Ростунов И.И. История Первой Мировой войны. Том 2
Подождите немного. Документ загружается.
неприятельского флота в Черном море они выходят ему навстречу и вступают в бой.
Предполагалось также установить наблюдение за устьем Дуная и румынским флотом. [200]
Второй вариант, когда военные действия начинает русский флот, отличался от первого тем,
что еще до установления дальней блокады Босфора предполагалось заминировать его устье.
В целях ослабления флота противника, если бы не удалось навязать ему бой главными
силами, намечались торпедные атаки по неприятельским кораблям при заходе их в порты
анатолийского побережья. Таким образом, при обоих вариантах военных действий на флот
возлагалась задача уничтожения или в крайнем случае серьезного ослабления флота
противника в бою. Для содействия войскам Кавказского фронта предполагалось
сформирование Батумского отряда кораблей (канонерские лодки, эсминцы). В случае
решительной победы на сухопутных фронтах предусматривалась высадка десанта у Босфора
для захвата Константинополя и проливов{41}.
Французский генеральный штаб приступил к разработке плана сосредоточения армии на
случай войны с Германией уже в 1872 г. Не имея средств для создания крупных
вооруженных сил, достаточных для успешной борьбы с сильной германской армией,
французское правительство решило обеспечить свою безопасность возведением вдоль
границ мощных укреплений, и прежде всего вдоль северо-восточной границы страны.
Первые работы по укреплению границы начались уже в 1874 г. Эта система укреплений на
франко-германской границе в дальнейшем оказывала существенное влияние на разработку
не только французских, но и германских планов войны. Была разработана также программа
мероприятий по развитию железнодорожной сети, чтобы сделать ее более приспособленной
для использования в военное время{42}.
За последующие 40 лет, вплоть до самой войны 1914 г., во Франции было разработано 17
вариантов планов войны и ряд поправок к ним. Уже в 4-м и 5-м планах, которые
рассматривались Высшим советом в мае 1878 г., предусматривались два варианта
сосредоточения, учитывающие возможность нарушения нейтралитета Бельгии и
Люксембурга{43}.
В 1893 г. был заключен франко-русский союз, который коренным образом изменял
международное положение Франции как европейской державы, так как Россия представляла
реальную силу, которая способна была стать решающим фактором в обеспечении победы
над Германией в предстоящей войне. Точка зрения французского генерального штаба на
роль России в будущей войне была сформулирована на совещании начальников русского и
французского генеральных штабов в феврале 1901 г. в Петербурге. Россия должна была
«отвлечь с французского фронта часть [201] германской армии, достаточную для того, чтобы
предоставить французской армии наиболее шансов успеха в решительном бою начала
кампании, которого можно ожидать начиная с 14-го дня»{44}. Это существенно влияло на
разработку французских планов. Дальнейшее изменение международной обстановки,
наращивание военной мощи Германии и усиление самой Франции требовали последующих
изменений плана, и в 1913 г. начальник французского генерального штаба Жоффр
представил один за другим два новых его варианта. Началась разработка 17-го плана, исходя
из оценки международной обстановки и возможной враждебной группировки держав{45}.
17-й план был введен в действие 15 апреля 1914 г.{46}
По этому плану с некоторыми изменениями и развертывалась французская армия в первую
мировую войну.
Для действий против Германии на фронте от Бельфора до Ирсона (Гирсона) намечалось
развернуть пять армий (всего 79 полевых и резервных и 10 кавалерийских дивизий). На
южном крыле между Тулем и Бельфором сосредоточивались две армии (десять армейских
корпусов и четыре кавалерийские дивизии): 1-я в районе Эпиналь и 2-я в районе Туля. Эти
армии должны были наступать на восток южнее Туля между лесистыми массивами Вогезов
и р. Мозель. Северное крыло составляли 5-я армия и один кавалерийский корпус (всего пять
армейских корпусов и четыре кавалерийские дивизии). Эти силы развертывались на фронте
Монмеди, Мезьер и имели задачу наступать на Бельгийский Люксембург, если германцы
будут наступать через Бельгию{47}. Если же Германия не нарушит нейтралитета Бельгии, то
5-я армия должна была наступать на Диденгофен (Тионвиль) и Люксембург{48}. Для связи
северной и южной группировок в районе Вердена развертывалась 3-я армия (три армейских
корпуса и одна кавалерийская дивизия). Особенностью французского плана являлось то, что
одна армия (4-я, в составе трех армейских корпусов и одной кавалерийской дивизии)
располагалась несколько в глубине, в районе Сен-Дизье, Бар-ле-Дюк, как бы во второй
линии, и составляла своего рода резерв.
