Зеленин Д.К. Избранные труды. Том 2. Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки

Подождите немного. Документ загружается.

привлечения

фактов,

касающихся сербских вил, польских богинок и т. п.

Он

полагал: «Произвести подробное сопоставление русских русалок с

сербскими вилами, моравскими гукалками и польскими мамунами, ко-

нечно,

необходимо, но пока такое сопоставление приходится признать

преждевременным. Ему должно предшествовать подробное изу-

чение того и другого образа на родной

почве»

(стр. 226).

Дальнейшее

развитие славянского языкознания и славянской диалек-

тологии

в XX в., так же как достижения в области этнографии, фолькло-

ра и народной духовной культуры за тот же период, подтвердили спра-

ведливость и принципиальную ценность изложенных положений знаме-

нитого

русского этнографа и в то же самое время показали их недоста-

точность,

неполноту.

Для

того,

чтобы добиться положительных и полноценных результа-

тов в той задаче, которую себе поставил автор в

«Очерках»,

следовало

бы

оперировать

более

дробными ареалами или этническими формация-

ми,

чем «русская

почва»,

«русские»,

«русский

народ».

Тем

более,

что рус-

ский ареал в представлении Д. К. Зеленина и многих его современников

охватывал собой и великорусов, и малороссов, и белорусов, согласно

терминологии

того времени, и что великорусы, опять-таки по наблюде-

ниям Д. К. Зеленина, расчленяются по ряду этнографических и языко-

вых черт на северновеликорусов и южновеликорусов, образуя, таким об-

разом, четыре больших массива русского племени

(Малую,

Белую,

Се-

верную

и Южную Великую

Русь).

Однако и Малая

Русь,

т. е. Украина,

довольно

четко членится на несколько этнокультурных зон — Карпаты,

Полесье,

Поднепровье и т. д., и эти зоны, как показывают лингвистиче-

ские атласы и этнографические исследования, могут быть расчленены на

подзоны

или локальные ареалы (Лемковщина, Бойковщина,

Гуцульщи-

на и т. д.). Каждая из больших и малых зон может быть изучена в от-

дельности

и затем они, но принципу, предложенному Д. К. Зелениным,

могут

быть подвергнуты сравнительному анализу, результаты которого

дадут историческую картину

развития

этих культурных диалектов. Та-

кой несколько зашифрованной или условной картиной может послужить

географическая

карта

с нанесением на нее данных духовной культуры

Лингвистическая, этнографическая, фольклорная и мифологическая

гео-

графия

наглядно демонстрирует заинтересованному специалисту или

любопытному

читателю не только современное синхронное состояние

объ-

екта

(верования, ритуала, мифологического образа), но и его историче-

ское развитие, т. к. разные культурные диалекты или разные элементы ду-

ховной

культуры одной и той же традиции, одного и того же этноса разви-

ваются с различной быстротой и интенсивностью. Различные этапы и

См.

опыты

картографирования

полесских

фольклорных

мифологических фактов в кн.:

Славянский

и балканский

фольклор.

Духовная культура Полесья на общеславянском

фоне. М., 1986; Славянский и балканский фюльклор. Этнолингвистическое изучение

Полесья.

М , 1995.

формы исторического процесса отражаются на

картах,

которые фиксиру-

ют

развернутую в пространство диахронию

(историю).

начале

века,

когда писались

«Очерки»,

лингвистическая география

только

начиналась, а этнографическая замышлялась. Что же

касается

фольклорной

и мифологической славянской географии, их нет и по сей

день.

Поэтому

едва

ли правомерно упрекать Д. К. Зеленина, что он не

пошел

дальше в

развитии

диалектологического подхода к

фактам

и тем

более

не заинтересовался этнокультурной географией. По сути дела он

был

близок к диалектологии мифологии, достаточно внимательно прочи-

тать

§ 45, где описываются образ и наружность русалок, причем эти

описания различаются ио разным губерниям и

краям.

