Торкунов А.В. Внешняя политика и безопасность современной России. 1991-2002. Том 1
Подождите немного. Документ загружается.
создание Соединенными Штатами даже самой «тонкой» национальной
противоракетной обороны может подвигнуть, например, Китай нарастить свой
ядерный потенциал, чтобы сохранить нынешнюю достоверность сдерживания.
За этим может последовать цепочка реакции со стороны Индии, а значит, и
Пакистана. В таких условиях укрепление режима нераспространения становится
весьма проблематичной задачей. Вероятность попадания такого оружия в руки
террористов не сокращается, а объективно возрастает. Способов же его доставки
ниже уровня щита противоракетной обороны, как показала практика, существует
множество.
Надо сказать, что скорее именно эти последствия планов создания ПРО, а не
ее возможная роль в стратегическом уравнении Россия+— США представляют
потенциальную опасность для новых параметров глобальной системы
безопасности. Хочется надеяться, что снижение в последнее время российской
стороной полемического градуса при обсуждении проблемы ИРО, но без
изменения принципиальной позиции, открывает возможность другим
государствам, в том числе и ближайшим союзникам Вашингтона, донести до
американцев свои сомнения относительно реализации этих планов. Которые,
несомненно, есть, но о которых они предпочитали умалчивать, пока Москва
единолично выражала общие озабоченности.
События 11 сентября контрастно высветили еще одну актуальную
проблему мировой политики, а именно роль ведущих держав и других государств
в создании новой архитектуры мира. В первую очередь это касается
упоминавшейся выше проблемы лидерства Соединенных Штатов. Операции
против Ирака, в Боснии, Косове, роль в международных финансовых и торговых
международных организациях, в урегулировании азиатского кризиса
действительно создавали впечатление всемогущества глобального шерифа и
банкира в одном лице. Идея мирового лидерства стала само собой разумеющимся
фокусом интеллектуального обоснования, получила официальное оформление в
качестве государственной внешнеполитической доктрины. Морально роль
гегемона оправдывалась не только необходимостью реализовать свои
национальные интересы в исключительно благоприятных для этого условиях, но
и, возможно, искренней уверенностью, что они в полной мере совпадают с
интересами всего транснационального сообщества. А также тем, что
Соединенные Штаты несли в определенной степени бремя расходов и
ответственности, сопутствующее лидерству. Молчаливая поддержка со стороны
союзников и протесты против «однополюсного мира» из Москвы, которые
воспринимались как временное проявление ностальгии по былому советскому
величию, только укрепляли уверенность в наступлении Pax Americana.
Эта уверенность была серьезнейшим образом поколеблена. Стало
очевидным, что качественно новый мир не приемлет схем единоличного
лидерства, гегемонии, баланса сил, заимствованных из прошлых эпох,
традиционных эталонов мощи и влияния. В свое время один из известных
теоретиков мировой политики Сюзен Стрейндж высказала предположение, что
при обсуждении проблемы формирования нового мирового порядка следует
обращать внимание не на «принудительную» мощь государства в сравнении с
другими государствами, которая была традиционно важна раньше, а на их
«созидательный» потенциал для формирования новой структуры мира
102
.
Детальные просчеты этого подхода ее последователями применительно к
поведению Соединенных Штатов в последнее десятилетие позволили сделать
парадоксальный на первый взгляд вывод, что традиционная «принудительная»
мощь Америки возросла, а потенциал «созидания» новой структуры мира резко
сократился
103
. Теоретики указывают, что этот феномен объясняется повышением
степени взаимозависимости государств, существенным ростом удельного веса
влияния негосударственных действующих лиц на мировую политику эпохи
глобализации и рядом других объективных факторов. Практический же вывод
очевиден: заимствованные из истории схемы гегемонии, кондоминиума,
триумвиратов или баланса соперничающих полюсов для построения новой
архитектуры мира в нынешних условиях работать в принципе не могут.
Глобальный мир требует максимально возможного многостороннего
сотрудничества.
