Торкунов А.В. Внешняя политика и безопасность современной России. 1991-2002. Том 1
Подождите немного. Документ загружается.
В.М. Кулагин
напряженные отношения между демократиями (Индия+— Пакистан, Турция+—
Греция, Турция+— Кипр) принципиально не изменились после окончания
холодной войны. Ожидания «реалистами-многополюсниками» эскалации
противоречий между США и Западной Европой, США и Японией, объединенной
Германией и Францией не оправдываются. Более того, Франция, традиционно
оберегавшая свое особое место в мире и вышедшая из военной структуры НАТО в
самый разгар холодной войны, после ее завершения все больше реинтегрируется в
международные структуры западных демократий, в т. ч. военно-политические. На
примере «семерки», НАТО, региональных интеграционных процессов и
укрепления межрегиональных связей прослеживается таким образом, как раз
противоположная тенденция+— к консолидации демократий, с
центростремительным притяжением к ним государств, успешно продвигающихся
по пути демократического транзита,+— при одновременной маргинализации
наиболее одиозных авторитарных режимов (Ирака, Северной Кореи, Сербии,
некоторых других).
Надо отметить и то, что тезис о консолидирующем влиянии наличия
общего противника должен был бы относиться и к противоположной+—
авторитарной стороне в холодной войне. Но разрыв «социалистического лагеря»
с Югославией, ввод советских войск в Венгрию и вооруженных сил
Варшавского договора+— в Чехословакию, конфликт на Даманском и
полномасштабная китайско-вьетнамская война свидетельствуют об обратном.
ВНУТРЕННЯЯ ЛОГИКА «ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО МИРА»
До недавнего времени обсуждение гипотезы «демократического мира»
сводилось к поиску ее опровержений в виде исключений из формулы, согласно
которой «демократии никогда не воюют друг с другом», и контропровержений.
Что касается традиционных теоретических школ, адаптирующихся к новым
условиям, то их представители+— и «неореалисты», и «неолибералы», не говоря
уже о «мир-системщиках»,+— в основном игнорировали новую концепцию на
том основании, что ее сторонники, дескать, подметили определенную
закономерность, но не объясняют причинную логику этого явления, обходясь
без соответствующего научного аппарата, а без него теорий, как они
подчеркивают, не бывает. Но в последнее время картина начинает меняться.
Пожалуй, первое развернутое объяснение внутренних пружин
«демократического мира» попытался представить М.+Дойл в статье «Кант,
либеральное наследие и международные дела», публиковавшейся в двух номерах
журнала Философия и общественные проблемы» за 1983+г.
97
. По мнению Дойла,
основополагающие принципы «демократического мира» сформулированы в
известном трактате Канта «Вечный мир». Традиционные «либералы»
акцентировали внимание на общем выводе философа о принципиальной
возможности достижения мира в результате политического и морального
совершенствования человека и общества, но, как правило, не уделяли должного
внимания его объяснению механизма влияния внутреннего устройства
демократических обществ (Кант в соответствующих случаях оперирует понятиями
«республика» и «либерализм») на их внешнюю политику. Дойл же ставит во главу
угла тезис Канта о том, что во внешней политике республиками проецируются те
же самые либеральные ценности, которые формируются в сфере политики
161
В.М. Кулагин
внутренней. Поэтому республики не могут оправдать перед собственными
гражданами войну против других республик, руководствующихся в своей
внутренней и внешней политике аналогичными нормами справедливости.
