Родригес А.М. Новая история стран Азии и Африки. XVI-XIX вв. Часть 3
Подождите немного. Документ загружается.
На протяжении 40-х — 50-х годов XIX в. в Киренаике возникли первые обители (завгш)
мусульманского братства Сенусийя, вскоре ставшего самым значительным религиозно-политическим
движением в триполийском вилайете. Это братство основал алжирец берберского происхождения
Мухаммед бен Али ас-Сенуси (1787—1859). Начав создание общины своих последователей в Аравии, он
в 1843 г. построил первую обитель в Киренаике, а в 1856 г. вместе с учениками обосновался южнее — в
оазисе Джагбуб.
Воззрения Мухаммеда ас-Сенуси сочетали мистические идеи с элементами ваххабизма —
оппозиционного Стамбулу течения в исламе той эпохи. Стремясь примирить исламский мистицизм
(суфизм) и нормативный ислам, Мухаммед ас-Сенуси выдвигал в качестве идеала организацию и
деятельность ранней мусульманской общины. Залогом восстановления первоначальной жизненности и
силы исламского вероучения он считал аскетический образ жизни, порицание богатства и
расточительства, беспрекословное соблюдение положений Корана и отказ от более поздних наслоений и
нововведений в исламе. Негативно относясь к западной цивилизации, Мухаммед ас-Сенуси подвергал
острой критике реформаторскую деятельность Мухаммеда Али в Египте и либеральные нововведения в
османской Турции. Обличая «приспособленчество»
официальных служителей ислама к новшествам властей, он обращался к широко
распространенному в Северной Африке обрядовому комплексу «народного ислама». Сенуситы успешно
использовали высокий авторитет «святых»-мурабитов и мусульманских мистиков-суфиев среди
кочевников: завии братства являлись центрами местных культов «святых», но одновременно
представляли собой лишь звенья единой суфийской организации. Мессианская идея возрождения былой
славы и мощи мусульман, заложенная в учении Мухаммеда ас-Сенуси, воспринималась в широких
кругах триполийско-го общества как призыв к неповиновению турецким оккупантам и недопущению
иностранного влияния.
Основную массу последователей сенуситского движения составляли кочевники и крестьяне
отдаленных районов вилайета. Братство обращалось в первую очередь к племенам, а не к городам,
находившихся под властью турецкой администрации. Сам Мухаммед ас-Сенуси удачно приспособил
свою деятельность к племенной организации. Его эмиссары выступили в качестве посредников между
племенами, которые крайне нуждались в мире и стабильности. Пассивность турецких властей, не
уделявших внимания пустынной периферии, сделала се-нуситские обители единственной силой,
способствовавшей объединению страны. Создание завий братства позволяло племенным лидерам
постепенно преодолевать многолетнюю обособленность племен, враждебность между кочевым и
оседлым населением, разобщенность и противоречивость местных религиозных верований. Укрепляя
безопасность караванных путей и земледельческих поселений, шейхи Сенусийи содействовали как
оживлению транссахарской торговли", так и местного обмена между оседлыми жителями оазисов и
городов и кочевым населением. Наконец, в XIX в. завии оказались единственным очагом поддержания
арабо-берберских культурных традиций на обширной территории вилайета Триполи.
В итоге между братством сенуситов и бедуинским обществом быстро установилась гармония:
обители создавались племенами и сельскими общинами, которые считали их «своими» институтами, а с
середины XIX столетия все чаще происходило сращивание семей глав {шейхов) завий с племенными
верхушками. Распространению влияния сенусизма на племена способствовало также создание хорошо
продуманной организационной структуры, сложившейся при основателе братства.
Опорными пунктами этой структуры стали дервишеские обители, подчиненные единому
руководству Мухаммеда ас-Сенуси. При их закладке сенуситы принимали во внимание природно-
географические, политико-экономические и военно-стратегические соображения: обители
располагались таким образом, чтобы по возможности взять под контроль наиболее значительные
племена и маршруты паломничества в Мекку. Как правило, сенуситские центры создавались на
караванных путях, а также на побережье небольших морских заливов, где можно было контролировать
торговлю вилайета.
Все завии строились в отдалении от административных центров турецких властей; тем не менее
места их расположения выбирались так, чтобы они могли служить выгодными опорными пунктами в
случае обороны. Завии часто обносились укреплениями, вооружались и постоянно поддерживали связь
между собой. Выбор участка для строительства также определялся пригодностью окружавшей его
территории для занятия сельским хозяйством. Завии сенуситского братства, возникшие первоначально
как религиозные и административные центры, со временем превратились в земледельческие поселения и
торговые пункты. Обычно завия состояла из специального дома, где проживал ее шейх, зданий для
гостей, заместителя шейха и учителя. Здесь же располагалась мечеть, кораническая школа, жилища для
слуг, склады для хранения провизии и обслуживания караванов, торговые лавки, постоялый двор для
приезжих. Территория завии считалась священной (харам): на ней обеспечивалась безопасность, не
разрешалось применять оружия, затевать ссоры и т. д. Обрабатываемые земли завий не могли
продаваться и были закреплены за ними навечно. Сенуситы часто способствовали переходу кочевников
к оседлости, побуждая их к занятию земледелием и садоводством.
При преемнике основателя братства Мухаммеде аль-Махди ас-Сенуси (1859—1901 гг.)
деятельность сенуситов приобрела широкий размах. Опираясь на сеть многочисленных завий (более 100
к концу XIX в.), они стали ведущей общественной силой в Киренаике, а затем распространили свое
влияние на восток и юго-восток — в Феззане, Египте, на западе Судана, — а также на Аравийском
полуострове и в Тунисе. Стремясь усилить позиции Сенусийи в Присахарье и избежать вмешательства
турок и европейских колонизаторов в дела
братства, Мухаммед аль-Махди постепенно перемещал административный центр братства из
Джагбуба вглубь Африки — в оазисы Куфра (1895 г.), а затем в Гуро (1899 г.). В 60-х — 80-х годах XIX
в. военно-политическая и религиозная организация братства настолько укрепилась, что на ее основе
сложилась своеобразная теократическая держава, автономная от османских властей. Ее вождь — глава
братства — обладал абсолютной религиозной и светской властью. При нем был учрежден
консультативный совет, который занимался финансовыми и административными вопросами, а также
внешними сношениями. Вскоре утверждение в братстве всеобщей податной повинности привело к
созданию государственной казны и других звеньев бюрократического аппарата. В конце XIX столетия
крепкая военно-религиозная организация надежно обеспечивала власть сенуситской знати над
племенами и оазисами Киренаики и Феззана.