Она имела задачу действовать севернее или южнее 3-й армии, в зависимости от обстановки.
В распоряжении главнокомандующего имелись еще две группы резервных дивизий (по три
дивизии в каждой группе), располагавшиеся уступом за флангами общего фронта в
окрестностях Везуля и в районе Ирсона. [202]
Французский план № 17 предусматривал с самого начала войны наступательный образ
действий. Главнокомандующий французскими армиями (в мирное время начальник
генерального штаба) имел намерение, «собрав все силы, двинуть их в наступление против
германских армий»{49}. Стратегический замысел, изложенный в оперативной части плана,
предусматривал осуществление «двух главных операций, развивающихся одна правее — в
районе между лесными массивами Вогезов и. р. Мозель, ниже Туля, другая левее — к северу
от линии Верден — Мец»{50}. Далее в плане указывались задачи каждой армии и
направления их действий{51}.
Французский план войны, на первый взгляд проникнутый наступательным духом, таил в
себе пассивно-выжидательные действия. Это видно из задач 4-й и 5-й армий, действия
которых всецело зависели от поведения противника. Такое двойственное внутреннее
содержание плана объясняется тем, что не был изжит страх перед германской армией, от
которой французская армия потерпела жестокое поражение в войне 1870-1871 гг. Это
приводило к тому, что французское командование главный удар предполагало нанести в
зависимости от обстановки лишь после того, как в первых столкновениях с противником
определится характер его действий. Таким образом, действия французской армии с первых
же дней ставились в зависимость от характера действий противника. Французский план
отличался нерешительностью и пассивностью. Он отдавал инициативу в руки германских
войск.
Возможность вторжения германских войск через Бельгию явно недооценивалась. Считалось,
что основной удар следует ожидать со стороны Меца. Кроме того, верили, что по
политическим и моральным соображениям Германия крупные силы будет держать в
Эльзасе{52}. Французское командование рассчитывало, что если такое вторжение и
состоится, то оно может быть приостановлено силами бельгийской армии и ударом левого
крыла французских войск в северном направлении.
Подготавливая войну против Германии, Франция возлагала большие надежды на помощь
России. Союз с Россией укреплял положение Франции в военном отношении. Расчет на
выигрыш войны во многом строился на активных действиях русской армии, которая
предварительно должна была обескровить германскую армию на восточном театре и тем
самым создать выгодные условия для дальнейших действий французских войск на западе.
Французский план войны на море предусматривал взаимодействие с английским флотом. 10
февраля 1913 г. между Англией [203] и Францией было заключено морское соглашение, по
которому главная тяжесть войны на Средиземном море возлагалась на французский флот.
Англия брала на себя обязательства в борьбе с германским флотом на Северном море.
Поэтому почти все силы французского флота были сосредоточены в базах Средиземного
моря. Такое распределение военно-морских сил на театрах для достижения оперативных и
стратегических целей в войне на море было, безусловно, правильным.
Новым соглашением с Англией от 6 августа 1914 г были уточнены задачи французского
флота. Последний должен был обеспечить защиту морских сообщений на всем протяжении
Средиземного моря, осуществлять блокаду австрийского флота в Адриатике, вести
наблюдение за Дарданеллами. Ему разрешалось пользоваться английскими базами —
Гибралтаром и Ла-Валлеттой (о. Мальта). У французского флота была еще одна важная
задача — обеспечение перевозок войск из Северной Африки (Алжир, Тунис, Марокко) во
Францию{53}.
На французские силы в Канале (Ла-Манш) возлагалась оборона баз и портов и оказание
содействия английскому флоту. Англия долгое время не имела определенного плана
действий своей сухопутной армии, поскольку ее ограниченные силы не могли иметь
решающего значения в большой войне на материке, хотя участие Англии в возможной войне
против Германии вполне определилось уже с 1904 г., когда между Англией и Францией было
заключено «сердечное согласие».
С весны 1905 г. завязались сношения по плану совместных военных действий между
английским и французским генеральными штабами{54}, а с 1911 г. велись переговоры о
высадке английских экспедиционных войск во Франции и сосредоточении их в районе
Мобеж, Ирсон. Французский генеральный штаб на основании этого соглашения включил в
план № 17 предложение о развертывании английских войск на левом фланге французских
армий под названием «армейской группы W». Переговоры о совместных операциях
английской и бельгийской армий начались уже в 1906 г.