Все же ряд недо-

статков книги, к которым мы обратимся немного позже, проистекает как

раз из недооценки одного материала и переоценки другого.

Другим

упреком автору

«Очерков»

может быть отдание им предпочте-

ния для сравнения с восточнославянским

(«русским»

или общерусским)

материалом материалу этнически неславянскому — финно-угорскому,

тюркскому, перед материалом западно- и южнославянским. Предпочтение

это

вполне сознательно и вытекает из сформулированного в Введении к

«Очеркам»

принципа: «Давнее соседство народов часто имеет, по-видимо-

му,

в этнографии

даже

больше значения, чем единство их происхождения»

(стр.

34). Однако, выявление общеславянских черт в русской традиции в

первую очередь, а для Д. К. Зеленина очередность исследования принци-

пиально

всегда

важна,

принесло бы неоценимую помощь задаче второго

«шага»,

второго

этана

исследования выяснению заимствованных

эле-

ментов обряда и мифологического образа у соседних, давно соседствую-

щих с Россией народов. Правда, Д. К. Зеленин не был подготовлен к пер-

вой общеелависгической задаче и прекрасно подготовлен ко второй — вы-

яснению кучьурного взаимодействия народов различных этнических и

языковых семей. В результате появились

«Очерки»

— одна из первых се-

рьезных работ, освещающая соотношение русской мифологии с мифоло-

гиями

«инородческими»,

как говорили в старые времена. Д. К. Зеленин

указывает на Е В. Аничкова как ученого, вставшего до него на путь ис-

пользования «известий быта русских инородцев наряду с данными быта

русского

крестьянства». К. В. Аничков предлагает идти этим путем для

проверки и дополнения русского материала. При этом известный петер-

бургский

ученый проводит исследование не только на общеславянском, но

и на общеевропейском фоне. Сравнение с

«инородческим»

материалом

К.

В. Аничков производит спорадически и

«вторично»,

т. е. вслед за основ

ным материалом. Впрочем, так поступает в

«Очерках»

и Д. К. Зеленин.

Тот

же Д. К. Зеленин в начале 30-х годов писал о русских

улику-

пах. якутских сюлюкунах и т. п

. Эта

частная

тема была продолжена

//.

/»".

Зеленин. Загадочные водяные демоны

«шуликуиы*

у русских // Lud sfowianski.

Krakow.

1930. t. 1/2, dziaf В. s. 220 238.

См.

также: //. И. Толстой Заметки по

другими исследователями, но широких сопоставлений русских демоноло-

гических верований с верованиями соседних неславянских этносов

боль-

ше не производилось.

Что

касается

основных тем

«Очерка»

— тем <<заложных>>, т. е. умер-

ших неестественной смертью, покойников и русалок, го они решаются,

как уже отмечалось, на чрезвычайно богатом материале, и сквозь них.

как сквозь призму, выступает основной мотив славянской мифологии

—

связь

«того»

света с

«этим»

(земным) светом, бессмертие души (в языче-

ском се понимании), деятельность добрых и злых духов, влияющих на

земную

человеческую жизнь, связь этих духов с природой, с природны-

ми силами, их причастность к урожаю и к благоденствию человека и

скота

Д.

К. Зеленин

прав

в своем утверждении, высказанном в Предисловии,

что он первым в русской мифологии и вообще в сравнительной этногра-

фии сделал вывод, что «умершие делятся, в народных верованиях, на два

резко отличных

разряда:

умершие предки, с одной стороны, и умершие

преждевременно неестественною смертью с

другой»

(стр. 30).

