Васильев B.B., Кротов A.A. История философии
Подождите немного. Документ загружается.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
421
рассматривается им отдельно от того или иного истолкования.
Гадамер, в отличие от Хайдеггера, прилагает в своей основной работе «Истина и
метод» (1960) значительные усилия для прояснения концептуальных оснований
герменевтического метода — прежде всего, природы понимания.
Согласно Гадамеру, истина — не только свойство высказываний о действительности,
научно удостоверяемых; истина постигается и в ненаучном опыте. Так, истина
«показывает себя» в произведениях искусства, истории, человеческом общении.
Самообнаружение истины есть понимание как исторический процесс, свершение, в
которое понимающий всегда уже заранее включен.
Гадамер творчески развивает хайдеггеровское учение о предпосылочности всякого
понимания. Для него тезис Хайдеггера «понимание в своем бытии всегда исторично»
означает, что «наше сознание является действенно-историческим (wirkungsgeschichtlich)
1
,
т. е., конституированным благодаря действенной истории, которая не оставляет
свободным наше сознание в его отношении к прошлому». «Действенная история» —
история, которая не ушла окончательно в прошлое, но продолжает воздействовать на
настоящее и определять его. «Герменевтическое сознание должно быть действенно-
историческим» — означает, что любое понимание должно сопровождаться осознанием
своей обусловленности традицией, «встроенности» в нее. «В действительности не
история принадлежит нам, а мы принадлежим истории... Самосознание индивида есть
лишь вспышка в замкнутой цепи исторической жизни». Вновь перефразируя Хайдеггера,
Гадамер призывает к «бодрствованию действенно-исторического сознания».
Литература
1. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск, 1998.
2. Хайдеггер М. Кассельские доклады. М., 1995.
1
Хайдеггер говорил о «бытийно-историческом» сознании.
556
3. Хайдеггер М. Бытие и время / Пер. В. В. Бибихина. М., 1997.
4. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993.
5. Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.
6. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991.
7. Хайдеггер М. Разъяснения к поэзии Гёльдерлина. СПб., 2003.
8. Бимель В. Мартин Хайдеггер сам о себе. Челябинск., 1998.
9. Михайлов И. А. Ранний Хайдеггер. М., 1999.
10. Михайлов И. А. Был ли Хайдеггер феноменологом? // Логос. М., 1994. № 6.
11. Философия Мартина Хайдеггера и современность. M., 1991.
12. Гадамер Г.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988.
13. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991.
14.Heidegger M.Gesamtausgabe. Abt. 2: Vorlesungen, 1923 — 1944. Bd. 63. Ontologie
(Hermeneutik der Faktizität). Fr. a.M., cop. 1988.
15. Heidegger M. Unterwegs zur Sprache. Pfüllingen, 1960.
Глава 16. CAPТP
Жан-Поль Сартр (1905 — 1980) родился в Париже в семье морского офицера Жана-
Батиста Сартра (умершего, когда сыну было всего два года) и Анн-Мари Швейцер.
Будущий писатель и философ вырос в семье деда Шарля Швейцера (знаменитый
мыслитель-гуманист Альберт Швейцер был его племянником), академического
преподавателя и автора учебников в духе вольтерьянского вольнодумства и ненависти ко
всякой тирании. Огромная библиотека деда питала юный ум внука и предрасполагала к
разнообразию его интересов. Семья жила в «буржуазном достатке», и ребенок был
огражден от всяческих жизненных невзгод, будучи «пай-мальчиком», уверенным в
благополучии всего мира, который он постигал через книги: «Я начал свою жизнь, как,
по всей вероятности, и кончу ее — среди книг» (4: 381). Поскольку в Бога он не верил, то
и обрел в книге «свою религию» и «свой храм» (4: 390, 479). Это детское безбожное
(«Все решает детство», считал Сартр) вылилось в сознательный атеизм будущего
философа, а «лейбницевский оптимизм» счастливого ребенка — при столкновении с
грубой и мучительной реальностью — трансформировался в резкое ее неприятие,
бунтарство и цинизм. В 1924 г. Сартр окончил парижский лицей Генриха IV и получил
звание бакалавра. В 1928 г. он завершил образование в элитной Высшей нормальной
школе и поступил в философскую аспирантуру Сорбонны, где познакомился с Раймоном
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
422
Ароном, Леви-Строссом, Мерло-Понти, Э. Мунье, будущими духовными лидерами
Франции. Там же он встретил и Симону де Бовуар, впоследствии известную
писательницу, награжденную Нобелевской премией, ставшую его женой и убежденной
идейной соратницей. Она напишет несколько биографических книг: «Мемуары молодой
девушки из хорошей семьи» (1958), «Сила возраста» (1960), «Сила вещей» (1963), в
которых проследит жизненные и духовно-идейные перипетии совместной жизни с
Сартром до 1960 г. В 1929 г. Сартр получил звание «агреже де филозофи»
(соответствующее нашей степени кандидата философских наук), дающее ему право
преподавать философию в лицеях и университетах. К такого рода деятельности он был
психологически предрасположен примером обожаемого деда: «с младых ногтей я был
подготовлен к тому, чтобы видеть в педагогической деятельности священнодействие, а в
литературной — подвижничество» (4: 383). Отслужив в армии, Сартр преподавал
философию в одном из лицеев Гавра (1931 — 1933). Однако высшее свое призвание он
видел в писательской деятельности и создании собственной системы философии. В
1933— 1934 гг. он стажировался во Французском институте в Берлине, где изучал
феноменологию Э. Гуссерля, а также немецкий экзистенциализм с акцентом на
философию М. Хайдег-
558
гера, оказавшие на него сильное впечатление и послужившие теоретическими
истоками его собственных взглядов. Как бы ни менял их динамичный Сартр, одно было
неизменно — экзистенциальная тенденция его философии и художественного творчества.
