Щетинин М.Н. Античная цивилизация
Подождите немного. Документ загружается.
Тема III
СИСТЕМА ПРИНЦИПАТА
А. Б. Егоров
Проблема принципата в современной исторической науке
Ниже приводятся страницы введения к монографии известного российского антиковеда,
профессора кафедры истории Древней Греции и Рима Санкт-Петербургского университета
Алексея Борисовича Егорова «Рим на грани эпох. Проблемы рождения и формирования
принципата», вышедшей в 1985 г.
Превращение Рима в великую державу сопровождалось политическим переворотом.
Необходимость реорганизации управления и политические и экономические изменения,
вызванные новой ситуацией, привели к краху республиканской системы и установлению новой
политической формы – принципата, построенного на дуализме монархии и полиса, который
постепенно трансформировался в монархию.
Исследование этого процесса имеет особое значение как в силу специфической роли Рима в
истории древних обществ, так и в плане методологическом, поскольку дискуссия вокруг проблем
принципата имеет большое значение для двух, вероятно, важнейших вопросов исследования
древней истории: проблемы типологического сходства и проблемы модернизации и архаизации в
исследовании исторического явления. Некоторые исследователи, как мы увидим далее, пытаются
слишком сблизить Римскую империю с более поздними политическими структурами, другие,
наоборот, настаивают на ее уникальности, притом, временами до такой степени, что прямо
отрицают возможность каких-либо сопоставлений и параллелей.
Центральной проблемой ранней Империи является выяснение характера этой политической
системы, которая сложилась в результате крушения республики и получила название принципата.
Эта система заключала в себе столько противоречивых черт, что, в сущности, не поддается
какому-либо однозначному определению. Стремясь к подавлению полисного строя, принципат
при этом постоянно на него опирался, идя не только по линии уничтожения полисных институтов,
но и по линии их использования и трансформации.
Ранней Римской империи и системе принципата посвящено огромное количество работ. Еще
большее их число касается отдельных аспектов истории, и некоторые из них мы затрагиваем в
монографии. Здесь же мы рассмотрим только развитие взглядов на принципат как систему, взятую
в целом. Можно выделить четыре основные точки зрения на принципат, развитие которых
происходило в хронологическом порядке. Первая точка зрения установилась во времена поздней
античности и существовала до появления «Римского государственного права» Т. Моммзена.
Типичным для этого этапа было рассмотрение принципата как монархии, которую в структурном
плане мало чем отличали от монархии эллинистической и от монархий Западной Европы. Таким
видели принципат в историографии Возрождения и Просвещения, эта же идея встречается у
историков XVIII – первой половины XIX в. (Ж. Боссюэ, Ш. Монтескье, Фр. Шампаньи,
Л.tдеtФонтан, Ж. Ж. Ампер). Некоторые исследователи, например, Л.tдеtТиллемон и Эд. Гиббон,
рассматривают принципат уже как переходную форму, однако история Рима для них четко
делится на Республику и Империю, а принципат совершенно определенно квалифицируется как
монархия.
Второй этап исследования принципата был связан с фундаментальным трудом Т. Моммзена
«Римское государственное право». Исследовав правовой аспект магистратской и императорской
власти, Т. Моммзен обратил внимание на сущность магистратского империя и наличие
континуитета между империем царей, империем республиканских магистратов и властью
императора, рассматривая эту правовую структуру как нечто неизменное на протяжении всей
истории Рима. Власть принцепса, по мнению немецкого исследователя, не стояла над законом, а
была подчинена ему, представляя собой не статус монарха, а чрезвычайную магистратуру,
состоящую из двух основных элементов – проконсульского империя, т. е. исключительного,
верховного начальства над армией, и трибунской власти, которые дополнялись рядом других
полномочий.
Опираясь на эти выводы, Т. Моммзен пришел к заключению, что созданная Августом
конституция представляет собой компромисс. Автор определил эту систему как «двоевластие»
(диархию) сената и императора. В чисто правовом плане всемогущество сената и всемогущество
171
императора исключали друг друга, однако в течение трех веков эта система существовала, и
только реформы Диоклетиана, которые Т. Моммзен считал важнейшим переворотом в римской
истории, привели к превращению принципата в настоящую абсолютную монархию.
Заслугой Т. Моммзена является то, что он впервые проанализировал правовую основу
принципата и поставил проблему принципата как системы. Наконец, именно он первым определил
политический строй ранней Империи как сложную систему политического дуализма.
Теория Моммзена вскоре стала господствующей; ее сторонниками было большинство
исследователей конца XIX – начала XX в… Другой исследователь – Эд. Мейер – довел идею о
диархии до логического конца, объявив принципат политической системой, в которой вся власть
принадлежит сенату, а принцепс является его охранителем и защитником. Это обстоятельство, а
также подчеркивание особого положения Италии и консервативная идеология режима
доказывают, по мнению Эд. Мейера, что принципат (по крайней мере, при Августе) был
восстановлением республики. Как республику характеризовал политическую систему раннего
принципата и Г. Ферреро. По его мнению, Август искренне стремился поставить у власти сенат и
восстановить старый строй, а монархические тенденции если и проявлялись, то помимо его воли и
доминирующими не были.
Третий этап исследования принципата начался с появления работы В. Гардтгаузена,
который уже на новом уровне выдвинул тезис о принципате как об абсолютной монархии.
Исследуя главным образом политическую сторону принципата, автор считал восстановление
республики фикцией, отрицая при этом наличие диархии. В правовом же плане, по мнению В.
