Шендрик А.И. Теория культуры
Подождите немного. Документ загружается.
Приход национал-социалистов во главе с Гитлером к власти Манхейм
воспринимает как национальную трагедию. Не считая возможным сотрудничество
с фашистами, он в 1933 г. эмигрирует в Великобританию, где читает лекции в
Лондонской школе экономики и политической науки и в Институте образования
при Лондонском университете. В 1947 г. он становится руководителем отдела
ЮНЕСКО, занимающегося проблемами культурного развития. На этом посту он
остается до смерти, которая последовала 1 сентября 1947 г.
В творческой деятельности Манхейма обычно выделяют три периода. В
первый из них («немецкий») он в основном занимался методологическими
проблемами интерпретации феноменов духовной культуры, теорией познания и
вопросами возникновения иллюзорного и мифологического сознания. Итогом его
деятельности стала уже упоминавшаяся книга «Идеология и утопия», которая
вышла в свет в Бонне в 1929 г. Во второй период («английский») Манхейм
переключается на осмысление опыта мирового развития в новейшее время.
Манхейма, наблюдавшего своими глазами, как Германия превращалась из
парламентской республики в тоталитарное государство, как с внедрением
фашистской идеологии происходило изменение ценностных установок немцев,
интересует проблема поиска превентивных механизмов, способных предотвратить
установление диктаторских режимов и обеспечить сохранение институтов
демократии. В третий период («французский») он в основном занимается
решением прикладных задач, связанных с социальным планированием и
культурным развитием.
Комплекс главных идей, лежащих в основании культурологической
концепции, сложился у Манхейма в целом к концу второго периода его научной
деятельности. Именно тогда, в начале 40-х годов, выходят в свет работы,
принесшие ему славу неординарно мыслящего, вдумчивого исследователя
проблем культуры, способного не только ставить, но и решать сложные задачи.
Если бросить ретроспективный взгляд на все, что написано Ман-хеймом, то
можно выделить несколько кардинальных идей, составляющих смысловое ядро
его теории культуры. Первая идея заключается в том, что культура представляет
собой автономное образование, только номинально связанное с экономическим
базисом. Манхейм, резко возражая против установки видеть в культуре только
элемент надстройки, пишет:
Лишь крайне одностороннее понимание социологии культуры может
ограничивать ее задачу описанием того воздействия, которое оказывают на культуру
экономика и политика. Видеть в культуре лишь отражение экономических структур —
совершенно неправомерно. Даже если бы хозяйственные связи были «независимой
переменной» в общественном процессе и в них следовало бы видеть истоки всех форм
интеграции и разделения всех функций в обществе, то и тогда перед нами стояла бы
особая задача — исследовать, какое влияние эти формы обобществления, вызванные
к жизни экономикой, оказывают в различных областях человеческой деятельности
98
.
291
Такова принципиальная установка Манхейма, который, провозглашая ее,
явно полемизирует с Марксом и марксизмом, где тезис о детерминации
надстройки базисом принадлежит к числу основополагающих. Справедливости
ради следует отметить, что Манхейм весьма хорошо понимает роль экономики как
главного детерминирующего фактора, определяющего в конечном счете всю
совокупность правовых, моральных, эстетических отношений, однако с его точки
зрения факт взаимосвязи экономики и культуры не следует преувеличивать.
Гораздо более важным, по мнению Манхейма, является то, как взаимодействуют
друг с другом элементы культуры. На это, считает он, должны обращать внимание
исследователи в первую очередь, если они стремятся познать суть происходящих
процессов.
Вторая идея такова. Культура, утверждает Манхейм, представляет один
из самых сложных объектов для научного анализа. Если в сфере экономики
или политики совершающиеся перемены можно легко заметить даже
невооруженным глазом, то в отношении культуры дело обстоит принципиально
иным образом. Здесь сплошь и рядом взаимосвязь между причиной, приводящей к
тем или иным изменениям, и следствием обнаруживаются с большим трудом. И
дело не только в том, что те, кто изучает культуру, не склонны применять научные
методы или не обладают достаточной квалификацией, а в том, что, как пишет
Манхейм, «необходимо устранять в воспринимаемых феноменах их
непосредственно зримую в явленности форму и переосмысливать их в
соответственные, неочевидные, действующие на заднем плане социальные
процессы»
99
. Разъясняя свою мысль, Манхейм приводит следующий пример.