Центром притяжения его мысли был всегда человек, потаенный в своей глубине,
неожиданный в своих реакциях, зачастую порочный в желаниях, сомнительный в
поставленных целях, противоречивый страдалец и мучитель себя и других, ищущий
свободы и независимости. «Экзистенциализм — это гуманизм», провозгласит Сартр в
послевоенные годы и будет с увлечением читать лекции на эту тему (в том числе и в
Америке), а в 1946 г. издаст брошюру с этим названием, на которую французский
марксист Жан Канапа немедленно отреагирует опусом: «Экзистенциализм — это не
гуманизм». Эта полемика добавит популярности Сартру, широко известному с момента
выхода в свет в 1938 г. его романа «Тошнота», который сам автор хотел назвать
«Меланхолия», но издатель настоял на более эффектном заголовке.
Надо сказать, что вокруг имени Сартра вечно возникали «турбулентные потоки»
слухов, мнений, клеветы, разноречивых оценок. Слава его в ХХ в. была не только
огромной, но и зачастую скандальной. Он любил шокировать не только французского
обывателя (например, пьесой «Добродетельная проститутка»), но и западного
интеллектуала, заявив в послевоенном труде «Критика диалектического разума» (1960) о
своем «согласии» с марксизмом, увидев в историческом материализме «единственное
приемлемое объяснение истории» (6: 25). Во время майских событий 1968 г. во Франции
Сартр оказался «выше всех» на баррикадах, призывая бунтующую молодость «свершить
революцию» и взять власть в свои руки. Обвинив французских коммунистов в
«предательстве революции», он занял «ультралевую», промаоистскую позицию,
примкнув к «рабочей левой» во Франции «в пику» «интеллигентской левой» (это он-то
— «мелкобуржуазный интеллигент», как он любил себя называть) и стал издавать боевую
газету «Красное знамя», на лицевой стороне которой красовался портрет «великого
кормчего Мао». Считая себя в стратегическом плане сторонником коммунистического
движения, он вечно ссорился с французскими коммунистами, резко критикуя их
политическую тактику. При его гипер-критицизме по отношению ко всему
«буржуазному» ему и с «правыми» было не по пути. Занимая совершенно уникальную
позицию в политической борьбе, Сартр всем был неугоден, всех он раздражал, причем не
только врагов, но и друзей, как, например, Альбера Камю, друга и соратника по
движению Сопротивления, резко выступившего против Сартра в послевоенные годы по
идейным и политическим мотивам, не принимавшего ни его «дружбы» с Советским
Союзом, ни «прокоммунистической» ориентации, ни эволюции его экзистенциализма под
влиянием марксизма.
Вызывающая деятельность Сартра породила такую ненависть к нему со стороны
профашистской организации ОАС, что ее деятели бросили клич: «Расстрелять Сартра!»
Наконец, укажем еще на один шокирующий эпизод из его жизни. В 1964 г. ему
присуждают Нобелевскую премию в области литературы, от которой он демонстративно
отказался, не желая себя связывать с ненавистными ему «буржуазными кругами». Да,
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
423
этот яркий человек был блестящим писателем (роман-трилогия «Дороги свободы»,
1945—1949, автобиографическая повесть «Слова», 1964, и др.) и драматургом
(знаменитые пьесы «Мухи», 1943, «За запертой дверью», 1944, «Дьявол и Господь Бог»,
1951, и др.). Он был «задиристым» политическим борцом (за мир, демократию, сво-
550
боду личности), систематически печатая свои политические эссе в сборниках
«Ситуации».
Тем не менее «главное дело» его жизни — экзистенциальная философия, в которую он
внес свой неповторимый и тоже «задиристый» вклад. Он создает свой уникальный
вариант «классического экзистенциализма», опубликовав в 1943 г., в период фашисткой
оккупации Франции, свой академический труд «Бытие и Ничто», сознательно
противопоставленный «эпохальной» книге «Бытие и время» (1927) Мартина Хайдеггера.
По сравнению с немецким мыслителем Сартр развивает более субъективистский вариант
экзистенциализма, провозглашая: «Субъективность человека — наш исходный пункт».
Он считает свою философию человека более «конкретной» в отличие от объективистской
трактовки существования у Хайдеггера и выражает недоумение по поводу его
абстрактных «экзистенциалов» (Бытие-в-мире, Dasein, Забота, Настроенность, Бытие-
перед-Смертью, Время, Ничто и др.) как всеобщих онтологических структур. Сам же
Сартр понимает их конкретность, заменяя абстрактное «Бытие в мире» — «конкретными
ситуациями», чистое Ничто — его реальными «ликами», Время — конкретным
психологическим временем, а Смерть выводит за пределы человеческого существования,
лишая ее экзистенциальной значимости. В итоге возмущенный Хайдеггер всю жизнь
«открещивался» от экзистенциализма и «пикировался» с Сартром. Правда, оба мыслителя
использовали феноменологический метод Гуссерля для построения экзистенциальной
онтологии, но каждый трактовал его в своем духе, ставя перед собой задачу описания
«духовных сущностей». В «Бытии и Ничто» Сартр излагает «строгое учение» о
человеческой реальности в ее отношениях с высшим миром, с культом активности
субъекта в любой ситуации и ее преодолении, с идеей «абсолютной свободы» личности и
ее ответственности, с утверждением абсурдности мира и отчуждении человека от него и
от других людей. В лекции «Экзистенциализм — это гуманизм» он популяризирует свой
экзистенциализм, выдвигая ставшую знаменитой формулу «Существование
предшествует сущности» и два метода исследования человеческой реальности:
экзистенциалистский и эссенциалистский. Первый исходит из приоритета существования
над сущностью, что характерно для человеческого бытия, а второй — сущности над
существованием, что имеет место в мире вещей. Этой формулой Сартр, во-первых,
указывает на специфику человека «в отличие от плесени или цветной капусты». Во-
вторых, эта специфика связана с его сознанием, замыслами, проектами, активной
устремленностью в будущее, словом, его свободой, тогда как вещи пассивно
подчиняются условиям своего бытия. В-третьих, нет никакой наперед заданной
объективной сущности человека, идущей от природы, социума или от самого Господа
Бога. Она «завоевывается» самим человеком (трус или герой), является кристаллизацией
его существования. В-четвертых, нет и не может быть раз и навсегда «завоеванной»
сущности, ибо трус может перестать быть трусом, равно как и герой — утратить свой
героизм, ибо человек всегда в пути, в движении, изменении, динамике. Он свободно
выбирает «закон своей жизни» и несет полную ответственность за то, кем он становится.