Общность ценностей («либеральный интернационализм») и прогресс
республиканизма будут, по Канту, последовательно расширять «мирный союз», и
он будет укрепляться по мере осознания, уяснения либеральными обществами
варварства войны, а также под воздействием открытого межреспубликанского
экономического взаимодействия. Как бы продолжая и развивая мысль Канта (ибо в
тексте «Вечного мира» такая идея отсутствует), Дойл утверждает, что те же
либеральные ценности, которые формируют «мирный союз» между демократиями,
питают их агрессивность по отношению к автократиям. Войны против них, по его
мнению, демократии ведут как крестовые походы за распространение либеральных
ценностей. Кроме того, считает Дойл, демократии неизбежно рассматривают
автократии как потенциальных агрессоров именно потому, что те не
руководствуются либеральными принципами во внутренней, а, следовательно, и во
внешней политике. Отсюда, по Дойлу, нередко более высокая степень
превентивной агрессивности демократий и в среднем примерно такая же, как и у
авторитарных режимов, частота их участия в войнах, хотя среднестатистически она
должна была бы быть ниже, поскольку демократии не воюют друг с другом.
Более комплексную систему объяснения механизма «демократического
мира» предложил Б.+Рассет в книге «Понимание демократического мира»
98
. В
качестве объяснения он выдвигает две основополагающие причины мирного
предрасположения демократий друг к другу. В основе первой, «культурно-
нормативной» модели объяснения лежит утверждение о том, что круг
институтов и лиц, принимающих в демократическом обществе государственные
решения по внешнеполитическим вопросам, руководствуется теми же нормами,
ценностями и опытом культуры политического поведения, которые укоренились
при мирном, компромиссном решении конфликтов в сфере политики
внутренней. Аналогично этому, бескомпромиссная культура подавления во
внутренней политике определяет решения авторитарных государств и в области
внешней политики. Демократии исходят из предположения, что другие
демократические государства разделяют аналогичные принципы, значит,
создается общность «сепаратного мира между демократиями». Но в отношении
авторитарных государств такие ожидания у демократий отсутствуют. Это, по
существу, та же модель демократического мира, которую развивает и М.+Дойл,
отталкиваясь от одного из центральных положений философии Канта.
Но Рассет полагает не менее важным также и второй основополагающий
принцип, развитый Кантом в «Вечном мире»,+— в отличие от Дойла, который
этот второй принцип игнорирует. Вот почему Рассет предлагает и вторую+—
«структурно-институциональную»+— модель объяснения механизма
«демократического мира». Объяснение в соответствии с этой моделью
заключается в том, что внутриполитические институциональные ограничения,
такие как разделение властей, система сдержек и противовесов (не византийская
интрига, а конституционная система), необходимость поддержки возможных
решений населением, следовательно, их предварительного публичного
обсуждения+— все это замедляет или ограничивает принятие радикальных
решений, особенно решения о начале войны. Лидеры демократического
государства понимают, что перед руководителями других демократий стоят
162
В.М. Кулагин
аналогичные структурно-институциональные ограничения. Поэтому в случае
возникновения конфликта между демократиями у них больше времени для
мирного урегулирования и меньше опасений подвергнуться внезапному
нападению.
ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ ОТЛИЧИЕ
МЕЖДУНАРОДНОГО ПОВЕДЕНИЯ ДЕМОКРАТИЙ?
По существу, дальнейшее научное обсуждение причинно-следственной
логики «демократического мира» концентрируется вокруг этих двух моделей
(назовем их условно «моделью Дойла» и «моделью Рассета»)+— вокруг каждой
из них по отдельности или вокруг обеих, во взаимодействии их друг с другом.
