Типпельскирх К., Кессельринг А. и др. Итоги Второй мировой войны. Выводы побеждённых
Подождите немного. Документ загружается.
что имелось у армии на Востоке. Задачи оперативного характера по-прежнему
оставались исключением, несмотря на то, что уже сама по себе глубина русской
территории предоставляла для этого большие возможности. С самого начала войны
(21-22 июня 1941 года) из ставших шаблонными действий немецкой авиации
выделяются лишь налеты на Москву — политический и экономический центр и
важнейший узел дорог России, — проводившиеся вполне успешно на протяжении
нескольких месяцев. Несомненно, что эти налеты во многом способствовали той
панике, которая возникла в Москве в октябре 1941 года. Тогда немецкая авиация
могла действительно решить исход войны, если бы наступление немецкой
сухопутной армии не застряло под Москвой сначала в болотах, а затем в снегах
русской зимы. В последующие годы войны в России роль немецкой авиации
постепенно снизилась, так что к концу войны она могла быть использована только
в качестве “пожарной команды” для борьбы на наиболее “горячих” участках
фронта. Боевые действия немецких летчиков хотя и были успешными, но авиация
уже не удовлетворяла потребностей сухопутной армии, которая ввиду своей
слабости нуждалась в двойной поддержке с воздуха, к тому же у русских
появилось большое количество легких самолетов. Хочется отметить некоторые
довольно важные моменты этой войны.
1. Первый сокрушительный удар по русской авиации способствовал тому, что она
смогла оправиться только к концу войны. Преимущество германской стратегии
становится убедительным, если учесть, что восточная часть Германии в течение
ряда лет оставалась нетронутой воздушными налетами противника.
2. Постоянные интенсивные налеты немецкой авиации
[207]
на Севастополь в
значительной степени способствовали его падению.
3. Снабжение по воздуху 6-й немецкой армии, окруженной под Сталинградом, и
других немецких войск, находившихся в “котлах”, вызвало большие потери в
немецкой авиации и особенно в ее учебных соединениях. Вместе с потерями над
Средиземным морем они сильно повредили делу подготовки новых кадров
летчиков и, следовательно, уменьшили возможность пополнять фронтовые
авиационные части опытными летчиками в требуемом количестве. С другой
стороны, были сильно ограничены и возможности снабжения войск сухопутной
армии по воздуху. Необходимость такого снабжения не вызывала никаких
сомнений. Но опыт показал, что в данном случае требовалась особая организация и
пригодные для выполнения этой задачи тяжелые транспортные самолеты
{69}
.
Война на Средиземном море, позволившая, хотя и в очень сжатой форме,
наблюдать усиление и спад воздушной войны, с новой силой вскрыла недостатки
действий немецкой авиации. Благодаря усиленной зенитной и противовоздушной
обороне союзников боеспособность соединений тяжелых самолетов над морем
очень скоро снизилась. Замена выбывших из строя самолетов и экипажей, так же
как и перебазирование новых авиачастей осуществлялись медленно. Однако
самолетов было бы достаточно для того, чтобы нанести удар по Мальте, что
удалось, однако, лишь в мае 1942 года. Их хватило и для того, чтобы нанести
большой ущерб конвоям противника. Экипажи эскадрилий, действовавших в
пустыне и временно усиленных авиационными подразделениями из Италии и
Греции, не только убедительно показали подвижность воздушных сил в
использовании их для решения тактических и оперативных задач, но и подали
пример героической поддержки своей армии в ее наступательных и
оборонительных боях в Африке и решающим образом способствовали быстрой
сдаче Тобрука (1942 год). Зенитные батареи, сведенные в более мощные и крупные
подразделения и весьма успешно отражавшие атаки английских танков в ущерб
противовоздушной обороне, стали
[208]
принимать все большее участие в наземном
бою, и главным образом в роли противотанковой артиллерии. Начиная с Эль-
Аламейна, все последующие бои представляли собой серьезную расплату за
игнорирование противовоздушной обороны. Однако в районе Бизерты и над
Мессинским проливом артиллеристы-зенитчики доказали своими 88-мм пушками с
повышенной начальной скоростью полета снаряда и 120-хм пушками свое
тактическое и техническое мастерство. Несомненным является тот факт, что ни
один энергично наступающий противник не может долго отбиваться от авиации
обороняющегося только за счет усилий зенитной артиллерии и что успех
противовоздушной обороны заключается прежде всего во взаимодействии
зенитной артиллерии с истребительной авиацией.