Все эти простые истины представляют, так сказать, «облегченный вариант»
экзистенциализма, который Сартр активно пропагандировал и добился-таки его широкой
известности, тогда как «строгое учение», изложенное в довольно сложном трактате
«Бытие и Ничто», осталось для большой аудитории «тайной за семью печатями», хотя он
переиз-
580
давался десятки раз, но стал в основном предметом научных, философских и
культурологических исследований профессионалов.
Феноменологический метод.
Феноменологический метод. Перед началом философской деятельности Сартра
Раймон Арон привлек его внимание к феноменологии Гуссерля, в которой Сартр увидел
столь желанную возможность говорить о мире с точки зрения человеческого сознания и
не впадать при этом в идеализм (в духе Беркли, Юма, махистов и др.), ибо весь мир
находится «вне сознания», «трансцендентен ему». Со времен обучения в Сорбонне Сартр
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
424
настроился резко против «университетского идеализма» (Брюнсвика, Лаланда,
Мейерсона), доказывая в полемике с ними, что вещи существуют «вне сознания», и
презрительно называл их идеализм и спиритуализм «пищеварительной философией»
Духа-паука, который увлекал вещи в свою паутину, медленно их переваривал, превращая
в «свою собственную субстанцию». В 1936 г. Сартр опубликовал работу
«Трансцендентность Эго» (написана в 1934 г. по результатам стажировки в Берлине), в
которой по-своему трактует идею «интенциональности сознания» Гуссерля, т. е.
«направленности сознания на свой объект». Представьте себе, что вы заброшены в мир
враждебный и опасный, говорит Сартр, не сводимый к вашему сознанию и не
растворимый в нем, тогда вы схватите «глубокий смысл открытия» Гуссерля: всякое
сознание есть сознание какой-либо вещи. Это означает, что «луч сознания» изначально
направлен «вовне», а не на себя, в чем Сартр видит «несубстанциальность сознания»
(против идеализма Декарта), а с нею избавление от идеализма. Нельзя, однако, думать,
что он придерживается материалистических позиций, нет, не допустимо «растворять
сознание в вещах» и детерминировать его вещами. Сартр считает себя «реалистом»,
который не теряет ни внешнего мира, ни свободы, суверенности сознания. Но при этом
он не замечает, что идея интенциональности сама по себе не дает избавления от
идеализма ни у Гуссерля, ни, как увидим ниже, у самого Сартра, который мог бы
внимательнее читать «Картезианские размышления» немецкого мыслителя, вышедшие во
Франции еще в 1928 г. В них Гуссерль совершенно ясно говорит о внешнем мире как
коррелятивном сознанию, так что объекты суть предметы реального или возможного
сознания и черпают «во мне самом весь смысл и всю экзистенциальную ценность». Вот
на эту последнюю Сартр обращает особое внимание, ибо видит другую огромную заслугу
Гуссерля в том, что он не сводит сознание о мире лишь к его познанию
(гносеологическому типу интенциональности), но открывает возможности для
эмоционального или духовно-нравственного отношения к миру. Скажем, это «дерево на
горизонте» я могу не только познавать, но также и любить, и бояться, и ненавидеть.
Сартр считает, что Гуссерль восстановил для нас «мир артистов и пророков с убежищем
благодати и любви», более того, он вернул самим вещам ужас и очарование: лик
японской маски ужасен сам по себе, а не в силу нашей субъективной реакции на кусок
обработанного дерева. Знаменитые «субъективные реакции», которые М. Пруст всецело
относил к «внутренней жизни субъекта, определяют лишь способ, благодаря которому
мы открываем мир. Сартру важно утвердить реальность, экзистенциальных настроений»
(заброшенность в мир равнодушный и враждебный, тоска, страх, тошнота и т. д.), а не
полагать их лишь субъективной фантазией ипохондрика. Здесь уже можно видеть начало
той экзистенциальной онтологии, которая будет развернута в «Бытии и Ничто», а
«предтечей» ее можно считать отчужденный мир героя «Тошноты» Антуана Рокантена.
Идею трансцендентности объекта сознания, ибо весь
561
мир лежит «вне него», Сартр затрагивает также в статье «Фундаментальная идея
феноменологии Гуссерля: интенциональность» (1939).
Усвоив феноменологический метод в теоретическом плане, он прежде всего применил
его в психологии при анализе воображения и эмоций, посвятив им ряд сочинений:
«Воображение» (1936), «Очерк теории эмоций» (1939), «Воображаемое.
