Типпельскирх К., Кессельринг А. и др. Итоги Второй мировой войны. Выводы побеждённых

Подождите немного. Документ загружается.

американской войне Севера и Юга, опустошительное отступление немцев на

позиции Зигфрида в 1918 году, разрушение англичанами французских портов в

проливе Ла-Манш в 1940 году и взрывы, сопутствовавшие отходу немцев из

Северной Норвегии в 1944 году, — все эти случаи применения тактики

“выжженной земли” получили ввиду особых обстоятельств или своего

исключительного успеха полное признание истории.

Когда осенью 1944 года боевые действия были перенесены на территорию

Германии, перед командованием встала трагическая, но в военном отношении

совершенно законная необходимость всеми путями затруднить противнику

продвижение вперед и не дать ему возможности использовать в своих интересах

важнейшие военные объекты. Это создавало для немецких войск кое-какое военное

преимущество и позволяло надеяться на менее катастрофический исход войны.

Однако в марте 1945 года, когда Гитлер лично отдал последние и очень строгие

приказы, предписывавшие

[577]

разрушать все, всякая надежда была потеряна. Дело

в том, что эти распоряжения выходили далеко за пределы необходимого. Поэтому

верховное командование, стремясь смягчить действие приказов Гитлера, издало

специальную директиву о порядке их выполнения. Директива сильно ограничивала

первоначальные приказы Гитлера и предусматривала не разрушение, а временное

выведение из строя важных военных объектов. Кроме того, некоторые военные и

гражданские органы и учреждения, сознавая свою ответственность, не пожелали

выполнить приказы о разрушении подведомственных им объектов. Но если “по сю

сторону Рейна”

{163}

и были разрушены многие мосты и другие важные сооружения,

то это произошло потому, что в эти дни в общем хаосе противоречий смешалось

все: близорукое упрямство и дальновидная прозорливость, преступный приказ и

человеческая совесть, страх перед наказанием и сознание ответственности.

Было ли бессмыслицей продолжать борьбу?

Главной проблемой для каждого немца на исходе войны был вопрос о

целесообразности продолжения борьбы. Сравнительно гуманным концом первой

мировой войны мы обязаны главным образом прозорливости нашего военного

руководства. От руководства Третьего рейха такой прозорливости ожидать было,

разумеется, нельзя, потому что оно находилось в совершенно иных условиях.

Вместо обычных умеренных военных целей противник поставил своей целью

уничтожение. Вместо обещаний Вильсона, которым никогда не суждено было

осуществиться, немецкому народу теперь грозили планом Моргентау, а вместо

спокойного тыла на востоке Германию подстерегала смертельная опасность. В

таких условиях ни руководство, ни население не строили себе никаких иллюзий о

том, что принесет им безоговорочная капитуляция. Страх перед национальной

катастрофой был у многих значительно большим, чем страх перед теми

страданиями, которые причиняет сама война. Отвратить или

[578]

хотя бы смягчить

эту катастрофу стало единственной целью и движущей силой всей кампании 1944

года.

Во многих областях военной науки и техники немецкие ученые и конструкторы

добились исключительных результатов. Созданием новых реактивных

истребителей, новых подводных лодок, приборов для обеспечения большей

видимости танкам в ночное время и оружия, управляемого на расстоянии,

надеялись положить конец поражениям и найти путь избавления от

безоговорочной капитуляции. Предпосылкой для этого могло служить то, что как

раз в это время немцам удалось остановить продвижение противника на линии

Зигфрида и на Висле и создать таким образом нечто вроде “крыши над

Германией”. При наличии этой двойной защиты Германия могла использовать на

фронте свое новое оружие в достаточном количестве и в подготовленных для этого

войсках. Однако все это могло быть сделано только при том условии, что “крыша”

будет обеспечена необходимым количеством авиации, ибо без этого невозможно

было защищать промышленные районы Германии, удерживать фронты и

осуществлять те технические усовершенствования, которые могли бы оказать

влияние на ход войны. Даже самые неисправимые оптимисты утверждали в конце

года, что надежды на армию и новое вооружение иллюзорны.

