал из рассказов

родителей, дядюшек и тётушек, а также от младших сестер и братьев моих бабушек и

дедушек, то есть от Großtanten und Großonkel, многие из которых были достаточно

образованы, чтобы глубоко осознать причины собственных трагедий…

Многие публикации о судьбе российских немцев я с начала семидесятых годов

получал через моих западных друзей, через посольства Австрии и ФРГ, многое читал в

самиздате. К тому же, проживая в Москве, я много читал о прошлом немцев России в

уникальной Исторической библиотеке, где многие книги никогда не были, в отличие от

Ленинки и ленинградской Публички, в закрытых фондах. Да и московская Библиотека

иностранной литературы была полна книг, из которых многое можно было узнать.

Цензоры не могли проследить за всем.

– Были ли в вашем роду, в старших поколениях, писатели?

– Нет. Музыканты, мебельщики, ювелиры, самодеятельные художники были, но

писателей не было. Первым на этой стезе был мой брат Роберт, он старше меня на

шесть лет, я, можно сказать, пошел по его стопам.

– Расскажите о Роберте Вебере, его литературном даровании.

– Мы жили во владимирском городке Карабаново, в 101-м километре от Москвы.

Тогда, в пятидесятые годы, в этом городке и соседнем Александрове проживало много

ссыльных, которым ещё не позволяли жить в больших городах. Была удивительная

атмосфера, я потом никогда и нигде в таком множестве не встречал столько необыч-

ных, нерядовых людей.

Роберт вначале учился в I Медицинском институте в Москве. Приезжал на кани-

кулы и на выходные домой, рассказывал о московской жизни. Я от него впервые услы-

шал о Николае Заболоцком, Дмитрии Кедрине, Булате Окуджаве, Новелле Матвеевой.

Роберт тогда довольно близко дружил со своим сокурсником по медицинскому инсти-

туту, ныне покойным Юрием Стефановым, поэтом феноменального дарования, значе-

ние которого, как это часто бывает в России, только теперь осознается литературным

миром, теперь, когда вышла, наконец, в большом объеме его поэзия и проза. Стефанов

оказал на Роберта решающее влияние, хотя они и абсолютно разные, в Стефанове

никогда не было романтизма, он – ницшеанец. Но Юра заразил Роберта литературой.

Позднее они встречались реже, дружили, но между ними не было творческой дружбы.

Роберт бросил медицинский на третьем курсе, уехал на год в Челябинск, а затем

учился, как и я, в Московском инязе на педагогическом, а правильнее, на филологичес-

ком факультете. Писал и по-немецки, и по-русски, на него повлияли, кроме таких рус-

ских поэтов, как Кедрин и поздний Заболоцкий, прежде всего поэты из ГДР – Гюнтер

Кунерт, Хайнц Калау.

В 1967 г. Роберт показал свои стихи на немецком языке в редакции газеты «Neues

Leben» и стал с тех пор её постоянным автором.

181

Диалоги

Одна часть творчества Роберта совершенно никому не известна, она в его архиве,

брат в пятидесятые и шестидесятые годы писал тексты для московских композиторов.

Многие из них остались только на бумаге, музыка к ним так и не была написана. Роберт

писал эти песни на русском, среди них есть замечательные и очень музыкальные, но

они, к сожалению, никому не известны.

– Вальдемар Вебер-поэт и Вальдемар Вебер-переводчик… Как взаимосвязаны эти

ипостаси вашего таланта?

– Начал переводить я уже в институте, где многие переводили, но тогда я ещё не

думал о художественном переводе как о профессии. По-настоящему стал переводить

только в семидесятые годы, стихи мои тогда никто печатать не хотел, и я начал жить на

стихотворный перевод, как, кстати, и Стефанов, переводивший с французского. Я

переводил вначале с киргизского, чешского, датского, шведского по подстрочникам, но

постепенно затем только с немецкого и нидерландского. Эта работа была часто подён-

ная, не очень интересная, но на это я жил. Затем стал составлять антологии немецкой

поэзии, здесь уж я сам определял, что буду переводить. Многое у меня не напечатано, в

архиве, но когда-нибудь я эти «завалы» вытащу на свет.