По германским данным, в Англии в 1911 г. был образован специальный мобилизационный
совет из представителей армии, флота и ряда министерств, который выработал единый
мобилизационный план, обязательный для всех государственных и общественных
учреждений, и календарный план, охватывающий все необходимые подготовительные
мероприятия для перехода от состояния мира к войне{55}. План предусматривал
подготовительный период к мобилизации, когда лишь возникла угроза войны, и собственно
мобилизацию. [204]
Для действий на континенте предназначались английские силы — 6 пехотных, 1
кавалерийская дивизии и 1 кавалерийская бригада. Общая численность этих войск
составляла 123 700 человек, а вместе с тылами и этапными частями — до 160 тыс. человек.
Эти силы предполагалось полностью подготовить на 13-й день мобилизации{56}.
План оперативного использования английских войск разработан не был. Было лишь
признано, что согласование военных операций английской армии с операциями французской
армии будет обеспечено директивами, исходящими от французского главнокомандующего и
адресованными главнокомандующему британской армией{57}. Поэтому лишь только с
прибытием английских войск в район сосредоточения на левый фланг французских армий и
после первых боевых неудач англичан стало постепенно налаживаться взаимодействие
английской и французской армий в операциях.
Как видно, английский генеральный штаб не связывал себя конкретными обязательствами на
случай войны с Германией. Правящие круги Англии исходили из того, что в предстоящей
войне им не придется проявлять серьезных усилий. Ведущие английские генералы полагали,
что исход войны определится в несколько месяцев{58}. Верные своей традиционной
политике, они не собирались воевать собственными силами, а предпочитали, чтобы за них
это делали союзники — Франция и Россия, на которых они рассчитывали переложить
главную тяжесть войны.
Планы войны Англии на море Адмиралтейство разрабатывало совершенно самостоятельно и
независимо от английского генерального штаба. Это приводило к противоречиям между
планами, что было вскрыто в 1911 г. правительственной комиссией. Сухопутное
командование планировало отправку во Францию с началом войны экспедиционного
корпуса, обеспечение которого целиком и полностью возлагалось на флот, а морское —
намеревалось в это время вести ближнюю блокаду Гельголандской бухты и готовить
высадку десанта на побережье Шлезвиг-Гольштейна или Померании. Обеспечение перевозки
войск во Францию планом Адмиралтейства не предусматривалось.
Морской план был переработан. Вместо ближней блокады было решено вести дальнюю
блокаду из Скапа-Флоу и Кромарти, ограничившись только наблюдением за Гельголандской
бухтой. Целью дальней блокады было обеспечение свободы своего морского судоходства,
без которого Англия не могла существовать, пресечение морских сообщений Германии,
чтобы подорвать экономический потенциал противника. Важными задачами флота были
также оборона метрополии и колоний от вторжения неприятельских [205] сил, перевозки
экспедиционных войск во Францию и их последующее питание.
В основе английского плана лежала идея господства на море. В данном случае английское
морское командование решило достичь этого господства путем блокады, рассчитывая
сохранить главные силы флота для решительного сражения, а если его не последует, то
использовать их как крупный фактор при заключении мира или для послевоенной
расстановки империалистических сил на мировой арене.
Главной задачей английских морских сил на Средиземном море была защита своих
сообщений, а второстепенной — помощь своим союзникам — Франции, а позднее Италии в
борьбе с австро-венгерским флотом и германскими кораблями, посланными на этот морской
театр.
Бельгийское командование при составлении плана войны исходило из неизбежности
нарушения нейтралитета Бельгии в случае столкновения между Германией и Францией{59}.
Поэтому главные усилия бельгийских вооруженных сил направлялись на то, чтобы оказать
сопротивление германским силам и удержаться до тех пор, пока не подоспеют на помощь
французские или английские войска. Для этого главная группировка бельгийской армии
занимала рубеж Диест, Тирлемон, Намюр, прикрывая направление на Брюссель и Антверпен.
Одновременно намечалось частью сил оборонять переправы через р. Маас, опираясь на
крепости Льеж, Намюр и Гюи. На случай, если бы до получения помощи союзников
наступление германцев остановить не удалось, следовало отходить к Антверпену и там
укрыться, угрожая тылу и флангу германской армии в надежде, что наступление крупных
англо-французских сил остановит германское вторжение и освободит бельгийскую армию в
Антверпене.