Гардтгаузена, власть императора была необычным совмещением республиканских магистратур,
что придавало ей и принципиально новое качество. Довольно скоро теория монархии нашла
большое число сторонников (в том числе в русской и советской историографии) и до недавнего
времени была господствующей.
Некоторые исследователи, например Ж. Гаже, нашли типологическую параллель между
Римской империей и эллинистическими монархиями. Французский исследователь также считал
принципат монархией, обратив особое внимание на другую сторону оформления власти – культ
императора. Для Гаже переход от Республики к Империи был «великой монархической
революцией», а вся власть императора «проникнута религиозно-мистическим значением».
Сторонники теории монархии выступили против чрезмерного акцента на правовом
оформлении власти; в центре их исследований находились реальная социально-политическая
жизнь и некоторые новые, ранее не затрагивавшиеся аспекты, как, например, культ императора.
Такой пересмотр, конечно, был необходим, однако историческая действительность оказывалась
сложнее этой схемы. Целый ряд примеров и явлений правового, идеологического, политического
и религиозного характера оказывались необъяснимыми с этих позиций, и отбрасывать их, считая
фикцией, ширмой и результатом лицемерной политики Августа и его преемников, было бы
неправомерно.
Все эти обстоятельства вызвали появление новых концепций, которые постепенно
вытеснили «теорию монархии». Начиная с исследования терминологии и идеологии и продолжая
анализ правовой стороны принципата, авторы этих концепций сделали ряд корректив и в
отношении социально-политической структуры, представив принципат в новом свете. Вместе с
тем новая теория, которую условно, видимо, можно назвать теорией
дуализма, не повторяла
механически теорию диархии, хотя и имела с ней много общего и представляла в известной
степени новый этап ее развития.
Первые протесты против монархического определения принципата появляются еще в 20–30-
е годы. Так, Е. Шенбауэр писал, что «каждая попытка положить государственно-правовые явления
этого времени в прокрустово ложе схем, созданных современным государственным учением,
должна не удасться». Это положение было развито в работах 30–40-х годов, а затем окончательно
разработано в более поздней историографии. Авторы 10-го тома «Кембриджской древней
истории» (С.tКук, Д. Литт, Ф. Эдкок, М. Чарльсуорт) отрицали тезис о диархии, однако не считали
возможным видеть в принцепсе абсолютного монарха: «Называть конституцию принципата
диархией неверно; существовало не разделение власти, а разделение труда. Во всех областях
(кроме собственных провинций) Август действовал от имени сената и народа». Вопрос, был ли
Рим Августа республикой, зависит от того, что ей противопоставить. Это не была монархия в
известном смысле слова, и не автократия, когда императорская власть опиралась на армию и
выражала ее интересы. В отношении этих альтернатив принципат Августа был республиканским,
однако если оставить эту дефиницию, то ясно, что Рим претерпел изменение по сравнению с
172
режимом Сената и Римского народа. В основном, как и большинство западных исследователей,
идеализируя раннюю Империю, и прежде всего время Августа, авторы «Кембриджской древней
истории» считали, что политическое, экономическое и духовное единство Средиземноморья стало
фактом именно в это время, а императорская власть была важным условием этого процесса.
Новая концепция принципата впервые с достаточной полнотой была выражена А. фон
Премерштейном, считавшим, что власть императора имела в основе систему клиентелы, на базе
которой создавались «личные партии» политических деятелей эпохи гражданских войн. С победой
Августа такая «личная партия» пришла к власти и стала во главе государства, а принцепс стал
патроном всей общины, превратившейся в его клиентелу. В некоторых пунктах немецкий
исследователь смыкается с теорией Т. Моммзена, однако он не видит существования двоевластия
принцепса и сената. Принципат, по А. Премерштейну, скорее господство императора, но его
правовая форма выходит за пределы смысла, понятного современному историку, и является
специфическим римским институтом. Наиболее значимым актом подчинения общины принцепсу
и определения его полномочий была присяга, даваемая народом при приходе правителя к власти.
Принцепс оказывается вождем или диктатором государства, но четко фиксированного правового
положения не имеет.
Рассмотрение принцепса как правителя без четко фиксированного положения и правовых
полномочий стало очень популярным. Впрочем, если Премерштейн ставил во главу всего
клиентелу и присягу, то некоторые другие исследователи делали акцент на auctoritas. Так, М.
Грант полагает, что принцепс выходит за пределы своего imperium и постепенно все больше
правит в силу auctoritas. Теория Гранта была развита и уточнена французским исследователем А.
Маделеном. Маделен подчеркивает доимперские корни auctoritas, которая была и у
республиканских магистратов, а также ее противопоставление potestas, выражающее «вечную
двойственность личного авторитета и законной власти». Именно в этом направлении личного
авторитета развивают свою власть Август и его преемники, в конечном счете превращая auctoritas
в ее основу.
Маделен в большей степени, чем Премерштейн и Грант, склонен видеть в принципате
элемент восстановления республики и сближается с идеей политического дуализма.
Р. Сайм, как и Премерштейн, видел в основе политической борьбы «личные партии», а
победа Октавиана в гражданской войне в 31 г. до н. э. означала, по его мнению, приход к власти
одной из таких группировок. Однако теперь из вождя партии и «революции» Октавиан
превращается в главу государства, подавляя эту «революцию» и выдвинув консервативную
программу. Для Сайма принципат носит характер компромисса, и так же, как и многие сторонники
современной концепции, он объявляет о невозможности четкой дефиниции принципата как
системы.
В построении Сайма присутствует ярко выраженная модернизация, которая справедливо
критиковалась не только в советской,
но и в западной историографии.