Сложно и неоднозначно складывались отношения сенуси-тов с османскими властями.
Несомненно, движение сенуситов возникло как оппозиция режиму турецкого правления и успешно
боролось с турками за господство во внутренних районах вилайета. Мухаммед ас-Сенуси жестко
критиковал Стамбул за утрату Алжира (1830 г.) и мало верил в способность Османов сплотить
исламский мир в борьбе с «неверными». Наконец, сенуситское движение преследовало цель создать
могущественное мусульманское государство, в силу чего его лидеры негативно относились к
притязаниям Стамбула на роль «старшего брата».
Однако при всех религиозно-политических разногласиях с турками сенуситские вожди
неизменно проводили гибкую политику по отношению к ним, стараясь не допустить обострения
отношений с Османской империей. Они не отказывались платить ежегодную дань Высокой Порте,
упоминали имена османских султанов в пятничных молитвах, поддерживали личные контакты и
переписку с турецкими наместниками. Со своей стороны, турки, не питая иллюзий насчет симпатий ас-
Сенуси, предпочитали привлечь его на свою сторону, а не вести с его сторонниками изнурительную
борьбу.
Еще в 1856 г. Порта официально признала сенуситское
б
Ратство, а при султане Абдул-Хамиде II
(1876—1909 гг.)
л
идеры Сенусийи уже расценивались в Стамбуле как влия-
Те
льные союзники.
Взаимовыгодный характер турецко-сенуситского союза объяснялся тем, что турецкая администрация и
верхушка братства были кровно заинтересованы в подчинении племен вилайета, для чего были готовы
соединить военную силу турецкой армии и морально-религиозное влияние сенуситов. Совпадение
интересов Стамбула и шейхов Сенусийи обнаружилось и во внешнеполитической сфере: используя
идеологию панисламизма для противостояния европейскому проникновению, Абдул-Хамид II
поддерживал идею создания мусульманского государства, способного противостоять христианским
колонизаторам. Однако сенуситы отказали султану в отправке своих ополчений на фронт русско-
турецкой войны 1877—1878 гг., не выступили против Франции, которая оккупировала Тунис в 1881 г., и
не поддержали, вопреки просьбе Стамбула, антианглийское движение махдистов в Судане. Преследуя
свои религиозно-политические цели, они содействовали османскому правительству только в тех его
устремлениях, которые отвечали интересам братства.
Реформы танзимата в вилайете Триполи (1839-1876 гг.)
Укрепление позиций братства сенуситов во внутренних районах вилайета совпал по времени с
проведением реформ танзимата в Османской империи. Эти реформы имели целью реорганизовать
государственное и административное устройство империи, ввести в общественную жизнь нормы
европейского права, упорядочить налогообложение.
Наведение порядка в вилайете Триполи началось вскоре после провозглашения Гюлъханейского
xamm-u шерифа (1839 г.), положившего начало реформам танзимата. Османский султан Абдул-Меджид
смог уделить внимание своему отдаленному владению только после усмирения мятежного египетского
паши Мухаммеда Али (1840 г.). В 1843 г. Киренаика была выделена в отдельную область
(мутасаррифию), управляемую от имени султана. В самом же вилайете Триполи были созданы новые
административные единицы (ливы, кабы и му ди-рияты), во главе которых турецкий губернатор
поставил преданных ему представителей арабо-берберского населения. На всех уровнях власти были
введены совещательные советы из
190
племенных вождей и городской знати, а в тех населенных пунктах, где не было турецких
гарнизонов, создавались воинские подразделения из местных жителей. Для обеспечения безопасности
на дорогах была введена контрольно-пропускная система.
Несмотря на произвол и коррупцию, в целом присущие турецкой администрации, первые
реформы танзимата сгладили наиболее острые противоречия между турками и местным населением.
Передача части властных полномочий арабо-бер-берским вождям ослабила недовольство триполийцев, а
тяжелая эпидемия холеры (1850 г.) подорвала мощь племенных повстанческих отрядов. Усилению
позиций османских властей в Триполи способствовала также экспансионистская политика Франции в
Северной Африке, проводившаяся Луи-Наполеоном с 1848 г. Опасаясь за целостность территории
вилайета, Порта быстро наращивала в нем свою воинскую группировку. К 1851 г. ее численность
достигла 10 тысяч пехотинцев, 1,5 тысячи кавалеристов и 5 батарей артиллерии. В итоге властям
Триполи удалось надолго сбить волну выступлений, направленных против османского присутствия.
Главная идея танзимата в Триполи — управлять местным населением его же руками — получила
развитие в ходе второго этапа реформ, начавшегося с издания султаном Абдул-Меджидом хатт-и
хумаюна в 1856 г. В соответствии с общеимперским законом о вилайетах в 1865 г. в Триполитании была
осуществлена административная реформа. В ходе ее му-тасаррифия Киренаика, управляемая из
Стамбула, получила еще большую самостоятельность от губернатора Триполи, а на всех уровнях
администрации были созданы органы самоуправления — административные советы {меджлисы), а в
городах — муниципалитеты (балядии). В1869 г. в вилайете была введена новая судебная система,
состоявшая из мировых судов, судов первой инстанции и апелляционных судов; также была впервые
внедрена система прокурорского надзора за деятельностью судов и администрации. На протяжении 60-х
годов турецкие власти, реализуя положения имперского земельного кодекса 1858 г., упорядочили в
вилайете систему землевладения, более четко провели различия между различными категориями земель:
частными {мульк), государственными (мири), вакуфными (мевкуфе) и общественными (матруке), также
начали регистрацию земельных участков. В 1860-х —
начале 1870-х годов губернаторы Триполи уделяли немалое внимание совершенствованию
финансовой системы, сбора налогов и оживлению экономики вилайета. Благодаря их усилиям в Три-
политании было организовано массовое культивирование оливкового дерева, основана типография
(1861 г.) и первая газета « Тараблюс алъ-Гарб», установлена почтовая и телеграфная связь между
городами, переоборудованы порты Триполи и Бенгази, размещены новые гарнизоны в Киренаике и
Феззане для борьбы с нападениями кочевников на караваны.