Однако некоторые исследователи ставят под вопрос тезис о «сепаратном
демократическом мире» и агрессивности демократий по отношению к
авторитарным режимам. Например, Дж. Муравчик утверждает, что демократии
более миролюбивы не только в отношении себе подобных, но и во
взаимодействии с любыми государствами, в т.ч. авторитарными
99
, и приводит
ряд аргументов. Демократии, по его убеждению, медленно и неохотно
втягиваются в войны, а, будучи втянуты, быстро и компромиссно их завершают
и довольно альтруистично ведут себя по отношению к побежденным. Он
ссылается на отношение западных демократий к Германии и Японии после
второй мировой войны, к новым независимым государствам на территории
бывшего Советского Союза после холодной войны. Кроме того, критикуя тезис
о «равной воинственности» демократий и автократий, Муравчик замечает, что
выдвигающие и поддерживающие этот тезис исследователи игнорируют вопрос
о том, какая именно из сторон+— в столкновениях между демократическими и
авторитарными государствами+— развязала войну или по существу привела к
ней. По его мнению, именно авторитарные режимы ответственны за
развязывание двух мировых войн, войн в Корее, против Южного Вьетнама, в
Персидском заливе. Признавая, что в годы холодной войны Запад выступал
инициатором некоторых силовых акций, Муравчик настаивает на том, что сама
холодная война была начата Сталиным и велась за мировое господство
коммунизма или Советского Союза, а США и их союзники в целом
придерживались оборонительной стратегии «сдерживания». Он, далее, признает,
что ряд войн был инициирован США по эгоистическим мотивам укрепления
собственной безопасности: например, вторжения на Гренаду и в Панаму. Но
американские войска были вскоре же выведены из этих стран, и в последующем
отношения Соединенных Штатов с ними не отличались от их отношений с
другими латиноамериканскими странами. Авторитарные же победители+— он
приводит пример ввода советских войск в Венгрию+— стремились закрепить на
неопределенное время оккупацию и подчинение. Заодно Муравчик отвергает и
тезис некоторых исследователей о повышенной агрессивности государств в
период перехода от авторитаризма к демократии как следствие демократизации.
Он утверждает, что столь же+— если не более+— агрессивны государства в
момент отката от демократии к авторитаризму. Причина, считает он, в самом
переходе и отсутствии стабильности, а не в скрытых дефектах демократизации.
Наконец, Муравчик одним из первых среди сторонников гипотезы
«демократического мира» касается вопроса об имперских войнах+— войнах за
163
В.М. Кулагин
захват и расширение колониальных владений,+— которые вели демократии. По
существу, их нельзя объяснить ни культурно-нормативной, ни
институционально-организационной моделями. Поэтому он считает, что
колониализм явился наследием» «додемократического состояния» Европы; но
после второй мировой войны так наз. борьба колониальных народов за
национальное освобождение велась, за редким исключением (например, Алжир),
практически не наталкиваясь на сопротивление колониальных демократических
держав.
Доводы Муравчика, замечу, звучат весьма убедительно для убежденных
демократов, однако они не добавляют большой теоретической глубины
научному обоснованию логики «демократического мира».
ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ
Надо признать, что теоретически база концепции «демократического мира»
еще весьма неглубока. Она не столь развернута и детальна, как скажем, научный
аппарат ведущих традиционных школ+— «реализма», «либерализма» и «мир-
системного анализа». Некоторые приводимые в ее рамках логические выкладки
относительно причинно-следственных связей могут звучать слишком
идеалистично, особенно для слуха, веками настроенного на «реалистичный»
камертон, сориентированный на циничный учет баланса сил и права сильного.
Новая концепция еще слишком зациклена на вопросе войны и мира и страдает
множеством пробелов в исследовании других важнейших вопросов мировой
политики.
Тем не менее, представляются абсолютно несостоятельными высокомерные
утверждения некоторых представителей традиционных школ о том, что
отсутствие у концепции «демократического мира» должного теоретического
инструментария исключает ее из круга серьезного научного обсуждения. Ведь те
же традиционные концепции, оснастившие свои центральные идеи
разветвленным теоретическим аппаратом, взаимно исключают друг друга,
поскольку претендуют на абсолютную истину при объяснении закономерностей
международных отношений. Отсюда следует, что все традиционные теории+— в
лучшем случае за исключением одной, хотя, может быть, что и все без изъятия+—
на самом деле ложны и не отражают реальных законов мировой политики. И
это+— напомню+— при наличии «глубокой и комплексной теоретической базы» у
каждой из них!
Если тенденции глобализации и демократизации мирового сообщества с
вытекающим отсюда новым качеством мирового взаимодействия имеют
существенный масштаб, то возникает несколько метологических вариантов
анализа меняющегося таким образом мира.