Известная попытка почти буквальной реставрации «теории диархии», хотя и несколько
измененная, была предпринята М. Хэммондом. Акцентируя внимание на правовом характере
принципата, Хэммонд признает, что теоретически власть, скорее, принадлежала сенату, который
представлял римский народ, а император был чрезвычайным магистратом.
Идея двойственной природы принципата становится практически доминирующей в
западной литературе 30–40-х годов, причем в значительной части работ делается вывод об особой
уникальности принципата, делающей невозможной его четкое определение. Так, В.tКункель
пишет: «В действительности продолжение республики означало рост монархической власти при
том, что эта власть была не встроенной в конституцию, а стояла возле нее. Новая республиканская
конституция давала носителю монархической власти ряд возможностей большого политического
значения. Эти возможности, однако, являлись гетерогенными единичными явлениями, которые в
своих проявлениях были по возможности определены в рамках республиканского права и уже
потому не могли выразить в правовом плане образ новой монархии».
Тезис о том, что принципат является монархическим институтом, введенным в институты
республиканские, поддержал и итальянский исследователь П. де Франчиши. Наконец, стали
раздаваться и более скептические суждения. Так, Эр. Мейер заявил, что государственную форму
принципата можно описать, но нельзя четко дефинировать. Наиболее полно этот взгляд на
сущность принципата был выражен в работах Л. Викерта и Ж. Беранже. Пожалуй, и по сей день
эти исследования остаются самыми основательными в западной историографии и неудивительно,
что статьи в двух крупнейших изданиях – «Реальной энциклопедии» Паули – Виссова и
173
международном издании «Взлет и падение римского мира» – написаны именно Л. Викертом,
причем последняя представляет собой развернутый комментарий к первой.
Викерт начинает исследование с термина princeps. Он приводит большое число примеров
применения понятия к неримским правителям и политикам (города и племена Греции и Италии, а
также к галлам, испанцам, карфагенянам и др.). Далее, автор приводит список из 70 политических
деятелей республики – от соратника Ромула Госта Гостилия до Марка Антония, которые в
источниках именуются principes, а затем добавляет еще 23 деятеля императорского времени,
которые не были императорами, но именовались в источниках principes. Викерт приходит к
выводу, что термин не является правовым и обозначает только общую идею первенства.
Анализируя периодизацию античных авторов, немецкий исследователь отмечает, что
практически все они видели в приходе к власти Августа важный переломный момент, с которого
началась новая эпоха. В отношении libertas Викерт замечает интересное отличие между
официальной идеологией и идеологией «независимой». Если в первой общая идея сводилась к
тому, что при хорошем императоре libertas обязательно существует (а каждый император
стремится, разумеется, быть хорошим), то «независимое» общественное мнение основывается на
том, что свобода и принципат – понятия несовместимые или, по крайней мере, малосовместимые.
Викерт отмечает, что такое различие во многом вызвано разным пониманием самой идеи, и если
libertas республики имела смысл политической свободы, то принципат понимал под ней только
securitas, т. е. правовую безопасность отдельного лица.
Одним из центральных пунктов концепции Викерта является исследование действия
династического принципа в Римской империи. В этой части он особенно широко использует
выводы других исследователей, особенно А. фон Премерштейна, Ж. Беранже и В. Хартке.
Подробно рассмотрев переход власти при императорах от Августа до Диоклетиана, а затем далее –
до Ромула Августула и Зенона, Викерт приходит к выводу, что преемственность с самого начала
была династически определена. С другой стороны, автор отмечает противоречие между этим
династическим принципом и так называемым «принципом заслуг». Это сочетание не было чуждо
ни Римской республике, ни греческой политической мысли, и в условиях Империи возникает
только новое их соотношение.
В заключительной части труда немецкий исследователь рассматривает правовую основу
принципата. Основой императорской власти Викерт считает проконсульский империй и
трибунскую власть, а также auctoritas; однако, полемизируя с Грантом и Маделеном, он видит в
этом понятии сочетание правового и неправового фактора. В заключение Викерт приходит к уже
известному выводу о невозможности дефиниции принципата.
В статье «Новые исследования римского принципата» Викерт дает подробный обзор
литературы, вышедшей в 50–70-е годы. Статья построена в виде развернутого комментария к
статье «Princeps civitatis» и заканчивается тем же выводом: «Определить характер монархического
принципата в государственно-правовом плане нам мешают методы, которые сознательно и
бессознательно используют принцепсы и их помощники, чтобы привести в соответствие
видимость и действительность. Можно описать государственную форму империи, но ее нельзя
точно дефинировать... Сочетание правовых и политических элементов, которые соединились, но
не слились в принципате, не определяется ни одной из известных нам государственно-правовых
категорий».
Современная западная историография в целом разделяет точку зрения Беранже и Викерта.
Д. Тимпе, исследуя проблему континуитета при раннем принципате, в целом придерживается
тезиса А. фон Премерштейна о принцепсе как лидере партии, который теперь стал во главе
государства. Принципат – это еще не государственная форма, и он не означал никакого
фиксированного противоречия республике. Ранний принципат кончался со смертью принцепса и
был только политическим господством, а его возобновление связывалось с континуитетом семьи и
политической традицией.
Проблема libertas при принципате была разобрана Р. Клейном, который приходит к
сходному с Викертом выводу: «Римляне считали свою историю нормативной... и постоянно
продолжающейся... Обе стороны знали о разрыве между республикой и монархией при Августе, а,
с другой стороны, тоже в двухстороннем порядке, для всех времен оставалась республиканская
система ценностей. Поэтому проблема неразрешима».
В некоторых работах подчеркивается либо
республиканский законный характер принципата, либо, наоборот, его монархический характер,
однако в основном авторы находятся в русле предыдущих исследований…
174
В русской историографии с самого начала утвердился тезис о принципате как монархии.