По мере приближения конца войны все реже появлялись в небе немецкие
самолеты. Союзники завоевали безграничное господство в воздухе со всеми
ужасными последствиями для немецкого населения и армии. Все технические и
тактические мероприятия, которые свидетельствовали об упорном стремлении “не
дать себя покорить”, носили печать штурмовщины и, конечно, не могли привести к
каким-либо ощутимым результатам. Маневренная война с ее многочисленными
возможностями ввиду отсутствия достаточно сильной бомбардировочной авиации
ближнего действия была обречена на провал. О переходе авиации снова к решению
задач оперативного характера в сложившейся обстановке думать больше не
приходилось. Никакой, даже самый гениальный полководец не смог бы этого
сделать, ибо немецкая авиация была уже уничтожена.
И все же мы, немцы, и особенно летчики, должны гордиться, читая, что пишет
летчик-истребитель Клостерман в своей книге о неслыханно упорных,
проходивших с переменным успехом воздушных боях последнего года войны и
усовершенствовании наших истребительных самолетов: “Ме-262 был... самолетом,
который вызвал сенсацию... и мог считаться королем истребителей. Он имел
феноменальную скорость (около 1000 км/час), исключительно мощное вооружение
и хорошую броневую защиту. Это был такой самолет, который мог бы произвести
революцию в воздушной войне... “Народный” истребитель “Хеншель” был также
очень хорошим самолетом...” и т. д.
[209]
О снижении эффективности противовоздушной обороны Германии генерал-
лейтенант в отставке Нильсен, много лет занимавший пост начальника штаба
воздушного флота “Рейх”, рассказывает следующее: “Несмотря на постоянное
усиление зенитной артиллерии и истребительной авиации, а также на большие
потери противника, количество налетов начиная с 1942 года постоянно
увеличивалось, а сила их росла.
Вместе с тем органы ПВО Германии вынуждены были отдавать часть своих сил
для защиты растянутых фронтов, что не могло не привести к значительному
ослаблению противовоздушной обороны страны в целом и к серьезнейшим
разрушениям на территории Германии в результате участившихся налетов авиации
противника, в которых теперь принимали участие и американские самолеты”.
Такое непрерывное ослабление собственных сил и постоянное изменение и
совершенствование противником своих навигационных приборов и прицельных
приспособлений требовали изыскания новых форм обороны. Зенитная артиллерия
перешла к созданию усиленных батарей, а в действиях ночных истребителей
появились новые тактические приемы вроде “небесной постели”, “дикой свиньи” и
т. д.
{70}
, с помощью которых они стремились достигнуть успеха и приспособиться к
методам борьбы своего противника.
Все мероприятия по борьбе с противником, планомерно готовившимся начать
широкие действия с целью уничтожения наших источников силы, оставались
безуспешными, ибо в то время у нас уже не было сил, достаточных в
количественном и качественном отношении. Трудности из-за нехватки личного
состава в зенитной артиллерии и службе ВНОС были временно преодолены путем
сокращения численности соединений. В 1943 году потребовалось увеличить вдвое
количество зенитных частей и соединений, поэтому было принято решение
привлечь на службу в зенитную артиллерию лиц, несущих государственную
трудовую повинность, занятых в различных вспомогательных службах ВВС,
женщин, хорватских, итальянских и венгерских солдат, а также некоторых
добровольцев из числа
[210]
советских военнопленных. Ограниченная пригодность
этих пополнений к службе в армии и продолжавшаяся интенсивная передача сил в
распоряжение фронта еще сильнее снизили боеспособность зенитной артиллерии, и
поэтому ни улучшение методов стрельбы, ни прочие мероприятия не могли
улучшить состояние противовоздушной обороны страны. Даже при самой сильной
концентрации средств ПВО для обороны одного какого-либо объекта зенитной
артиллерии ни разу не удавалось отбить воздушный налет противника или
причинить ему значительный урон.