К поискам такой формулы призывал, выступая в Техасе, и российский
президент: «Если мы хотим, чтобы участник мирового сообщества
последовательно, настойчиво и эффективно выполнял какое-то решение, то он
должен участвовать в выработке этого решения и чувствовать ответственность
за его выполнение». Ряд наблюдателей отмечает, что в изменившейся
обстановке наметившийся прогресс в российско-американских и российско-
европейских отношениях может подтолкнуть процесс формирования такой
модели многостороннего сотрудничества, а также более активного вовлечения в
него Китая, Индии, Японии и представителей других континентов.
Как известно, за окончанием холодной войны не последовало
конференции, подобной Версальской или Сан-Францисской, которая бы
сформулировала принципы послевоенного устройства. Сегодня по-прежнему
актуальными остаются основополагающие принципы, зафиксированные в
документе, принятом еще 56 лет назад. Но очевидно, что «тектонические»
сдвиги, происходившие в жизни мирового сообщества в последние годы и ярко
высвеченные событиями последних месяцев, требуют их нового осмысления и,
если необходимо, коллективного творческого развития.
Сегодня как никогда злободневно стоят вопросы о конкретном
применении в новых условиях таких принципов, как, например, суверенитет и
невмешательство, самоопределение и территориальная целостность, о выработке
позиции относительно прав и ответственности транснациональных
негосударственных участников международных отношений. Необходимость
такой работы можно было бы вкратце продемонстрировать на примере нового
звучания соотношения принципов прав человека и обеспечения национальной и
международной безопасности в условиях борьбы с международным
терроризмом.
Утверждение принципов прав и свобод человека является одним из
основных завоеваний мирового сообщества за последние десятилетия. Они
наряду с другими принципами, зафиксированными в Уставе ООН, стали
неотъемлемой частью современного международного права. Особое внимание
им было уделено и на недавней встрече президентов России и США. В
совместном заявлении о новых отношениях между нашими странами говорится:
«Подтверждая нашу приверженность продвижению общих ценностей, Россия и
США будут и дальше сотрудничать в защите и продвижении прав человека,
терпимости, религиозных свобод, свободы слова и независимых СМИ,
экономических возможностей и верховенства закона».
Но практические задачи обеспечения безопасности в ходе
широкомасштабной борьбы с терроризмом неизбежно подвергают эти принципы
тяжелому испытанию. Соединенные Штаты и ряд других западных стран
вынуждены вводить в последнее время серьезные самоограничения,
затрагивающие и права человека. Если в последние годы принцип соблюдения прав
человека рассматривался в качестве одного из главных критериев западного
союзничества, то в антитеррористической борьбе Соединенные Штаты вынуждены
опираться на ряд государств (например, на Пакистан), не в полной мере
отвечающих этому критерию. Масштабная вооруженная борьба с террористами,
как показал опыт нынешней афганской кампании, неизбежно повышает
вероятность потерь среди мирного населения, за спинами которых они пытаются
укрываться. Эти потери ни в чем не повинных людей становились одним из
серьезнейших ограничителей поддержки общественностью даже самых
необходимых с точки зрения безопасности военных акций. Нахождение нового
уравнения между правами человека и безопасностью в нынешних условиях
является одним из мучительных вызовов мировой политике.
В последние годы в мировой научной литературе и среди политиков-
практиков все большее признание получает так называемая «теория
демократического мира», согласно которой развитые гражданские общества и
консолидированные демократии, как отмечал Генеральный секретарь ООН Кофи
Аннан, «почти никогда не воюют друг с другом, а внутренние вооруженные
конфликты в них возникают гораздо реже, чем в странах недемократических»
104
.
Объясняют это тем, что такие общества проецируют через свою внешнюю
политику по отношению друг к другу общие для них ценности и процедуры
принятия решений. Это не значит, что войны между демократическими и
автократическими государствами или между последними неизбежны. Но
принадлежность к одной семье демократических стран является как бы
ручательством того, что при всех противоречиях между национальными
интересами таких государств они стремятся к компромиссному и мирному
преодолению их, а отношения между ними характеризуются стабильностью.