Феноменологическая психология воображения» (1940). Не отвергая эмпирической
методологии при изучении психических явлений (идти от единичных фактов к общим
сущностям), Сартр считает ее поверхностной, недостаточной и редукционистской (в
смысле сведения сложного к простому, психического к биологическому,
натуралистическому), тогда как необходимо изначальное и непосредственное
постижение сущности психических актов в отличие от физиологических реакций, (на чем
настаивал и Гуссерль, а раньше него Бергсон), их специфики в целостной структуре
сознания, скажем, эмоции в отличие от воображения, что с успехом достигается
посредством феноменологического метода. Однако конкретное объяснение, например,
эмоций у Сартра является не столько феноменологическим, сколько экзистенциальным:
эмоции страха, тоски, тревоги, разочарования и т. д. есть «магическая комедия бессилия»
человека перед лицом мира, или просто бегства от мира». Точно так же в духе
отчуждения сознания от реальности трактуются им образы воображения, которые уводят
человека в «ирреальный, несуществующий мир», своеобразное «ничто» по сравнению с
«Плотным миром вещей».
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
425
Наконец, в «Бытии и Ничто» Сартр в своем ключе разрабатывает феноменологический
метод (поправляя «самого Гуссерля») и приспосабливает его для нужд экзистенциально-
феноменологической онтологии. Прежде всего он усматривает «прогресс современной
мысли» в том, что с помощью идеи феномена удалось освободиться от дуализма
внутреннего и внешнего, имманентного и трансцендентного, явления и сущности, сведя
существующее к «монизму феноменов», его заменивших. Феномен в отличие от явления,
скрывающего «позади себя» какую-то сущность (Кант), указывает «сам на себя», без
посредников себя открывает нашему сознанию, «он и есть сущность, которая не
заключена в объекте, но есть смысл объекта» (2: 12, 15). Снова, как и в
«Трансцендентности Эго», Сартр спешит избежать упреков в берклианском идеализме,
прибегая к идее интенциональности: «Всякое сознание есть сознание какой-нибудь вещи,
это означает, что трансцендентности есть основная структура сознания, т. е. сознание
рождает значение бытия, которым оно не является. Это то, что мы называем
онтологическим доказательством» (1: 28). Речь идет о доказательстве существования
внешнего мира и опять же об избавлении от идеализма. Он критикует и Гуссерля за
привнесение идеализма в связи с «вынесением мира за скобки», считая эту операцию
бессмысленной, ибо внешний мир нам всегда «уже дан» до всякой рефлексии в так
называемом «дорефлексивном cogito», непосредственном знании о мире (я знаю стол,
Петра и т. д.), направленном «вовне», а не на сознание, потому не субстанциональном и
первичном по отношению к «рефлексивному cogito», направленному на сознание о вещах
или на само сознание. Есть у него еще один аргумент против идеализма:
«трансфеноменальность бытия», т. е. несводимость к сознанию, к феномену бытия.
Однако следует отметить, что все «аргументы» Сартра против идеализма являются
скорее декларациями, нежели доказательствами. Во-первых, интенциональность сознания
отнюдь не утверждает «транс-
562
цендентный объект», как на этом настаивает Сартр, а напротив, имеет в виду
имманентный сознанию предмет, о чем и Гуссерль говорил, борясь против «молоха
трансцендентного» и разрабатывая метод «феноменологической редукции». Во-вторых,
«дорефлексивное cogito» остается все-таки cogito, недаром ключевое понятие «Бытия и
Ничто» — именно cogito. В-третьих, о «трансфеноменальном бытии» у Сартра нет речи, а
бытие представлено именно как феноменальное, будь то внешний мир или «бытие самого
сознания». Желание избавиться от идеализма, чуть ли не «экзальтированное желание»
(чтобы не сказать «истерическое») порождено «книжным опытом» с раннего детства:
«Платоник в силу обстоятельств, я шел от знания к предмету: идея казалась мне
материальней самой вещи, потому что первой давалась мне в руки и давалась как сама
вещь... хаотичность моего книжного опыта я путал с прихотливым течением реальных
событий. Вот откуда взялся во мне тот идеализм, на борьбу с которым я ухлопал три
десятилетия» (4: 387). Скажем заранее, что избавиться от идеализма Сартру так и не
удалось во все периоды своего творчества.
Экзистенциально-феноменологическая онтология.
Экзистенциально-феноменологическая онтология. В отличие от традиционного
учения о бытии, или о сущем вообще, Сартр «выстраивает» конкретную онтологию, или
учение о человеческом существовании, при этом заимствует у Хайдеггера один из
«экзистенциалов» — «бытие-в-мире», трансформированное затем в «бытие-в-ситуации».
Основные структуры экзистенциальной онтологии — В-себе-бытие (внешний мир) и
Для-себя-бытие (человеческое сознание). Сартр ставит вопрос: «Каковы должны быть
человек и мир, чтобы отношение между ними было возможным?» (1: 38). Этот вопрос
«таит» в себе другой вопрос: «Каковы должны быть человек и мир, чтобы свобода
человека была возможной?» Феноменологическое описание этих двух регионов бытия,
во-первых, исходит не просто из противоположности, но из противостояния. Во-вторых,
это описание должно быть непосредственным: «Бытие нам раскроется некоторым
непосредственным образом, через скуку, тошноту и т. д., и онтология будет описанием
феномена бытия, как он себя обнаруживает, т. е. без посредника» (2: 14). Вместо
гносеологического отношения к миру Сартра интересуют «экзистенциальные
переживания», эмоциональные реакции на окружающее, «личностные смыслы»,
нравственные оценки и т.д. Сознание субъекта заполнено уникально-субъективным
содержанием, так что cogito у Сартра отличается от картезианского и не имеет
рационалистического характера. Сознание «не мыслит» мир, а феноменологически
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
426
воспринимает его как нечто чуждое, противоположное себе, лишенное смысла,
абсурдное, случайное, вызывающее «тошноту» и «головокружение» у героев сартровских
романов.