Несмотря на это, германское командование и не помышляло о капитуляции. Для

Гитлера, одержимого манией Пророчества, решающим была, вероятно, его

непреклонная вера в свою миссию, а в каждом последующем ударе судьбы он

видел только новое, еще более суровое испытание. Этому, однако, противоречит

сказанное Гитлером без свидетелей одному из своих адъютантов перед

катастрофой на Висле, сразу же после провала наступления в Арденнах.

Подозревая, что он уже не может доверять никому, в том числе и Гиммлеру,

Гитлер сказал, что “с нетерпением ждет того момента, когда сможет покончить с

собой”. Эти слова заставляют нас предположить, что Гитлер полностью понимал

безвыходность создавшегося положения, но почитал святым долгом держаться во

что бы то ни стало.

Страшный призрак безоговорочной капитуляции изгонял у людей всякую мысль о

собственном “спасении”, тем более что пропаганда без устали твердила о том. что

грядущие поколения немецкого народа станут спрашивать

[579]

не о том, какие были

потери и как долго длилась война, а о том, все ли средства были исчерпаны, чтобы

избежать подобного конца.

Последней соломинкой, за которую еще можно было ухватиться, был “развал

коалиции союзников”. Утверждали, например, что союзников связывает только

враждебное отношение к Германии и что при встрече их фронтов коалиция

распадется. Насколько близки к действительности были эти предположения, можно

было увидеть из того, что при встрече русских и американских войск 25 апреля в

районе Торгау, происшедшей уже после смерти Рузвельта, скончавшегося 12

апреля, не все обошлось благополучно; это еще раз подало Гитлеру слабую

надежду. А Гиммлер ровно за день до капитуляции заявил даже, что со своими

отрядами SS он не более чем через три месяца “выровняет чаши на весах”.

Однако военные круги, стоявшие близко к Гитлеру, отнюдь не питали подобных

надежд. Они, правда, одобряли продолжение войны и причем не просто в силу

солдатской привычки подчиняться, а из своего глубокого убеждения. С

вступлением русских войск в Германию война приобретала для них совершенно

новый смысл — спасение населения восточных областей Германии.

Трагедия Восточной Германии

Размеры угрозы, нависшей над Восточной Германией, яснее, чем кто-либо другой,

видел начальник генерального штаба генерал-полковник Гудериан. С тех пор как

после покушения на Гитлера (20 июля) на него была возложена ответственность за

весь Восточный фронт, он с необыкновенным упорством, энергией и гражданским

мужеством пытался создать необходимые предпосылки для отражения русского

штурма. И винить его за неудачу, конечно, нельзя. Он ничего не мог поделать с

Гитлером, который в своей стратегической концепции стремился во что бы то ни

стало отыскать нужный ему для продолжения войны гласис

{164}

и вырвать

инициативу из рук противника на Западе. С отчаянием игрока Гитлер

[580]

пожертвовал ради этой бессмысленной затеи все силы и резервы, в которых так

нуждался Восточный фронт. Таким образом, он стал основным виновником

трагедии на востоке Германии.

Интересно, что население этих областей чувствовало себя в безопасности вплоть

до самого последнего дня. Летнее наступление русских было остановлено на

границе, удар по Восточной Пруссии был отбит с большими потерями для

противника. Призыв к защите отечества вызвал в сердцах народа горячий отклик. В

невыразимо трудных условиях в тыловых районах сооружались окопы и

противотанковые заграждения, строились полевые укрепления. Создание

фольксштурма внушало уверенность в собственные силы. Это объясняется тем, что

люди не знали истинного положения на фронтах, они привыкли слышать только

заверения гаулейтеров и рейхскомиссаров по организации обороны. Мероприятия

по эвакуации, как якобы ненужные, были запрещены. Все были уверены, что

непосредственной опасности нет.

Пробуждение было ужасным. Во многих населенных пунктах ничего не

подозревавшие люди были застигнуты советскими войсками врасплох. Русские

буквально упивались своей победой, а перед ними катилась волна ужаса и

панического страха. Только теперь оживились дороги Восточной Германии.

Несмотря на жестокий холод, население пыталось бежать, унося с собой свое

имущество. Многие колонны беженцев были смяты и уничтожены русскими.