Первые исследования на эту тему появились в середине XIX в. и постулировали монархический
характер императорской власти. После выхода в свет труда Моммзена русская наука осталась на
этой позиции и вступила в полемику с немецким исследователем, в ходе которой выработала
более сильную аргументацию, и слилась уже с новым направлением в западной историографии,
открытым работой В.tГардтгаузена.
Через 2 года после выхода в свет «Римского государственного права» Т.tМоммзена
появилась большая статья В. И. Герье «Август и установление Империи». Автор выступил против
двух основных положений Моммзена: идеи о континуитете римского государственного строя на
протяжении всей его истории и тезиса о диархии. По мнению Герье, власть Августа была
монархической, а «восстановление республики» – только прикрывающей ее правовой фикцией.
Самым крупным специальным исследованием принципата в русской историографии явился
двухтомный труд Э. Д. Гримма. В этом произведении, к сожалению, незаслуженно игнорируемом
западной историографией, автор последовательно выступил против теории Моммзена и выдвинул
свою оригинальную концепцию. Гримм, подробно проанализировав политическую систему,
созданную при Августе, приходит к выводу, что его принципат – «это не результат соглашения
двух равных сил, а результат уступок фактического властелина Августа», сделанных с целью
примирения общественного мнения с новым положением дел. Время Августа было еще
переходным этапом, «гражданской монархией с переходными формами». Тем не менее, стараясь
не разрывать с прошлым, он произвел полный переворот. «Монархия никогда не была
провозглашена, отношение принцепса к сенату никогда не было выясненным, никто не мог
указать границ новой власти – одно было несомненно, она существовала». Правление Тиберия, по
мнению Гримма, характеризуется сохранением тенденций, наметившихся при Августе, однако
постепенно происходит переход к деспотической монархии, особенно усиливающейся при Гае
Калигуле, Клавдии и Нероне. Эпоха Флавиев отмечена тенденцией к усилению и упрочению
престижа императорской власти, а время Антонинов уже характеризуется примирением
принципата с обществом и отречением последнего от всякого рода республиканских иллюзий.
Принципат теперь окончательно превратился в монархическую власть. Примечательно, что Гримм
не только противопоставляет «теории диархии», основанной по преимуществу на правовых
аргументах, исследование политической реальности, но и оспаривает правовые выводы немецкого
исследователя, полагая, что и в этой области никакого двоевластии не было.
На позиции определения принципата как монархии стоит и Р.tЮ.tВиппер, который заходит
даже значительно дальше, практически считая фикцией всю республиканскую сторону
принципата. Отличительной чертой советской историографии и ее бесспорной заслугой является
интерес к социально-экономическому содержанию перехода. Уже в работе В. С. Сергеева
принципат определяется как «республиканская монархия», являющаяся компромиссом между
военной монархией и сенатской властью и затем развивающаяся в сторону монархии.
С.tИ.tКовалев, также оценивая принципат прежде всего как монархию, отметил особенность
консервативной идеологии нового режима, считая, что это была не только дань традиции, но и
показатель реакционного характера Империи.
Наиболее полно проблемы принципата были исследованы в работах Н.tА.tМашкина, С. Л.
Утченко и уже в 80-е годы Г. С. Кнабе. Н. А. Машкин всесторонне исследовал принципат Августа.
Он рассмотрел проблему генезиса принципата, характер власти Августа, его социальную
политику, жизнь Империи и провинций, организацию армий и внешнеполитические мероприятия
и, наконец, культуру августовского времени. Характеризуя социальную опору Августа, Н. А.
Машкин отмечает, что она была разнородной, и принципату приходилось лавировать между
различными социальными группами. Характерной чертой власти Августа была юридическая
неопределенность, однако в целом, несмотря на официальное восстановление республики, можно
говорить о ее монархической сущности. Полемизируя с Моммзеном, советский исследователь
считает возможным говорить о «немагистратских, но в то же время чисто римских источниках
единоличной власти римских императоров». Машкин, верно отмечая, что принципат был органом
власти римских рабовладельцев, ставит в слишком прямую зависимость установление новой
политической системы и собственно развитие отношений между рабами и рабовладельцами.
Спорно и положение о том, что принципат был «шагом назад по сравнению с республиканскими
порядками». Непривлекательность многих сторон жизни принципата не должна затмить тот факт,
что только такая система могла выполнить, пусть ограниченно, задачу реального объединения
подчиненного римлянами средиземноморского мира, и без принципата не могло быть
175
последующего развития европейской цивилизации. Даже те из современников, которые видели в
императорской власти явление отрицательное, не могли не признавать неизбежность и
необходимость этого явления.
Утченко определяет принципат как монархию, отмечая, что республиканские элементы
были ширмой, ловко используемой властью для прикрытия своего положения. Этот тезис,
выдвинутый в ранней монографии, Утченко сохранил вплоть до последней вышедшей при жизни
книги «Юлий Цезарь». С. Л. Утченко отходит от вывода Н. А. Машкина о реакционности
принципата и признает его историческое значение.
В последнее время в советской историографии появились работы, намечающие выход из
тупика, в котором оказались многие зарубежные исследователи, и вышедшие за пределы
заколдованного круга «монархия – республика». Так, Г. С. Кнабе, опираясь на разработанную в
историографии 60–70-х годов тему полиса, решает проблему империи именно с этой позиции.