В-себе — внешний мир, плотно-материальное бытие, характеристику которого Сартр
исчерпывает тремя тезисами: «Бытие есть. Бытие есть в себе; Бытие есть то, что оно есть»
(1: 34). Первый тезис фиксирует простую, беспредпосылочную наличность бытия, его
фактичность. Второй тезис отвергает наличие в нем каких бы то ни было
телеологических структур, ибо мир существует без смысла и цели и потому случаен и
абсурден. Наконец, третий тезис означает, что бытие абсолютно тождественно самому
себе, плотность его бесконечна. Оно не пассивно, не активно, не допускает ни малейшего
раздвоения с самим собой, не заключает никакого отрицания, в нем нет тайны. Оно не
знает изменения, ибо никогда не полагает себя как другое. В нем нет ни пустоты, ни
«трещины», через которые в него могло бы проникнуть ничто. «Пе-
563
реходы, становление, все то, что позволяет сказать, что бытие не есть еще то, чем оно
будет, и что оно есть уже то, что оно не есть, во всем этом ему отказано в принципе» (1:
33). Но если оно лишено всякого изменения и развития, то оно лишено и времени,
поэтому у него нет ни прошлого, ни будущего. Бытие просто есть, вот и все. В-себе —
царство антидиалектики, ибо вслед за Гегелем в принципе идентичности Сартр видит
«принцип непротиворечивости». «Отрицание... появляется на поверхности бытия через
человеческую реальность, а не через собственную диалектику в самом бытии» (1: 119).
Такое толкование бытия напоминает умопостигаемое бытие Парменида: это жизненное
бытие у Сартра есть просто «условие обнаружения» истинного бытия, или «подлинного
существования», которое есть Для-себя. В-себе определяется лишь отрицательно, через
отсутствие всех тех качеств, которыми в избытке обладает Для-себя: саморазвитие,
внутренние импульсы к изменению, творчество, изобретение и т. д. Качественную
характеристику В-себе получает только через Для-себя: «В этом смысле всякое
позитивное определение бытия есть антитеза онтологического определения Для-себя в
его бытии как чистой отрицательности» (1: 228). Единственной функцией В-себе
является пассивное ожидание творческой мощи человека. Подобная трактовка В-себе и
Для-себя весьма напоминает диалектику Я и не-Я в философии Фихте.
Для-себя — человеческая реальность, человек как сознание, cogito. Сознание есть
«ничто», ибо, во-первых, весь мир находится вне него, а, во-вторых, оно есть антипод В-
себе-бытия и по способу существования и по своим характеристикам. Если В-себе
подчиняется принципу идентичности, или непротиворечивости, то Для-себя — принципу
противоречивости, антиномичности. Сартр выражает это формулой: «Для-себя всегда
есть то, что оно не есть, и не есть то, что оно есть». Онтологическим выражением
принципа противоречивости сознания является как бы «присутствие с самим собой»,
«несовпадение с собой», что означает деградацию идентичности, т. е. самораздвоение,
будь то в акте рефлексии или отрицании своего прошлого и настоящего, «подглядывании
за собой», «вопрошании о себе» и т. д., до бесконечности. Для-себя находится в
состоянии вечной подвижности, текучести, становления, изменчивости. Поэтому время
как «символ изменения» составляет существенную структуру Для-себя и понимается
антропоморфически и психологически как прошлое, настоящее и будущее человеческой
жизни. Человек в своем бытии как бы «линяет», сбрасывает свою «старую кожу»,
ускользая от своего прошлого, уже «ставшего бытия», и устремляясь в будущее. Особую
роль при этом играет отрицание, одно из ключевых понятий «Бытия и Ничто», с которым
тесно связана проблема небытия (néant). Сартр утверждает онтологическую вторичность
небытия по отношению к бытию. В свою очередь «небытие обосновывает отрицание как
акт, ибо оно есть отрицание как бытие» (1: 54). Он отвергает гегелевскую диалектику
бытия и ничто, их логическую одновременность, имманентное взаимопроникновение,
ибо в таком случае нарушается приоритет бытия над небытием. Этот приоритет
настолько «мощен», что «всеобщее исчезновение бытия не могло бы породить господства
царства небытия, но, напротив, привело бы к его полному исчезновению: небытие может
существовать лишь на поверхности бытия» (1: 52). Сартр настаивает также на
онтологическом приоритете В-себе над Для-себя, как бытия над небытием-ничто. Но
поскольку В-себе не может порождать никакого небытия, постольку оно не может быть
— при всем его приоритете! — источником Для-себя, которое онтологически также не
может порождать В-себе, зато гносео-
564
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
427
логически оно тотально его конституирует, т. е. придает ему только то значение и тот
смысл, который его «душе угоден». Если онтологически В-себе и Для-себя не могут
порождать друг друга, а по своим характеристикам являются антиподами, то при всем
«механизме феномена» феноменологическое их описание у Сартра снова оборачивается
их своеобразным дуализмом. Так в «силках противоречий» бьется мысль философа,
избежать которых ему так же сложно, как проплыть между Сциллой и Харибдой.
Если небытие не может родиться в лоне В-себе, то остается один его источник — Для-
себя, которое само есть небытие, ничто, «дыра в бытие» и обладает «магической
способностью» вводить небытие в мир через отрицание (самого себя, окружающего,
других людей и т. д.), которое играет в онтологии Сартра фундаментальную роль. Чтобы
плотное аморфное В-себе приобрело инструментальную для человека организованность,
необходимо через отрицание одного и утверждение другого «разделять и распределять
большие массы бытия» на различные комплексы и отдельные вещи. Когда нечто
интересует человека, то «луч сознания» высвечивает его из остальной массы бытия,
которая подвергается «неантизации», т. е. погружается в небытие. Скажем, Пьер в кафе, с
которым назначена встреча, «выхватывается сознанием» из общего фона, все остальное
кафе погружается в небытие, которое сугубо относительно и антропологически
осмысленно: «Очевидно, что небытие всегда появляется в границах человеческого
ожидания» (1: 41) и сопровождается разными экзистенциальными состояниями: страхом,
отвращением, разочарованием, тоской, но и надеждой, радостью, уверенностью и т. д.