На моё формирование как поэта перевод оказал решающее влияние. Западная поэ-

зия в большей степени, чем русская, сформировала меня, я очень много читал по-

немецки, особенно поэзию, пытался найти ей русское воплощение и таким образом

сам не заметил, как немецкие стихи сформировали мою собственную интонацию. Сей-

час я переводами денег не зарабатываю, изредка перевожу для души.

– Кроме поэтического и переводческого таланта, у вас есть особый дар – редак-

торский и издательский. Расскажите, пожалуйста, о вашем издательстве, о его перс-

пективах.

– Я с удовольствием бросил бы все другие занятия, кроме писательства, если бы жизнь

позволила. Создал издательство опять же, чтобы зарабатывать на жизнь. Кто-то из русских

поэтов сказал – «заработать на хлеб и ждать вдохновенья». Но издательская деятельность

мне нравится, я делаю эту работу честно. Исхожу, однако, из возможного. Часть нашей

публицистической программы – это книги по истории российских немцев, а также по

истории России. Они здесь востребованы переселенцами и частью местных немецких

читателей. Надеюсь, что со временем мы будем издавать и художественную литературу –

как на немецком, так и на русском. Пока у нас вышел лишь один сборник поэзии – стихи на

немецком живущего в Италии тирольского поэта Карла Любомирского.

– С какой национальностью вы себя идентифицируете?

– Я немец, всегда с раннего детства ощущал себя прежде всего немцем, это моё

кровное чувство. Но, хотя я и немец, и германист, и пишу по-немецки, и люблю Герма-

нию, – культурно я, конечно же, больше русский, как же может быть иначе. Я почти

пятьдесят лет жизни провел в России, в магнитном поле её великой духовности.

– Считаете ли вы российских немцев особым, самостоятельным народом?

– На территории России – несомненно. Но, переехав в Германию, они обречены

влиться в немецкую нацию, частью которой в классическом этническом понимании

они всегда и являлись. Это только в последние годы, с 1999 г. немцы ФРГ официально

Голоса молчания

182

начали под давлением глобализаторов определять себя как нацию государственную, а

не этническую. То есть турок, получивший немецкий паспорт, – немец. Это немцам,

конечно, навязано так называемой политической корректностью.

Есть в российско-немецкой среде безумцы, скорее всего это от глупости, от какой-

то внутренней лапотности, – которые призывают к тому, чтобы провозгласить себя

здесь, в Германии самостоятельным народом. Если они под этим народом имеют в виду

тех молодых плебейско-пролетарского вида аусзидлеров, что с тупыми лицами бродят

по немецким городам в майках с серпом и молотом, сквернословят и называют себя

«русаками», то я с радостью согласен занести их в особый народ «русаков», чтобы мес-

тные немцы меня с ним, с этим народом, не ассоциировали.

– На ваш взгляд, какую благую миссию выполнил (выполняет) российско-немецкий

народ?

– Я бы сказал о великой роли немцев России в истории российского государства.

И сами русские после ухода немцев из России всё больше начинают это осознавать.

Невозможно представить себе новейшую историю России без остзейских и прочих

немцев, тысячами поселявшихся в Петербурге и других крупных городах России и спо-

собствовавших её процветанию. В 25 томах Русского биографического словаря, вышед-

ших до 1917 года, – шестая часть лиц немецкого происхождения (и это только по

отцовским фамилиям!). Что касается немцев-колонистов, то они были для России

силой и подспорьем прежде всего экономическим, от них не исходило при этом ника-

кой опасности для существования русской нации.

Что касается сегодняшних российских немцев, переселившихся в Германию, то уве-

рен, что они всё же более легко и органично вольются в немецкое население, чем мил-

лионы представителей различных южных рас, заполонивших Германию и германской

традиции совершенно чуждых.