Реформы танзимата в Триполи ознаменовали собой усиление интереса турецкой администрации
к разрешению проблем политической и экономической жизни страны. Их проведение способствовало
укреплению безопасности караванных путей и земледельческих поселений, ослаблению
раздробленности вилайета, оживлению его хозяйственной и культурной жизни, развитию института
частной собственности в патриархальном обществе. Благодаря им население Триполи смогло
познакомиться с новейшими техническими и культурными достижениями Европы.
Вместе с тем преобразования танзимата затронули только прибрежные густонаселенные районы
вилайета, в которых турецкая администрация оставалась стабильной. Жители внутренних районов
продолжали следовать своим традиционным обычаям и для них реформы свелись в основном к
мероприятиям административного порядка; насаждение же частной собственности племенной верхушки
на общинные земли оказалось искусственным и преждевременным. Эффективность реформ снижалась
также вследствие некомпетентности и коррумпированности турецких чиновников. Наконец, знакомство
с европейскими новшествами еще слабо отразилось в этот период на образе жизни триполийцев.
Настроения европофо-бии, распространенные в вилайете, порождали выраженное нежелание населения
приобщаться к достижениям «неверных» — даже при помощи турок-мусульман.
Ливия в конце XIX в.
В 80-х — 90-х годах XIX столетия вилайет Триполи представлял собой последний оплот
турецкого присутствия в Африке. К его границам уже вплотную подступали владения
европейских держав — Франции, захватившей Тунис в 1881 г., и Англии, оккупировавшей
Египет в 1882 г. Огромная и неустроенная территория вилайета, покрытая степями и пустынями, не
имела для Европы особой экономической ценности. Тем не менее Триполи был весьма привлекателен
для колониальных метрополий, поскольку представлял собой удобную базу для завоеваний в Африке,
расположенную в начале кратчайшего пути в глубь материка.
В конце XIX в. особую активность в притязаниях на Триполи проявило правительство Италии.
Экономическая, финансовая и военная слабость этого молодого государства давала ему мало шансов
при разделе сфер влияния с опытными британскими и французскими колонизаторами. Считая себя
«обделенным» при разделе Африки, итальянское правительство всячески добивалось «компенсации»
для себя в виде территориальных приобретений на североафриканском побережье. В Риме придавали
большое стратегическое значение захвату Триполитании, поскольку обладание ею давало возможность
угрожать как французским позициям в Тунисе и в районе озера Чад, так и английскому присутствию в
Египте и Судане.
Готовясь к проникновению в Триполитания), правительство Италии провело в конце 80-х годов
XIX в. солидную дипломатическую подготовку. В 1887 г. Италия путем заключения двусторонних
соглашений получила от Англии, Германии, Австро-Венгрии и Испании фактическую санкцию на
захват Триполи. Хотя война с Эфиопией 1894—1896 гг. отвлекла итальянские правящие круги от
планов военной экспедиции в Северную Африку, Италия в 90-х годах XIX в. активно развернула
культурное и экономическое проникновение в свою будущую колонию.
Резко возрос ввоз на триполийские рынки итальянских товаров. Крупнейший итальянский банк
«Банко ди Рома* открыл в городах Триполитании свои филиалы, которые помимо банковских операций
занимались скупкой земель, расширяли сеть торгово-промышленных компаний, финансировали
подрывную деятельность итальянских спецслужб против турецкого правления. Итальянские
пароходства монополизировали сообщение между Триполитанией и Европой. В вилайете были созданы
католические духовные миссии и европейские школы, которые итальянские власти рассматривали как
лучшее средство установления своего влияния в стране. Наконец, в самой Италии возникла
обширная литература о Триполитания Киренаике и Феззане, которые итальянские географы под единым
термином «Ливия» называли «обетованной землей» и «естественно принадлежащей итальянцам
территорией».
Всевозраставшая внешняя угроза со стороны христианского Запада вызвала в вилайете Триполи
общественно-патриотический подъем. В конце XIX в. вековая враждебность местного населения к
туркам уступила место новому чувству — осознанию мусульманской общности в противостоянии
«неверным». Пробуждение арабского национализма в вилайете произошло не в силу реакции против
османского господства (как в странах Арабского Востока), а при сотрудничестве с турецкой властью.
Триполийские патриоты (Сулейман аль-Баруни, Ибрагим Сираг ад-Дин и другие) верили в
возможность сплочения арабов перед лицом Европы за счет укрепления политических и духовных
связей с османской метрополией. Они также надеялись на дипломатическую и военную поддержку со
стороны Турции в случае захвата Триполи. Сходных взглядов придерживались и шейхи Сенусийи, все
более лояльно относившиеся к падишаху Османской империи — халифу всех мусульман.
Турецкая администрация с опаской относилась к активизации арабского патриотизма и
подавляла деятельность националистов, если они выступали не только с антизападных, но и с
антиосманских позиций. Так, в 1883 г. были репрессированы триполийские просветители, выступавшие
за расширение автономии арабских вилайетов, а в 1897 г. был закрыт арабский еженедельник «Ат-
Таракки» («Прогресс»), пропагандировавший либеральные ценности в младотурецкой духе. Вместе с
тем, турки старались использовать патриотические настроения населения. Например, в 1880-х годах
были организованы добровольные работы по ремонту бастионов крепости Триполи; в годы наибольшей
внешней опасности населению раздавалось оружие; наконец, из местных жителей были сформированы
резервные войска. Но, несмотря на все меры, принимаемые властями вилайета, Османская империя в
конце XIX в. оказалась перед реальной угрозой потери своего триполийского владения.