Вот почему Сартр говорит, что небытие «расцвечивает мир, отливая цветами радуги на
вещах» (1: 60). Но более верно сравнить его с черной краской на холсте художника, без
которой все предметы на нем слились бы в одну аморфную массу. Продуцирование
небытия сознанием не есть его реальное порождение, но важнейший элемент
конституирования человеческого мира через отрицание, это способ видения мира,
мироощущение. Бытие дано, его нельзя уничтожить, можно лишь изменить к нему
отношение, т. е. уметь поставить себя вне бытия — не вне бытия вообще (это
невозможно, ибо сознание есть всегда сознание какой-либо вещи), а вне какого-то
конкретного бытия. Итак, во-первых, отрицание носит феноменологический и
антропоморфический характер. Во-вторых, отрицание не есть атрибут развития, как у
Гегеля, а «принцип организации» человеческого бытия. В-третьих, отрицание
осуществляет связь между В-себе и Для-себя. Человек сначала «покоится в ложе бытия»,
а затем выделяется из него, осознавая его как нечто чуждое себе, как «все то, чем оно не
является». Отсюда «первоначальное отношение к миру есть радикальное отрицание» (1:
230). Но и любое другое отношение к миру также связано с отрицанием. Поскольку мир
воспринимается сознанием как абсурдный, лишенный смысла и цели, а посему
непредсказуемый, опасный и враждебный, постольку фундаментальное отношение к
нему — отчуждение, которое распространяется и на мир других людей, где конфликт и
ненависть куда более распространены, чем любовь и гармония. Исследуя феномен любви,
Сартр больше говорит о садизме и мазохизме, нежели о радостях любви. «Жаровен не
надо. Ад — это другие», — говорится в пьесе «За запертой дверью». И все-таки Для-себя
с его неустойчивостью и непостоянством как бы «завидует» стабильности и полноте
бытия В-себе и хотело бы их обрести, став единством В-себе-для-себя, со всей полнотой
их характеристик. Если бы это было возможно, говорит Сартр, то человек стал бы Богом,
но, увы, этот
565
«Абсолют» недостижим, да и Бога-то нет. «Основной проект человека» — стать чем-
то значительным, постоянным, достичь «полноты бытия», а в действительности человек
не является «ничем особенным», ибо «терпит фиаско» в своей жизни: «Человеческая
реальность есть страдание в своем бытии. Она — по природе несчастное сознание, без
возможности преодолеть несчастное состояние» (2: 134). Один из американских
сартроведов назвал свою книгу, посвященную «Бытию и Ничто», «Трагический финал»
(1960), что вполне отражает основное «умонастроение» этой книги.
Абсолютная свобода.
Абсолютная свобода. Отрицание в экзистенциальной онтологии выполняет еще одну,
едва ли не важнейшую функцию: обеспечивает человеку свободу во враждебном мире.
«Отрицание привело нас к свободе» (1:115) — безапелляционно заявляет Сартр и
развивает в «Бытии и Ничто» свою знаменитую концепцию «абсолютной свободы». Он
не вполне адекватно считает, что подобное понимание свободы было уже в древности у
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
428
стоиков (абсолютная духовная свобода), а затем в Новое время у Декарта (абсолютная
свобода мысли). Как «никто не может умереть за меня» (Хайдеггер), так «никто не может
помыслить за меня» (Декарт). В конце концов, надо сказать да или нет и «одному решить
об истине всего Универсума», интерпретирует Декарта Сартр в статье «Картезианская
свобода», предваряющей издание текстов из сочинений Декарта в 1946 г. В ней философ
дает такую формулу свободы: «Быть свободным не означает добиться того, чего хотят, но
хотеть того, что можно», ибо если нельзя реализовать то или иное действие, то можно
воздержаться от желания его осуществить. Способность отрицания тех или иных
проектов неограниченно расширяет сферу наших возможностей, о чем и свидетельствует
«абсолютная свобода». В «Бытии и Ничто» Сартр отличает свое «философское»
понимание свободы от «обыкновенного» («добиться того, чего хотят») и дает ее
дефиницию: свобода означает «автономность выбора, т. е. независимость его от
каузальных связей мира». Речь идет о духовной, внутренней свободе, свободе сознания,
«поэтому успех ничего не значит для свободы».
Свобода — это способ бытия сознания, его коренная сущность, отсюда сознание
должно быть сознанием свободы. Поскольку сознанием одарен каждый человек от
природы, постольку свобода есть универсальное онтологическое свойство человека. Вот
почему Сартр настаивает на том, что «человек не мог бы быть то свободным, то рабом:
он всегда и полностью свободен или он не существует» (1:516). Отрицая «степени
свободы» и ступени ее реализации, он утверждает ее абсолютную и безусловную
данность как сущность духа и сознания. Свободное сознание не знает иной мотивации,
кроме самого себя: «Иначе надо было бы предположить, что действующее сознание себя
не сознает» (1: 22). Отсюда Сартр составляет резкую оппозицию Фрейду, у которого
сознание детерминируется бессознательным.
Претендуя на «философию конкретного», философ помещает свободу в ситуацию.
Речь идет о соотношении конкретного автономного выбора и «фактичности», «данного».
Прежде всего Сартр спешит объявить, что никакая ситуация не может детерминировать
свободу, она не является ни «причиной», ни «условием», ни «основанием» свободы, но
лишь конкретным фоном для человеческих проектов: одни проблемы у раба, другие — у
господина, третьи — у буржуа, четвертые — у рабочего и т. д.: «Коэффициент
враждебности вещей не может быть аргументом против нашей свободы, ибо именно
благодаря нам, т. е. через предварительное полагание цели, он и возникает» (1: 562).