Исходным фактором истории древности является примитивность ее хозяйственного уровня, и
«полис-гражданская община» – это форма общественной организации, идеально приспособленная
к ее укладу. В пределах античности полис универсален и вечен, представляя собой основную
экономическую ценность. Сущность полиса состоит в постоянном присутствии и взаимодействии
двух факторов: общинно-консервативного и динамического. Одной из главных задач Империи
было приведение государственной системы в соответствие с потребностями Рима как мировой
державы. Принципат возник из необходимости решить эту задачу и представлял собой попытку
примирения римской олигархии и новых социальных сил, а потому носил компромиссный
характер. Такой компромисс предполагал сохранение республиканских политических форм,
обеспечивая, с одной стороны, связь власти со старыми устоями общественной жизни и морали, а
с другой – опору на развивающиеся слои, враждебные сенатско-аристократическому Риму и
неизбежно выступающие как разрушители традиционных римских общеизвестных норм. Таким
образом, «в структуре раннего принципата Рим и его прошлое оказались как бы
противопоставленными от них же неотделенным силам внеримской общеимперской новизны».
Краткий обзор историографии позволяет сделать некоторые выводы, которые могут быть
исходными точками исследования. Современная историография совершенно определенно
отказалась от однозначного определения принципата как монархии или республики и признала его
синтетический характер. В историческом плане изменение оценки шло примерно следующим
образом: первый этап (до Т. Моммзена) – принципат как монархия; второй – принципат как
диархия или республика; третий – снова возврат к теории монархии и, наконец, четвертый взгляд
на принципат как на синтетическую систему. Одной из причин изменения было то, что
исследователи делали акцент на разные стороны проблемы. Школа Моммзена в основном изучала
государственно-правовой аспект, его противники (Г. Гардтгаузен, Э. Д. Гримм и др.) возражали,
опираясь на политические реалии, а Викерт, Беранже и сторонники их концепции больше
исследовали теорию, идеологию, терминологию и социальную организацию. Это едва ли
случайно, и мы видим, что принципат в разных областях деятельности выступает и в разных
амплуа…
Егоров А. Б. Рим на грани эпох. Л., 1989. С. 3–15.
ПРИНЦИПАТ АВГУСТА
Деяния божественного Августа
Надпись из храма Ромы и Августа в Анкире, текст которой составлен от первого лица
самим Августом незадолго до смерти в 14 г. н. э.
(Перечень) деяний божественного Августа, посредством которых он подчинил весь земной
круг власти римского народа, и тех затрат, которые он произвел в пользу государства и народа
римского, вырезанных на двух бронзовых столбах, которые установлены в Риме, врученная копия.
1. В 19 лет я по своей инициативе и на свои средства снарядил войско, с помощью которого
я вернул свободу государству, угнетенному господством (одной) клики. За это в консульство Гая
Пансы и Авла Гирция сенат почетными постановлениями ввел меня в свое сословие, причислив к
консулярам с правом высказывать свое мнение вместе с ними, и наделил меня империем. Сенат
приказал мне, пропретору, вместе с консулами заботиться о том, чтобы государство не понесло
176
какого-либо ущерба. А народ в том же году, поскольку оба консула погибли на войне, избрал меня
на пост консула и триумвира для устроения государства.
2. Тех, кто убил моего отца, я удалил в изгнание на законном основании, по приговору суда,
отомстив им за их преступление. Впоследствии, когда они пошли на государство войной, я разбил
их в двух сражениях.
3. По всему земному кругу: и на суше, и на море – я часто вел гражданские и внешние войны
и, одержав победу, даровал пощаду всем гражданам, которые молили о ней. Те чужеземные
народы, которым можно было даровать прощение без опасности (для государства), я предпочитал
сохранять, а не истреблять. Около 500 тысяч римских граждан было приведено к воинской
присяге на верность мне. Из них несколько более 300 тысяч, отбывших срок на военной службе, я
вывел в колонии или отпустил в их муниципии. Всем им в качестве награды за военную службу я
выделил земельные наделы или даровал деньги. Я захватил 600 кораблей, не считая тех, которые
были меньше трирем.
4. Дважды я отпраздновал овацию, трижды – курульные триумфы, и 21 раз я был
провозглашен императором. И хотя сенат декретировал мне множество триумфов, я от них
отказался. Лавры с фасций я положил на Капитолии во исполнение обетов, которые я принимал во
время каждой войны. По случаю войн, которые успешно велись на суше и на море мною или
моими легатами, находившимися под моим командованием, сенат 55 раз выносил решение об
организации (благодарственных) молебствий бессмертным богам. Дней же, в которые по
постановлению сената совершались молебствия, было 890. Во время моих триумфов перед моей
колесницей было проведено 9 царей или царских детей. Я был консулом 13 раз, и когда я писал
это, я был 37-й год облечен трибунской властью.
5. Я не принял диктатуру, предложенную мне народом и сенатом в консульство Марка
Марцелла и Луция Аррунция и заочно, и в моем присутствии. Но при крайней нехватке
продовольствия я не отказался от попечения о снабжении, которое я организовал таким образом,
что в течение нескольких дней я освободил весь город от страха и угрожающей опасности, причем
это было сделано на мои средства и под моим (непосредственным) руководством. Предложенное
мне тогда годичное и пожизненное консульство я не принял.
6. Когда в консульство Марка Виниция и Квинта Лукреция, а затем Публия и Гнея Лентулов
и в третий раз при Павле Фабии Максиме и Квинте Тубероне сенат и народ единодушно выбрали
меня единственным куратором законов и нравов с высшей властью, я не принял должности,
установленной вопреки обычаям предков. Тогда сенат пожелал, чтобы то, что делается при моем
посредстве, я бы осуществлял пользуясь трибунской властью. И сверх того, я сам 5 раз просил и
получал от сената коллегу, обладающего этой властью.