– На каком языке вы мыслите?

– Я включаюсь в русский или немецкий язык в зависимости от ситуации, от язы-

ковой среды. Нахожусь в этом языке, пока меня из него не выключат, будь то разго-

вор, чтение, телепередача, и затем пребываю в той языковой среде, в которую меня

включили.

– С какими известными поэтами и писателями вас связывают дружеские отно-

шения?

– Я общался в прошлом с литераторами в основном старше себя (большинство из

них уже ушло из жизни) – с Аркадием Штейнбергом, Борисом Слуцким, Вильгельмом

Левиком, Львом Озеровым, с более молодыми, но тоже уже ушедшими из жизни Вла-

димиром Буричем, Юрием Стефановым.

Общался с Владимиром Микушевичем, Вячеславом Куприяновым, Владимиром

Леванским, Ольгой Татариновой, Евгением Витковским, Галиной Погожевой, Татьяной

Щербиной, Робертом Винненом, Грейнемом Ратгаузом, Вадимом Перельмутером,

Надеждой Мальцевой, Игорем Клехом, Юрием Малецким. Из поколения более моло-

дого – с Дмитрием Виденяпиным, Алексеем Прокопьевым, Игорем Болычевым, Викто-

ром Санчуком, Евгением Поповым, Дмитрием Приговым, Аркадием Илиным. Знаком

183

Диалоги

коллегиально и по работе в издательствах с очень многими другими писателями и поэ-

тами. Я ведь многие годы вращался в самой гуще московской литературной жизни.

Хотел бы упомянуть трёх выдающихся людей, к дружеским советам которых посто-

янно прислушивался вплоть до самой их смерти – Сергея Аверинцева, Александра

Викторовича Михайлова, Альберта Карельского.

Из немецких поэтов назову Рихарда Питрасса, Кристофа Меккеля, Кристофа Хайна.

– Были ли вы знакомы с Виктором Шнитке?

– С Виктором меня связывала многолетняя дружба. Виктор очень медленно писал, без

конца переделывал, создавал новые варианты. Это нас сближало. Он часто показывал мне

до четырёх вариантов одного и того же текста. Совсем разных. Двуязычие всегда редуци-

рует творчество в количественном отношении. Но способствует плотности текста.

– Как развивалась ваша дружба с Виктором Шнитке?

– С Витей я познакомился позже всех в этой семье. Прочёл его подборку на немец-

ком языке в газете и, когда однажды пришел в издательство, где сотрудничал как пере-

водчик, зашёл в английскую редакцию и представился. Виктор, оказывается, читал мои

тексты, мы разговорились и потом подружились. Было это в начале восьмидесятых.

Потом мы очень часто встречались. Бывали у меня и у Виктора дома.

Общались на литературных встречах в Германии. Последний раз мы встретились в

Мюнхене в 1993 г. на совместном выступлении. Виктор Хайнц, Виктор Шнитке и я

читали стихи в «Haus des Deutschen Ostens», нас представляла публике Аннелоре

Энгель-Брауншмидт. Потом мы всю ночь просидели вместе в Витином номере гости-

ницы, выпили весь Витин армянский коньяк, привезённый им из Москвы. Помню, что

у Виктора под утро болело сердце, поднялось давление. Он знал, что ему пить нельзя,

но выпил за встречу. Но на следующий день ему стало лучше, мы с Виктором Хайнцом

провожали его на вокзал. Он улетал в Москву.

Я Виктора очень любил. Он был деликатнейшим и тончайшим человеком.

В октябре 1989 г. мы с Виктором во Франкфурте-на-Майне посетили книжную

ярмарку, а потом долго бродили по остаткам старого города, где Виктор в бывшем

еврейском квартале хотел найти дом своего предка со стороны отца. Но, кажется, мы

разыскали только место, где стоял дом. В Викторе, с одной стороны, жила тоска по

потерянной родине на Волге, а, с другой стороны, – еврейская грусть, Weltschmerz. Это

сочетание присутствует в его стихах, но в глубине, очень ненавязчиво, он умел не пере-

жать, у него на пафос только намёк, но этот намёк пронзает.