Другие после нескольких недель ужасных скитаний также оказывались в руках

русских где-нибудь между Вислой и Эльбой. Когда путь отступления на запад

вдоль берега залива Фришес-Гафф был прегражден выходом русских к Эльбингу,

колонны беженцев двинулись по льду залива и, понеся большие потери, вышли на

косу Фрише-Нерунг. По ней под обстрелом авиации и артиллерии противника

бесконечный поток беженцев устремился на запад, через низовье Вислы, Западную

Пруссию, Померанию в Мекленбург и Шлезвиг. Но и этот путь отступления в

начале марта был перерезан ударом русских на Померанию. Для спасения

оставался только один путь — море. С самого начала этого “великого бегства” все

военные и торговые корабли были брошены на эвакуацию беженцев из

Кенигсберга, Пиллау,

[581]

Данцига, Готенхафена, Хеля, а позже и из портов

Померанни.

На суше было не лучше: по дорогам между Одером и Эльбой шли сотни тысяч

людей. Поэтому Дениц, ставший 30 апреля преемником Гитлера, продолжал

оттягивать конец войны, чтобы дать возможность беженцам и отступающим

войскам уйти за линию фронта западных союзников. Однако некоторых из них

американцы не пустили на занятую ими территорию за Эльбой.

Трагедия Восточной Германии не закончилась капитуляцией. Поляки и чехи с

согласия союзников насильственно выгнали всех оставшихся немцев из своих

домов и потребовали их выселения в и без того переполненную народом и сильно

сократившуюся территорию, оставшуюся от прежней Германии.

Можно ли было избежать катастрофы в Восточной Германии?

Катастрофа в Восточной и Западной Пруссии, в Померании и Силезии принесла

населению неизмеримые страдания и вызвала огромное количество жертв. Она

лишила Германию важных продовольственных баз и резко изменила

этнологическое лицо Центральной Европы отнюдь не в пользу западного мира. В

связи совсем этим возникает вопрос, можно ли было, после того как осенью 1944

года Германия оказалась зажатой в тиски, предотвратить или по крайней мере

смягчить эту катастрофу?

Конечно, при концентрации всех сил и резервов фронт мог остановить наступление

русских где-нибудь между Балтийским морем и Карпатами и сдерживать его при

условии, что западный противник не будет этому мешать. Но, принимая во

внимание заключенные между союзниками соглашения, на это вряд ли можно

было рассчитывать. Вероятнее всего, что Эйзенхауэр, одержимый тогда идеей

крестового похода, добился бы безоговорочной капитуляции и на Восточном

фронте, как он сделал это 7 мая 1945 года в Реймсе

{165}

на Западном. Тогда,

разумеется, трагедия на

[582]

Востоке приняла бы другие формы, а в руки русских

попало бы значительно меньшее количество немцев.

Однако не может быть никакого сомнения в том, что жертвы и потери при

своевременно принятых мерах и достаточно гибком руководстве были бы

значительно меньшими. Эвакуация могла быть начата и уж во всяком случае

организационно подготовлена гораздо раньше, и тогда население было бы

избавлено от многих страданий. Но руководство национал-социалистской партии

гнало прочь даже самую мысль об этом, называя подобные настроения

пораженчеством и трусостью. Руководству Германии следовало предоставить

военному командованию гораздо большую свободу действий, дать ему

возможность вести эластичную оборону, руководствуясь тактическими

принципами экономии и сосредоточения сил, а не лишать его всякой свободы даже

при решении тактических вопросов и не навязывать ему бесплодных приказов об

удержании позиций, потерявших всякое значение. Это пошло бы на пользу как

войскам, так и беженцам. Все эти ошибки лежат на совести Гитлера.

Безоговорочная капитуляция

Национал-социализм изобрел легенду об "ударе в спину" и сделал ее важнейшей

составной частью своей пропаганды. Причину поражения нацисты видели не в

истощении военного потенциала Германии, а в "измене тыла". Они были

убеждены, что и преждевременная капитуляция была обусловлена слабостью

командования. Из этих убеждений впоследствии возникло то самое "никогда",

которое Гитлер вбивал немецкому народу и вооруженным силам на случай, если

встанет вопрос о капитуляции.

[583]

Но судьба оказалась сильнее людей. В Сталинграде и Тунисе, в Нормандии и

Кенигсберге, как и в других многочисленных "крепостях", получивших это

название не за силу своей обороны, а по приказу Гитлера, пришел день, когда

сопротивление обескровленных и отрезанных от тылов соединений было

окончательно сломлено, потому что продолжение борьбы в военном отношении

потеряло всякий смысл.