Вывод этот был подкреплен многочисленными

фактами,

свидетель-

ствующими об особом

«поведении»

неестественно скончавшихся лю-

дей —

«заложных»

мертвецов- Они бродят по земле, как неприкаянные,

тревожат и пугают близких,

вредят

им, насылают болезни, служат чер-

тям, смыкаются с нечистой силой. В этом отношении к ним приближа-

ется

«категория»

скончавшихся некрещеными младенцев, пополняющих,

согласно

славянским народным представлениям, ряды мифологических

персонажей. Дальнейшее изучение славянской народной мифологии в

в. во многом подтвердило и дополнило выводы Д. К. Зеленина отно-

сительно

«заложных»

покойников, показав, однако, что и в их среде

сле-

дует

делать различия, отделяя, например, утопленников от погибших от

грома или от убитых и самоубийц.

Своеобразный

«класс»

нечистой силы обособляется в виде предводи-

телей

градовых туч или духов ненастья и бурь, против которых высту-

пает

особый

разряд

колдунов и знахарей, известных по древнерусским и

древнеславянским свидетельствам под именем облакопрогонников

Итоги

второй и большей части

«Очерков»,

посвященных русалке, и сво-

дятся к тому, что ее мифологический образ сложен и уникален и не

имеет аналогий у других народов, а ее происхождение нужно видеть в

том.

что заложиые покойники но общему правилу становятся русалка-

ми.

Согласно Д. К. Зеленину, верования в заложных покойников у вос-

точных славян

(русских)

древнее представлений о русалке, образ кото-

славянской

демонологии. Л. Откуда название шуликцн!.. с 278

28*»:

Н. И. Тол

стой.

Язык

и народная

культура...,

с. 270

—

279.

Н.

И. и С М. Толстые. Заметки но славянскому язычеству. Г>. Защита от града в

Драгачеие

и других сербских зонах // (Jiauaнекий и

балканский

фольклор-

М., 1981.

с. 41 120.

рой отразил и свойства

ряда

местных духов

—

полудницы, лешего, водя-

ного

и книжной древнегреческой сирены. Рецензенты книги Д. К. Зеле-

нина

В. В. Богданов, Е. Г. Нагаров и исследователи русских мифологи-

ческих персонажей середины и конца нашего

века

С. А. Токарев.

Э.

В. Померанцева и др. не соглашались с положением об уникальности

русской

русалки, об исключительном ее происхождении «от женщин и

детей,

умерших преждевременно неестественной

смертью».

Они указы-

вали на связь русалки со стихиями природы и урожайностью полей. В

самом

деле,

ипостась духа природы является для русалки, судя по все-

му,

первичной, хотя и не единственной. В пользу такого решения вопро-

са достаточно красноречиво свидетельствует материал, недавно собран-

ный в

Полесье,

превосходно классифицированный и интерпретирован-

ный Л. Н. Виноградовой

. Той же Л. Н. Виноградовой и С. М.

Толстой

принадлежит выполненный по строгим канонам сравнительно-историче-

ского

и структурно-типологического методов анализ образа восточносла-

вянской русалки в сравнении с сербской вилой, болгарской самодивой

(также — самовилой), польской богинкой

. Выдвигая на первый план

исторический показатель — происхождение русалок от заложных покой

ниц — и считая это происхождение их основным признаком, —

Д.

К. Зеленин в некотором отношении отходил от им же самим деклари-

рованного правила: «Этнографические исследования, идущие от форм

древнего быта, будут стоять на вполне прочной почве, если для исследо-

вателя уже

ясна

система-классификация современных типических форм

быта и их взаимные воздействия»

хотя этот принцип использован при исследовании народных жен-

ских головных уборов, он вполне применим и к явлениям духовной

культуры,

в данном случае к мифологическим персонажам. Изучая эти

персонажи, классифицируя

«современные»

формы и функциональные

особенности,

следует пользоваться синхронными современными

призна-

ками

и особенностями и лишь во вторую очередь интерпретировать их

исторически. Эту возможность дает еще в большей мере, чем во времена

Д.

К. Зеленина, новый фольклорно-этнографический материал. Для ха-

рактеристики русалок в синхронном и в историческом плане

признак

связи с растительностью, с урожаем следует считать наиболее сущест-

венным, релевантным, подчиняющим себе и организующим вокруг себя

другие

признаки. Этот

признак

определяет и основные функции русал-

Л. Н.