Многие считают, что господствующее мнение по тому или иному вопросу
является результатом деятельности какой-то группы индивидов, хотя при более
глубоком рассмотрении оказывается, что оно суть следствие «избирательного
процесса, интегрирующего множество идущих в одном направлении жизненных
высказываний». Другими словами, при анализе феномена культуры
обнаруживается, что причины, вызывающие к жизни те или иные явления, скрыты
от непосредственного наблюдения и необходимо осуществить процесс рефлексии,
чтобы отделить кажущиеся причины от действительных. В решении данной
задачи Манхейм видит смысл деятельности культурологов, которые должны,
преодолевая соблазн простых решений, глядеть в глубину, видеть истинные
причины, а не мнимые.
Третья идея, лежащая в основании манхеймовской теории культуры такова.
Культурная жизнь общества регулируется исходя из принципов конкуренции и
сотрудничества. Эти принципы суть общие для всех сфер общественной жизни, а
не только для экономики, применительно к которой они описаны наиболее
подробно и обстоятельно. В силу этого анализ феномена культуры должен вестись
совершенно в ином ключе. Он должен быть направлен на выяснение того, как
данные принципы проявляются в функционировании культуры того или иного
общества, а не на описание ее состояния и уровня развития.
292
Наличие двух противоположных принципов, определяющих процесс
развития культуры, является основной причиной ее противоречивости. Как пишет
Манхейм,
корень всех конфликтов современной эпохи, которую можно назвать эпохой
преобразований, следует определить простой формулой. По всей линии речь идет о
напряжении, возникающем между непреодоленным сосуществованием принципа
laissez-faire и нового принципа регулирования. Никто из нас не может сегодня
однозначно определить как будет выглядеть будущее общество, ибо из истории мы
знаем, что и радикально новое оказывается лишь компонентом грядущей
действительности, которой всегда надлежит переработать множество сил и течений, а
не только тот компонент действительности, который представляет наибольший интерес
для определенной группы, участвующей в этом процессе. Но одно теперь, по-
видимому, ясно все битвы современности ведутся за какую-либо форму планируемого
общества, которая в зависимости от политических констелляций, не поддающихся еще
в данный момент предвидению, может оказаться в отдельных странах различной
100
.
Идея конфликтности, изначально данной противоречивости современной
культуры является четвертой базисной идеей манхеймовской культурологической
концепции. Эта противоречивость, по его мнению, наиболее ярко проявляется в
столкновении рационального и иррационального элементов в общественной
жизни, которое приобретает все более острый характер по мере удаления
общества от состояния варварства.
Исследуя эту проблему, Манхейм провозглашает тезис о том, что усиление
рациональных начал в современной культуре неизбежно сопровождается ростом
иррациональности. Более того, Манхейм считает, что события последних
послевоенных десятилетий убедительно свидетельствуют о том, что, стремясь к
рациональности, мы все далее и далее удаляемся от нее. Если внимательно
вглядеться в то, что совершается сегодня на наших глазах, пишет Манхейм, то
создается впечатление, будто мир все более погружается в пучину массового
психоза, а люди перестают руководствоваться принципом рациональности и
постепенно превращаются в существ, живущих только инстинктами и
влечениями, для которых доводы разума ничего не значат. Поясняя свою мысль,
Манхейм апеллирует к практике сегодняшнего дня. Он обращает внимание на то,
что ныне только самые недальновидные испытывают эйфорию по поводу успехов
293
Рациональность, как это следует из контекста рассуждении Манхейма,
трактуется как атрибутивное свойство, присущее западной цивилизации,
проявляющееся не только в способах организации общественной жизни, но
и в способах мышления, описания объективной реальности, в наличии
упорядоченных процедур, с помощью которых совершается процесс
познания
информатизации, которая обернулась совершенно неожиданной стороной. Он
пишет о том, что в сверхинформатизированном мире сбой в системе может
породить непредсказуемые последствия, что один ложный сигнал, посланный в
компьютерную сеть, может привести к выходу из строя всей системы, что авария
на атомной станции, являющейся примером воплощенного торжества принципа
рациональности, может обернуться трагедией не только локального, но и
мирового масштаба. Мы, отмечает Манхейм, постоянно балансируем на грани
войны и всеобщего уничтожения, ибо ошибка в системе слежения за ракетами
какой-либо из противостоящих сторон очень легко может стать ядерным
апокалипсисом.