Гитлер уже не отрицал того факта, что это "никогда" не может быть

распространено на весь народ (этим лозунгом можно воодушевить лишь

отдельного человека или маленькую кучку заговорщиков), что оно является одним

из тех требований, которым уже по своей природе никогда не суждено

осуществиться. Но он уже слишком далеко завел немецкий народ по пути упорного

нежелания покориться неизбежной судьбе. Сам он избежал развязки, лишив себя

жизни. Но в своем завещании он призывал как народ, так и тех, кому он передавал

власть, "продолжать войну всеми средствами".

Об этом завещании его преемник Дениц узнал лишь через несколько месяцев в

камере Нюрнбергской тюрьмы. Однако, когда 30 апреля 1945 года на него были

возложены обязанности рейхспрезидента и предоставлена полная свобода

действий, о чем он узнал по радио, Дениц подумал, что Гитлер просто уходит в

отставку, дабы "не мешать капитуляции". Поэтому свою задачу Дениц понял

совершенно не так, как ее представлял себе Гитлер.

Это недоразумение, однако, почти не повлияло на события последней фазы войны.

Теперь Дениц нес ответственность не только перед своей совестью, но и перед

своим народом. Он выбрал путь. который считал наиболее правильным. Приняв на

себя командование всеми вооруженными силами, он решил как можно скорее

окончить войну, чтобы не допустить новых бессмысленных жертв с обеих сторон.

И все же согласиться с одновременной безоговорочной капитуляцией на всех

фронтах, как этого требовал противник, он не мог. Не мог. потому что на Востоке

капитуляция привела бы к потере новых миллионов немцев. А его целью было

спасти их. Он заявил об этом 1 мая в своем обращении по радио к немецкому

народу вполне открыто: "...я считаю своей первой задачей спасти немецких людей

от уничтожения

[584]

наступающими войсками большевиков. Вооруженная борьба

продолжается сейчас только ради этой цели. Пока и поскольку англичане и

американцы будут мешать нам выполнять эту задачу, до тех пор мы будем

бороться и против них. При этом англо-американцы станут продолжать войну уже

не ради собственных интересов, а за распространение в Европе большевизма...”

Горькую истину этого заявления западные союзники в то время еще не понимали.

Напротив, главнокомандующий экспедиционными силами союзников в Европе

всеми силами способствовал тому, чтобы сломить сопротивление немцев также и

на Востоке. Уже через день после речи Деница английские и американские войска

прорвались от Эльбы к Балтийскому морю в районе Любека и Висмара на

территорию будущей Восточной зоны и этим самым закрыли последние ворота,

через которые шел на Запад поток беженцев. Теперь все зависело от того, окажутся

ли англичане и американцы столь благожелательно настроенными, чтобы

пропустить беженцев в Западную Германию. Поэтому вполне понятно, что борьба

против них потеряла всякий смысл. И как раз в этот момент Дениц приказал своим

войскам на Западе капитулировать.

Перед этим он обстоятельно продумал, нельзя ли как-нибудь избежать

официальной капитуляции и заменить ее простым прекращением борьбы. Из всего

того, что было высказано относительно этой проблемы, верх одержали долг перед

войсками и обязательства, данные победителями.

Немецкий солдат давал присягу подчиняться Адольфу Гитлеру как “фюреру

германской империи и народа и верховному главнокомандующему германских

вооруженных сил”. И если смена глав правительства не освобождала немецких

солдат от выполнения своих обязанностей, то все же формально со смертью

Гитлера действие присяги прекращалось. Дениц совершенно правильно рассчитал,

что, если он вообще не хочет потерять влияние в войсках, ему ни в коем случае

нельзя отказываться от этого самого действенного средства. Поэтому в своем

приказе войскам от 1 мая 1945 года он объявил, что принимает на себя ту присягу,

которую войска дали его предшественнику. Он рассматривал клятву не как

одностороннее обязательство солдат, данное своему фюреру, но и как

обязательство для себя

[585]

самого по отношению к войскам. Он объявил, что будет

требовать выполнения присяги только тогда, когда после проверки это требование

окажется оправданным.