Именно в этом контексте многие американские аналитики в ходе визита
выражали опасения относительно того, насколько бесповоротным является
нынешнее сближение между Россией и США. Уже после визита в западных
средствах массовой информации появилось значительное число статей,
указывающих на то, что определенный сегмент российской элиты настроен
весьма настороженно и даже скептически к новому курсу российской внешней
политики.
В этой связи можно отметить следующее. Страны строят гражданские
общества и консолидируют демократию в первую очередь не для того, чтобы
снять озабоченность мирового демократического сообщества, хотя этот
побудительный мотив тоже существует, а главным образом для обеспечения
свободы, благосостояния и безопасности собственного народа. Разумеется,
России еще предстоит пройти существенную часть этого пути. Но сам факт
наличия в России определенной оппозиции внешней политике президента
свидетельствует о том, что общество далеко ушло от своего прежнего состояния
единомыслия. Очевидно, что и решения Президента Дж.+Буша сократить
стратегические вооружения и воздержаться от немедленного выхода из
Договора по ПРО не было встречено искренними аплодисментами со стороны
всех членов его администрации и Республиканской партии. Полезно обратить
внимание, что согласно проведенному в ноябре опросу общественного мнения
69 процентов россиян поддерживали «значительное сближение» России и США
и 17 процентов выступали против. А главное заключается в том, что
консолидация демократии и углубление партнерских, союзнических отношений
с демократическими странами являются процессами взаимно обогащающими
друг друга.
Несомненно, что процесс тщательного взвешивания «на аптекарских
весах» уступок со стороны России и Америки, выгод, получаемых каждой
стороной, будет продолжен. Это непременное условие достижения детализации
серьезных договоренностей. При этом важно помнить, что отношения между
нашими странами уже перерастают правила «игры с нулевым результатом», по
которым выигрыш одной стороны равен проигрышу другой. При всей важности
деталей их, видимо, следует анализировать и в широкой концептуальной
перспективе, поскольку первый официальный визит Президента России
В.+Путина в Соединенные Штаты имел одновременно практический и
концептуальный характер. Такое его содержание предполагает не следовавшую
за саммитами прошлых лет паузу в отношениях, а продолжение системной
интенсивной работы по практической реализации достигнутых
взаимопониманий, вскрытию новых перспективных пластов политики
партнерства.
Первые практические результаты дают основание для осторожного
оптимизма. Военная часть операции в Афганистане, осуществляемая
американскими и британскими вооруженными силами, объединенной
оппозицией при поддержке со стороны России, Узбекистана, Таджикистана,
Пакистана и ряда других государств, развивается скоординированно и в целом
более успешно, чем предсказывали скептики перед ее началом. Инфраструктура
лагерей по подготовке террористов и центрального звена организации «Аль-
Каида» на территории страны восстановлению не подлежит. Руководство
Пакистана выстояло в сложнейшей обстановке первых недель после начала
операции. Успехи на фронтах боевых действий не переросли в открытый
передел власти между пуштунами, узбеками и таджиками. Президент
Афганистана Б.+Раббани занял конструктивную примирительную позицию. При
всех закулисных трудностях конференции по будущему Афганистана в Бонне
есть основания надеяться, что она будет способствовать постепенной
стабилизации в стране. Активизируется процесс поиска новых путей
урегулирования палестино-израильского конфликта.
Впереди много трудностей, особенно при определении следующих фаз
антитеррористической операции. Но главное заключается в том, что на
настоящий момент зазора в союзнических позициях России и Америки на этом
фронте не наблюдается.