Алжир
Алжир в начале XVI в. Испанская оккупация
В конце XV в. династия Зайянидов (Абдальвадидов), правившая в Среднем Магрибе с XIII в.,
растеряла свою власть в изнурительной борьбе с присахарскими кочевниками и более сильными
соседями — тунисскими Хафсидами и марокканскими Меринидами. К началу XVI в. Зайяниды еще
удерживали свои позиции в Западном Алжире, но большая часть страны представляла собой пеструю
мозаику княжеств, племенных территорий, земель духовных лпдеров-мурабитов и портовых городов-
государств, мало связанных друг с другом. Бесконечные усобицы постепенно привели в упадок
торговлю, земледелие, ремесла и градостроительство Алжира. В первом десятилетии XVI в. центральная
часть Магриба была сильно разорена. Экономическая активность и общественная жизнь были
сосредоточены на побережье, тогда как в горах и степях присахарской глубинки расселение местных
жителей было разреженным.
Вместе с тем, потерявший единство и обнищавший Алжир, по-прежнему, имел в Европе
репутацию воинственной страны. После победы Реконкисты в Испании (1492 г.) алжирское корсарство
резко прибавило в размахе и ожесточении. Мавры-андалусцы составили в это время основную ударную
силу корсаров. Стремясь отомстить испанцам-католикам, поправшим их интересы и изгнавшим их с
родных мест, они придали пиратскому промыслу характер «священной войны». Алжирские корсары
захватывали корабли европейских держав, обращали в рабство их команды и пассажиров и даже
нападали на прибрежные селения, порты и острова Испании
и
Италии. Поджоги и разграбления
испанского и итальянского побережий наносили немалый ущерб торговле и безопасности христиан.
Впрочем, каталонские, генуэзские и Сицилийские корсары не оставались в долгу, и в конце XV в.
Западное Средиземноморье было охвачено почти непрерывной морской войной.
В первом десятилетии XVI столетия в пиратские предприятия европейцев и магрибинцев
вмешалось испанское государство. Военная дезорганизация и политическая раздробленность Алжира
немало поощряли объединителя Арагона и Кастилии Фердинанда II к «африканскому крестовому
походу». Разгром мусульманского оплота в Испании — Гранад-ского эмирата (1492 г.) — сделал эти
планы реальностью. Уже в 1505 г. испанские солдаты взяли штурмом Мерс-эль-Кебир — лучшую
якорную стоянку алжирского побережья, в 1508 г. — захватили крупный порт Оран, а в 1510 г. —
пиратскую республику в Беджайе. В эти же годы испанцы принудили несколько портов Алжира (Тенес,
Дел лис, Шершель, Мостаганем) регулярно платить дань. Наконец, захватив небольшой островок в
море напротив города Алжир, испанцы построили на нем крепость Пеньон и заблокировали этот
крупный корсарский порт.
Казалось бы, честолюбивые устремления Фердинанда II исполнились: всего за несколько лет
Испания овладела основными пунктами приморского Алжира, а крупные убежища корсаров были
захвачены или уничтожены. Однако вскоре события Итальянских войн отвлекли внимание мадридского
двора от Африки, и испанская экспансия в Алжире приостановилась. Завоевателям пришлось
довольствоваться «ограниченной оккупацией»: захваченные порты они превращали в крепости
(пресидиос), охраняемые гарнизонами; предместья же оставались в руках местных вождей. Находясь в
постоянной осаде алжирцев при посредственном снабжении, испанцы были способны только совершать
набеги на земли соседних племен.
Хайраддин Барбаросса. Правление бейлербеев (1518-1587 гг.)
Население прибрежной части Алжира в своих стремлениях освободиться от испанского
присутствия, активно поддерживало действия корсаров-мусульман, поднявших знамя «священной
войны». Среди последних наибольшим авторитетом в то время пользовался османский «борец за веру»
(гази)
Арудж, обосновавшийся на тунисском побережье. Выходец из греко-славянской семьи с острова
Митилини (Лесбос), он в начале XVI в. перенес свою деятельность в Западное Средиземноморье. Здесь,
уничтожая испанские корабли и вывозя тысячи морисков с Пиренейского полуострова в Магриб, Арудж
снискал славу «грозы христиан». К нему начали стекаться сотни авантюристов, а его эскадра
насчитывала более 20 кораблей. Еще в 1512 г. он попробовал отобрать у испанцев Беджайю, но
потерпел неудачу — при штурме ему оторвало ядром руку. Через два года он захватил Джиджелли,
ав151бг. по призыву жителей города Алжира вступил в него со своими отрядами. Укрепив свои позиции
в столице, Арудж начал устанавливать контроль над побережьем и внутренними районами страны.
Свергнув зайянидского султана Абу Хамму ПI, однорукий корсар ненадолго подчинил своей
неукротимой воле запад Алжира. Однако его триумф был непрочным и кратковременным: в 1518 г. он
был осажден испанцами в Тлемсене, а при попытке прорвать осаду после отчаянного сопротивления
был убит.
После гибели Аруджа корсарские команды в Алжире признали первенство его брата —
Хайраддина, прозванного Барбароссой (Рыжебородым). Положение Хайраддина поначалу было
затруднительным. Испанцы по-прежнему оккупировали побережье, а жители приморских городов
устали от бесчинств пиратов и уже видели в них не столько защитников от посягательств Испании,
сколько заурядных авантюристов. Тогда Хайраддин, проявив прозорливость и политическое чутье,
принял важнейшее решение, предопределившее как его жизненный путь, так и судьбу Алжира. Он
обратился за помощью к Османской империи.
В начале XVI в. Османское государство одержало большие победы и сделало огромные
территориальные приобретения в Европе и на Ближнем Востоке. В Средиземноморье у Османов было
множество интересов, но на их пути неизменно стояла Другая крупная держава региона —
объединенная Испания. Два гиганта не смогли мирно ужиться в пределах средиземноморского бассейна,
и между ними вскоре развернулась ожесточенное соперничество за торговые пути и политическое
влияние. С первых лет испано-османского противостояния оно было ярко окрашено духом религиозного
конфликта католичества и ислама, а одним из главных его фронтов стало
побережье Северной Африки. В этих обстоятельствах Стамбул всячески стремился использовать
«священную войну» {джихад) для того, чтобы закрепиться на новых землях в Северной Африке.
Поэтому султан Селим I Явуз {Грозный) благосклонно принял клятву верности Хайраддина, пожаловал
ему титул «бей над беями» {бейлербей) и прислал в Алжир крупный янычарский корпус {оджак), а
также военные корабли, артиллерию и солидную финансовую помощь.