Когда противник начиная с 1943 года перешел к методу “бомбовых потоков” и стал
производить налеты под прикрытием истребителей, немецкая истребительная
авиация оказалась в особенно тяжелом положении. Большие потери постоянно
снижали ее боеспособность. Качество подготовки новых летчиков, пополнявших
ряды авиации, уже не отвечало тем требованиям, которые предъявлялись к
летчикам новыми формами обороны. Наряду с ощутимой нехваткой
преподавателей и инструкторов, учебных самолетов и прежде всего горючего для
учебных и боевых полетов в последние два года войны стала заметной сильная
утомленность летного персонала и снижение его боевой готовности.
Однако причины окончательного поражения немецкой авиации лежат гораздо
глубже. Нет сомнения в том, что германское правительство, так же как и главное
командование ВВС Германии, знало о планах противника в области вооружений.
Несмотря на то, что в распоряжении немецкой авиации еще в 1942 году имелся
реактивный истребитель, наладить его серийный выпуск и ввести его в строй в
большом количестве не удалось. Типы самолетов, находившихся на вооружении с
самого начала войны (Me-109 и FW-190), были усовершенствованы только в
отношении мощности, но и то не настолько, чтобы они могли соперничать с
противником.
Только когда в 1944 году командование ВВС группы армий “Центр” было
превращено в командование воздушным флотом “Рейх” во главе с генерал-
полковником Штумпфом, были предприняты и энергичные меры к тому, чтобы
заполучить этот нужный для фронта самолет. Неправильное представление
Гитлера о том, что реактивный самолет может быть использован как истребитель-
бомбардировщик,
[211]
мешало этой машине вступить в строй до самых последних
месяцев войны. Протестуя против применения реактивного самолета в качестве
истребителя, несмотря на то, что такое мероприятие означало бы коренное
изменение обстановки в воздухе в нашу пользу. Гитлер дошел до того, что
запретил даже упоминать ему об этой машине.
Между тем авиация противника разрушала одно промышленное предприятие за
другим.
Непрерывно подвергались налетам и уничтожались заводы синтетического
горючего, а немецкие города превращались в развалины. Дикое
экспериментирование с так называемыми “особыми уполномоченными” внесло
неописуемый хаос в военную промышленность, и особенно в производство
самолетов и самолетов-снарядов. Реактивными истребителями удалось оснастить
всего лишь несколько Авиачастей, да и то к самому концу войны. Сокращение
персонала аэродромной службы, трудности боевой подготовки в связи с нехваткой
горючего и недостатком кадров, пригодных для службы в авиации, окончательно
подорвали боеспособность немецкой авиации. Судьба ее. а вместе с ней и судьба
всей Германии в конце 1944 — начале 1945 годов была окончательно решена.
Части и подразделения зенитной артиллерии, входившие в систему ПВО,
вынуждены были в конце войны отдавать последнее, что у них имелось, в
распоряжение фронта. переместившегося теперь на территорию самой Германии, в
результате чего от системы ПВО остался лишь один скелет. Только для того. чтобы
организовать оборону при вторжении союзников во Францию, у войск ПВО было
взято 20 групп дневных и 1 эскадра ночных истребителей. 140 батареи тяжелой
зенитной артиллерии, масса превосходных зенитных железнодорожных установок
и 50 легких батарей. К тому же на этот фронт еще раньше было отдано 3,5 тыс.