Серьезные сдвиги в российско-американских отношениях отозвались
определенными признаками позитивных подвижек в позициях НАТО. Крайне
важные сами по себе двусторонние отношения между Россией и НАТО в то же
самое время зависят от общего состояния отношений между Россией и Западом
по более широкому кругу вопросов. Изменение геостратегической ситуации в
мире, когда значительная европейская часть НАТО даже географически
начинает играть роль как бы тылового обеспечения южного фронта борьбы с
международным терроризмом, договоренности, достигнутые в принципе между
президентами России и США по радикальному сокращению стратегических
наступательных вооружений, по ряду других вопросов,+— все это создает
объективные предпосылки для существенного изменения отношений между
Москвой и Брюсселем. Инициатива премьер-министра Соединенного
Королевства Тони Блэра о создании нового Российско-североатлантического
совета с существенно измененными полномочиями, результаты визита в Москву
Генерального секретаря НАТО сэра Робертсона также дают основания для
оптимизма. Одним из главных пунктов преткновения в деятельности нынешнего
Совместного постоянного совета Россия+— НАТО является то, что, по существу,
он является консультационным форумом и механизмом взаимного
информирования об уже принятых решениях. Новое предложение европейцев,
согласованное с Вашингтоном, предполагает непосредственное участие России в
принятии совместных решений по вопросам борьбы с терроризмом,
нераспространения, поддержания мира, возможно, и в других областях. Джордж
Робертсон подтвердил, что это, по существу, означает, что Россия, как и любой
другой из членов НАТО, будет располагать правом вето по этому кругу
вопросов. Остается еще много проблем. Одна из них+— предстоящее в будущем
году решение о следующем этапе расширения НАТО. Но НАТО начинает
меняться, и отношения России с этой организацией освобождается от колодок
тормозов.
Завершить этот обзор было бы уместно словами Президента России,
правда, сказанными по другому поводу: «Еще пока трудно признаться самим
себе, что у нас кое-что+— говорю специально очень аккуратно+— кое-что
начинает получаться».
Раздел II
ЭВОЛЮЦИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
В
А.В.+КОЗЫРЕВ
СТРАТЕГИЯ ПАРТНЕРСТВА
АВГУСТЕ 1991(года на многотысячном митинге демократических сил в
Москве я, будучи в то время министром иностранных дел РСФСР, провозгласил в
качестве официальной внешнеполитической установки то, что высказывал
ранее в печати как предположение: для демократической России США и другие
западные демократии(— столь же естественные друзья и в перспективе
союзники, как они были врагами для тоталитарного СССР. В принципе такой
подход встретил достаточно широкое понимание, как в России, так и за
рубежом.
Результатом стал прорыв к новым отношениям между Россией и
Западом. Практически сразу после распада СССР их концепция была
сформулирована в российско-американской Хартии партнерства и дружбы, а
затем получила развитие в ванкуверской и московской декларациях президентов
Ельцина и Клинтона, а также в договорах России с ведущими государствами
Западной Европы.
Сегодня по обе стороны Атлантики высказываются сомнения в
возможностях российско-американского и в целом российско-западного
партнерства. Действительно, при таких достижениях, как Договор СНВ-2,
ненацеливание друг на друга ядерных ракет, взаимодействие в деле
урегулирования целого ряда региональных конфликтов и(т.п., партнерство
России и Запада в ряде областей осложняется или не срабатывает. Но
убежден, что это происходит не потому, что мы избрали неправильную
стратегию, а потому, что такой стратегии у нас пока нет. Есть понимание
необходимости партнерства, в первую очередь на уровне руководителей
государств. Есть отдельные элементы взаимодействия по конкретным
проблемам. Но они еще должны вырасти в зрелое стратегическое
партнерство, обрести единство слова и дела.
КОГО НЕ УСТРАИВАЕТ ПАРТНЕРСТВО?
СРАЗУ же хочу ясно определить свою позицию: партнерству нет
альтернативы. Отказ от него означал бы скорее всего потерю исторического
шанса на решение двуединой задачи: формирование открытого мира
демократического российского государства и превращение неустойчивого
постконфронтационного мира в стабильный и демократический.
Достижение этих целей жизненно важно как для России, так и для Запада
в силу общих демократических убеждений, а также потому, что долгосрочные
национально-государственные интересы демократических держав не только не
сталкиваются, но взаимодополняют друг друга в подавляющем большинстве
международных вопросов.