Они, эти два чувства, как это ни странно прозвучит, очень гармонично слиты. Мне

это понятно. Если во мне мою абстрактную любовь и интерес к родине моих предков

на Волге соединить с живущей во мне неизбывной космополитической печалью, то

получится нечто похожее.

– Вы общались и с Альфредом Шнитке?

– Я знал всю семью Шнитке. Альфреда, сестру Ирину, их маму – Марию Фогель,

она работала заведующей отделом писем «Neues Leben». Знал я и дядю, Анатолия

Шнитке, который был заведующим отделом экономики «Neues Leben». Позднее Анато-

лий эмигрировал с семьей в Израиль.

Голоса молчания

184

С Альфредом Шнитке меня познакомил лейпцигский дирижер знаменитый Курт

Мазур. Через некоторое время после этого знакомства Альфред позвонил мне, его

заинтересовали мои западногерманские поэтические антологии. Он их прочёл и поп-

росил оригиналы поэтов, которые ему понравились. Приглашал меня на свои неофи-

циальные прослушивания.

Альфред дружил с поэтом А.В. Михайловым, и мы вместе с Михайловым потом

ходили на эти прослушивания и концерты. Встречался я с Альфредом и в то время,

когда он писал музыку к циклу стихов Виктора Шнитке, посвященных памяти их

матери. Виктор хотел написать и русский вариант этих текстов и советовался со мной в

присутствии Альфреда.

Братья Гарри и Анатолий, отец и дядя Шнитке, были заядлые активисты, антифа-

шисты, коминтерновцы. Витя Шнитке был вполне лояльным советским человеком, всю

жизнь работал в издательстве «Прогресс» и десятилетия редактировал английское изда-

ние собрания сочинений Маркса и Энгельса. У Альфреда тоже не было с советской влас-

тью идеологического конфликта, был конфликт эстетический, стилевой, как и у многих из

его поколения. Он художник истинный, его к этому конфликту вела логика его искусства.

– Как вы оцениваете литературную ситуацию в российско-немецкой среде?

– На мой взгляд, такой среды больше практически не существует. Это историчес-

кое явление. Есть сейчас русские литераторы российско-немецкого происхождения, и

литературоведам всегда будет интересно проследить влияние происхождения на их

творчество, такие вещи всегда оказывают влияние на писателя, как бы сами литера-

торы не открещивались от них, но это всё же русские литераторы. Если вы имеете в

виду специфическую российско-немецкую литературу на немецком языке или на рос-

сийско-немецких диалектах, то такой литературной среды больше нет, она существо-

вала в 1960–80-е годы в России вокруг газеты «Neues Leben», в Казахстане вокруг

газеты «Freundscha », переименованной позднее в «DAZ», вокруг газеты «Rote Fahne»,

переименованной позднее в «Zeitung für Dich», вокруг казахстанских, сибирских изда-

тельств, но всё это в прошлом. Попытка воссоздания её в Германии наивна.

Переехал в Германию – пиши, печатайся, пробивайся, становись немецким литера-

тором. Не можешь – тогда твой удел быть поэтом переселенческих брошюр и газет, то

есть самодеятельность.

Тех же, кто переселился в Германию и пишет по-русски, я считаю поэтами русской

диаспоры, каждый волен жить, где хочет. Киршбаум – русский поэт, живущий в Регенс-

бурге. У тех, кто пишет по-русски, один шанс – становиться русским писателем, у тех,

кто пишет по-немецки – немецким писателем. Не надо забывать, что мы пишем на

языках двух великих литератур, а не на языках малых народов, поэтому снисхождения

и поблажек тут быть не может. А многие здесь, в Германии, особенно те, кто пишет по-

русски, этого снисхождения ждут, это у них от провинциальных кружков художест-

венной самодеятельности, которые они, видимо, посещали в советских Домах пионе-

ров. Против таких посиделок я ничего против не имею, но к литературе они никакого

отношения не имеют. Многие из пишущих по-русски в Германии не понимают, что,

уехав из России непрофессионалами, им в Германии профессионалами стать очень

185

Диалоги

трудно, так как нет влияния литературной среды, нет ориентиров, нет среды как тако-

вой, нет её оплодотворяющего давления. Те, кто не сможет писать по-немецки, как

литераторы увянут, и очень скоро. Гении не в счёт, гению учителя не нужны.