Приведем знаменитый пример Сартра со скалой, которая в зависимо-
566
сти от нашего проекта («передвинуть» ее или обозреть с нее прекрасный пейзаж)
будет выступать либо в качестве непреодолимого препятствия, либо превосходного
средства реализации нашего выбора. В любой ситуации — через отрицание неугодных
или невозможных выборов — мы можем отстоять суверенность нашего сознания, т. е.
«абсолютную свободу». Исходя из этого Сартр делает следующие выводы: 1) «нет
ситуации, в которой данное своей тяжестью могло бы задушить свободу»; 2) нет
ситуации, в которой Для-себя было бы более свободно, чем в других ситуациях» (1: 634).
Формула человека в соответствии с принципом субъективности: «Человек есть то, что он
сам из себя делает». Человек — это causa sui. Из «абсолютной свободы» логически
следует «абсолютная ответственность» за себя и за все, что совершается в мире. «Человек
несет тяжесть всего мира на своих плечах», говорит Сартр. У него есть на первый взгляд
абсурдная мысль: «Никогда мы не были более свободными, чем во время немецкой
оккупации Франции», но если мы в ней заменим только одно слово, она приобретает свой
глубокий смысл: «Никогда мы не были более ответственными, чем во время немецкой
оккупации Франции», ибо тогда каждый француз должен был решить: сотрудничать с
немцами или примкнуть к движению Сопротивления. Во многом сама идея «абсолютной
свободы» возникла у него в период нацистской угрозы, которой надо было сказать «нет».
Отсюда акцент на отрицательной свободе, независимости от любой враждебной
ситуации, любой тяжкой необходимости. Вполне логично Сартр не принимает известную
дефиницию «Свобода есть познанная необходимость». Скорее для него «свобода есть
преодоленная необходимость». Хотя у него нет этой формулы, но она вполне отражает
его трактовку соотношения свободы и необходимости. В человеческом бытии, считает
Сартр, не является существенным принцип каузальности, ибо в нем «детерминизм
возникает в основе проекта — Будущее есть детерминирующее бытие...» (1: 170, 172). Из
всех временных измерений человек более влечется к будущему, нежели «оседает» в
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
429
прошлом или настоящем. Этот психологический феномен отмечал еще Паскаль, говоря,
что «мы не живем, а только собираемся жить». Но у Сартра этот «психологический
курьез» есть необходимый элемент экзистенциалистского видения человека как
«субъекта неограниченных возможностей», а не как «объекта убогой действительности».
Существование и в этом смысле «предшествует сущности», поэтому в человеческой
реальности вместо закона причинности действует принцип «превращенной
каузальности»: доминирующей причиной оказывается не то, что есть, а «то, чего еще
нет», что выступает в качестве возможности в будущем.
При всем многообразии проблем в «Бытии и Ничто» (здесь и проблемы диалектики В-
себе и Для-себя, и скрупулезный анализ Временности, и проблемы отчуждения,
межличностных отношений с Другими и др.) в этом трактате Сартр выступает прежде
всего как «певец свободы», озабоченный отстоять свободу человека «во что бы то ни
стало», в любой ситуации. И все же один вопрос «мучил» его и на последней странице он
его поставил: «Может ли свобода, которая является самоцелью, избежать любой
ситуации или же, напротив, она зависит от нее?» (2: 722). Он положительно ответит на
него в «Критике диалектического разума» и продемонстрирует эволюцию своих взглядов
под влиянием К. Маркса. Еще одну «слабину» своей концепции «абсолютной свободы»
чувствовал сам Сартр: «крен» в сторону отрицательной «свободы от» и
неразработанность положительной «свободы для». Он исправит и этот «дефект» своей
концепции в послевоенные годы. Однако при всех своих не-
567
достатках и «уязвимости» для критики концепция «абсолютной свободы» поставила
ряд реальных проблем духовной свободы человека: 1) отрицание и преодоление
«враждебной фактичности», 2) вечный поиск и устремленность в будущее, 3) творческие
искания в момент выбора, 4) моральная честность при выборе, 5) глубокая личная
ответственность за свой выбор.
Послевоенная эволюция.
Послевоенная эволюция. С «Капиталом» Маркса и «Немецкой идеологией» Сартр
познакомился еще в период учебы в Сорбонне, но это чтение совершенно не изменило
его. Сознательное усвоение марксизма началось после войны и, по его субъективному
убеждению, за 10 лет он был «приведен от экзистенциализма к марксизму», все надо
было «передумать в свете марксизма», поэтому он написал «Критику диалектического
разума» (1960).
Далее эта однозначная оценка уточняется, конкретизируется и оказывается весьма
противоречивой. Сартр не может быть «просто марксистом», ибо он согласен с «самим
Марксом» и резко противостоит «современному марксизму», обвиняя его и в
«предательстве революции» и в «стагнации теоретической мысли», чего не было у
Маркса. Кроме того, он принимает исторический материализм Маркса и отвергает
диалектический материализм Энгельса, считая его «диалектику природы» «незаконной
экстраполяцией» социальной диалектики Маркса, ибо еще в «Бытии и Ничто» Сартр
обосновывал невозможность диалектики в Бытии-в-себе: диалектика может быть
присуща только человеческой реальности. «Проблемы метода» (1957) предваряют
«Критику диалектического разума», а затем входят в нее целиком, и посвящены критике
марксизма и попытке «дополнить» марксизм рядом «посредствующих звеньев». Сартр
высоко ценит «открытия Маркса» и его конкретные социально-исторические
исследования, особенно «18 брюмера Луи Бонапарта»: «Марксизм — это не только
грандиозная попытка созидания истории... это и попытка овладеть историей практически
и теоретически...» «Он остается философией нашего времени: его невозможно
преодолеть, потому что еще не преодолены породившие его обстоятельства» (6: 110, 36).