Опираясь на присланных ему янычар и военный флот, Барбаросса планомерно подчинил себе
большую часть страны. Не всегда ему сопутствовал успех. В 1520 г. его воинство было разбито в
Кабилии хафсидской армией и предприимчивому корсару пришлось временно укрыться в Джиджелли.
Однако в 1522— 1525 гг. он вновь покорил предгорья Кабилии и центральную часть побережья, а в 1529
г., выполнил обещание покойного Аруджа, взяв штурмом крепость Пеньон и освободив столицу Алжира
от испанского контроля. Затем он перестроил и укрепил столичный порт, превратив его в свой бастион
для дальнейшей борьбы с испанцами. Ему не удалось изгнать противника только из Орана и Тлемсена,
где по-прежнему правили, уже в качестве испанских марионеток, эмиры Зайяниды. Зато в 1534—1535
гг. отважный корсар вмешался в Династийные распри тунисских Хафсидов и ненадолго присоединил к
своим владениям северное побережье Туниса. Наряду с военными кампаниями на суше Хайраддин
прославился и дерзкими военно-морскими выпадами. За время своего правления в Алжире (1518—1536
гг.) он направил к берегам Испании семь экспедиций, в ходе которых вывез в Алжир и Тунис около 70
тысяч насильно обращенных в христианство мусульман-андалусцев {морисков). Позже спасенные
Хайраддином Мориски заметно содействовали восстановлению алжирских крепостей, производству
оружия и снаряжению алжирского флота.
В 30-х годах XVI в. высокий авторитет Хайраддина в Алжире и его талант флотоводца
привлекли к нему внимание Стамбула. Еще в 1533 г. османский султан Сулейман I назначил его
капудан-пашой (главнокомандующим) имперского флота, но Хайраддин, занятый тунисскими делами,
выехал в османскую столицу только через три года. Новому бейлер-бею Алжира Хасан-аге (1536—1543
гг.) пришлось осенью 1541 г. отражать грандиозную экспедицию испанского короля и императора
«Священной Римской империи* Карла V
Габсбурга, насчитывавшую 516 кораблей. Карла V, лично возглавившего вторжение,
сопровождали его лучшие полководцы — герцог Альба и завоеватель Мексики Фернандо Кортес. Под
началом императора было 12 тысяч моряков и 24 тысячи солдат. Однако испанское воинство сразу же
было обращено алжирцами в бегство, а проливные дожди сделали предместья алжирской столицы
непроходимыми. В итоге Карл V предпочел вернуться к европейским делам и всего через две недели
экспедиции испанская армада отчалила от негостеприимных алжирских берегов. Вскоре испанцам
пришлось заметно потесниться и в западном Алжире. Следующий бей-лербей — сын Хайраддина
Барбароссы Хасан-паша (1544— 1552 гг.) энергично довершил предприятия своего отца. Он
блокировал Оран, а в 1551 г. взял Тлемсен, покончил с Зайя-нидами и установил надежный контроль над
алжиро-марок-канской границей. Таким образом, территория Алжира была объединена под
формальным сюзеренитетом Стамбула. Только сам порт-крепость Оран и его округа оставались
испанским владением до конца XVIII в.
При Хайраддине и его преемниках сложилась военно-политическая организация алжирского
государства, не претерпевшая глубоких изменений вплоть до начала XIX столетия. Бейлербеи
назначались непосредственно османским султаном и действовали как абсолютные повелители
алжирского приморья. Они не были связаны мнением представительного органа (дивана) и
осуществляли права сюзерена в отношении пашей Туниса и Триполи. Постепенно влияние бейлербеев
распространилось и на глубинные районы страны, где они также взимали налоги. Их верность Стамбулу
была высока и в XVI в. Алжир действительно был частью Османской империи. Добиваясь милостей
султана, бейлербеи отправляли в имперскую столицу значительные суммы и получали взамен
континген-ты янычар, боевые корабли, порох и военное снаряжение. Опору власти бейлербеев
составляли две постоянно соперничавшие силы — янычарское войско (оджак) и корпорация пиратов
(та'ифа).
Янычары, прибывавшие в Алжир, обычно набирались из низов населения Анатолии (Малой
Азии). Служба в Северной Африке превращала вчерашних турецких поденщиков
и
портовых грузчиков
в привилегированных воинов империи. Их особое положение подчеркивалось множеством льгот: они
освобождались от налогов, бесплатно получали хлеб, мясо и оливковое масло, а прочие
продукты покупали по специально установленным для них очень низким ценам. Кроме жалованья
янычарам полагалась доля добычи от пиратства. Наконец, янычары не подлежали обычному
мусульманскому суду, а наказания для них назначали их командиры. В силу этих привилегий алжирские
янычары ощущали себя высшей кастой общества со своими неписаными законами и обычаями.
Янычарское войско состояло только из пехоты. Оно было вооружено огнестрельным оружием,
кинжалами и саблями (ятаганами), и размещалось в хорошо обустроенных казармах. Традиционная
«форма» янычар состояла из открытой куртки с рукавами, полотняных штанов, схваченных на поясе
куском ткани, и заломленной двурогой шапки (тортора) из цветного сукна. Эта одежда отличала их от
всадников (Спахи), которые набирались из местных жителей и не имели янычарских привилегий.
Внутри оджака царил дух боевого товарищества, взаимовыручки и подчеркнутого равенства: янычары
жили отдельно от своих семей, питались из общего котла, сами избирали командиров (ага), которые
вместе с выборными от солдат составляли войсковой совет (диван) и представляли их интересы перед
бейлербеем. Допуск в янычарский корпус был закрыт для местных жителей, да и их сыновья,
родившиеся в Алжире, не могли вступать в ряды оджака. Поэтому в Алжире, в отличие от других
арабских стран, янычарское войско пополнялось из Малой Азии и не подверглось ара-бизации.
Корпорация пиратов — сподвижников Барбароссы — гораздо в меньшей степени сохранила
турецкий облик. Мало в ней было также арабов и берберов. Большинство алжирских пиратов XVI—
XVII вв. были выходцами из Южной Италии, с Сицилии и Корсики. Все они отступили от католичества
и, став мусульманами, оказались, по меткому замечанию современника, «турками по профессии».