средних и легких орудий. До конца февраля 1945 года. кроме выделения крупных
сил зенитной артиллерии для защиты мостов через Рейн и для использования ее в
наземных боях в качестве артиллерийского пополнения, из системы ПВО Германии
было изъято и передано на Восточный фронт четыре истребительные эскадры и
около 400 тяжелых и 100 легких зенитных батарей. Наконец, даже
[212]
стационарные батареи, входившие в систему ПВО Берлина, были сняты и
отправлены в распоряжение Восточного фронта на молочных цистернах фирмы
“Болле” и на автомашинах берлинской пожарной охраны.
Различные предложения, делавшиеся командующим ПВО Германии
главнокомандующему ВВС, не могли в силу их ограниченности обеспечить
улучшение обстановки на более или менее длительный период. Постоянный нажим
и угрозы со стороны имперских комиссаров обороны не могли способствовать
укреплению обороны; напротив, они крайне затрудняли ее организацию, потому
что. имея право непосредственно докладывать Гитлеру обо всем происходящем на
территории их области или края, они своими эгоистическими и порой не
относящимися к делу аргументами вызывали у обороняющихся постоянное
беспокойство и этим самым значительно ослабляли оборону. “Анархия в
командовании” — вот то выражение, которое очень правильно определяет
положение, создавшееся в Германии в конце войны.
Взлет и падение немецкой авиации. Итог
Нужно отметить, что ни правительство, ни главное командование ВВС Германии
своевременно не поняли необходимости совершенствования форм и методов
противовоздушной обороны страны. Успехи на фронте помешали им увидеть то,
что требовалось для организации обороны отечества, этого мозга фронта. При
более дальновидном планировании в мирное время и четком порядке
подчиненности во время войны можно было бы избежать многих ошибочных
решений. Опыт прошедшей войны говорит о том, что действия противовоздушной
обороны Германии как самостоятельного элемента войны должны планироваться
заранее и так же тщательно, как планируется любая операция на фронте. Таким
образом, территория любой страны, ведущей войну, становится самостоятельным
театром военных действий.
Огромным напряжением воли “третьей империи” удалось еще в первые годы
своего существования создать так называемый “рискованный воздушный флот”,
оказавшийся самым лучшим среди воздушных флотов других держав.
Сама по себе блестящая идея создания пикирующих
[213]
бомбардировщиков,
которые сделали возможным ведение молниеносных войн и вполне отвечали
требованиям, возникшим в связи с нашими экономическими трудностями, привела
к недооценке бомбардировщика дальнего действия, ставшего необходимым на
обширных театрах военных действий. Технические специалисты оказались
прозорливее и сконструировали такие самолеты. Однако использовать их на
фронте оказалось невозможно из-за совершенно неуместного требования свыше о
приспособлении этих машин для пикирования, а также из-за простого нежелания
некоторых ответственных лиц из ставки главного командования ВВС Германии.
Как бы ни были велики последствия этой ошибки, решающего влияния на ход
войны они не оказали. Более важным было то. что Гитлер не отвел авиации
положенного ей первого места в вооруженных силах, а Геринг не сумел сделать из
перспективы неограниченной воздушной войны никаких тактических, технических
и организационных выводов. Людей для претворения в жизнь этих идей в
Германии было достаточно, но их усилия растрачивались на мелочи, а их дельные
предложения, не выдержав борьбы мнений, отбрасывались по самым
незначительным причинам. Короче говоря, верховное командование строило
надежды на решающую весь ход войны оперативную авиацию, которой оно, увы,
уже не имело, и не задумывалось над тем, чтобы, следуя логике, перенести
основное внимание на истребительную авиацию. В поражении оказались
виновными не немецкие летчики и не немецкая авиационная техника, — виной
всему была неправильная концепция о войне вообще и неправильное реагирование
на несомненные признаки появления нового в частности.
Таким образом, судьба немецкой авиации и последствия ее поражения
представляют собой чрезвычайно дорого оплаченный урок на будущее и
заключаются в следующем:
1. В вооружении страны авиация должна занимать первое место. Авиация требует
для своего развития больше времени, чем всякое другое оружие. Создание
авиационного хозяйства также требует многолетнего перспективного
планирования.