7. Я был триумвиром для устроения государства в течение 10 лет непрерывно. Принцепсом
сената я был в течение 40 лет вплоть до того дня, когда я это написал. Я был великим понтификом,
авгуром, квиндецемвиром для совершения священнодействий, септемвиром эпулонов, арвальским
братом, содалом Тиция, фециалом.
8. В свое 5-е консульство я по приказу народа и сената увеличил количество патрициев.
Список сенаторов я пересматривал трижды. В свое 6-е консульство я вместе с коллегой Марком
Агриппой произвел перепись граждан. Люстр я провел после промежутка в 42 года. При этом
люстре граждан, внесенных в списки ценза, оказалось 4 миллиона 63 тысячи. Когда, пользуясь
консульским империем, я единолично провел люстр во второй раз в консульство Гая Цензорина и
Гая Азиния, то при этом люстре граждан, внесенных в списки ценза, оказалось 4 миллиона 233
тысячи. Третий же люстр я провел, пользуясь консульским империем, со своим сыном Тиберием
Цезарем в качестве коллеги в консульство Секста Помпея и Секста Апулея. При этом люстре
граждан, внесенных в списки ценза, оказалось 4 миллиона 937 тысяч. С помощью новых законов,
принятых по моей инициативе, я восстановил многие обычаи предков, в наш век вышедшие из
употребления, и сам оставил потомкам много примеров, достойных подражания.
9. Сенат постановил, чтобы обеты за мое здоровье принимались консулами и жрецами
каждый 5-й год. В течение моей жизни игры во исполнение этих обетов часто устраивали то
четыре высшие жреческие коллегии, то консулы. Также и все граждане во всех храмах
единодушно и неустанно возносили молитвы о моем здоровье и от своего имени, и от имени
своего муниципия.
10. По постановлению сената мое имя было включено в гимн салиев и законом мне была
установлена пожизненная трибунская власть, дабы личность моя всегда была священной и
неприкосновенной. Когда народ предлагал мне пост великого понтифика, который имел (некогда)
177
мой отец, я отказался от этого, чтобы не занять место (моего) коллеги при его жизни. Этот
жреческий пост я принял только несколько лет спустя после смерти того, кто захватил его
благодаря гражданским смутам. На мои выборы собралось такое множество народа со всей
Италии, какого никогда не было в Риме до тех пор. Это произошло в консульство Публия
Сульпиция и Гая Вальгия.
11. По случаю моего возвращения сенат посвятил Фортуне Возвращающей алтарь, который
находится перед храмом Чести и Доблести у Капенских ворот. Сенат повелел, чтобы на этом
алтаре приносили (ежегодно) жертвы понтифики и весталки в день моего возвращения в Город из
Сирии в консульство Квинта Лукреция и Марка Виниция, а этот день сенат объявил «августовым»
в честь нашего (почетного) прозвища.
12. Тогда же по постановлению сената часть преторов и народных трибунов с консулом
Квинтом Лукрецием и первыми мужами (государства) была послана в Кампанию мне навстречу.
Вплоть до сего времени эта почесть не оказывалась никому, кроме меня. Когда в консульство
Тиберия Нерона и Публия Квинтилия я вернулся в Рим из Испании и Галлии, успешно завершив
дела в этих провинциях, сенат по случаю моего возвращения постановил посвятить на Марсовом
поле алтарь Августову Миру, дабы магистраты, жрецы и весталки ежегодно совершали на нем
жертвоприношения.
13. Как установили наши предки, храм Януса Квирина запирают только тогда, когда во всей
державе народа римского – и на суше, и на море – стоит мир, добытый победами. От основания
Рима и до моего рождения, как гласит предание, этот храм запирали дважды. Во время же моего
принципата сенат трижды приказывал запереть его.
14. Моих сыновей Гая и Луция Цезаря, которых юношами похитила у меня судьба, сенат и
народ римский из уважения к моим заслугам назначили консулами, когда им шел 15-й год, с тем
чтобы они вступили в эту должность спустя 5 лет. И в тот день, когда их привели на форум, сенат
постановил, чтобы они (отныне) принимали участие в его заседаниях. А римские всадники сообща
провозгласили их обоих предводителями юношества, даровав им серебряные щиты и копья.
15. Римскому плебсу по завещанию моего отца я отсчитал по 300 сестерциев на человека, а
от своего имени я в мое 5-е консульство выдал по 400 сестерциев из военной добычи. Затем в мое
10-е консульство я выплатил из своих средств по 400 сестерциев на человека в качестве
конгиария. В мое 11-е консульство я 12 раз устраивал раздачу хлеба, купленного на мои средства.
На 12-м году моей трибунской власти я в третий раз выдал по 400 сестерциев на человека. Эти
мои конгиарии никогда не охватывали менее чем 250 тысяч человек. На 18-м году моего
трибуната в мое 12-е консульство я выдал 320 тысяч плебеям по 60 денариев на человека. В
колониях моих воинов я выдал из военной добычи по 1000 сестерциев на человека. Этот
триумфальный конгиарий получили в колониях около 120 тысяч человек. В мое 13-е консульство
я выдал по 60 денариев каждому плебею из тех, кто тогда получал хлеб от государства. Этот
конгиарий получило немногим более 200 тысяч человек.