Крупные доходы от грабежа и продажи рабов, а также высокий престиж пиратского промысла под
флагом джихада придавали корсарам особую значимость в жизни Алжира и умножали зависть янычар.
В корсарских кругах действовала своеобразная демократия: судовые команды подчинялись своим
капитанам (ра'исам), а сообщество ра'исов выступало на местной политической сцене как единая сила.
В XVI в. авторитет вождей заставлял алжирских пиратов уважать приказы Стамбула и их войска
не раз отличились в сражениях османского флота с «неверными». Презирая янычар, которых они за
грубость и буйство прозвали «анатолийскими быками», корсары последовательно поддерживали
бейлербеев, всегда приходивших к власти из их среды. Пиратские экипажи, отличавшиеся мужеством и
сплоченностью, всячески противостояли финансовым и политическим притязаниям оджака. Только в
1568 т.ра'исы, по просьбе бейлербея все же допустили вербовку новых корсаров из янычар. Эта мера,
направленная на смягчение отношений оджака и та'ифы, обострила конкуренцию внутри пиратского
сообщества и способствовала его размыванию.
Непрерывное соперничество янычар и корсаров придавало алжирской политической системе
XVI в. крайнюю нестабильность. Так, сын Хайраддина Хасан-паша трижды становился бейлербеем
(1544—1552, 1557—1561, 1562—1567 гг.) и трижды терял свою власть, причем причины его отставок
весьма показательны: первый раз Порта отозвала его из-за интриг французского посланника в Стамбуле;
второй раз разъяренные его политикой янычары обвинили его в измене и отправили в столицу под
конвоем; в третий раз, отличившись при осаде турками Мальты (1565 г.), Хасан (как и его отец) был
назначен командующим всем османским флотом. Нередко янычары выдвигали своих претендентов на
власть и свергали назначенных в Стамбуле бейлербеев, либо пытались помешать новым назначенцам
исполнять свои обязанности. Пиратское сообщество реагировало на это встречными силовыми
выпадами в адрес янычарских ага. Частые смены бейлербеев, заговоры, политические убийства и казни
мало способствовали укреплению османской власти в Алжире.
Некоторое спокойствие в стране установилось только при бейлербее Ульдж Али (1568—1587
гг.). Уроженец Калабрии, попавший в плен и 14 лет томившийся на турецких галерах, он освободился
ценой перехода в ислам. Новый бейлербей хорошо знал Алжир, где провел многие годы своей жизни.
Несмотря на доставлявшую ему много беспокойства кожную болезнь, он активно и искусно управлял
своей нестабильной провинцией. С тем, чтобы несколько умерить буйства янычар, Ульдж Али
противопоставил им вспомогательные силы из берберских племен Кабилии. Довольно требователен был
он и к своим соратникам — пиратским капитанам, которые, недолюбливая его за ум и властность,
прозвали его Али алъ-Фар-таш (АЛИ Шелудивый).
Во внешней политике новый бейлербей стремился главным образом присоединить центральную
и южную части Туниса к Алжиру. Повторяя приключения Барбароссы на востоке Магриба, Ульдж Али
в 1569 г. перенес джихад на тунисскую территорию и изгнал из города Тунис Хафсидов. Вскоре ему
пришлось, однако, оставить Тунис и выступить со своей эскадрой к берегам Греции. Разгром турецкого
флота кораблями Священной лиги при Лепанто (1571 г.) возвысил Ульджа Али до поста
главнокомандующего: в ходе этой грандиозной морской битвы он не только проявил чудеса храбрости,
но и спас за счет ловкого маневра немалую часть турецких галер. Занимаясь восстановлением
османского флота и подготовкой реванша над испанцами в Тунисе, он лишь изредка наведывался в
Алжир. Вместо него в стране управляли его доверенные заместители, выбранные им из корсарской
среды.
Когда Ульдж Али скончался в преклонном возрасте в 1587 г., османский султан Мурад III
отозвал его заместителя, упразднил пост бейлербея и включил Алжир в стандартные рамки османской
государственности. Теперь в Средний Магриб назначались периодически сменяемые наместники-паши.
Таким образом, для Стамбула Алжир перестал быть бастионом «священной войны» и формально
превратился в обычную провинцию (эйалет), хотя и отдаленную от имперской столицы.
Алжирские смуты XVII в. Становление режима деев
Отмена поста бейлербея вовсе не способствовала упрочению дисциплины в алжирской
провинции. Напротив, замена корсарских выдвиженцев временными чиновниками привела лишь ко все
большей самостоятельности Алжира в пределах империи. Уже первым пашам, сменившим Ульджа Али,
пришлось довольствоваться ролью парадного, но почти безвластного правителя. Контроль над
боровшимися за власть янычарами и пиратами мог удержать в своих руках только авторитетный и
сильный лидер, хорошо знакомый обоим сообществам — наподобие Хайраддина или самого Ульджа
Али. Однако паши, не имевшие связей среди местных вождей,
вынуждены были предоставить конкурентов самим себе и ради сохранения своего поста и жизни
налаживать «взаимопонимание» с ними. В итоге политическая история Алжира XVII столетия
представила собой бесконечную цепь кризисов власти, мятежей и убийств.
В начале XVII в. упразднение поста бейлербея позволило янычарам взять долгожданный реванш
над корсарами. Паша после своего приезда из Стамбула сразу же попадал в янычарское окружение; его
принимали с большой пышностью и поселяли во дворце Дар ас-Султан. Однако на деле его полномочия
с каждым годом ограничивались. Сначала паша еще разделял власть с диваном янычар, который для
«удобства» паши собирался непосредственно в его резиденции Дженина, расположенной в центре
дворцовых садов. Затем янычарский диван выступил как последняя властная инстанция. Пашам вскоре
осталось лишь право утверждать его решения и предпосылать своим распоряжениям формулу «Мы,
паша и диван непобедимого войска Алжира...».