Противоречивость современной культуры, с точки зрения Манхейма,
проявляется не только в том, что стремление к рациональности рождает
иррациональность, но также и в том, что рационализация жизни, возрастание
технической мощи не сопровождаются ростом моральной ответственности,
повышением уровня духовного развития человека. Немецкий ученый показывает,
что в области морали современный человек не столь далеко ушел от своего
древнего предка, хотя его техническая вооруженность и способность причинить
вред другим, тем, кого он считает своими противниками или врагами, возросли
многократно. Он пишет:
Безусловно, в области технического и естественно-научного знания люди
достигли после изобретения телеги поразительных результатов. Но разве сознание
людей — спрашиваем мы себя — так уж сильно изменилось со времен применения
тачки? Действуют ли наши мотивы и импульсы на другом, более высоком уровне, чем
мотивы и импульсы наших предков?.. Несомненно то, что человек способен
использовать новейшие результаты технических открытий для удовлетворения
древних, примитивных импульсов и мотивов. Следовательно, если с помощью
технических средств современного военного искусства разрушается город, то это
означает, что усиление технического господства над природой безгранично опередило
развитие моральных сил и знания людьми того, как следует сохранять порядок и
управлять обществом
101
.
Исследуя проблему несбалансированности темпов развития различных
сфер общественной жизни, Манхейм формулирует несколько тезисов, в которых
подытоживает результаты своих теоретических изысканий.
Первый тезис, провозглашенный Манхеймом, гласит, что если
дисгармоничность в развитии физических, психических и духовных сил опасна
для индивида, то она, как показывает история, вдвойне опасна для общества,
которое не может оставаться стабильным и процветающим тогда, когда развитие
техники намного опережает развитие духовной сферы. «Современное
общественное устройство, — пишет Манхейм, — ждет крушение, если
рациональное самообладание всех людей и отдельных индивидов не будет идти в
ногу с техническим развитием»
102
.
294
Второй тезис Манхейм формулирует следующим образом: рост
рациональности, формирование первичных инстинктов и моральности не
являются случайными. Эти процессы не могут рассматриваться как дело
отдельных индивидов, ибо всецело зависят от поставленных данной общественной
системой задач. Говоря другими словами, соотношение рационального и
иррационального в обществе, гармония или дисгармония волевых и нравственных
начал зависят прежде всего от тех целей, которые данная общественная система
ставит перед собой. Манхейм подчеркивает, что разные социальные группы по-
разному решают для себя задачу выбора между рациональностью и моральным
императивом. Ссылаясь на пример Индии, он показывает, что бывают общества,
где сохранение моральных устоев возлагается на одну социальную группу, а
развитие техники, совершенствование военного искусства становится делом
совершенно другой. Нечто подобное, считает Манхейм, наблюдалось и в Средние
века в Европе, где существовало функциональное разделение обязанностей между
феодалами и священнослужителями, одни из которых действовали, подчиняясь
принципу рациональности, тогда как вторые руководствовались в своих поступках
исключительно этическими принципами, вытекающими из догматов
христианского вероучения.
В качестве третьего тезиса Манхейм провозглашает следующее
утверждение: если предыдущие общественные системы допускали диспропорцию
в распределении рациональности и моральных сил, то в современном обществе
подобное состояние дисгармонии не может быть длительным, ибо, как пишет
Манхейм,
с одной стороны, в индустриальном обществе все более активизируются те слои
и группы, которые до этого времени играли в политической жизни только пассивную
роль, а с другой — в нашем обществе возникает феномен, который можно назвать
процессом всеобщей взаимозависимости. Он состоит во все более тесном
переплетении различных сфер деятельности
103
.
Отсюда вывод — если современное общество не сможет обеспечить
гармоничное развитие всех своих элементов, то его ждет неминуемый крах.
Впрочем, Манхейм считает, что подобный финал вовсе не является обязательным.
Он разделяет надежды многих западных авторов на то, что «фаустовская
цивилизация» способна преодолеть те противоречия, о которых шла речь выше, и
предотвратить хаос, порожденный игрой иррациональных сил. Он полагает, что
современное общество обладает огромными резервами рационального
регулирования социальных процессов и дело только за доброй волей политиков,
которые должны осознать свою ответственность перед будущими поколениями за
успешное решение этой задачи. Стоит подчеркнуть, что, утверждая подобное,
Манхейм явно демонстрирует свою склонность поддаваться либерально-
прогрессистским иллюзиям, ибо социальная практика убедительно
295
свидетельствует, что иррационализм сегодня стал топикой массового сознания,
что надежды на всевластие разума оказались тщетными, что рост знания и
технической мощи человека отнюдь не сопровождается ростом его духовного
потенциала.