План операций сербской армии при войне с Австро-Венгрией, разработанный в 1908 г.,
предусматривал два варианта — действия один на один против австро-венгерской армии или
в союзе с Россией{60}.
Сербская армия (12 пехотных, 1 кавалерийская дивизии и 2 отдельных отряда)
развертывалась с целью обороны до выяснения общей политической и военной обстановки.
Предполагалось, что район развертывания будет прикрывать течение рек Савы и Дуная со
стороны главного удара австрийцев, ожидавшегося с севера. На этом направлении
развертывалась на 100-километровом фронте 1-я сербская армия (4 пехотные и 1
кавалерийская дивизии) с задачей обороняться по реке Дунаю. В районе Белграда
развертывалась 2-я армия (4 пехотные дивизии) и составляла [206] маневренную группу.
Далее на юго-запад развертывалась 3-я армия (2 пехотные дивизии и 2 отдельных отряда) и
также составляла маневренную группу в районе Вальево (юго-западнее Белграда 70 км). 4-я
армия (2 пехотные дивизии) прикрывала с запада долину Верхней Моравы и обеспечивала
связь с Черногорией.
Планы войны сторон отражали цели и стремления господствующих классов в предстоящей
войне и в этом отношении полностью отвечали их империалистическим интересам.
Характерно, что, несмотря на твердо сложившиеся коалиции, у них не было четкого и
единого плана совместных действий. Имелись лишь соглашения о том, что в случае войны
союзники выступят на помощь друг другу. У стран Антанты это выразилось в виде
французско-русской военной конвенции. Союзный договор между Германией и Австро-
Венгрией также предусматривал взаимную поддержку на случай войны{61}. Но
вооруженные силы каждой страны действовали самостоятельно, общего командования как у
Антанты, так и у Тройственного союза не было. Буржуазные военные деятели слишком
преувеличивали значение военных аспектов планов.
Характерным для планов войны до 1914 г. было и то, что они не предусматривали
согласованных действий сухопутных сил и военно-морских флотов. Лишь в планах России
имелись некоторые предположения о взаимодействии Балтийского военно-морского флота с
сухопутными войсками. Не были также четко отработаны вопросы взаимодействия
вооруженных сил коалиций на разных театрах войны.
Генеральные штабы, как отмечалось, предполагали завершить войну в короткие сроки и
поэтому рассчитывали, что накопленных в мирное время запасов вооружения, военного
снаряжения и боеприпасов будет достаточно для питания войны и пополнения убыли и не
предусматривали мобилизации промышленности страны для производства вооружения и
военного снаряжения.
2. Июльский кризис
Сараевское убийство
К назревавшей в Европе войне готовились все главнейшие европейские государства. Но
наиболее поспешно вооружалась Германия, являвшаяся самой агрессивной державой в
Европе. К 1914 г. [207] она быстрее и лучше своих соперников успела подготовиться к
войне. В. И. Ленин указывал, что «немецкая буржуазия, распространяя сказки об
оборонительной войне с ее стороны, на деле выбрала наиболее удобный, с ее точки зрения,
момент для войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и
предупреждая новые вооружения, уже намеченные и предрешенные Россией и
Францией»{62}. Поэтому германским правящим кругам было исключительно выгодно
начать войну именно в 1914 г., пока Франция и Россия еще продолжали вооружаться. Это
убедительно доказывает содержание письма статс-секретаря германского ведомства
иностранных дел Ягова своему послу в Лондоне в июле 1914 г.: «В основном, — писал он, —
Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через
несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна.
Тогда она задавит нас количеством своих солдат; ее Балтийский флот и стратегические
железные дороги уже будут построены. Наша же группа между тем все более слабеет»{63}.