Виноградова.

Мифологический аспект полесской русальной традиции

Славян-

ский

балканский цэольклор. Духовная культура Полесья

на

общеславянском фоне

М.,

1986, с. 88 135.

Л.

//.

Виноградова,

С. М.

Толстая.

проблеме идентификации

сравнения персо

нажей славянской мио^ологии

Славянский

балканский 4юльклор. Верования.

Текст. Ритуал. М.,

1994, с. 16 43.

Д. И.

Зеленин.

Женские головные уборы восточных (русских) славян

Slavia.

Praha,

1926.

г. 5, see. 2, s. 303

-308;

1927, г 5, sec\ 3, s- 535 556.

ки — патронажно-охранительную и продуцирующую. Такие функции,

как злокозненная или, наоборот, попечительная, вероятно, следует счи

тать сопутствующими. Для

того,

чтобы осветить историческое развитие

мифологического

образа русалки, недостаточно рассмотрения одной вос-

точнославянской традиции и традиций некоторых соседних народов, —

необходим

как минимум сравнительный анализ всех славянских тради-

ций, а в качестве

следующего

шага

— такой же анализ индоевропейских

фактов.

Об этом еще в 1917

году

писал Е. Г. Кагаров в своей рецензии

это условие не утратило своей актуальности.

То,

что Д. К. Зеленин не установил исторических корней мифологи-

ческого

образа русалки или осветил их лишь частично или не совсем

удачно,

не перечеркивает и не отменяет других его заслуг —

показа

бо-

гатого

и разнообразного мифологического материала, бытовавшего у

восточных славян в XIX веке и в начале XX

века,

и демонстрации мето-

да ретроспективного анализа и реконструкции на первом ее этапе.

Д.

К. Зеленин был самым ярким представителем

того

направления в

русской

мифологической науке, которое Е. Г. Кагаров назвал

«фолькло-

ристическим, или

демонологическим».

К этому направлению принадле-

жали

также

такие

видные ученые, как Н. Ф. Сумцов, Н. А. Янчук,

В.

Гнатюк, Ф.

Волков,

К). А. Яворский, Е. Н. Елеонская и др., сосредо-

точившие внимание на живых народных представлениях о леших, водя-

ных, русалках и им подобной

«нечисти»,

которую ряд ученых

называет

персонажами

«низшей

мифологии».

Напомним еще раз, что книга Д. К. Зеленина была

принята

рядом

его

современников восторженно. Известный московский этнограф

В.

В. Богданов писал в своей рецензии:

«Метод

исследования в

„Очер-

ках" Д. К. Зеленина имеет очень многое за себя: во-первых, исследова-

тель

оперирует с определенным,

фактически

существующим материа-

лом,

и его не нужно создавать гипотетически, как это делали особенно

мифологи,

во-вторых, самый материал — обряд, поверье, верование — в

отличие

от

мифа,

сказания,

легенды, поэтического вымысла, беспочвен-

но

странствующего мифического сюжета — органически

связан

с живым

духом

живого народа, а не с коллективными или индивидуальными ик-

сами, каковыми, например, являются мифы, дошедшие до нас в эпиче-

ских, драматических и даже лирических произведениях классических

греков и римлян; в-третьих, наконец, самый способ сравнительного

ана-

лиза, производимого исследователем, правилен потому, что он

сравнива-

ет аналогичные или родственные

факты

не по

признакам

внешнего тож-

дества, а по условиям органической возможности стоять друг от друга в

известной реальной зависимости: пространства, времени и культурно-

бытовых

этнических

циклов»

РФВ,

1916, № 1/2, с. 261 265

ЭО,

1916, № 3/4. с 172.

«Очерки»

не утратили своего

большого

научного значении и в наши

дни. Их нельзя считать только памятником русской мифологической

науки, хотя таковыми они являются,

отражая

важный

этап

развития

мифологии

как самостоятельной дисциплины в нашей стране.