Наконец, необходимо сказать о четвертой идее, лежащей в основании
манхеймовской теории культуры. Выясняя сущность культуры и механизмы ее
функционирования и развития, Манхейм приходит к выводу, что она представляет
собой не результат коллективной деятельности множества индивидов, а продукт,
как он пишет, «зодчества гения». Отсюда вытекает, что тем слоем, который
создает культуру, является интеллигенция, и именно на нее должно быть
обращено внимание исследователей, когда они решают вопрос о субъекте
культурно-творческой деятельности. Подчеркивая этот момент, Манхейм пишет:
«Рассмотрение культуры в либеральном обществе должно во всяком случае
исходить из положения производителя культуры, то есть из слоя интеллигенции и
ее места внутри общества»
104
.
Роль интеллигенции в жизни общества, по мнению Манхейма,
исключительно велика. Именно на нее возлагается миссия критической
рефлексии, созерцания, осмысления всего происходящего. Никакая другая
социальная группа не в состоянии выполнять эти функции хотя бы уже потому,
что не располагает значительным досугом и материальными ресурсами, которые
позволяют ей заниматься не только добыванием хлеба насущного, но и
осуществлять интеллектуальную деятельность, направленную на познание
законов развития общества и человека. Значение интеллигенции, по мнению
Манхейма, определяется еще и тем, что именно из ее числа рекрутируются в
массовом порядке лица, входящие в элиту общества, которая определяет
состояние общественного сознания, стиль жизни, политические, моральные и
эстетические установки других социальных слоев. На элиту общества, считает
Манхейм, возлагаются важнейшие общественные функции.
Во всех областях культурной жизни, — пишет он, — подобные элиты в качестве
небольших групп осуществляют функцию первичного формирования духовных сил,
управления коллективной экстраверсией и интроверсией. Они — носители творческой
инициативы и традиций. Если эти небольшие группы уничтожаются, если возникает
препятствие для их правильной селекции, то в обществе исчезает основное условие
создания и сохранения культуры
105
.
Сегодня, утверждает Манхейм, в западном обществе происходят крайне
опасные по своим последствиям негативные процессы. В результате
демократизации общественной жизни, приобщения к политике и принятию
важных решений широких масс, ранее находившихся на периферии социальных
отношений, происходит увеличение числа элитарных групп, изменяются
принципы отбора в них, ослабляется их сила и влияние. Чрезвычайно печальным
является то, считает Манхейм, что проникновение в элитарные группы становится
296
все более простым. Это не может не сказываться на их составе, куда все чаще
попадают люди, не обладающие качествами, позволяющими им выполнять
возложенные на них социальные функции.
Если утрачивается определенная минимальная мера обособленности, то
целенаправленность в образовании вкуса уже достигнута быть не может. Новые
импульсы подхватываются широкими массами как простые возбудители, а не в их
сложившейся форме как объективные образования... Постоянно растущая жажда
раздражения заменяет творческое терпение и стремление к совершенству
106
.
В этом, на взгляд Манхейма, заключается одна из причин деградации
современной культуры и искусства, где за последние десятилетия не создано ни
одного нового стиля, ни совершено ни одного действительно значительного
открытия. Особо тревожит Манхейма то, что сегодня нарушены принципы отбора
элит. Ранее отбор в элитарные группы шел по крови, по владению и по
достигнутому успеху. Сочетание всех трех принципов обеспечивало на ранней
стадии существования буржуазного общества попадание в элитарный слой
лучшего человеческого материала. Ныне же общество перестало применять
принцип комплектации элиты в соответствии с личным успехом, что неизбежно
сказывается на составе этой группы. «Теперь самый ничтожный человек обладает
привилегией, позволяющей ему ссылаться не на успех, а на происхождение. Это
может служить характерным признаком процесса, который следует назвать
негативной демократизацией»
107
, — пишет Манхейм. Не меньшее опасение у него
вызывает и то, что происходит изменение соотношения коренных и мобильных
элементов в элитных слоях западного общества. Манхейм обращает внимание на
то, что элита времен феодализма и первых десятилетий капитализма в Европе
была интернациональна по своему характеру. Это позволяло поддерживать
достаточно высокий уровень культуры, на который ориентировались местные и
региональные элиты. Сегодня положение резко изменилось.