2. Особенности авиации и требования, предъявляемые к ней, настолько
разносторонни, что решающий успех возможен только при сосредоточении ее сил
на направлении
[214]
главного удара для атаки тех или иных групп целей. А это
требует централизации командования ВВС в одних руках.
3. Идея концентрации сил на отдельных театрах военных действий и согласования
боевых действий всех видов вооруженных сил, действующих на данном театре,
также требует единого командования, то есть централизации командования всеми
находящимися на театре военных действий вооруженными силами в одних руках.
4. Каждая страна должна иметь для ведения воздушной, сухопутной и морской
войны специальные воздушные силы, размеры которых зависят от масштабов
задач, однако при этом должна быть учтена возможность введения в бой всех
однотипных самолетов всей авиации на направлении главного удара. Это означает
необходимость создания оперативных бомбардировочных, парашютных и
транспортных соединений; соединений бомбардировщиков ближнего действия;
соединений морской авиации и чисто авианосных соединений, а также авиации для
защиты территории своей страны.
5. Несмотря на различные новые требования и задачи современной тактики,
основные элементы боевого порядка, в котором действуют самолеты, изменений не
претерпевают. Это говорит о том, что летная подготовка остается всегда
одинаковой (она должна быть такой по соображениям чисто экономического
характера). В этом заключается и причина того, что авиационная техника должна в
своем развитии идти одним путем и (по экономическим соображениям) иметь одну
базу. В системе ВВС технике уделяется особое место, но она всегда остается
зависимой от стратегического и оперативного планирования, а также от
требований тактического характера.
6. Если военно-воздушные силы ввиду неудовлетворительного планирования и
подготовки недостаточно обширной аэродромной службы окажутся
неподвижными, то одно это явится преступлением против самого существа ВВС и
воздушной войны.
Военно-воздушные силы являются самым сильным средством политики и поэтому
должны всегда оставаться хорошо организованными, подвижными и
боеспособными.
[215]
Генерал-майор пожарной охраны в отставке
Ганс Румпф
Воздушная война в Германии
Цель — уничтожить экономический потенциал противника и этим самым лишить
его армию всего необходимого — была впервые достигнута на практике в
гражданской войне в Соединенных Штатах Америки. В первую мировую войну эту
же цель имела и блокада стран Центральной Европы державами Антанты. С
развитием оперативной авиации в период между двумя мировыми войнами все
настойчивее пробивала себе дорогу мысль превратить этот новый метод насилия в
один из методов тотальной войны. Воздушная война как стратегическое
наступательное средство политики справедливо воспринималась всеми как самый
большой переворот, произведенный за последнее время в формах ведения войны.
Она дала войне, ведшейся до сих пор в двух измерениях, третье измерение, что
позволило пересечь линию фронта и проникнуть в глубь атакуемой страны. Однако
первые апологеты воздушной войны (генерал Дуэ и др.), утверждавшие, что
авиации будет принадлежать первенствующая роль по отношению к армии и
флоту, попросту перестарались. Более умеренные представители неодуэизма
ставили авиацию наравне с другими видами вооруженных сил.
После того как все надежды на запрещение неограниченной воздушной войны
международным правом оказались напрасными и стало ясно, что различные
конвенции. в том числе и Гаагская, не сумеют остановить государство, вверившее
себя новому оружию, европейские народы на основании заключений и советов
международных экспертных комиссий начали приблизительно с 1930 года
создавать свою гражданскую противовоздушную оборону. Германии,
разоруженной и не имевшей никакого воздушного прикрытия, державы-
победительницы также разрешили
[216]
с 1926 года заниматься пассивными
мероприятиями по организации противовоздушной обороны.
При этом особое внимание уделялось защите гражданского населения от боевых
отравляющих веществ, применяемых в воздушной войне. Во всех этих
международных приготовлениях немецкие эксперты приняли живое участие и
проделали большую теоретическую работу. Однако практическое осуществление
защитных мер проводилось Германией весьма нерешительно. После 1933 года об
этом лишь много говорилось, но в действительности даже в настоящее время очень
многое в этой области осталось недоделанным. Национал-социалистские
руководители никак не желали учесть возможность войны на территории
Германии. Решающим считалось ускоренное создание такой сильной собственной
авиации, чтобы всякое воздушное нападение на германскую территорию стало бы
для нападающего смертельным. Утверждение Геринга о том, что ни один самолет
противника никогда не появится над Германией, было встречено с почти слепым
доверием.