«Очерки»

остаются, помимо всего прочего, ценным и уникальным собранием

фак-

тов,

хорошо классифицированных и комментированных. Многие из при-

веденных в книге свидетельств извлечены из малодоступных или уже

недоступных

для нас источников. Вот почему они, снабженные дополни-

тельным

аппаратом и комментариями, могут служить полезным

спра

ночным пособием по русской мифологии. Отметим к тому же, что

«Очер-

ки»

были изданы во время первой мировой войны, в канун Февральской

революции

очень ограниченным тиражом и сразу же стали библиогра-

фической редкостью, не попавшей к тому же в зарубежные библиотеки,

чем свидетельствует Е. В. Аничков в своем обзоре: «Специальная рабо-

та о русалках Д. Зеленина вышла в 1916 г. Покойный Шахматов обра-

тил

мое внимание па эту книгу, предупредив, что она вышла в малом

количестве

экземпляров. С тех нор я не видел ее и не нахожу на нее

указаний»

«Очерки»

занимают видное место в творчестве Д. К. Зеленина, перу

которого

принадлежит

более

трехсот работ но духовной и материальной

культуре

восточных славян, преимущественно русских и их соседей, по

русской

диалектологии, общей этнографии, фольклористике и языкозна-

нию.

Почти одновременно с написанием

«Очерков»

Д. К. Зеленин вел

работу

над недавно переизданной фундаментальной и обобщающей кни-

гой

по восточнославянской

(русской)

этнографии

(1927),

над подроб-

ным обзором этнографических материалов, хранящихся в Петербург-

ских архивах (1914 -1910), над рядом статей. В течение пятидесяти пя-

ти лет почти беспрерывно выходили в свет статьи, обзоры, рецензии, за

метки, книги неутомимого Дмитрия Константиновича. Первая его

пуб-

ликация была посвящена свадебным обрядам его родного Вятского

края,

а последняя - происхождению ееверновеликорусов Великого Новгоро-

да. Многие его небольшие монографии неповторимы и по материалу, и

но

качеству описания и являются настоящими научными шедеврами. К

таковым можно отнести его книгу о русской

сохе,

ее истории и видах

(1907),

очерк под названием

«Троецыплятница»

(1906)

об обрядах

над жертвенной курицей, исследования об архаической технике гончар-

ства

«наленом»

у русских

(1927),

о табу слов у народов Восточной Евро-

пы и Северной

Азии

(1927),

об имущественных запретах

(1934),

о си-

бирском шаманстве

(1935),

о готемах-деревьях у народов Восточной Ев-

ропы (1937) и др. Множество работ Д. К. Зеленина посвящено народной

Е.

В. Аничков. Последние работы по славянским религиозным древностям //

Slavia.

Praha,

1923/1924.

г. 2. s. 529.

-3

Переиздан

кн.:

Д И Зеленин.

Избранные

труды ... г. 105 150.

культуре,

верованиям и быту пародов, соседсгвующих с русскими

финнов, эстонцев, мордвы, марийцев (черемисов), алтайцев, башкир.

Редкое

но своей полноте познание архивною материала сочеталось у

Д.

К. Зеленина с хорошим знакомством с научной литературой и, что са-

мое

важное, с

«полевыми»

наблюдениями в родном Вятском

крас,

Оренбургской.

Пермской. Уфимской. Костромской, Псковской. Рязанской

губерниях

Акмолинской.

Семипалатинской и Уральской областях.

Вклад Д. К. Зеленина в науку еще как следует не изучен, а его ос-

новные трувд только начинают переиздаваться. Мы надеемся, что

«Очерки»,

опубликованные вторично, три четверти

века

спустя после их

первого

выхода в свет, найду

своего широкого читателя, вызовут новый

интерес к русской мифологии и повлияют на жиьое развитие нашей ми-

фологической

пауки.