Подобно тому как в современной экономике при наивысшем развитии техники и
коммуникаций рождаются движения за автаркию, — пишет он, — точно так же
возникают и перебои в культурной сфере. Сторонники локальной духовности стремятся
вытеснить из своих рядов тех, кто отстаивает в культуре интернациональные связи и
таким образом уничтожить все то, что мы духовно восприняли с момента
возникновения гуманистической образованности...
Если до самого последнего времени нормальный отбор возвышал носителей
культуры или постепенно повышал культуру поднимающихся в этом процессе слоев, то
теперь в ходе негативного отбора тон начинают задавать те, кто отстал по своему
самообладанию и способности контролировать свои влечения. Вследствие их победы,
господствующими становятся их ценности. В душе отдельного индивида также
возникает внутренняя борьба мотивов, и в конце концов происходит негативный отбор
такого рода, что люди начинают стыдиться культуры, которую они восприняли,
ощущают склонность к ней как проявление слабости и трусости.
297
Но особенно Манхейма беспокоит то, что происходит пролетаризация
интеллигенции. В этом он видит подлинную трагедию культуры, ибо приход в
состав элиты людей из малообеспеченных слоев населения, воспроизводящих
установки и черты менталитета пролетариата, крестьянства, мелкой буржуазии,
неизбежно, по его мнению, снижает не только уровень культуры самой элиты, но
и всего общества в целом. Изменение социального состава интеллигенции ведет,
по мысли Манхейма, еще к одному печальному следствию. Сегодня происходит
не только обесценение интеллектуального труда, но и самого духа. Под угрозу,
считает Манхейм, поставлены те завоевания, которые аристократы духа
осуществили за все предыдущие столетия. Превышение предложения над спросом
снижает ценность интеллектуалов и самого духа, что ведет к торжеству
бездуховности.
Такова в самых общих чертах теоретическая конструкция Карла Манхейма,
внесшего существенный вклад в развитие культурологической теории.
8.4. ИДЕЯ КУЛЬТУРЫ В НЕОФРЕЙДИЗМЕ
Осуществляя критический анализ различных точек зрения на природу и
генезис культуры, на ее роль в общественной жизни нельзя не упомянуть о тех
подходах, которые были выработаны в рамках неофрейдизма.
Неофрейдизм возник в результате переосмысления основных постулатов
психоанализа Фрейда его последователями, которые выступили со своими
учениями, претендующими на новое видение и объяснение индивидуально-
личностных, культурных и социальных проблем человеческого существования.
Первыми из «отступников», осознавших ограниченность фрейдовской
концепции были Карен Хорни, Эрих Фромм, Альфред Адлер (иногда к этому ряду
причисляют и Г. Салливена). Именно с их именами обычно связывают
существование неофрейдизма как особого направления западной социально-
философской, культурологической и психологической мысли, хотя круг тех, кого
можно отнести к неофрейдистам, значительно более широк. Это и создатели так
называемой «эго-психологии» (Л. Фрейд, Г. Гартман, Д. Раппопорт), и те, кто
посвятил себя психоаналитическому изучению первобытных культур (Г. Рохейм и
А. Кардинер), и кто пытался осмыслить фрейдовские идеи с позиций
экзистенциализма (Н. Браун), и один из идеологов так называемого «нового
левого движения» Г. Маркузе.
Однако мы будем говорить о неофрейдизме, имея в виду то теоретическое
наследство, которое оставили первые два названных автора, ибо они, в отличие от
остальных неофрейдистов, сосредоточили свое внимание на рассмотрении
культурных процессов, обусловливающих жизнедеятельность человека,
детерминирующих внутриличностные конфликты и мировосприятие отдельно
298
взятого эмпирического индивида. Именно в их работах содержатся элементы того,
что можно назвать неофрейдистской концепцией культуры.
Карен Хорни (1885—1953) родилась в норвежско-голландской семье,
принявшей немецкое гражданство. Уже в детстве у нее проявились
исключительные способности и настойчивое стремление к получению высшего
образования. Как большинство психоаналитиков, она получила основательную
медицинскую подготовку во Фрейбургском, а впоследствии в Геттингенском и
Берлинском университетах. Заниматься психоанализом Хорни начала в 1911 г..
Несколько лет спустя она защищает диссертацию и становится доктором
медицины, что по тем временам, когда большинство немецких женщин
исповедовали жизненную философию «трех К» («киндер, китчен, кирхен»), было
большой редкостью.
В начале 20-х годов она встречается с Зигмундом Фрейдом, с которым у нее
устанавливаются прочные деловые отношения. Тогда же она начинает заниматься
научной деятельностью, публикуя ряд статей в защиту фрейдовского учения.