Однако, чтобы развязать войну, нужен был благовидный предлог — «casus belli». Для
подыскания такого предлога германские милитаристы решили использовать сильные
противоречия между Австро-Венгрией и Сербией. Австро-Венгрия стремилась к
расширению своего влияния на Балканах, но у нее на пути стояла усилившаяся после
балканских войн Сербия. Победа над Турцией поднимала престиж Сербии как борца за
освобождение славян от иностранного господства и воодушевляла семь миллионов
югославянских народов Австро-Венгрии{64}. Сербия становилась для них притягательным
центром. В Сербии, как известно, было сильно развито националистическое движение за
объединение всех балканских славян и образование «Великой Сербии»«. Эти идеи оказывали
большое влияние на славянское население обширных территорий, насильственно
включенных в состав Австро-Венгрии, среди которого и без того было сильное национально-
освободительное движение. В среде славянских народов Дунайской монархии крепла
надежда, что при поддержке Сербии можно добиться освобождения и создания
объединенного государства югославян. Часть сербской буржуазии и мелкобуржуазных
кругов Боснии и Герцеговины, Воеводины, отчасти Далмации и Хорватии стремилась к
освобождению югославянских земель Габсбургской монархии и к созданию сербо-хорвато-
славянского государства, возглавляемого Сербией{65}. Национально-освободительное
движение югославянских народов в Боснии и Герцеговине, [208] Хорватии, Далмации и
других областях нарастало{66}. Активизировалась деятельность различных югославянских
общественных организаций: тайных молодежных, спортивных и иных. Возникали новые
нелегальные кружки и группы, издавались свои газеты{67}. Национальное движение
усиливалось также и в других славянских областях Австро-Венгрии (в Чехии, Галиции), а
также в областях, населенных румынами (Буковина, Трансильвания) и итальянцами
(Трентино, Истрия, Далмация). Такая обстановка, вконец расшатывающая здание «лоскутной
монархии», вызывала у австрийских правящих кругов желание принять решительные меры
для разгрома основного очага славянского национального движения — Сербии{68}.
Наиболее ярым сторонником репрессий против Сербии был начальник австрийского
генерального штаба генерал Конрад, являвшийся представителем крайне правого течения и
во внутренней политике{69}. На протяжении длительного времени он настойчиво требовал
войны против Сербии{70}, так как лишь в этом видел спасение положения Австро-
Венгрии{71}.
Воинственные настроения австрийских министров, решительно настаивавших на
необходимости войны против Сербии, ловко использовали германские империалисты.
Карлсбадское совещание начальников генеральных штабов союзников (Мольтке и Конрада)
в мае 1914 г. и последовавшее вслед за ним 12 июня совещание Вильгельма II с Францем
Фердинандом в его замке в Конопиште, очевидно, предопределили их линию действий для
развязывания войны. На этих совещаниях обсуждались такие вопросы, как усиление военно-
морских сил Австро-Венгрии в Средиземном море, образование против Сербии нового
балканского фронта с участием Турции, Румынии и Болгарии, а также степень подготовки
России к войне{72-73}.
По мнению Франца Фердинанда, с которым был согласен и Вильгельм II, Россия не готова к
войне, так как ее внутренние затруднения слишком велики, чтобы вести агрессивную
внешнюю политику. Вильгельм II посоветовал своим австрийским союзникам
воспользоваться сложившейся обстановкой для нападения на Сербию{74}. При этом
Вильгельм II определенно заверил Франца Фердинанда в том, что в случае, если в конфликт
между Австрией [209] и Сербией вмешается Россия и выступит на защиту Сербии, то
Австро-Венгрия может рассчитывать на помощь Германии. Зачинщикам войны, несомненно,
было ясно, что конфликт с Сербией не останется локальным, что в него наверняка будут
втянуты связанные с Сербией Россия и Франция. Однако они рассчитывали на то, что
неготовые к войне Россия и Франция могут быть легко побеждены.
Вблизи сербской границы были назначены маневры австрийской армии{75}. Торжественный
въезд наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда, известного своей
враждебностью к Сербии, в город Сараево (центр захваченной в 1908 г. австрийцами
Боснии) приурочивался ко дню всесербского национального траура «Видовдан», который
ежегодно отмечался сербским народом{76}. Это было расценено в Сербии и славянских
землях австрийской монархии как сознательная провокация со стороны Австрии{77}. Франц
Фердинанд с супругой были убиты в Сараеве 28 июня 1914 г. выстрелами из револьвера
членом организации «Молодая Босния» Гаврилой Принципом{78}.
Этот факт сам по себе не был угрожающим миру. Народные массы отнеслись к нему с
безразличием{79}. Даже мировая пресса оценила его сначала сравнительно спокойно.