В первую очередь, это касается России и США. Они располагают исторически
обусловленными возможностями влиять на ход мировых дел, не претендуя на
Опубликовано: Международная жизнь.+— 1994.+— № 5.+— С. 5-15.
«кондоминиум» или навязывание своих приоритетов другим странам. У них есть все
необходимое, чтобы сыграть роль катализатора глобального партнерства.
Выступать против этого в обеих странах может лишь та часть военно-
промышленного и бюрократического комплексов, которая не смирилась с
утратой внешнего «врага» и пытается выдать свои узкогрупповые или
ведомственные интересы за национальные. Эти силы, обретшие немалое
могущество за годы «холодной войны», активизируются, видя, что почва
начинает уходить у них из-под ног. При этом они активно спекулируют на
инерции конфронтации или отчуждения, так же как и на неизбежных трудностях
становления нового.
Среди противников партнерства оказалась и часть американских
советологов «традиционной» школы, продолжающих оценивать новую
российскую реальность по старым «советским» меркам. Отсюда инерция
подозрительности, склонность анализировать события в России, руководствуясь
логикой «худшего сценария». (Кстати, аналогичная проблема есть и у нас. В
СССР некоторые «американисты формировались как специалисты не столько по
проблемам США, сколько по «борьбе с американским империализмом».)
Одни пугают сложностью и труднопредсказуемостью внутренних
процессов в России, не укладывающихся в привычные для Запада критерии и
стереотипы. Другие не приемлют идею сильной России независимо от того,
будет ли она имперской или демократической. В качестве альтернативы
предлагается либо занять позицию «поживем-увидим», либо уже сейчас взяться
за разработку нового варианта «сдерживания».
Открыто действуют противники партнерства в самой России. Они
собираются теперь не столько под красными коммунистическими, сколько под
ультранационалистическими, порой откровенно коричневыми знаменами.
Партнерство с Западом они отвергают как неотъемлемую часть программы
демократических реформ. В открытой, цивилизованной внешней политике они
видят препятствие для возврата к авторитаризму и наведения силой «порядка» на
пространстве бывшего СССР. Силы национал-шовинизма мечтают о возрождении
имперской России, величие которой снова будет определяться военной мощью и
господством сверхцентрализованного авторитарного государства над все более
обездоленными своим и чужими народами. Нередко за рассуждениями о
«проамериканском инфантилизме» российской дипломатии стоят элементарный
комплекс неполноценности, нежелание и неспособность к взвешенной,
профессиональной работе по продвижению и отстаиванию наших национальных
интересов.
Всех противников партнерства объединяет тезис об обреченности России
на конфронтацию с окружающим миром, о фатальной несовместимости
Востока и Запада.
Что же в действительности происходит в российской внешней политике?
РОССИЯ ПЕРЕД ИСТОРИЧЕСКИМ ВЫБОРОМ
В УСЛОВИЯХ тоталитарного режима советская внешняя политика
вырабатывалась в атмосфере глубокой секретности верхушкой КПСС. Никто в
СССР не имел права не только критиковать ее, но даже свободно обсуждать.
Наивные попытки западных «кремленологов» отыскать в политбюро «голубей»
и «ястребов» и выстроить политику в отношении СССР на основе поощрения
первых и изоляции вторых неизменно терпели неудачу.
Сегодня в России формируется настоящее общественное мнение, которое
по-своему не менее чувствительно к внешнеполитическим проблемам, чем
общественное мнение в западных странах. Именно за умонастроения широкой
общественности и разворачивается борьба между сторонниками
демократического и имперского выбора. В этом+— главная особенность
нынешнего этапа в отличие от всего, к чему у нас и на Западе привыкли в
предыдущие десятилетия. Впервые политика самих российских реформаторов и
их друзей за рубежом должна строиться с учетом того, как она воспринимается в
самой России.
Фундаментальный факт состоит в том, что большинство политических и
общественных сил выступает за сильную, независимую и процветающую
Россию. Отсюда вытекает, что успешной и надежной может быть только такая
политика Кремля в отношении Запада и Запада в отношении Кремля, которая
будет признавать равноправие и взаимную выгоду обеих сторон, статус и
значение России как великой мировой державы. Российской внешней политике
неизбежно должны быть присущи такие черты, как самостоятельность и
уверенность в себе.