16. Я заплатил муниципиям деньги за земельные наделы, которые я отвел воинам в свое 4-е
консульство и позднее – в консульство Марка Красса и Гнея Лентула Авгура. Та сумма, которую я
отсчитал жителям Италии за их земельную собственность, достигала около 600 миллионов
сестерциев, а та, которую я заплатил жителям провинций за их земельные участки, достигала
около 260 миллионов сестерциев. Так поступил я первым и единственным из всех, кто на памяти
моего века выводил колонии воинов в Италии и в провинциях. И позднее – в консульство Тиберия
Нерона и Гнея Пизона, а также Гая Антистия и Децима Лелия, а также Гая Кальвизия и Луция
Пазиена, а также Луция Лентула и Марка Мессалы, а также Луция Каниния и Квинта Фабриция –
я вывел воинов, отслуживших свой срок, в их муниципии, выплатив им вознаграждение за службу.
На это я потратил около 400 миллионов сестерциев.
17. Четырежды я из своих средств оказывал помощь государственной казне. С этой целью я
передал тем, кто заведовал казной, 150 миллионов сестерциев. А в консульство Марка Лепида и
Луция Аррунция я передал в военную казну из своего имущества 170 миллионов сестерциев. Эта
казна была учреждена по моей инициативе для того, чтобы выплачивать вознаграждение за
службу солдатам, прослужившим 20 лет и более.
18. Начиная с того года, когда консулами были Гней и Публий Лентулы, в том случае, если
налоговых поступлений не хватало, я выдавал со своих складов и из своих средств дары хлебом и
деньгами иногда 100 тысячам человек, а иногда значительно большему количеству.
19. Я построил курию и прилегающий к ней халкидик, храм Аполлона с портиками на
Палатине, храм божественного Юлия, Луперкалий, портик у цирка Фламиния, который я
178
разрешил назвать Октавиевым по имени того, кто первым возвел его на том же месте, храм у
Большого цирка, храмы Юпитера Победоносного и Юпитера Громовержца на Капитолии, храм
Квирина, храмы Минервы и Юноны Царицы и Юпитера Освободителя на Авентине, храм ларов в
конце Священной дороги, храм богов-пенатов в Велии, храм богини Юности, храм Великой
Матери (богов) на Палатине.
20. Я восстановил Капитолий и театр Помпея – оба с большими издержками, не оставив ни
одной надписи с моим именем. Водопроводы, за долгое время обветшавшие во многих местах, я
восстановил, а количество воды в водопроводе, который называется Марциевым, я удвоил, введя в
его русло новый источник. Я завершил постройки, начатые и почти доведенные до конца моим
отцом, – форум Юлия и базилику, которая находилась между храмом Кастора и храмом Сатурна.
Эту базилику, после того как ее уничтожил пожар, я начал строить заново от имени моих сыновей,
расширив ее основание, и приказал закончить моим наследникам, если я при жизни не успею
этого сделать. В свое 6-е консульство я по предписанию сената восстановил 82 храма, не
пропустив ни одного, который бы в то время требовал реставрации. В свое 7-е консульство я
починил Фламиниеву дорогу от Города и до Аримина, а также все мосты, (находящиеся на ней),
кроме Мульвиева и Минуциева.
21. На собственной земле я построил на средства с военной добычи храм Марса Мстителя и
Форум Августа. Я построил от имени моего зятя Марка Марцелла театр около храма Аполлона на
земле, большая часть которой была куплена у частных лиц. На средства с военной добычи я
посвятил приношения в Капитолий, в храм божественного Юлия, в храм Аполлона, в храм Весты
и в храм Марса Мстителя. Мои расходы при этом составили около 100 миллионов сестерциев.
Венечное золото весом в 35 тысяч фунтов, переданное в мое 5-е консульство муниципиями и
колониями Италии для моих триумфов, я отослал назад. И впоследствии, сколько бы раз я ни был
провозглашен императором, я не принимал венечного золота, назначенного муниципиями,
которые, как и прежде, добровольно его назначали.
22. Трижды я давал гладиаторские игры от своего имени и 5 раз от имени моих сыновей и
внуков. Во время этих игр участвовало в боях около 10 тысяч человек. Зрелище состязаний
созванных отовсюду атлетов дважды я представлял народу от своего имени, а в третий раз – от
имени моего внука. Четыре раза я устраивал игры от своего имени, а также 23 раза – вместо
других магистратов (от их имени). В консульство Гая Фурния и Гая Силана я как глава коллегии
квиндецемвиров с Марком Агриппой в качестве коллеги устроил Секулярные игры от имени этой
коллегии. В свое 13-е консульство я впервые устроил Марсовы игры, которые после этого
устраивали ежегодно по постановлению сената консулы вместе со мной. От своего имени или от
имени моих сыновей и внуков я 26 раз устраивал для народа травлю африканских зверей в цирке,
или на форуме, или в амфитеатрах. При этом было истреблено 3500 животных.
23. Я устроил для народа зрелище морского сражения за Тибром, там, где сейчас находится
роща Цезарей, вырыв для этого в земле (пруд) 1800 футов в длину и 1200 футов в ширину. В
сражении бились друг с другом 30 трирем или бирем, снабженных таранами, а также множество
более мелких кораблей. В составе этих флотов кроме гребцов сражалось еще около 3000 человек.
24. В храмы всех общин провинции Азии я, став победителем, вернул украшения, которые
присвоил, похитив их у храмов, тот, с кем я вел войну
47
. В Городе стояло около 80 серебряных
статуй, изображавших меня пешим, на коне или в квадриге. Я убрал их, а на деньги, полученные
от этого, я послал золото в храм Аполлона в качестве приношения от своего имени и от тех, кто в
мою честь поставил статуи.