Если бы он отказался принять решение прекратить борьбу и предоставил бы это

низшим инстанциям, такой путь должен был бы неизбежно привести к совершенно

иным результатам. Даже в мае 1945 года находились еще отдельные солдаты и

даже целые части, которые были готовы выполнять присягу, сражаясь до

последнего дыхания. Настроенные таким образом неизбежно должны были

сталкиваться с элементами, способствующими моральному разложению войск и

народа, равно как и с людьми более благоразумными, что, конечно, могло привести

к серьезным противоречиям в войсках и народе, к гражданской войне, к хаосу.

Помешать этому Дениц считал возможным только путем военной капитуляции,

организованной и направляемой сверху.

Наряду с этими соображениями чисто военного характера не менее важными

представлялись и соображения политические. Германское правительство

опасалось, что если капитуляция не станет официальным актом, то этим самым

победителям будет дан повод увековечить состояние войны и предоставлена

возможность творить гораздо больший произвол, чем они могли себе позволить

при наличии подписанного “акта” о капитуляции. Предполагалось, что такая

“молчаливая” капитуляция позволит противнику быстрее ликвидировать

политический режим данного государства, согласно нормам международного

права, нежели официальный акт о капитуляции, совершенно исключающий всякую

возможность апеллировать к международному праву. Поэтому германское

правительство считало, что требование Германии относиться к ней с учетом

существующих положений международного права будет выполнено только таким

образом.

Чтобы выиграть время на Востоке и оттянуть там капитуляцию, Дениц решился

осуществить частичную капитуляцию на Западе. Этому замыслу вполне

соответствовала и прошедшая без ведома Деница капитуляция группы армий

“Юго-Запад” в Северной Италии, начавшаяся 2 мая. 4 мая в ставке фельдмаршала

Монтгомери генерал-адмирал Фридебург подписал безоговорочную капитуляцию

всех германских

[586]

вооруженных сил, находившихся в Голландии, Дании и на

северо-западе Германии. Утром 5 мая боевые действия были прекращены. В тот же

день капитулировала и группа армий “Г”, сражавшаяся на территории Южной

Германии против 6-й американской группы армий.

Ободренный тем, что его план частичной капитуляции претворяется в жизнь,

Дениц послал сначала Фридебурга, а затем дополнительно генерал-полковника

Иодля к генералу Эйзенхауэру, чтобы там заявить о капитуляции остальных

немецких войск на всех западных театрах военных действий. Его план провалился

из-за позиции, занятой Эйзенхауэром, который решил не принимать никаких

предложений германских парламентеров. Ни отчаянное положение немецких

беженцев, ни уверения немцев в том, что капитуляции на Востоке не допустят сами

воюющие там немецкие солдаты, не могли заставить Эйзенхауэра отменить

принятое им политическое решение. Он настаивал на немедленной безоговорочной

капитуляции немцев на всех фронтах, в том числе и на русском. Но для

германского командования принятие этого требования было равносильно “измене

войскам Восточного фронта”, поэтому оно упорно стояло на своем. Тогда

Эйзенхауэр стал на путь запугивания, грозя немедленно и наглухо закрыть

демаркационную линию для каждого немца и возобновить воздушные

бомбардировки неоккупированных еще городов Северной Германии. 7 мая в 2 часа

41 мин. ночи Иодль от имени германского верховного командования подписал

безоговорочную капитуляцию всех германских вооруженных сил как на Востоке,

так и на Западе. 9 мая 1945 года в 0 часов по среднеевропейскому летнему времени

акт о безоговорочной капитуляции немцев вступил в силу. Шестнадцатью

минутами позже делегация главного штаба германских вооруженных сил.

возглавляемая Кейтелем, подписала в Карлсхорсте вторичный акт о капитуляции,

официально датированный 8 мая 1945 года.

До сих пор еще окончательно не выяснено, какой из этих актов является основным:

подписанный в Реймсе или в Берлине? В то время как западные союзники и

германское правительство рассматривали второе подписание акта о капитуляции

только как “ратификацию” документа, подписанного в Реймсе, русские видели в

нем нечто гораздо большее. Они

[587]

предприняли в Берлине основательную

проверку положений о капитуляции и внесли в них некоторые изменения.