Либо российские демократы при поддержке друзей и единомышленников
за рубежом сумеют найти правильные формы для реализации этих требований,
либо они будут сметены волной агрессивного национализма, спекулирующего
на потребности национального и государственного самоутверждения. В этом, в
частности, состоит один из уроков первых в истории России свободных
парламентских выборов, состоявшихся в декабре прошлого года.
Кое-кто на Западе поспешил истолковать итоги выборов как
доказательство того, что «имперское сознание» глубоко укоренилось в русском
народе, является чуть ли не его национальной чертой. Между тем, участвуя в
предвыборной кампании в Мурманске, я на собственном опыте убедился в том,
что российские избиратели голосовали отнюдь не за восстановление империи
или «бросок к теплым морям, хотя почти треть из них отдали голоса за партию
Жириновского. Скорее, они голосовали против непомерно высокой социальной
цены рыночных реформ, против преступности и коррупции, расцветших на
обломках тоталитарного государства, против неумелости и самодовольства
некоторых демократических политиков. О неоднозначности результатов
выборов говорит тот факт, что примерно треть избирателей, отдавших в
Мурманске голоса по индивидуальному списку за демократического кандидата
Козырева, по партийному списку голосовала за партию Жириновского,
провозглашающего своим приоритетом отставку и даже предание суду
Козырева.
Еще в начале прошлого века знаменитый русский поэт Василий
Жуковский, которому царь поручил воспитание наследника престола+—
будущего реформатора Александра II, внушал ему, что «истинное могущество
государя+— не в числе его воинов, а в благоденствии народа…». Не вина, а
трагедия наша в том, что этот принцип до сих пор был вывернут наизнанку. Не
русский народ, а тоталитарная коммунистическая власть растрачивала
интеллектуальные и духовные силы нации в бессмысленной гонке вооружений и
военных авантюрах в Чехословакии, Венгрии, Афганистане. И не россияне, а
коммунистическая система потерпела поражение в «холодной войне». Причем
сломал систему опять-таки сам народ, а не иностранный избавитель. И эту
особенность, отличающую крах советского коммунизма от падения, скажем,
германского нацизма или японского милитаризма, важно в полной мере
учитывать.
Словом, Россия стоит перед историческим выбором+— либо тяжелейшее
дело продолжения реформ, либо опасность сползания к той или иной форме
экстремизма. Только твердая политика реализации национально-
государственных интересов страны через взаимодействие и партнерство с
Западом поможет курсу реформ. Но не забудем, что для танго нужны двое.
ВЫБОР ЗАПАДА
ИМЕННО СЕЙЧАС, когда Россия делает свой выбор, ей важно сознавать,
что она нужна миру не в качестве «больного человека» Европы и Азии, а как
сильный партнер, занимающий достойное место в семье свободных, правовых и
демократических государств. Политика, идущая навстречу этим чаяниям, и
будет лучшей инвестицией Запада в стабильность России и мира, самым
эффективным заслоном возрождению «российского империализма». И наоборот,
отчужденность Запада, попытки отгородиться от России с помощью новых
«железных занавесов» и санитарных кордонов» будут лишь создавать
питательную среду для националистического и имперского экстремизма.
Было бы иллюзией считать, что с Россией можно построить партнерство
не равного, а патерналистского типа по принципу «если русские стали
хорошими, то они должны во всем следовать за нами». Во-первых, Россия
обречена быть великой державой. Такой она выходила из всех исторических
потрясений, которые выпадали на ее долю. Такой она, несомненно, выйдет и из
нынешнего кризиса. При национал-шовинистах+— враждебной и угрожающей,
при демократах+— дружественной и мирной. Но во всех случаях великой.