Первый вариант состоит в том, чтобы продолжать рассматривать
международные отношения преимущественно как сумму взаимодействия
государств в анархичной системе многополюсного соревнования по логике
баланса сил, но при этом учитывать новые, хотя и «второстепенные», аспекты
(такие как определенное изменение содержания категорий суверенитета и силы,
как обновленные в результате усиления взаимозависимости функции
государства, как относительная автономность негосударственных участников),
делать поправки на некоторое отличие «внешнего поведения» демократических
164
В.М. Кулагин
государств от поведения государств автократических; одним словом,
продолжать рассматривать мировое взаимодействие по традиционной методике
анализа вестфальской системы международных отношений+— с поправками на
некоторые новые явления.
Второй вариант методологии заключается в том, чтобы анализировать
взаимодействие национальных и функциональных составляющих развития
мирового сообщества как процессы, происходящие в едином организме, как
мировую политику. Например: рассматривать мировые политические процессы
под углом зрения транзита мирового сообщества от автократии к демократии;
короче говоря, поставить во главу угла политологический инструментарий
анализа.
Существует и целый набор промежуточных вариантов. Например:
преимущественно «международный» подход к исследованиям «высокой»
проблематике войны и мира, военной безопасности и преимущественно
«политологический»+— скажем, к сфере мировой экономики. Или:
«международный» подход к межгосударственным отношениям и
«политологический»+— к взаимодействию негосударственных участников.
В большой степени выбор методологии зависит от того, куда действительно
движется мир+— к обновлению многополюсности баланса сил или к
глобальному демократическому сообществу.
Примечания:
165
В.Б.КУВАЛДИН
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ^—
СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА?
(На пороге XXI века мегаобщество приобретает реальные очертания)
егодня трудно найти более модную и дискуссионную тему, чем
глобализация. Ей посвящены десятки конференций и симпозиумов, сотни книг,
тысячи статей. О ней говорят и спорят ученые, политики, бизнесмены,
религиозные деятели, люди искусства, журналисты.
Предметом оживленных дебатов служит буквально все+— что такое
глобализация, когда она началась, как она соотносится с другими процессами в
общественной жизни, каковы ее ближайшие и отдаленные последствия. Обилие
мнений, подходов, оценок само по себе, однако, не гарантирует основательной
проработки темы. Глобализация оказалась трудным орешком не только для
массового сознания, но и научного анализа.
МИР, КОТОРЫЙ СВЕРНУЛСЯ
Глобализация уходит корнями глубоко в толщу истории, и все же это
феномен XX века. С данной точки зрения наше столетие можно определить и
как век глобализации. Поэтому уроки XX века особенно значимы и важны для
понимания ее перспектив.
Историки и политики еще долго будут спорить о богатейшем наследии
уходящего века, но его идейно-политические итоги вряд ли будут пересмотрены в
обозримом будущем. Вкратце они сводятся к следующему: права человека имеют
основополагающее значение, демократия сильнее тирании, рынок эффективнее
командной экономики, открытость лучше самоизоляции. Эта система ценностей и
установок, создателем и активным пропагандистом которой исторически выступил
Запад, получила широкое распространение и признание в современном мире.
Сближение взглядов и подходов, характерное для современного
человечества, так или иначе проявляется в общественной практике. После краха
«социалистического лагеря» рыночная экономика, политическая демократия,
идейный плюрализм, открытое общество стали общезначимыми ориентирами в
движении вперед. Впервые в истории абсолютное большинство живущих на
Земле людей постепенно вырабатывают общее понимание основных принципов
жизнеустройства. Это— идейный фундамент глобализации.
Как сто и двести лет назад, конец века ознаменован новым научно-
техническим переворотом. Интеллект, знания, технологии становятся
важнейшими экономическими активами. В передовых странах, входящих в
Организацию экономического сотрудничества и развития, более половины
валового внутреннего продукта создается в интеллектуальноемком
производстве. Информационная революция (ИР), базирующаяся на соединении
компьютера с телекоммуникационными сетями, коренным образом преобразует
человеческое бытие. Она сжимает и пространство, открывает границы,
Опубликовано: НГ–сценарии.+— 2000.+— № 9, 11+октября.