Что же касается экзистенциализма, то теперь он называет его «паразитической
системой», «идеологией», противостоящей знанию (Кьеркегор), а сейчас пытающейся
интегрироваться в него (Ясперс). Но свой экзистенциализм он не считает таковым, ибо он
«развился на границе марксизма, а не в противоборстве с ним» (6: 9, 20). Если «всякий
иной» экзистенциализм «претерпевает закат», то «свой, родной, сартровский» имеет
радужные перспективы в «синтезе с марксизмом».
Сартр видит в «ключевом понятии» praxis у Маркса фундамент для своей нынешней
трактовки человека и истории, ибо «люди делают свою историю сами, но на базе
предшествующих обстоятельств» — это открытие более не может быть поставлено под
вопрос. Оно импонирует философу, испытавшему опыт войны и постигшему не только
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
430
«силу разума», но и «силу вещей», желающему понять конкретного человека как
активного деятеля, творца истории. Сартр изменил свою «формулу человека»: он сейчас
не «чистая causa sui», но есть то, «что он сумеет сделать из того, что сделали из него» (6:
112). Согласен он с Марксом и в том, что «труд определяет человека», опосредует его
отношения с миром, природой и другими людьми, являясь «реальной основой
организации социальных отношений». И это открытие тоже больше не может быть
поставлено под вопрос (2: 1, 225). Трудовая деятельность осуществляется через «синтезы
обработанной материи» (техника, инструменты, орудия труда как «овеществленный труд
предшествующих поколений»).
568
«Инертная целостность материи» как «социальная память всех» обеспечивает
«преодоление каждой исторической ситуации во всеобщем процессе истории» (2: 1, 200).
«Сила инерции материи» может преподносить активным творцам истории «свои
сюрпризы» в виде результатов, которые не ожидались, что Сартр выражает понятием
«контр-финальности» (контр-конечной цели), т. е. цели, реализуемой «без автора». Этим
он хочет подчеркнуть объективный ход исторического процесса и заявляет об этом в
своем духе: «исторический закон кончает тем, что избегает всех» (2: 1, 133).
Выступая против «робинзонады» в истории, он большое внимание уделяет «теории
практических ансамблей», выделяя активные объединения — группы, пассивные
«коллективы и серии» (как «молекулы воска скреплены печатью») и классы, которые
могут быть и активными и пассивными. Чем более цели и задачи объединения
«прозрачны», понятны конкретным деятелям, тем они активнее, тогда как в
«бюрократизированных объединениях» активность деятелей резко падает (таковы
современные Коммунистические партии, по оценке Сартра). Класс, не осознавший себя
«как класс», испытывает «инертную практику» (pratico-inerte в отличие от praxis), которая
есть его необходимость и судьба, отчуждение и бесчеловечность.
Соглашаясь с марксистскими положениями о роли базиса в обществе, конфликте
производительных сил и производственных отношений, классовой борьбе как «моторе
истории», «опредмечивании и распредмечивании» практики и т. д., Сартр как
экзистенциалист уделяет особое внимание «конкретному человеку» с его
переживаниями, сознанием и свободой. Он признает теперь и социальные детерминации
личности, и «предсозданное бытие человека», т. е. его «априорную сущность» как
представителя того или иного класса (2: 1, 289, 294), но по-прежнему человек им
определяется через «проект» (с учетом инструментальных возможностей, материальных
условий), а главное — через «преодоление ситуаций» (в труде, действиях, поступках,
борьбе за свободу), Он осознал ущербность «отрицательной свободы» и стал говорить о
положительной свободе как «логике творческого действия» (2: 1, 156). Естественно, что
свободной он считает praxis, a не pratico-inerte. И теперь он называет «экзистенцией не
устойчивую, покоящуюся в себе субстанцию, а постоянную потерю равновесия»
«преодоление самих себя всеми силами» (6: 186).
Однако «современный ленивый марксизм», по мнению Сартра, застывший в
абстрактных схемах «макроанализа» социальных движений, классов, коллективов и
других «крупных форм», не хочет видеть за ними «конкретных реальных людей»,
превращая их в «символы своих мифов» или делая предметом «абсурдной павловской
психологии». Он ссылается на Г. Лукача, который не смог понять ни философию, ни
личность Хайдеггера, пытаясь «втиснуть его в заранее отлитые формы», не
удосужившись ни прочитать, ни вникнуть в их смысл. Между прочим, сам же Лукач,
иронизирует Сартр, называл эту марксистскую «псевдофилософию волюнтаристским
идеализмом» (6: 66, 103, 46, 33). Марксисты считают свои «абстрактные схемы»,
полагает Сартр, уже готовым знанием истории, тогда как его еще предстоит создать.
Марксистский макроанализ он хочет дополнить экзистенциальным «микроанализом»
семьи, малых групп, конкретных людей, словом, «экзистенциальных измерений бытия».
Для этого он предлагает «систему посредствующих звеньев»: 1) социально-исторический
метод Анри Лефевра с фазой феноменологического описания; 2) конкретный
социологический анализ; 3) экзистенциальный психоана-
569
лиз детского возраста (в отличие от сексуальных абсолютизаций Фрейда), который
Сартр продемонстрировал в повести «Слова»; 4) прогрессивно-регрессивный метод
«понимания» практики реальных деятелей с восходящим движением от настоящего к
будущему, а затем нисходящим движением от будущего к настоящему и прошлому,
История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —
М.: Академический Проект: 2005. — 680 с.