– Часто ли вы перечитываете собственные произведения?

– Да, так как я всё время что-нибудь в них исправляю. Это, видно, свойственно

всем, кто начал поздно печататься.

2005 г.

КАК ПО-КАЛМЫЦКИ «ХЛЕБ»?

В 2009 г. народному поэту Калмыкии, председателю Союза писателей Республики

Калмыкия Эрдни Эльдышеву исполнилось 50 лет.

Беседа с юбиляром – о литературе Калмыкии.

– Эрдни Антонович, каков современный литературный процесс в Калмыкии? Расска-

жите о его специфике, основных векторах развития, знаковых литературных именах.

– Сегодня в республике функционируют два писательских отделения, относящи-

еся к Союзу российских писателей и Союзу писателей России. В них состоит более

40 писателей. Это немалая сила, которая играет важную роль в культурной и обще-

ственной жизни республики. В последние годы издаются новые книги наших писате-

лей, ежегодно проводятся дни литературы и искусства в районах республики, писатели

активно встречаются с читателями. Однако литературный процесс у нас, как и во всей

постсоветской России, утратил свое плановое, устойчивое развитие.

В Калмыкии, как, наверное, нигде, мало людей старшего поколения. Депортация, реп-

рессии, лишения, обрушившиеся на наш народ, в своё время унесли жизни многих

талантливых людей. Тем ценнее их жизненный и профессиональный опыт сегодня. Поэ-

тому одна из заметных тенденций современного литературного процесса в Калмыкии –

осмысление трагических лет депортации калмыцкого народа. За последние годы вышли

из печати поэмы Д. Кугультинова «Ноги», «Убийство в Барнаульской церкви», Е. Буджа-

лова «Двери настежь, калмыки!», «Исход и Возвращение», В. Нурова «Реквием живой

души», Б. Сангаджиевой «Правда бессмертна», романы А. Балакаева «13 дней, 13 лет»,

«Дикие собаки», Н. Илюмжинова «Хлеб горьких лет», «Память живая», Л. Инджиева

«Проклятые дни», повести Н. Бурулова «Свет лампады», В. Хотлина «Осколки» и др.

Творчество писателей сибирского поколения представляет собой нравственный

опыт непреходящего значения. Их произведения стали частью народной памяти.

В условиях рынка книге, тем более на калмыцком языке, очень трудно пробиться к

читателю. Государство сейчас не издаёт книг наших писателей в плановом порядке. Книж-

Голоса молчания

186

ная торговля в районах республики практически отсутствует. Связь писателя с читателем

утрачена. Цены на книги не по карману рядовому читателю. А ведь всё взаимосвязано:

чтобы появился читатель, надо выпускать книги. И всё-таки, повторюсь, творческая

работа продолжается. Тонкий слой «масла» на огромном бутерброде жизни всё же сущес-

твует. И он был бы потолще, если бы в литературе, как и в искусстве в целом, не ощущался

кризис мотивации творческого труда. Такой мотивацией стал бы издательский заказ –

такой, какой существует, к сожалению, на низкопробное чтиво. Я уверен, что ещё долго

то, что создано старыми мастерами, во многом будет определять будущее литературы.

Сегодня подавляющее большинство писателей Калмыкии пишет на русском языке.