К середине XVII в. янычарский корпус, насчитывавший 22 тысячи воинов, отобрал у пашей
последние прерогативы (уплату жалованья, кадровые решения, верховную судебную власть) и оставил
им только почетный титул. В 1659 г. военный предводитель янычар (ага) взял на себя все функции
правителя Алжира, осуществляя их с помощью дивана. Сосредоточение власти в руках аги оказалось
крайне неудачным ходом, поскольку присущее янычарам стремление к демократии заставило их
переизбирать командира оджака каждые два месяца. Если ага подчинялся решению дивана,
преемственность власти постоянно нарушалась; если же он пытался сохранить за собой власть, то
неминуемо сталкивался с мятежом. При таком положении дел убийство старого аги при передаче власти
оказалось почти неизбежной политической процедурой: первые же четыре аги, получившие от паши
«согласие» на правление, были вскоре убиты коллегами-янычарами.
Несостоятельность янычар как лидеров Алжира проявилась настолько быстро, что уже в 1671 г.
пиратская та'ифа смогла вернуть себе власть. В этом году корсарские капитаны-ра'исы
спровоцировали очередной мятеж янычар против аги, а после его свержения самостоятельно избрали
нового руководителя — дея, который получил пожизненную власть из рук очередного паши. Избрание
дея не только в янычарской среде оказалось
спасительным компромиссным решением: уже в 1689 г. нового дея впервые избирал совместный
диван янычар яраисов. Примирение противников заметно стабилизировало положение дел в стране и
одновременно полностью обесценило статус паши. В 1711 г. десятый деи Баба Али Шауш просто
выслал из Алжира нового посланца Порты и убедил Стамбул пожаловать это звание ему самому.
Одновременно Алжир перестал выплачивать султану регулярную дань.
Анархия и постоянный передел власти, раздиравшие верхушку алжирского эйалета на
протяжении всего XVII в., не помешали Алжиру претендовать на главенство в регионе. Это бурное
столетие ознаменовалось частыми столкновениями алжирских властителей с шерифскими султанами
Марокко и тунисскими беями из дома Мурадидов. После Ульджа Али алжирские турки уже не
рисковали предъявлять прямые притязания на Марокко. Однако постоянные интриги при посредстве
религиозных братств и поддержка восставших против Алауитов племен стали излюбленными
средствами Алжира в борьбе с Шерифской империей за первенство в Магрибе. Так, в 60-х годах XVII
в. турки усердно поддерживали корсара Гайлана, создавшего на северо-западе Марокко настоящую
пиратскую республику. Но особенно острый конфликт между Алжиром и Марокко развернулся в конце
XVII — начале XVIII в., когда шерифский султан Мулай Исмаил попытался отобрать у алжирских деев
их житницу — богатые западноалжирские провинции с городами Тлемсен и Оран. Однако деи Ша'бан,
а затем его преемник Хадж Мустафа умело организовали отпор чернокожей шерифской армии в 1692 и
1701 гг. и вынудили Исмаила отказаться от своих захватнических планов. Тунисцы также нередко были
вовлечены в конфликты с Алжиром, иногда даже действуя совместно с марокканцами, однако плохая
координация их усилий неизменно приводила к краху их начинаний. В целом войны Алжира с Тунисом
и Марокко носили эпизодический характер и не приводили к заметным переменам на карте Северной
Африки.
Алжир и расцвет средиземноморского пиратства
На протяжении XVII в. экономическое развитие и международные отношения Алжира почти
целиком предопределялись перипетиями пиратского промысла. В этом столетии
морской разбой получил в Западном Средиземноморье наивысшее развитие — ни раньше, ни
позже не наблюдалось подобных его масштабов. Этому имелось несколько причин.
Во-первых, в конце XVI в. заметно ослабли международные позиции Испании. В это время
мадридский двор был парализован восстаниями в Нидерландах и экономическими трудностями, а потом
и банкротством. После краха испанского протектората в Тунисе (1574 г.) Мадрид оставил планы
активной африканской политики и удерживал за собой лишь опорные пункты в Мелилье, Мерс аль-
Кабире и Оране. В 1581 г. испанский король Филипп II окончательно отказался от «африканского
реванша» и подписал перемирие с османским султаном Мурадом III. Наконец, неожиданная гибель
испанской «Непобедимой Армады» у берегов Ирландии (1588 г.) нанесла сокрушительный удар по
испанскому морскому могуществу. Ослабление Испании, в свою очередь, быстро привело к росту
соперничества между европейскими странами за господство на море. Особенно интенсивную борьбу на
морских коммуникациях Средиземноморья вели Англия — будущая «владычица морей», Голландия и
Франция. Все заинтересованные государства широко использовали алжирских, тунисских и
триполитанских корсаров для борьбы против соперников.
Во-вторых, в начале XVII столетия африканские эйалеты Османской империи упрочили свою
независимость от Стамбула. Их властители уже не принимали во внимание политические
предосторожности Порты и занимались пиратством, невзирая на ее планы. Поэтому османской
метрополии оставалось только кое-как направлять и координировать их действия; но это удавалось чем
дальше, тем хуже. Осознав занятость Порты войнами с Австрией, Венецией и Россией, лидеры
североафриканских эйалетов все чаще руководствовались в ходе пиратских кампаний собственными
экономическими соображениями. Эти соображения могли заставить их самовольно вступить в союз с
европейскими государствами; однако мирные отношения с Европой были невыгодны маг-рибинским
корсарам, поскольку препятствовали морским грабежам и сокращали добычу. Поэтому пиратские
капитаны предпочитали, несмотря на риск, состояние войны и захват богатой добычи.
В-третьих, XVII в. принес Европе и Магрибу новую технику морского дела. Грандиозная битва
при Лепанто (1571 г.)
была последним в мировой истории столкновением гребных флотов. К началу XVII в. корсары
(как европейские, так и африканские) начали широко применять парусные суда. Переход от весла к
парусу произвел в деятельности корсаров настоящий переворот. Парусные корабли не нуждались в
непрерывном пополнении гребных команд, а также в обеспечении гребцов продовольствием и одеждой.
Поэтому ареал деятельности корсаров значительно расширился. Впрочем, гребные суда еще не сошли со
сцены: при набегах на побережья корсары искусно подкрадывались к ним на веслах, с тем, чтобы паруса
не выдали их присутствия.
Культура мореплавания и морская техника мусульман в XVII в. еще не уступала европейской.