В 1932 г. из-за начавшихся гонений на психоаналитиков Хорни переезжает в
США, где принимает самое активное участие в создании Института психоанализа.
Одновременно занимается и врачебной практикой, которая подводит ее к
необходимости переосмысления основополагающих фрейдовских постулатов.
Встречаясь с различными категориями пациентов, страдающих неврозами, она
приходит к выводу о том, что причиной заболевания у большинства является не
психическая травма, полученная в детском возрасте, как это утверждал Фрейд, а
различие тех социокультурных установок, которыми руководствуется индивид, и
тех, которые существуют в данном обществе. Хорни констатирует наличие
прямой зависимости между типом невроза и типом культуры.
Впервые она говорит об этом на страницах своей книги «Невротическая
личность нашего времени», которая выходит в свет в 1937 г. Это было смелое
заявление, ибо, провозгласив различие культур главным фактором,
обусловливающим возникновение невротического состояния у индивида, Хорни
тем самым бросала вызов не только своему учителю, но и его многочисленным
последователям в Соединенных Штатах, которые усмотрели в книге покушение на
священные устои и подвергли Хорни подлинному остракизму (два года спустя она
была исключена из Американской психоаналитической ассоциации и оставалась
вне ее рядов до самой смерти).
«Невротическая личность нашего времени» является основной работой
Карен Хорни, где излагается ее понимание культуры и той роли, которую
культура играет в общественной жизни. Рассмотрению этих проблем в книге
посвящены разделы «Культурный и психологический аспекты понимания
неврозов» и «Культура и невроз», которыми соответственно начинается и
завершается оригинальный труд одного из первых реформаторов классического
психоанализа.
Карен Хорни исходит из того, что практика психоанализа, данные,
299
собранные историками, антропологами, этнологами убедительно
свидетельствуют, что нет прямой связи между уровнем развития культуры и
процессом вытеснения сексуальных или агрессивных влечений. Опираясь на
результаты эмпирических наблюдений, она показывает ошибочность
теоретических воззрений Зигмунда Фрейда, который считал, что культура
возникает как результат сублимации первичных инстинктов, что неврозы
являются той ценой, которую человечеству приходится платить за культурное
развитие. С ее точки зрения, невротическое состояние у индивида возникает не в
силу того, что культура противостоит ему как нечто внешнее, чуждое,
стремящееся подавить его естественные влечения, а потому, что в самой культуре
существуют противоположные тенденции, рождающие поливариантность
ориентации человека и обусловливающие его раздвоенность. С одной стороны,
отмечает Хорни, современная культура базируется на принципе индивидуального
соперничества. Индивид вынужден бороться с другими представителями той же
группы. Ему приходится брать верх над ними и нередко «отталкивать» в сторону.
Превосходство одного часто означает неудачу другого. Психологическим
результатом такой ситуации является смутная врожденная напряженность между
людьми. Каждый представляет собой реального или потенциального соперника
для другого!
08
.
С другой стороны, современная культура впитала в себя установки
христианства, в соответствии с которыми необходимо любить ближних, помогать
бедным, быть уступчивым и смиренным. Однако быть образцовым христианином
в условиях всеобщей борьбы за выживание практически невозможно. Таково
первое противоречие, которое фиксирует Хорни, анализируя ценностные
установки западной культуры.
«Вторым, — пишет Хорни, — является противоречие между стимуляцией
наших потребностей и фактическими препятствиями на пути их
удовлетворения»
109
. Она отмечает, что «по экономическим причинам в нашей
культуре потребности постоянно стимулируются такими средствами, как реклама,
«демонстрация образцов потребительства», идеала «быть на одном уровне с
Джонсами». Однако для огромного большинства осуществление этих
потребностей жестко ограничено, в результате чего человек попадает в ситуацию
фрустрации, являющуюся предпосылкой появления невроза.
Хорни фиксирует также противоречие между декларируемым принципом
свободы и реальными условиями существования человека. Она пишет:
Общество говорит его члену, что он свободен, независим, может строить свою
жизнь в соответствии со своей свободной волей, что «великая игра жизни» открыта для
него и он может получить то, что хочет, если он деятелен и энергичен. В
действительности для большинства людей все эти возможности ограничены. Шутливое
выражение о том, что родителей не выбирают, можно распространить на жизнь в целом
— на выбор работы, форм отдыха, друга. В итоге человек колеблется между
ощущением безграничной власти в определении собственной судьбы и ощущением
300