С
В.Б. Кувалдин
позволяет устанавливать контакты в любой точке земного шара. Она превращает
индивидов в граждан мира.
Под воздействием ИР формы пространственно-временной организации
социальных связей и отношений претерпевают глубокую трансформацию.
Пространство частной и публичной жизни обретает третье измерение, меняющее
привычную систему координат. Из плоского оно становится сферическим,
позволяющим прокладывать новые пути, быстро и легко налаживать
коммуникацию между различными частями земного шара. Геометрический образ
глобализации удачно найден Пьером Тейяром де Шарденом в формулировках типа
«скручивание» (I’enroulment), «свертывание на себя» (reploument sur lui-meme),
«мир, который свернулся» (un monde, qui s’enroule). Мир без границ, где
утрачивают былое значение территории и расстояния, начинает обретать реальные
очертания.
В новом социальном пространстве время ускоряет свой бег. То, на что
раньше уходили месяцы и годы, можно сделать за считанные дни. Процесс
социального взаимодействия интенсифицируется, приобретает невиданную
ранее динамику. Пространство общественного бытия уплотняется и
перемешивается, становясь более однородным.
Не впадая в крайности и преувеличения, мы можем констатировать: если
ИР+— не победа разума над временем и пространством, то столь существенное
ослабление этих естественных ограничителей человеческой деятельности, что
многое, казавшееся просто немыслимым, становится возможным. В новых видах
коммуникаций, в новых формах взаимодействия, в новых созидательных
возможностях человека глобализация обретает свой экономический базис.
Конец века отчетливо выявил опасное несоответствие между глобальным
масштабом проблем, с которыми сталкивается человечество, и ограниченными+—
как правило, национально-государственными+— средствами и методами их
решения. Среди внушительного комплекса проблем, требующих объединения
усилий жителей Земли, на первом месте, бесспорно, состояние окружающей среды.
Сегодня оно столь тревожно, что под вопросом выживания человечества как
высокоразвитого, цивилизованного сообщества. Положение усугубляет большая
инерционность процессов в биосфере. Чтобы остановить и повернуть вспять
разрушительные тенденции, требуется многолетняя мобилизация огромных
ресурсов.
Список опасностей и угроз, подстерегающих человечество на пороге третьего
тысячелетия, можно продолжить. Небывалая интенсивность связей между людьми,
отдельными группами, народами, государствами, цивилизациями делает индивидов
человечеством, открывает вселенский простор для сил добра и зла. Глобализация
подрывает основы «островного сознания». При всем желании в современном мире
нельзя надолго, а тем более навсегда, изолироваться от глобальных проблем. Если
мир становится взаимозависимым, то, значит, он и взаимоуязвим.
РОЖДЕНИЕ МЕГАОБЩЕСТВА
Хотя в различных описаниях глобализационных процессов немало
сходного, они понимаются и оцениваются по-разному. Тем не менее в
многочисленных работах по этой проблематике так или иначе проглядывает
важнейшая сущностная характеристика глобализации: речь идет о новом
167
В.Б. Кувалдин
качестве всеобщности социального бытия, о том, что оно более не
укладывается в привычные рамки национально-государственных образований.
В соответствии со своим видением происходящего каждый трактует этот
фундаментальный сдвиг по-своему. Одни+— как безграничные возможности и
перспективы, открываемые ИР перед человечеством, другие+— как
историческую победу принципов свободного рынка, третьи+— как
виртуализацию реальности, четвертые+— как угрозу возрождения колониальных
порядков на базе новейших технологий.
Однако глобализация не сводится к сумме всего вышеперечисленного.