В этом ничего предосудительного нет, ведь самое главное – талантливо созданное про-

изведение. В современной российской литературе работают национальные писатели,

пишущие не только на родном, но и на русском языках – это буряты Баир Дугаров и

Алексей Гатапов, горноалтаец Бронтой Бедюров, ногаец Иса Капаев, чеченка Лула Куни,

аварец Магомед Ахмедов, балкарец Муталип Беппаев, удмурт Вячеслав Ар-Серги, кал-

мычки Валентина Лиджиева и Римма Ханинова… Эти и многие другие имена во мно-

гом определяют лицо современной поэзии России. Их талант и подвижнический труд

должны быть оценены страной, но пока государственные премии России в области

литературы не присуждаются писателям из национальных республик.

– Использование калмыцкого языка в быту и в литературе принципиально разное?

– И в быту, и в литературе калмыцкий язык не главенствует. Выросло поколение, не

знающее родного языка, а ведь калмыцкий язык – один из красивейших, лексически

богатых языков мира. Его угасание тревожит не только писателей и учёных, но и всё кал-

мыцкое общество. Сегодня предпринимаются различные попытки возрождения родного

языка, но проблема его востребованности остается пока не решённой. Она должна быть

в зоне внимания и федеральных властей, ведь Россия – многонациональная страна. А

что происходит сейчас? Сокращено до минимума теле- и радиовещание на калмыцком

языке, а ведь это важнейшие современные технологии пропаганды языка и культуры.

Ч. Айтматов сказал: «Каждый народ хочет быть не только сытым, но и вечным, а бес-

смертие народа в его языке». Много ли найдётся в мире писателей, которые работают в

языковом вакууме, когда вокруг почти не слышно родного слова? Тем не менее, наши

писатели плодотворно работают, пишут свои произведения на родном языке.

Тема возрождения калмыцкого языка муссируется десятилетиями. Считаю, что

необходимо создавать культурные оазисы, в которых престижно было бы говорить на

родном языке.

Несколько лет назад я был свидетелем одной сцены. Группа мальчишек стояла на

остановке в ожидании автобуса. Подъехал старенький «КАВЗ», курсировавший по 19-му

маршруту. Мальчишки, у которых явно не было денег, стали просить: «Дяденька, можно

доехать до восьмого микрорайона?» Водитель поставил условие – посадит в автобус тех,

кто скажет по-калмыцки слово «хлеб». Из всей группы школьников только один пра-

вильно назвал это слово. И водитель разрешил ему бесплатно проехать в автобусе.

Этот эпизод говорит о многом. Необходимо создавать определённые условия, без

выполнения которых невозможна была бы деятельность большинства учреждений

187

Диалоги

республики. Жить и работать в условиях двуязычия – вот чего нужно добиваться

калмыкам.

– Какие перспективы у калмыцкой литературы, на ваш взгляд?

– Я уверен, что у моей родной литературы есть будущее. Ведь только художествен-

ная литература может сохранить опыт наших поколений для поколений будущих. А без

знания прошлого стать образованным человеком, как известно, невозможно. Мы имеем

представление об эпохе Чингисхана по литературному памятнику 1740

г. «Сокровенное

сказание монголов», о XVI–XVII веках нашей истории – по произведениям Зая-Пан-

диты, Ратнабадры, Лувсанданзана, о XVIII–XIX веках – по рукописям Габан Шараба,

Галдана. XX век уже запечатлён в книгах Амур-Санана, Санджи Балыкова, Давида

Кугультинова и других. Я уверен, что в XXI веке возьмут в руки перо наши потомки.

В рыночных условиях коммерческая книга, к сожалению, порой имеет преимущес-

тва перед талантливой. Выживет ли в такой ситуации первостепенный автор – вопрос

не его биографии, а существования самой калмыцкой культуры, сохранения ментали-

тета в целом. Угасание национальной литературы, в конечном счете, приведёт к тоталь-

ной ассимиляции и духовной деградации народа. Ведь литература – это средство

сохранения, существования и развития языка.

– Какие литературные журналы выходят в Калмыкии?