Тяжелые и заваленные грузом испанские галеры были не в состоянии угнаться за легкими, тщательно
очищенными от ракушек и водорослей галиотами магрибинцев. По свидетельству современников, на
мусульманских судах той эпохи царили необычные порядок и чистота, а главной заботой пиратских
капитанов было правильное распределение нагрузки судна. Помимо рационального приспособления
кораблей к морской войне, североафриканские корсары делали ставку на тренировку и дисциплину
гребных команд. В итоге быстроходность, маневренность и качественное снаряжение судов сделали
корсаров-мусульман грозными соперниками европейцев. Благодаря использованию новых приборов и
парусному вооружению корсары Магриба отваживались плавать даже в период зимних штормов, когда
европейские морские силы отстаивались в портах.
Все эти обстоятельства привели к тому, что пиратство получило в западной акватории
Средиземного моря невиданный размах. Одни только алжирские корсары в сотрудничестве с
тунисскими «коллегами» захватили всего за 9 лет (с 1613 по 1621 г.) 447 голланских кораблей, 193
французских, 120 испанских и 60 английских (не считая сожженных и потопленных судов).
Беспредельный разгул активности корсаров привел к тому, что морские державы стали ощущать
недостаток кораблей и моряков. Ни один корабль в Средиземном море не мог обойтись без конвоя.
Дерзость пиратов Африки и широта ареала их рейдов вскоре были подчеркнуты их успешными
«визитами» в Исландию (1616 г.) и на ирландское побережье (1631 г.).
Само мусульманское пиратство в XVII в. заметно изменило свою сущность. Оно почти потеряло
характер «священной
войны» на море. В отличие от мавров-андалусцев XV—XVI в., обуреваемых религиозными
чувствами и жаждой отмщения «неверным», турки и ренегаты прагматично интересовались тем, как
выгоднее продать пленников и захваченные товары. Более того, в XVII в. пиратское сообщество
Средиземноморья стало космополитическим: соперники мусульман — европейские корсары — ничуть
не стеснялись использовать порт Алжир как базу для отдыха и снабжения экипажей. Сотрудничество
христианских и мусульманских пиратов, совершенно невозможное в XV в., стало в XVII столетии
вполне обычным явлением. Особенно тесные отношения сложились у алжирских корсаров с их
«коллегами» с Мальты, несмотря на то, что те содержали в неволе до 10 тысяч мусульман.
Экономическое развитие Алжира было связано с пиратством как ни в одной другой стране
Северной Африки. Почти все городское население, начиная от дея и до последнего поденщика, так или
иначе обогащалось от продажи товаров и работорговли. Главным источником доходов алжирцев был
выкуп пленников. Только монашеский орден тринитариев, имевший в Алжире постоянное
представительство, выкупил на протяжении XVII в. более 30 тысяч европейцев. Торговле же вожди
Алжира не придавали большого значения. Однако европейские страны, в первую очередь, Франция,
вели с Алжиром оживленный торговый обмен и создавали по мере возможности свои фактории на
алжирском побережье. XVII столетие свело воедино торговлю и морской грабеж: торговые суда
стремительно вооружались, а отличить купца от пирата становилось все труднее. Примечательно, что
алжирские власти не прерывали торговые отношения с купцами тех стран, с которыми Алжир вступал в
войну. Для них лишь повышался налог с ввозимых и вывозимых товаров — изюма, инжира, фиников,
тканей, табака, шерсти, кожи, воска, оружия и пороха.
Обильный поток пленников и товаров способствовал тому, что Алжир в XVII в. непрерывно
богател, а его городская жизнь развивалась. В столице в конце XVI в. проживало не менее 60 тысяч, а в
середине XVII в. — более 100 тысяч жителей, не считая 25—30 тысяч христианских пленников. Город
стремительно разрастался: разбогатевшие корсары строили роскошные дома, деи, стремясь успокоить
янычар, отстраивали для них новые казармы, расширялся и укреплялся порт,
в котором базировалось до ЗОО пиратских экипажей, а в предместьях росли скопления
соломенных хижин (гурби), населенных берберской беднотой. К XVII в. относятся почти все
значительные памятники османской архитектуры в Алжире.
Алжирские города имели в эту эпоху всецело магрибин-ский вид, запечатленный на европейских
гравюрах: по склонам приморских гор теснились белые дома с плоскими крышами и террасами. Однако
их население было очень пестро и большинство его было пришлым: наряду с коренными алжирцами —
арабами и берберами (баляди), города населяли бежавшие из Испании андалусцы (мориски), янычары
(среди которых было множество левантинцев, греков, венгров, кавказцев и славян), а также корсары-
ренегаты европейского происхождения. В портовых городах были многочисленны еврейские общины,
проживавшие в специально отведенных им кварталах. Особую роль в жизни Алжира играли потомки
турок от браков с местными женщинами (кулугли). Они участвовали в государственных делах, несли
военную службу, однако уступали по численности и влиянию янычарам. Арабское население городов
преимущественно занималось ремеслом, а берберы чаще выполняли роль торговцев, поденщиков,
чернорабочих. Европейцы были представлены главным образом рабами-пленниками, которых их
владельцы содержали в специальных каторжных домах в предместьях столицы.
Условия их содержания вовсе не были столь тяжелы, как это представляли себе европейские
современники. Раб имел большую ценность как предмет выкупа, поэтому убивать или калечить его
было крайне невыгодно для владельца. Более того, рабам-христианам в Алжире не возбранялось
исповедовать свою веру, а их переход в ислам отнюдь не приветствовался, поскольку в этом случае их
следовало освободить. Рабы-мусульмане на французских галерах подвергались худшему обращению: их
клеймили раскаленным железом и не давали возможности отправлять мусульманские обряды. Алжирцы
в основном использовали труд европейских пленников на строительстве, в сельском хозяйстве,
домашнем обиходе, при постройке и снаряжении кораблей.
«Золотой век» средиземноморского пиратства оставил свой отпечаток на неровном развитии
внешних связей Алжира. Столетием раньше постоянным противником алжирцев была Испания, а
нередким союзником — Франция. В XVII в.
у Испании уже не было сил бороться с алжирским пиратством, а рядом с Францией в