25. Я очистил море от пиратов. Во время этой войны было захвачено почти 30 тысяч рабов,
которые бежали от своих господ и подняли оружие против государства. Я передал их господам
для (надлежащего) наказания. Вся Италия по своей воле принесла мне присягу и потребовала,
чтобы я был вождем в той войне, в которой я одержал победу при Акции. Такую же присягу мне
принесли провинции Галлии, Испании, Африка, Сицилия, Сардиния. Из тех, кто сражался тогда
под моими знаменами, сенаторов было более 700. В их число входило 83 консула, которые
получили свой пост либо до этого, либо уже после – к тому времени, когда это было написано, а
также около 170 жрецов.
26. Я расширил территорию всех провинций народа римского, с которыми граничили
народы, не подчинявшиеся нашей власти. Я усмирил провинции Галлии и Испании, а также
Германию, которые омываются океаном от Гадеса и до устья (реки) Альбы. Альпы я велел
усмирить начиная с того района, который ближе всего подходит к Адриатическому морю и вплоть
47
Речь идет о Марке Антонии.
179
до Тускского моря. При этом ни на один народ я не пошел войной противозаконно. Мой флот
совершил плавание по океану от устья (реки) Ренус в сторону находящейся к востоку области,
достигнув земли кимвров, до которой раньше не добирался ни один из римлян ни по суше, ни по
морю. Кимвры, хариды, семноны и другие германские народы из того же края через (своих)
послов просили о дружбе моей и народа римского. По моему приказу и под моим верховным
командованием почти в одно и то же время два войска было двинуто (в поход) на Эфиопию и на
Аравию, которая называется «Счастливой». Громадные армии каждого вражеского народа были
разбиты в сражениях и множество городов было захвачено. В Эфиопии (войско) дошло вплоть до
города Набата, который находится около Мерое. В Аравии оно дошло до города Мариба на земле
сабеев.
27. Египет я подчинил власти народа римского. Великую Армению, которую я мог
превратить в провинцию, когда был убит ее царь Артакс, я предпочел по примеру наших предков
передать через Тиберия Нерона, который тогда был моим пасынком, царю Тиграну, сыну царя
Артавазда и внуку царя Тиграна. Когда же впоследствии ее народ отложился и взбунтовался, я
через моего сына Гая усмирил ее и передал царю Ариобарзану, сыну царя мидян Артабаза, а после
его смерти – сыну его Артавазду. Когда же он был убит, я послал в это царство Тиграна, который
происходил из рода армянских царей. Я вновь отвоевал все провинции к востоку от
Адриатического моря и Кирену, большей частью которых владели цари, а перед этим Сицилию и
Сардинию, захваченные во время рабской войны.
28. Колонии воинов я вывел в Африку, Сицилию, Македонию, в обе Испании, Ахайю, Азию,
Сирию, Нарбонскую Галлию, Писидию. Италия же имеет 28 колоний, выведенных по моей
инициативе, которые при моей жизни были многолюднейшими и богатейшими.
29. Множество военных знамен, утраченных другими вождями, я отвоевал у побежденных
врагов в Испании, Галлии и Далмации. Я заставил парфян вернуть мне трофеи и значки,
захваченные у трех римских армий, и обратиться к народу римскому с мольбой о дружбе. А
значки эти я положил в святилище храма Марса Мстителя.
30. Племена паннонцев, с которыми до моего принципата никогда не сталкивалось войско
народа римского, после того как они были побеждены Тиберием Нероном, который являлся тогда
моим пасынком и легатом, я подчинил власти народа римского и раздвинул границы Иллирика до
берега реки Данувий. Переправившееся через нее войско даков было побеждено и уничтожено
(армией) под моим верховным командованием, затем мое войско, перейдя Данувий, заставило
племена даков переносить власть народа римского.
31. Цари из Индии часто направляли ко мне посольства – явление дотоле невиданное ни при
одном из римских вождей. О нашей дружбе просили через послов бастарны, скифы, цари
сарматов, которые живут у реки Танаис и дальше, цари албанов, иверов и мидян.
32. У меня искали убежища с мольбою (о защите) цари парфян Тиридат и затем Фраат, сын
царя Фраата; царь мидян Артавазд; царь адиабенов Артаксеркс; цари британцев Думнобеллаун и
Тинкоммий, царь сугамбров Мелон, царь маркоманнов и свевов... Царь парфян Фраат, сын Орода,
послал ко мне в Италию всех своих сыновей и внуков не из-за того, что он был побежден на войне,
но для того, чтобы просить о нашей дружбе через своих детей-заложников. Также и многие другие
народы, которые раньше не были связаны с народом римским ни посредством посольств, ни
благодаря дружбе, во время моего принципата (решились) испытать покровительство народа
римского.
33. По просьбе парфян и мидян, выраженной их послами, я назначил у них царями первых
среди них людей: парфянам – Вонона, сына царя Фраата, внука царя Орода, мидянам –
Ариобарзана, сына царя Артавазда, внука царя Ариобарзана.
34. В 6-е и 7-е консульства, после того как я потушил гражданские войны, владея при
всеобщем согласии высшей властью, я передал государство из своей власти в распоряжение сената
и народа римского. За эту мою заслугу постановлением сената я был назван Августом, дверные
косяки моего дома были всенародно украшены лаврами, над входом был прикреплен гражданский
венок, а в курии Юлия был установлен золотой щит с надписью, гласящей, что сенат и народ
римский даровали мне его за доблесть, милосердие, справедливость и благочестие. После этого я
превосходил всех (своим) авторитетом, власти же я имел ничуть не более, чем те, кто были моими
коллегами по каждой магистратуре.
35. Когда я был консулом в 13-й раз, сенат, всадническое сословие и весь народ римский
провозгласили меня «Отцом отечества» и постановили, чтобы это было записано в прихожей
180