Внешняя политика Франца Фердинанда как внутри страны, так и за границей связывалась с
представлением о милитаризме Дунайской монархии. Наследник престола считался лидером
военной партии Австрии{80}. Поэтому некоторые газеты считали, что устранение Франца
Фердинанда, убежденного сторонника агрессивных действий против славянских стран,
несколько охладит накаленную атмосферу{81}. Однако спустя несколько дней в прессе уже
стали проскальзывать тревожные ноты и сомнения в возможности сохранить мир. По-
разному восприняли этот факт и в дипломатическом мире. Это событие заставило некоторых
дипломатов насторожиться. В частности, в Лондоне уже в ближайшие после Сараева дни
понимали значение сараевского убийства как предлога для войны. Жаждавшие развязать
войну германские и австрийские милитаристы не замедлили использовать возникшую
ситуацию для [210] осуществления своих преступных замыслов. Так, на докладе германского
посла в Вене Чиршки, который он направил 30 июня рейхсканцлеру, против слов о том, что в
Вене желают «раз навсегда основательно свести счеты с сербами», Вильгельм сделал
выразительную надпись: «Теперь или никогда»{82}. А ниже он высказался еще
определеннее: «С сербами надо покончить, и именно сейчас»{83}. Таким образом, пока в
Вене раздумывали, что предпринять, Вильгельм уже принял решение. Этот и другие факты
свидетельствуют о том, что Германия хотела австро-сербской войны и помогала ее
возникновению{84}.
Уже на следующий день после сараевского убийства начальник австро-венгерского
генерального штаба Конрад заявил министру иностранных дел Берхтольду о необходимости
приступить к мобилизации армии{85}. На это Берхтольд ответил, что наступил момент для
«разрешения сербского вопроса». Однако это было не так-то просто сделать. Дело в том, что
Сербия, как славянская страна, пользовалась большими симпатиями в России и могла в
случае военной опасности рассчитывать на ее помощь. А связываться с Россией один на
один Австро-Венгрии было рискованно. Поэтому, опасаясь, что война против Сербии
вызовет вмешательство России, австрийские правящие круги стремятся заручиться
поддержкой Германии. С этой целью император Франц Иосиф 4 июля направляет личное
письмо Вильгельму II и меморандум правительства по вопросу о балканской политике{86},
которые были вручены Вильгельму 5 июля.
В тот же день австро-венгерский посол в Берлине изложил в телеграмме своему министру
иностранных дел содержание беседы с Вильгельмом П. Вильгельм ожидал от Австрии
серьезного выступления против Сербии. Он также заявил послу, что позиция России в этом
вопросе будет враждебна, но он к этому готовился в течение ряда лет, и в случае войны
между Россией и Австрией Германия выполнит свой союзнический долг{87}. Вслед за этим
Вильгельм II вызвал к себе рейхсканцлера, товарища министра иностранных дел и
ответственных руководителей военного и морского ведомств на совещание и, задав
«каверзный» вопрос военному министру Фалькенгайну — «готова ли императорская армия
ко всем случайностям», отдал необходимые распоряжения{88}.
Наряду с созреванием решения развязать войну австрийские и германские дипломаты
развили активную деятельность с [211] намерением выяснить позиции различных стран в
создавшейся напряженной обстановке. Особенно усиленно зондировалась позиция
английского правительства.
Получив заверения Вильгельма, что Германия выполнит свой союзнический долг, Австро-
Венгрия могла уже действовать смелее. Из Берлина ее торопили поскорее начинать
решительные действия. Однако потребовалось еще время на улаживание внутренних
разногласий в самом правительстве.
Австрийский ультиматум
Для того чтобы развязать войну против Сербии, нужно было предъявить ей такие
требования, которые она заведомо не приняла бы{89}. Ее отказ от удовлетворения претензий
можно было бы использовать как повод для объявления войны. Это австрийскому
правительству советовали сделать также и из Берлина. И такие требования были
подготовлены в виде ультиматума. Их австрийский посланник в Белграде барон Гизль
вручил сербскому правительству в 6 часов вечера 23 июля 1914 г. Это время было выбрано
не случайно. Как раз в этот день, в 11 часов вечера, из Петербурга отбывал находившийся
там с визитом Пуанкаре, президент Франции. Ультиматум был вручен Сербии с таким
расчетом, чтобы сообщение об этом прибыло в Петербург уже после отъезда Пуанкаре{90}.
Таким образом, союзники — Франция и Россия — не имели бы возможности быстро
сговориться между собой о совместных действиях, а для Пуанкаре, находящегося в пути,
были бы затруднены сношения с французским правительством.