Д. К* Зелеминъ.

ВЫПУСКЪ

ПЕРВЫЙ:

Умерше

неестественною смертью и русалки.

ПЕТРОГРАДЪ.

1916.

Типография А. В.

ОРЯ*

а д. Вас Остр. СргдяМ пр., д. Л 6/1S.

Титульный

лист

первого

издания

книги

Д. 3.

Зеленина

*Очерки

русской

мифологии*

Петроград, 1916 г.

Предисловие

его

1909-го я посвятил этнографическому и антропологическому

исследованию

«бееермян»

—

малолюдного народа неизвестного

т> пока происхождения, живущего в Вятской губернии

. Из описан-

ных мною при этом обследовании бееермянских поверий и обрядов

особен-

ное

мое внимание обратил так называемый

«куяськон»

(§ 14), т. е. особый

вид жертвы, приносимой (точнее говоря: бросаемой, откуда и

название

этой жертвы: бросание) с пренебрежением, со страхом и с ненавистью.

Такие пренебрежительные и явно вынужденные жертвы

были

мне и

ранее известны из быта вотяков

(§ 13), но в бееермянских обрядах

особенно

ясно и выпукло обрисовались как поводы к принесению этих

своеобразных жертв, так и особенно — природа тех существ, которым

эти жертвы приносятся. Эти существа — обыкновенные

люди,

умершие

преждевремешю неестественною смертью: мельничиха Орина, разбив-

шаяся

насмерть при падении с дерева, младенцы-выкидыши, убитые се-

мьи

неизвестного народа. Этим невиннейшим, казалось бы, лицам бе

сермяне приносят теперь своеобразные жертвы-«бросания»>; этим лицам

приписывают появление у себя разных болезней.

Разысканъе соответствующих поверий и обрядов у русекого народа и

его

соседей привело меня к соображениям и выводам, отошедшим до-

вольно

далеко от бесермянского куяеькона. Моя статья об этом куясько-

не довольно неожиданно для меня самого разрослась в исследование, ко-

торое

я напечатал в

«Живой

старине» 1911 года под заглавием «К во-

просу

о русалках.

Культ

покойников, умерших неестественною смертью,

русских и у финнов» (с. 357—424)

Исследования мои в том же ншгравлении продолжались и после напеча-

танья указанной статьи, тем

более

что одно время я поставил себе задачею

дать но возможности исчерпывающее изложение всех языческих верова-

ний русского народа, поскольку они сохранились в наше время.

годами, однако же, эта моя

надежда

дать исчерпывающее изучение

русской мифологии отходила все дальше и дальше. Не надеясь

более

до-

вести до конца этот громадный труд, я решил сделанное мною обнаро-

довать в виде отдельных

«очерков».

первом выпуске этих

«Очерков»

я предполагал поместить шесть

статей о разных верованиях и обрядах русского народа, и в первую го-

лову

— ту свою статью, на которую меня в свое время натолкнуло изу-

чение бесермянского куяеькона.

этой статье мне удалось установить новый научный вывод, который в

случае,

если он не будет отвергнут учеными исследователями, будет иметь

большое

значение не только в русской мифологии, но и в общей сравни-

тельной

этнографии. Он может

вызвать

большие перемены в принятом те-

перь наукою учении о культе мертвых вообще. Разумею вывод о том, что

умершие делятся, в народных верованиях, на два резко отличных

разряда:

умершие предки, с одной стороны, и умершие преждевременно неестест-

венною смертью

—

с другой. На это обстоятельство ни русские, ни иност-

ранные исследователи не обращали до сих пор должного внимания.

Печатанье настоящей книги совпало с неблагоприятными обстоятель-

ствами: с крайнею дороговизною бумаги и типографских работ, а

также

и с моим переселением в г. Харьков. Вследствие

-ГГИХ

обстоятельств па

меченный первоначально план издания оказался невыполненным и изме-

нен был уже во время печатанья.