– В республике издаётся литературно-художественный и общественно-политичес-

кий журнал «Теегин герл» («Свет в степи»), ведущий свое начало с 1928 г. Он издаётся

на калмыцком и русском языках. На протяжении своей длительной истории журналу

приходилось нелегко. В связи с тем, что 28 декабря 1943 г. весь калмыцкий народ был

депортирован сталинским режимом в Сибирь и находился в ссылке 13 лет, журнал

замолчал. Только после возвращения калмыков из ссылки в 1957 г. он обрёл своё вто-

рое рождение и дал путевку в литературу многим калмыцким писателям.

Сегодня в нашей литературе ощущается острый дефицит хорошей прозы – как на

калмыцком, так и на русском языках. Для того чтобы успешно решать современные

сложные задачи, стоящие перед ним, журналу необходима государственная поддержка

– увеличение гонорарного фонда, объёма издания, помощь с подпиской, укрепление

материально-технической базы, качественное пополнение штата и т.д.

В республике выходит и детский журнал «Байр» («Радость»). Это полноцветное

издание – одно из лучших на юге России, оно пользуется большой популярностью у

калмыцкой детворы.

– Эрдни Антонович, как складывалась ваша творческая судьба?

– Первые стихи у меня появились в 1977 г., когда я был студентом первого курса

Калмыцкого государственного университета. Потом в моей жизни произошла встреча

с известным калмыцким поэтом и редактором книжного издательства Егором Буджа-

ловым, определившая мою дальнейшую творческую судьбу. Именно он начал искать в

исписанных мной тетрадях то немногое, что можно было назвать стихами. С предисло-

вием Буджалова и появилась в «Калмыцкой правде» первая подборка моих стихов.

А напутствие к моему первому сборнику стихов «Нарта гер» («Солнечный дом»),

вышедшему в 1986 г., написал народный поэт Калмыкии Лиджи Инджиев. Семён Липкин,

Голоса молчания

188

узнав, что я работал вместе с Инджиевым, написал мне в 1999 г.: «Рад, что вы были учени-

ком Лиджи Инджиева, человека чистой души, умного и при этом скромного. Редкое соче-

тание». Л. Инджиев замечал способных людей, а сам был незаметным, скромным, тактич-

ным, помогал, не дожидаясь просьб и не требуя ничего взамен. Инджиев-поэт работал по

принципу М. Светлова, который сказал: «Обращайте внимание на температуру стиха.

Пусть будет хотя бы 37 градусов. Только 40 градусов не надо. Получится бред». Главной

заповедью Инджиева было соблюдение чувства меры, причём во всех проявлениях жизни.

Я всегда с благодарностью вспоминаю писателей старшего поколения, имена которых

являются гордостью нашего народа – С. Каляева, А. Кичикова, Б. Сангаджиеву, А. Тачи-

ева. Я рос под доброжелательной сенью этих поэтов и прозаиков.

– У меня вызывают уважение люди, которые произносят слова «поэт» и «поэ-

зия» с упором на звук «о», выделяя высокий смысл этих понятий. Что значит для вас

слово «поэзия»?

– На сей счёт много всяких определений, но мне по душе слова Семёна Липкина,

который сказал, что «даже при самодержавном неверии поэзия – подножие той горы,

вершиной которой является молитва». Мои стихи – плоды моих убеждений. В них я

стремлюсь выразить собственное понимание истины, которая, случается, и не устраи-

вает меня, вызывает раздражение, но обязательно заставляет задуматься. Мне дума-

ется, что истина где-то посередине – между старинным укладом жизни и современнос-

тью. Нужно учиться жить в сегодняшнем мире, учитывая народные традиции, опыт

наших предков. Много лет мы жили в стране, где под запретом была религиозная,

духовная культура, огромный пласт, созданный деятелями литературы и искусства, не

принявшими советской власти. А ведь это тоже наше богатство, наше наследие.