Немецкие представители подписали эти измененные положения, ибо они

нисколько не сомневались, что речь идет о чисто военной капитуляции.

О драме, которая разыгралась за кулисами союза стран-победительниц из-за текста

этого акта, общественность узнала лишь через несколько лет после окончания

войны, и то далеко не полностью. Еще осенью 1943 года союзники создали

специальную Европейскую консультативную комиссию с задачей разработки

условий капитуляции Германии. Подготовленный ею проект предусматривал

наряду с подписанием военной капитуляции также и безоговорочную

государственную капитуляцию. Понимая, что германское правительство не

согласится на подобные требования, Эйзенхауэр решил заменить подготовленный

уже политический акт документом о чисто военной капитуляции, который и был

подписан немецкими представителями. Как утверждают союзники, к этому

решению Эйзенхауэр пришел только 5 мая, то есть в самый день переговоров.

Этим актом была прекращена вооруженная борьба и сохранены жизни многих

людей на той и другой стороне. Однако политикам и юристам Эйзенхауэр задал

своим решением настоящую головоломку.

Документы касались, как явствует из текста и подписей, только германских

вооруженных сил. Представители германского правительства не только не

участвовали в переговорах, но даже не были приглашены на них ни одним

противником. В пункте 4-м акта о капитуляции было даже сказано, что данное

заявление не является преюдициальным для последующего за ним полного акта,

содержащего все условия капитуляции Германии и ее вооруженных сил. Однако

германское правительство никогда не получало полного перечня условий

капитуляции, и уж конечно не признавало и не подписывало его.

В своих комментариях противники пытались превратить вышеупомянутый пункт

акта в юридическое доказательство государственно-правовой капитуляции

Германии. Этот аргумент с исторической точки зрения никуда не годится, так как

полномочия германских парламентеров были четко и ясно ограничены только

военной областью. Они действовали

[588]

исключительно “по поручению и от имени

верховного командования германских вооруженных сил”. Даже если бы они были

предупреждены о двусмысленном характере пункта 4 (чего, однако, не случилось),

то и тогда их подписи могли иметь силу только в рамках их полномочий.

5 июня 1945 года на объединенном заседании командующих союзными войсками

этот “отсутствующий” документ о государственно-правовой капитуляции

Германии был заменен следующим односторонним заявлением:

“Германские вооруженные силы на суше, на воде и в воздухе

полностью разбиты и безоговорочно капитулировали. Германия,

которая несет ответственность за войну, неспособна больше

противостоять воле государств-победителей. Безоговорочная

капитуляция является ныне свершившимся фактом, и потому

Германия обязана подчиняться всем требованиям, которые будут

предъявлены ей теперь или позднее”.

Поэтому ради восстановления исторической истины следует отметить, что те

изменения в структуре и границах германского государства, внести которые

победители чувствовали себя обязанными, а может быть даже и правомочными, не

нашли никакого правового выражения в аутентичных документах о капитуляции.

Правительство Деница

“Закон о главе правительства германской империи” от 1 августа 1934 года

передавал полномочия рейхспрезидента и рейхсканцлера одному лицу — Гитлеру.

Этот же закон давал Гитлеру и право назначать своего заместителя. Не встретив

никаких возражений, он расширил рамки этого закона тем, что в своем заявлении,

сделанном в рейхстаге 1 сентября 1939 года, сделал своим преемником Германа

Геринга. Однако 23 апреля 1945 года Гитлер обвинил Геринга в измене, освободил

от всех занимаемых постов и приказал его арестовать. В завещании, написанном 29

апреля 1945 года, вместо Геринга преемником Гитлера назначался гросс-адмирал

Дениц. Здесь же указывались и фамилии членов нового правительства, которому,

однако, так и не пришлось вступить в свои права.

[589]

Текста завещания Гитлера Дениц не получил. О своем назначении преемником

Гитлера он узнал 30 апреля из радиограммы, где ему предлагалось “немедленно

взять на себя организацию и проведение всех мероприятий, сообразно создавшейся

обстановке”. Из этой формулировки Дениц понял, что ему предоставлена полная

свобода действия. Поэтому он не счел себя обязанным подчиняться тем

директивам, которые днем позже были переданы ему по радио из Берлина.