Хорошо, что эта реальность находит понимание у представителей
западной политической мысли. Сошлюсь на мнение Стефана Сестановича,
директора русских и евроазиатских исследований при Вашингтонском центре
стратегических исследований: «Националистическая риторика Козырева
преследует цель не столько самому удержаться в парламенте, сколько удержать
Россию на ее западном внешнеполитическом треке. До сих пор Западу везет: он
имеет дело с национализмом, цель которого+— международное партнерство. А
вот когда мы столкнемся с его альтернативой, то тут-то и почувствуем
разницу»
105
.
Во-вторых, партнерство не означает отказа от твердой, временами даже
агрессивной политики отстаивания собственных интересов. Об этом говорит
опыт взаимоотношений самих западных стран. Однако тот же опыт, в частности
таких государств, как Франция и Германия, свидетельствует о том, что тип
партнерских отношений создает наилучшие условия для реализации
национальных интересов, но не через конфронтацию, а через сотрудничество и
компромисс. Тем более наивно ожидать иного, когда речь идет о великих и столь
своеобразных державах, как Россия и США.
Мы будем изучать и использовать опыт Запада, как это делали до нас
русские реформаторы, начиная с Петра I, но при том понимании, что его
механическое копирование контрпродуктивно. У каждой страны есть
национальные особенности, которые не поддаются нивелировке, да и не
нуждаются в ней.
Конечно, у Запада есть и другой путь: оставить все как есть и
действовать по принципу «жили без России 70+лет и еще столько же
проживем». Такая альтернатива есть и у нас. При этом мы все равно не
откажемся от реформ и открытой внешней политики, поскольку это наш выбор,
сделанный в собственных интересах. Но тогда путь к достижению этих целей
будет более долгим и болезненным и для России, и для окружающего мира.
Вот почему в наших общих интересах+— ускорить его путем взаимного
приспособления и равноправного сотрудничества.
ПАРТНЕРСТВО В МНОГОПОЛЮСНОМ МИРЕ
ПРОБЛЕМА АДАПТАЦИИ возникает применительно ко всему
комплексу реальностей постконфронтационного мира.
Хотя эпоха «холодной войны» окончательно ушла в прошлое, мы по-
прежнему смутно представляем себе международную систему, в которой нам
предстоит действовать в следующем столетии. Современный мир напоминает
водителя автомобиля, который знает, откуда хочет уехать, но не имеет ни
точного пункта назначения, ни карты, ни дорожных знаков.
Налицо, с одной стороны, огромные возможности для развития мира по
пути демократии и экономического прогресса. Но столь же очевидна и
опасность хаоса и непредсказуемости в международных делах, возникновения
новых конфликтов и расколов внутри отдельных государств и между ними.
В то же время уже сейчас представляется достаточно очевидным, что мир
XXI столетия не будет ни «Рах Americana», ни каким бы то ни было иным
вариантом двухполюсного мира. Он будет многополюсным. Во-первых, США
при всей их мощи не в состоянии в одиночку управлять всем на свете, да и
сильно проиграли бы от подобного перенапряжения сил. Во-вторых, Россия,
пусть и переживающая трудности переходного периода, остается мировой
державой не только в том, что касается ядерной и в целом военной мощи, но и
по новейшим технологиям, не говоря уже о природных ресурсах и
геостратегическом положении. В-третьих, есть другие центры влияния, которые
стремятся обрести более самостоятельный голос в мировых делах. Наконец, в-
четвертых, сам характер современных международных проблем делает
предпочтительным поиск решений на многосторонней основе.
Хочу быть правильно понятым: речь идет отнюдь не об отказе США,
России или любой другой страны от национальных целей во внешней политике
и не о ее передаче каким бы то ни было иностранным или наднациональным
«субподрядчикам». Против этого высказывался и Б.+Клинтон в своей речи в
ООН.
Дилемма, перед которой стоит международное сообщество, заключается в
другом. Либо возьмет верх узконационалистический, эгоистический подход, и
тогда мир будет представлять собой стихию конкурирующих национальных
интересов. Это отбросило бы его назад, к новому «равновесию страха», а то и к
международной системе 1914+года. Либо стабилизирующим началом
международной жизни станут партнерство и взаимодействие демократических