Это привело к тому, что гражданский сектор противовоздушной обороны страны
был отодвинут на второе место. К этому прибавилось еще и то, что принятие
законов по организации противовоздушной обороны оказалось крайне трудным,
так как основные условия, необходимые для защиты населения, выходя далеко за
пределы собственно военных, затрагивали частные и общественные интересы, а в
некоторых случаях были им диаметрально противоположны. В погоне за властью
имперский министр авиации взял на себя также и заботу о гражданской
противовоздушной обороне. Было бы разумнее возложить эту неблагодарную
задачу, как и во всех других странах, на административное управление, которое
руководило бы и авиацией, входившей в систему ПВО страны. Города, об обороне
которых в конце концов и шла. речь, практически были исключены из этой
системы, их оборона ограничивалась лишь тем. что они предоставляли в
распоряжение органов ПВО различное оборудование.
Если бы воздушные налеты союзников, как это предсказывали некоторые пророки
неограниченной воздушной войны, были предприняты в самом начале войны, то
немецкие города оказались бы почти беззащитными. К началу войны
[217]
Германия
построила один лишь фасад гражданской противовоздушной обороны. По-
настоящему создание обороны, так же как и строительство всех вооруженных сил,
началось уже в ходе войны и прекратилось в 1944 году.
Вначале противники отнюдь не стремились проводить крупные налеты
бомбардировочной авиации и в своих первых незначительных атаках во время так
называемой “сидячей войны” ограничивались бомбардировкой чисто военных
объектов. После такого, казалось бы вполне умеренного начала, 11 мая 1940 года,
то есть на другой день после того, как Черчилль возглавил новый военный кабинет,
английская авиация атаковала город Фрейбург (в Бадене). 06 этом налете в
документальном отчете помощника британского министра авиации Дж. М. Спэйта
говорится следующее:
“Мы (англичане) начали бомбардировки объектов в Германии раньше, чем немцы
стали бомбить объекты на Британских островах. Это исторический факт, который
был признан публично... Но так как мы сомневались в психологическом влиянии,
которое могло оказать пропагандистское искажение правды о том, что именно мы
начали стратегическое наступление, то у нас не хватило духа предать гласности
наше великое решение, принятое в мае 1940 года. Нам следовало огласить его, но
мы, конечно, допустили ошибку. Это — великолепное решение. Оно было таким
же героическим самопожертвованием, как и решение русских применить тактику
“выжженной земли”
{70}
.
По мнению Дж. М. Спэйта и других военных критиков, не кто иной, как сам
английский премьер-министр, развязал эту воздушную войну, “не делающую
исключений”, как ее окрестили в Англии. Английский военный историк генерал
Фуллер пишет, например: “Если Черчилль, являясь главнокомандующим
британских вооруженных сил, не мог сам стать полководцем, то он преодолел это
затруднение тем, что повел свою “личную” войну, использовав для этого
бомбардировочную авиацию английских ВВС в качестве своего дворцового
войска”. 11 мая 1940 года он приказал бомбить Фрейбург (в Бадене). Гитлер
вначале не ответил
[218]
на этот удар, однако нет основания сомневаться в том, что
налеты на Фрейбург и другие города определенно толкали его к тому, чтобы также
перейти в наступление.
Лишь пятью месяцами позже, 4 сентября 1940 года, после того как многие другие
города, и в том числе Берлин, восемь раз подверглись налетам, немецкая авиация
предприняла ответный контрудар, совершив свой первый дневной налет на
Лондон. Таким образом, Германия, справедливо признав свою вину во всем
остальном, ни в коем случае не несет ответственности за развязывание “тотальной”
воздушной войны.