Ключ к пониманию ее природы надо искать на социетальном уровне, в
трансформации того общественного устройства, в котором мы существуем и
развиваемся в течение столетий. Национально-государственные формы
человеческого бытия постепенно утрачивают свою самодостаточность. Все мы
стали свидетелями и участниками грандиозной эпопеи становления единого
взаимосвязанного, взаимозависимого и взаимопроникающего мира, в котором
глобальные системы не только скрепляют прежде разрозненные фрагменты
целого, но и оказывают на них глубокое преобразующее воздействие.
Фактически речь идет о создании глобального сообщества, в рамках
которого существующие национально-государственные образования
выступают в качестве более или менее самостоятельных структурных
единиц. Мы его называем мегаобществом.
Сегодня различать контуры рождающегося мегаобщества нелегко.
«Увидеть» его мешают сложившиеся, прочно укорененные представления,
заданные моделью нации-государства, которая доминировала на протяжении
Нового времени (эпохи Модерна). Хотя история знает немало примеров
человеческих сообществ, выходящих далеко за национально-государственные
рамки,+— великие империи древности, мировые религии, Европа позднего
средневековья. И все-таки сегодня в обыденном сознании национальные
государства предстают как универсальная форма организации общества, в
которой отныне навеки отлито человеческое бытие.
Идею мегаобщества трудно принять и потому, что оно не имеет аналогов в
истории и соответственно опоры в наличном опыте общественного бытия. Но и
современная жизнь мало напоминает былые времена. Стоит ли удивляться тому,
что она не укладывается в привычные рамки, создает новые формы организации.
Исследование мегаобщества требует соответствующих аналитических
инструментов: понятий, категорий, языка. Возможно, обществознанию
предстоит пережить такую же революцию, как в свое время точным и
естественным наукам в связи с созданием неэвклидовой геометрии или теории
относительности. Не ставя под сомнение традиционные области знания, наука о
мегаобществе будет вынуждена разрабатывать свои подходы.
Новизна феномена создает дополнительные трудности в понимании
мегаобщества. Как правило, явления такого масштаба становятся видны на
расстоянии. Но ведь и предыстория глобализации началась не вчера. Рождение
мегаобщества подготовлено длительным процессом модернизации, ставшим
отличительной чертой Нового времени. В свою очередь, глобализация стимулирует
и сталкивает различные модернизационные тенденции, отбирая наиболее
перспективные.
168
В.Б. Кувалдин
Некоторые исследователи выделяют протоглобализацию, или
глобализацию+—+1. Ее временные рамки очерчивают следующим образом:
середина XIX+— начало XX века (до Первой мировой войны). На основании
некоторых экономических показателей (мировая торговля, вывоз капитала,
золотой стандарт и+т.д.) они утверждают, что в начале XX века мир был более
глобализирован, чем в его середине. Если вспомнить о великих колониальных
империях+— английской, французской и других,+— развалившихся в середине
века, то напрашивается предположение, что и политическая глобализация
движется по синусоиде. Можно сколько угодно твердить, что глобализация
необратима, что ей нет альтернативы. Исторический опыт свидетельствует, что
при желании альтернатива всегда появится. В том числе и альтернатива
глобализации.
Модность глобализационной проблематики создает сильный фон помех,
мешающий спокойной работе мысли. В действительности речь идет о
фундаментальных проблемах, серьезное изучение которых только начинается. Оно
обещает вывести нас на новый уровень понимания настоящего, будущего и …
прошлого.
Так, если посмотреть на подошедший к концу XX век с точки зрения
нашего сюжета, то он предстает как грандиозная ошибка различных
глобализационных проектов+— колониального, фашистского,
коммунистического, либерального, фундаменталистского. Человечество
стремилось устроиться всемирно, но понимало (и понимает!) это по-разному. На
сегодняшний день либеральный проект оказался наиболее жизнеспособным, но
история на этом не заканчивается.
С глобализационной колокольни по-новому видны и другие важнейшие
явления XX века. Скажем, холодная война предстает не только как смертельно
опасное геополитическое соперничество двух сверхдержав, длившееся полвека,
но и как особая форма кондоминиума, обеспечивавшая управляемость мирового
развития в условиях быстрой модернизации. Или, другими словами, как весьма
несовершенный, затратный и ненадежный механизм политической глобализации
на биполярной основе.