Он сразу же отыскал наиболее правильный курс, которого решил придерживаться

до конца. Зная о том, что спасти немецких беженцев с Востока можно только путем

переговоров с Западом и что для этого нужно иметь определенный аппарат, он

полностью освободился от всех партийно-политических обязанностей и поручил

графу фон Крозигу сформировать кабинет министров. В него наряду с фон

Крозигом вошли в качестве министров: Шпеер, Баке. д-р Зельдте, д-р Дорпмюллер

и в качестве государственных секретарей д-р Штукарт и Клемм. Хотя Германия

стояла накануне поражения, нужно было создать новое правительство, потому что

несвоевременное опубликование указанного Гитлером в завещании состава

кабинета могло вызвать общее замешательство, а также и потому, что отказ от

формирования правительства мог быть воспринят противником как

государственно-правовая капитуляция и, следовательно, как законное основание

для образования противником на территории Германии военного правительства.

После капитуляции германских вооруженных сил противник оккупировал всю

Германию, однако маленький анклав в Фленсбурге, где находилась резиденция

германского правительства, остался нетронутым. Лишенное всякой возможности

осуществлять какую-либо исполнительную власть, правительство видело свою

задачу лишь в том, чтобы, пусть на бумаге, разрабатывать задачи, которые могли

бы облегчить бедственное положение народа, выбитого из колеи и потерявшего

всякое представление о порядке. Министры нового кабинета Шпеер (министр

[590]

экономики), д-р Дорпмюллер (министр транспорта) и Баке (министр

продовольствия) имели не только богатый собственный опыт, но и располагали

конкретными данными и вспомогательными силами.

При разработке всех мероприятий, направленных на ликвидацию хаоса и

последствий военной разрухи, новое правительство руководствовалось не тем, что

оно практически сможет уменьшить страдания беженцев, восстановить транспорт,

оживить экономику или решить продовольственную проблему. Для него важно

было лишь подготовить проведение этих мероприятий независимо от того, кем они

будут осуществляться. Поэтому оно приветствовало появление в Фленсбурге

представителей Союзной контрольной комиссии, среди которых было много

специалистов в области военной администрации. Вскоре между комиссией и

новыми германскими министрами наладилась оживленная деловая связь. Все

мероприятия, выработанные в ходе подготовительной работы кабинета, получили

свое выражение в виде различных меморандумов и протоколов.

Таким образом, правительство Деница надеялось оказать хотя бы косвенную

помощь своему народу. Эта надежда усилилась, когда министры Баке и

Дорпмюллер, согласившись на предложение союзников использовать их для более

важной работы, в середине мая вылетели из Фленсбурга. Но не успел их самолет

сделать посадку, как они тотчас же были арестованы. Дух плана Моргентау был в

то время значительно сильнее, чем понимание насущных задач, ждущих своего

разрешения в Германии. Вскоре, однако, враждебность союзников уступила место

готовности оказать любую помощь, благодаря чему экономика Западной Германии

была спасена от полной разрухи, а ее население — от голодной смерти.

Несмотря на все разочарование, которое западные противники вызвали в немецком

народе своими действиями во время вторжения, оккупации и проведения первых

послевоенных мероприятий, Дениц стоял за полную и последовательную

ориентацию Германии на Запад. Поэтому его исключительно угнетала та

беззаботность, с которой Запад смотрел на большевистскую опасность. Он и его

сотрудники пытались при всякой возможности информировать своих западных

партнеров об опыте, полученном немцами в борьбе

[591]

с большевизмом. Но для их

предложений в то время еще не было достаточно благоприятной почвы. Надежды

на более дальновидную политику западных держав, питаемые сочувственным

отношением Монтгомери к вопросу о капитуляции и отводе германских войск на

территорию западных союзников, пока еще были бесплодны.

23 мая 1945 года по приказу Эйзенхауэра, согласованному с советским верховным

командованием, германское правительство было расформировано и арестовано.

Арест был произведен военной полицией совместно с представителями 11-й

английской танковой дивизии в самой недостойной и унизительной форме.

Еще задолго до ареста Дениц принял решение не уходить добровольно в отставку,

так как это могло нежелательно отразиться на его авторитете. Он остался на своем

посту, потому что пост главы правительства являлся воплощением незыблемости и

суверенитета германской империи и потому что статья 51 Веймарской конституции

юридически не допускала прекращения этой функции.