“Ответные воздушные удары” были нанесены главным образом под влиянием
органов пропаганды, чтобы успокоить поднимающийся в народе ропот.
Пропаганда специально создавала у народа такое впечатление, будто
усиливающиеся атаки англичан немецкая авиация встретит мощными
контрударами. В действительности же с началом “воздушной войны без разбора”
оба противника решили при первой возможности использовать бомбардировку
целей невоенного характера как новое средство террора всеми имеющимися для
этого в их распоряжении силами. “Многие утверждают, — говорит сэр Реджинальд
Пэйджет
{71}
, — что наши бомбардировки явились своего рода мщением, но это
отнюдь не верно. Они были вызваны исключительно исторической
необходимостью”. Бомбардировка как средство стратегического порядка, по
мнению Спэйта, также не служила делу мести, а была лишь частью сознательно
осуществлявшегося стратегического плана. Сам командующий английской
бомбардировочной авиацией отрицает то, что бомбардировки немецких городов
были вызваны чувством мести. “Меня часто обвиняли в том, — пишет он,_ что я в
своих мыслях и действиях стремился к мести и потому. мол, разрушал немецкие
города. Но такая мысль появилась у меня всего один-единственный раз. когда я
увидел кафедральный собор Святого Павла, объятый пламенем. Это была самая
худшая ночь из всех. которые я когда-либо пережил, и, движимый каким-то
мгновенным чувством; я сказал тогда сопровождавшим меня людям: “Они сеют
ветер, а пожнут бурю”. В другом месте он добавляет:
[219]
“Черчилль также не
хотел, конечно, разрушения немецких городов. У него не было стремления к
реваншу, он просто стремился добиться успеха в войне, и никто не понимал так
отчетливо, как он. что единственным для этого средством были последовательно
осуществляемые бомбардировки”
{72}
.
По мнению Спэйта, решение англичан о начале террористических бомбардировок,
толкнувшее Европу в адскую пучину современной “научной” войны с ее морем
огня, крови и слез, было поистине “великолепным и героическим”. Действительно,
кроме Хиросимы, вряд ли найдется в истории войн более ужасное решение, чем
решение объявить войну и смерть западной цивилизации, развивавшейся на
протяжении длительного времени, культуре, которая на протяжении целых
тысячелетий учила людей смотреть на войну, как на дело мужчин, и заставляла
щадить женщин и детей.
Многое из того, в чем немцы после войны, в ходе различных судебных процессов,
были признаны виновными, при более углубленном анализе действительной связи
событий оказывается несостоятельным. Каждый из противников, ведя воздушную
войну, хорошо понимал, что бомбы, сброшенные “по ту сторону”, рано или поздно
“возвратятся”, и каждый все равно шел на этот риск. Всякому было ясно, что
“налеты по Бедекеру”
{73}
, как например на Гейдельберг, Любек и Росток, вызовут
ответные налеты на такие города, как Кембридж, Бат и Эксетер. но делать отсюда
circulus vitiosus
{74}
какой-то мести значит впасть в заблуждение.
По общепринятому мнению, бомбардировка города Ковентри 14 ноября 1940 года
считается началом гигантских воздушных бомбардировок. По крайней мере так
было сказано органами официальной немецкой военной пропаганды. На самом же
деле этот налет, совершенный четырьмястами средних бомбардировщиков на
центр английской авиамоторной промышленности, был вообще самым крупным
налетом германской авиации, но по своим результатам (0,5 кв.км. городских
построек разрушено до основания) он был
[220]
сравнительно скромным.