СТРОЙКА ВЕКА
Таким образом, у мегаобщества достаточно длинная и запутанная
предыстория. Ныне оно предстает как уникальный общественный проект,
потенциально охватывающий подавляющее большинство стран и народов. Вокруг
него разгорается нешуточная борьба различных сил. Ведь на кону интересы
корпораций, больших социальных групп, влиятельных организаций, целых
государств. Каждый стремится если не переделать проект заново, то хотя бы
подправить его в своих интересах.
В любом случае можно предположить, что формирование мегаобщества
вряд ли пойдет проторенными путями, запечатленными в исторической
практике. В частности, как отмечено выше, оно не разрушает существующие
общества, а вбирает их в себя, постепенно преобразуя в соответствии со своей
внутренней логикой. Впервые в истории новое мироустройство создает не огнем
и мечом, а с использованием более цивилизованных методов (хотя силовой
принуждение, принявшее иные формы, играет значительную роль).
169
В.Б. Кувалдин
Мегаобщество вырастает исподволь, используя сложившиеся формы бытия как
строительный материал.
Центральная и наиболее сложная проблема глобализации+— как будут
строиться отношения между формирующимся мегаобществом и национально-
государственными организациями. Судя по всему, здесь нет и не может быть
никакого единого образца. Все зависит от типа общества, уровня его развития,
творческого потенциала, наличия ресурсов, характера отношений с внешним
миром. Вопреки распространенным представлениям, в ходе глобализации
«перегородки» между различными сегментами мира не рушатся, а
преобразуются, становятся проницаемыми «мембранами» с управляемыми
токами обменов в случае успешного вхождения в мировое пространство или
полуразрушенными переборками с безуспешно латаемыми пробоинами+— в
случае провала.
Перспективы глобализации видятся по-разному из столиц стран+—
мировых лидеров и небольших слаборазвитых государств. Для вырвавшегося
вперед Запада она открывает уникальные возможности, для отставшего Юга+—
выбор между зависимостью и изоляцией. В соответствии с накопленным
потенциалом в мегаобществе одни равнее, чем другие, растущая
взаимозависимость носит асимметричный характер. Одновременно растет
заинтересованность баловней мегаобщества в ликвидации наиболее вопиющих
диспропорций мирового развития. При всем желании они не могут
абстрагироваться от того, что происходит в зонах бедствий и потрясений.
В отличие от обычной исторической практики почти невозможно
представить создание мегаобщества как результат целенаправленных усилий,
руководимых или хотя бы скоординированных из единого центра. Куда более
реалистической выглядит перспектива становления мегаобщества как
грандиозного, во многом стихийного исторического процесса постепенного
создания глобальных сетей поверх барьеров и границ. Само собой разумеется,
что обустройство нашей планеты требует творческого воображения,
колоссальных капиталовложений, напряженного труда нескольких поколений.
Создание мегаобщества+— повестка на XXI век.
Этот процесс начинается с фундамента, с различных видов
экономической деятельности. Активность в данной области настолько
превосходит все остальное, что нередко глобализация отождествляется со
становлением мирового хозяйства. Это не так: экономика служит мостом,
задает импульс развитию, но не исчерпывает его.
В действительности перемены заметны и в социальной сфере, и в
политической жизни, и в области культуры. Другое дело, что по своей природе
эти сферы бытия гораздо более инерционны, чем экономика. Более того, здесь
глобализация наталкивается на трудно преодолимые барьеры, порожденные
принципиальной невесомостью политических систем или культурных норм к
более или менее унифицированным формам.
Одной из важнейших причин большой конфликтности глобализационных
процессов являются фундаментальные различия в уровне социально-
экономического и политического развития человеческих сообществ, в образе
жизни, в отношении к основным проблемам бытия. Сегодня эти различия
настолько велики, что можно сказать, что человечество живет в разных
измерениях.
170