Ультиматум состоял почти сплошь из пунктов, затрагивающих достоинство Сербии как
суверенного государства и означавших неприкрытое вмешательство во внутренние дела
Сербии. В ультиматуме были такие пункты, как запрещение в Сербии всех антиавстрийских
организаций, осуждение всякой пропаганды, направленной против Австрии, увольнение из
армии офицеров по спискам, представленным австро-венгерским правительством, наказание
работников пограничной стражи, способствовавших переходу границы организаторам
убийства Франца Фердинанда. И в заключение содержалось требование о допуске
представителей австро-венгерского командования в Сербию для участия в расследовании
убийства австрийского престолонаследника{91}. На ответ сербскому правительству
предоставлялся срок [212] всего 48 часов. Если ультиматум за этот срок не будет принят
целиком, Австрия грозила порвать дипломатические отношения с Сербией, что было
равносильно угрозе объявления войны. Решительность австрийского правительства была с
одобрением встречена в Берлине. Вильгельм так высказался об австрийском ультиматуме
Сербии: «Браво! Признаться, от венцев подобного уже не ожидали...»{92}
Сербское правительство, получив австрийский ультиматум, сразу же обратилось к царской
России с просьбой о помощи{93}. Одновременно, предвидя неминуемую войну, сербское
правительство развернуло спешную работу по эвакуации Белграда, который находился
непосредственно на австро-сербской границе, и переброске войск{94}. 25 июля в 3 часа дня
в Сербии был подписан приказ о мобилизации{95}.
Ответ своего правительства{96} сербский премьер Пашич вручил австрийскому посланнику
25 июля в 5 часов 50 минут вечера, за 10 минут до истечения установленного ультиматумом
срока. Сербия принимала условия ультиматума и только не соглашалась с тем, чтобы
австрийская полиция участвовала на территории Сербии в расследовании по делу лиц,
замешанных в сараевских событиях, ссылаясь на то, что это противоречило бы сербской
конституции{97}. Все же это явилось формальным предлогом, чтобы разорвать
дипломатические отношения с Сербией, и в 6 часов 10 минут вечера австрийское посольство
в полном составе отправилось на вокзал, чтобы покинуть Белград{98}. В этот же день,
поздно вечером, был подписан приказ о частичной мобилизации австрийской армии против
Сербии{99}. Первым днем мобилизации назначалось 28 июля. Этот приказ пока не касался
войск, расположенных у русской границы. В Вене не хотели раньше времени давать какие-
либо основания царскому правительству для таких же ответных действий. Но после
настоятельных советов из Берлина Франц Иосиф подписал указ о всеобщей мобилизации,
который был доставлен в военное министерство в 12 часов 23 минуты 31 июля{100}. [213]
Однако объявлять войну Сербии австрийское правительство не торопилось, чтобы иметь
возможность закончить свою мобилизацию и сосредоточение войск, на чем настаивал также
и генеральный штаб. Сосредоточение войск у сербской границы предполагалось закончить к
5 августа, а военные действия начать с 12 августа. Впрочем, враждебные действия начались
еще 26 июля, до официального объявления войны: в Костолаце на Дунае был обстрелян
сербский берег Дуная и сербские суда, были захвачены три сербских парохода и на них
поднят австрийский флаг{101}.
Толкая Австро-Венгрию на развязывание войны, германское правительство все же желало
знать отношение к этому вопросу других европейских государств. Визит Пуанкаре в
Петербург не оставлял сомнений в позиции Франции и России. Империалистическая
буржуазия Франции также считала, что, видимо, пришло время силой оружия разрешить
спорные вопросы с Германией. В Париже не сомневались в том, что конфликт между
Сербией и Австро-Венгрией неизбежно повлечет за собой и выступление России на стороне
Сербии. В связи с этим возникала необходимость еще раз обговорить условия франко-
русской конвенции. Через три недели после выстрела в Сараеве сам президент Франции
Раймонд Пуанкаре прибыл 20 июля в Петербург с официальным визитом к царю, чтобы
заверить русское правительство в неизменности французской политики и поддержке
Францией России в случае европейской войны{102}. Аналогичные заверения от царского
правительства получила и Франция. Военный министр В. А. Сухомлинов, конечно, был
осведомлен о ходе переговоров французского президента с царем, когда писал: «Если кто
когда-нибудь займется выяснением закулисной истории возникновения войны, тот должен
будет обратить особенное внимание на дни пребывания Пуанкаре в Петербурге, а также и
последующее время, приблизительно от 24-28 июля»{103}.