Производство авиационных моторов прекратилось лишь временно и через 2 месяца
было вновь налажено. Прошло целых 6 месяцев, прежде чем последовал второй,
менее интенсивный налет. Представление о том, что “причина наших бед” —
Ковентри и что не будь налета на Ковентри, немецкие города не лежали бы в
развалинах, — очень примитивно. Бомбардировочные флоты воюющих сторон
были военными соединениями, и их командующие руководствовались не
морально-идеологическими соображениями, а доводами оперативно-
стратегического характера. Разрушительные действия с обеих сторон были
результатом войны, следствием новой стратегической концепции, которая
оправдывала подобные акты насилия якобы значительным сокращением
продолжительности войны. Среди объяснений, выдвигавшихся в свое оправдание
инициаторами этой варварской войны, наиболее часто встречается утверждение о
том, что было бы преступлением перед, собственным народом оставлять
неразрушенными города противника и этим самым ставить на карту жизнь своих
собственных солдат. Если бы в английском кабинете министров руководствовались
только стремлением “отквитаться”, то бомбардировки городов Германии, вероятно,
закончились бы после налета англичан на Росток в конце апреля 1942 года, так как,
по признанию британского маршала авиации Гарриса, “общая площадь
разрушенных городов Германии увеличилась после этого налета на 3,5 кв.км, что
позволило нам свести счеты с немцами”. Когда думаешь об этом, невольно
содрогаешься, но тем не менее это факт. А какой смысл мог иметь реванш для
американцев, на чью страну никогда не падала ни одна немецкая бомба?
Решившийся на такую крайность глава английского государства нашел в лице
маршала авиации Гарриса исключительно подходящего человека для
осуществления своих планов “тотальной” воздушной войны. Он сумел создать и
воспитать корпус бомбардировочной авиации Британских королевских ВВС и
(редкий случай в войне) остаться его командиром с 1942 по 1946 год. Он был
одним из самых последовательных поборников теории абсолютного превосходства
метода стратегических бомбардировок над всеми другими формами ведения
войны. Когда Англия потеряла всех своих союзников и должна была один на один
бороться
[221]
за свое существование, тогда вспомнили о Гаррисе. Его назначение на
пост командующего бомбардировочной авиацией означало полный переворот в
использовании бомбардировщиков. Если раньше они действовали во
взаимодействии с другими силами авиации, то теперь бомбардировщики
превратились в самостоятельный инструмент войны, способный оказать решающее
влияние на ее ход. Гаррис создал огромную, не известную дотоле разрушительную
машину и с ее помощью стал осуществлять свой план с максимальной быстротой и
неумолимой жестокостью. Если сравнить Гарриса с Герингом, то можно сказать,
что первый оказался последовательней, целеустремленней, прямей и удачливей
своего противника. В многолетней ожесточенной и упорной борьбе он сумел шаг
за шагом, методично завоевать господство в воздухе. Он поставил английскому
правительству требование предоставить ему 4 тыс. тяжелых бомбардировщиков
дальнего действия и 1 тыс. скоростных самолетов типа “Москито”. Это давало ему
возможность постоянно держать над Германией до 1 тыс. самолетов. Однако в
связи с нехваткой в Англии сырья эти условия были признаны утопическими, и он
не получил такого количества самолетов. 1350 первоклассных четырехмоторных
ночных бомбардировщиков грузоподъемностью до 9 т каждый и несколько
крупных соединений скоростных бомбардировщиков составили тот максимум сил,
на которые он мог рассчитывать в моменты предельного напряжения. С начала
1943 года к этой цифре прибавилось еще около 1 тыс. тяжелых бомбардировщиков
из состава 8-го американского воздушного флота. Гаррис использовал данную ему
“исполнительную власть” по отношению к своему высокоцивилизованному
противнику так же сурово и деловито, как и тогда, когда, будучи командиром
мелких бомбардировочных соединений, проводил карательные экспедиции против
бунтовавших туземных племен Индии, Месопотамии и Трансиордании.
Непрерывно совершенствуясь и добиваясь все большей эффективности в действиях
своих соединений, он последовательно осуществлял разрушение городов
Центральной Европы даже тогда, когда победа союзных армий была уже
обеспечена.
Подобная деятельность Гарриса не встретила большого одобрения, и конец его
карьеры не лишен известного трагизма.
[222]
Очень скоро сплошные руины
немецких городов отрезвили победителей, и на голову “бомбардиров” со всех
сторон посыпались упреки. Некогда превозносившемуся до небес “Нельсону