Правительство Деница просуществовало 23 дня. Несмотря на то, что оно было

лишено всякой силы, ему удалось добиться, что:

1) окончанию войны, учитывая те условия, в которых оно проходило, сопутствовал

удивительный порядок; беспокойства и различные эксцессы, вызывавшие лишние

жертвы, наблюдались исключительно редко;

2) свыше двух миллионов людей успело в мае 1945 года достичь спасительных

границ западных зон;

3) пожар войны не перебросился на оккупированные немецкими войсками области

за пределами Германии: Норвегию, Данию и Голландию, которые были избавлены

от последних актов насилия со стороны немецких войск, вызванных их отчаянным

положением;

4) несмотря на поражение Германии, германскому народу было сохранено право на

суверенность и целостность своего государства.

Нам известны далеко не все источники, которые могут пролить свет на причины и

внутреннюю взаимосвязь событий во время и после поражения Германии, а также

показать степень влияния ее поражения на Европу и на весь мир. Поэтому вполне

возможно, что в будущем та или

[592]

иная из рассмотренных нами проблем будет

как-то дополнена и даже изменена. Однако уже сейчас представляется вполне

справедливым тот вывод, что требование безоговорочной капитуляции, с одной

стороны, и ответное “никогда” — с другой, вызванное слепым фанатизмом,

раздули мировой пожар настолько сильно, что он сам оказался бессмысленным как

в военном, так и в политическом отношении и превратился в сущий ад.

[593]

Проф.

Гельмут Арнтц

Людские потери во Второй мировой войне

В ходе двух мировых войн человечество понесло огромный ущерб, превышающий

все обычные понятия, которыми оперирует финансовая и экономическая

статистика. На фоне тех цифр, которые отражают материальные потери того или

иного народа, выразившиеся в бесконечных разрушениях, демонтаже, репарациях

и т. п., потери в людях могут показаться менее значительными, тем более, что они

автоматически восполняются избытком рождаемости, появляющимся после всякой

войны, и естественным движением населения. Между тем подобные суждения

представляются слишком поверхностными. Человечество всегда и вполне

справедливо считало своей основной потерей людей, убитых и раненных во время

войны. Каждый убитый означает невосполнимую утрату для народа, всякая утрата

означает печаль и сострадание его родственников; уничтожение человека, в

отличие от уничтожения материальных ценностей, оставляет открытыми

последние вопросы жизни и смерти, становящиеся еще более острыми, если эта

смерть наступила не естественно, а была обусловлена другими людьми.

Два раза за жизнь одного поколения смерть собрала такой обильный урожай,

последствия которого долгое время ощущались и будут ощущаться всем миром, и в

особенности странами Западной Европы с их низким процентом рождаемости.

Потери понесла не только каждая семья, но и весь западный мир. В связи с этим

часто предпринимаются попытки определить степень ослабления народов,

пострадавших от войн. В отношении потерь немецкого народа, то есть населения

территории Германии в границах 1937 года и немцев из других стран, загнанных во

все четыре оккупационные зоны, Федеральное статистическое управление на

протяжении вот уже целого ряда лет стремится получить более точные цифры.

{166}

[594]

[595]

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ТАБЛИЦА НАСЕЛЕНИЯ (В ТЫС.)

ЕВРОПЕЙСКИХ СТРАН, УЧАСТВОВАВШИХ ВО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ

(КРОМЕ ГЕРМАНИИ И СОВЕТСКОГО СОЮЗА)

Страны

Населе

ние в

1938 г.

Естествен

ный

прирост с

1938 по

1947 г.

Естестве

нная

убыль за

период с

1938 по

1947 гг.

Погибло на войне

Прочие

потери

населени

я[1]

Населе

ние в

1947

году

Военнослуж

ащих

Гражданс

кого

населения

Австрия 6653 1070 —872 —230 —104 512[2] 7029

Англия 47814 7360 —5220 —326 —62 87 49653

Бельгия 8386 1111 —960 —12 —76 62 8511

Болгария 6270 1350 —820 —10 —10 320[3] 7100

Венгрия 9200 1612 —1199 —140 —280 —5 9188

Голланди

8729 1929 —772 —12 —198 38 9714