Для Вены и Берлина позиция Франции по отношению к конфликту на Балканах теперь
достаточно прояснилась: как только возникнет война между Россией и Германией, Франция
[214] вмешается в дело и выступит на стороне России. Существование между ними
союзнического договора ставило Германию в случае европейской войны перед
неизбежностью сражаться одновременно на двух фронтах — на западе и на востоке.
Сложней было выяснить позицию Англии. Ее дипломаты сами ставили своей задачей узнать
намерения сторон в данной ситуации, не раскрывая до поры до времени собственных целей.
Внутриполитические трудности в самой Англии — рост стачечного движения, ирландский
кризис{104} — заставляли английское правительство действовать с особой осторожностью,
чтобы, втягивая Англию в войну, не делать такую политику достоянием масс. Английские
империалисты сами не прочь были использовать сложившуюся в связи с сараевским
убийством обстановку для своих целей и в случае войны рассчитаться с Германией,
становившейся все более опасным конкурентом. Таким образом, в Англии не менее других
были заинтересованы в том, чтобы скорее началась война. Однако, верное своей
традиционной политике — загребать жар чужими руками, английское правительство до
самого последнего часа не раскрывало своих намерений и под внешним видом миролюбия и
невмешательства в конфликт на Балканах вело двойственную, коварную и провокационную
политику, подталкивая европейские страны к войне. Выступая в роли миротворцев, [215]
стремящихся к полюбовному разрешению конфликта между Австро-Венгрией и Сербией,
английские империалисты на самом деле больше всего боялись того, что война не начнется.
Исполнителями двойственной политики английского империализма являлись английские
дипломаты и в первую очередь министр иностранных дел Англии Эдуард Грей. В самый
острый момент австро-сербского конфликта английские дипломаты не давали определенного
ответа на запросы Германии и России о позиции Англии в случае войны и тем самым
подстрекали к развязыванию войны. Грей явно занимался подстрекательством, давая послам
противных сторон противоречивые заверения. Так, еще 8 июля 1914 г. Грей в беседе с
русским послом Бенкендорфом подчеркивал серьезность создавшегося положения{105}. Он
намекал, что, по его сведениям, центр тяжести военных операций Германии должен
довольно быстро переместиться с запада на восток, т. е. против России Он выразил также
мнение, что Россия должна выступить на защиту Сербии, тем самым явно подстрекал
Россию на активное развязывание войны. Германского посла в Лондоне К. Лихновского Грей
неизменно заверял, что в случае осложнения он сделает все возможное для предотвращения
воины между великими державами{106}, и довольно ясно намекал, что в случае войны в
Европе Англия будет занимать нейтральную позицию. Так, 9 июля он заявил, что в случае
европейской войны Великобританию не связывают с Россией и Францией никакие секретные
соглашения. Грей также очень часто говорил о конфликте и войне четырех держав, имея в
виду Германию и Австрию, с одной стороны, Россию и Францию — с другой. 24 июля 1914
г, после вручения австрийского ультиматума Сербии, Грей все еще указывал германскому
послу в Лондоне на приближение будущей войны как войны четырех держав. Таким
образом, он делал намек на то, что Англия останется нейтральной{107}. Противоречивые
заявления Грея каждая сторона могла истолковать, как ей было угодно. Определеннее
высказывался король Великобритании Георг V. 26 июля он заявил принцу Генриху (брату
Вильгельма II) следующее: «Мы приложим все усилия, чтобы не быть вовлеченными в
войну, и останемся нейтральными»{108}. Такие довольно прямые высказывания давали
повод германским милитаристам действовать решительнее и наглее, надеясь на нейтралитет
Англии{109}.
В свою очередь Франция и Россия рассчитывали, что Англия, связанная с ними договорными
обязательствами, выступит на их [216] стороне. Таким образом, коварная и двусмысленная
позиция английских империалистов толкала противников на развязывание войны.
В беседе с Лихновским 29 июля Грей заявил, что британское правительство желает
поддерживать дружбу с Германией и могло бы оставаться в стороне до тех пор, пока
конфликт ограничивался бы Австрией и Россией. Но если Германия и Франция будут
вовлечены в войну, то британское правительство сочтет себя вынужденным принять
спешные решения{110}. Это заявление Грея произвело в Берлине впечатление
разорвавшейся бомбы. Оно не оставляло сомнений в том, что в случае европейской войны
Англия нейтральной не останется. «Подлым обманщиком и фарисеем» назвал Вильгельм