– Эндри Антонович, недавно увидело свет ваше собрание сочинений в 2 томах…

– Это моё первое собрание сочинений, и я включил в него наиболее значимое из

всего, что написано мной за три десятка лет. В первый том вошли стихи и поэмы из книг

«Солнечный дом», «Моя весна», «Утренний полет», «Трубка деда» и «Родной очаг». Сюда

же включены переводы произведений А. Пушкина, М. Лермонтова, Ф. Тютчева, А. Ахма-

товой, В. Маяковского, Н. Рубцова, а также стихи А. Твардовского и его поэма «По праву

памяти», в которой он упоминает о калмыках. Хочу отметить, что не в пример многим

нынешним центральным «толстым» журналам за 16 лет руководства А. Твардовским

«Новым миром» в каждом, я подчёркиваю – в каждом! – номере выступали поэты и про-

заики из национальных республик, которые рассказывали о жизни своего народа.

Второй том составили поэмы «Зая-Пандита, или Колесо Учения», «Дыхание земли»,

стихи и сказки для детей, благопожелания, литературные портреты. А также переводы

произведений поэтов Монголии, Бурятии, республик Северного Кавказа. В раздел

переводов я включил также важную для меня работу – памятник древнетюркской поэ-

зии IX века «Гадательная книга».

– Ваш двухтомник открывается предисловием Давида Кугультинова…

– Это текст выступления Давида Никитича перед моими земляками в посёлке

Яшкуль в 1996 г. на презентации моих книг «Родной очаг» и «Ночное небо». Давид Ники-

тич наполнял пространство рядом с собою особым смыслом. Я горжусь, что был среди

189

Диалоги

его учеников: общение с ним всегда превращало обыкновенные будни в волшебные часы

жизни. Как-то Давид Кугультинов сказал: «Я вспоминаю слова Ф. Достоевского о том,

что красота спасёт мир. Да, спасёт, но ведь надо научить людей понимать язык красоты,

иначе, как говорят калмыки, затопчут коровы красоту». Его поэзия, которую он оставил

нам в наследство, и есть ключ к пониманию языка красоты и мудрости жизни.

– В какой мере современная поэзия Калмыкии отражает её этническую картину

мира?

– Наша поэзия стремится к этому. Одна из задач литературы – сохранение родного

языка, а также воспитание у молодого поколения чувства сопричастности судьбе

своего народа, своей истории. Для всякого этноса, который хочет сохранить свое лицо,

это очень важно. И в этом плане сохранение поэзии – задача государственная.

Душа калмыцкого народа всегда была поэтична – только народ с такой лиричной

светоносной душой мог создать гениальную национальную эпопею «Джангар», бес-

смертные песни, сказки, пословицы. ещё Николай Васильевич Гоголь отмечал: «Заме-

чательный всякий случай рождает у калмыков песню».

У калмыцкого народа очень глубокие религиозные корни; обычаи и традиции буд-

дийской веры испокон веку были основой его миропонимания. А ведь духом веры,

сущностью молитвы является поэзия.

2009 г.

КАК В «ЗАМКЕ» КАФКИ

Казахстанский журнал «Тамыр», отмечающий в этом году своё 10-летие, известен

не только на родине, но и в ближнем и дальнем зарубежье. По мнению доктора фило-

софских наук А. Грякалова (Санкт-Петербург), «Тамыр» «показывает возможность

самостоятельного творческого существования личности и сообщества», проявляет

«необходимую для нашего времени критическую жёсткость, внимание к тонкой

лирике, хорошей прозе, глубоким аналитическим статьям филологов, культурологов,

философов».

Наша беседа – с главным редактором «Тамыра», поэтом, пишущим на казахском и

русском языках, переводчиком национальной классики, кандидатом философских

наук, президентом Ассоциации экологии культуры народов Казахстана «Золотой век»

Ауэзханом Кодаром.

– Ауэзхан Абдираманович, вы являетесь одним из инициаторов нового культуроге-

неза в Казахстане, и журнал «Тамыр» органично отражает этот процесс становления

новой культуры. Концепция «Тамыра» изначально была такой?