Реизов Б.Г. История и теория литературы

Подождите немного. Документ загружается.

цйальную системы, являются осуществлением глубоких истори-

ческих потребностей и древней, активно действовавшей мечты,

а потому не ломкой, а утверждением традиции в потрясающе

новых, неожиданных и, разумеется, трудных формах.

Так, литература социалистического реализма, т. е. литература

нового общества, при всей новизне и поражающей смелости ее

программ и решений была в то же время продолжением традиций

русской литературы. Конечно, создателям пового паправлрния

приходилось вступать в борьбу со многим, что было характерно

для старой литературы, и часто эта борьба оказывалась отрица-

нием того, что нужно было сохранить. Но после этих сравни-

тельно недолгих процессов писатели нового направления почув-

ствовали свою крепкую связь не только с величайшими русскими

мастерами прошлого века, у которых они учились, но и с общим

направлением ума, с теми самоотреченными, полными нравствен-

ного волнения, реформаторскими и в глубине своей даже рево-

люционными поисками, которые составляли сущность и общий

характер русской литературы.

В этом большом плане противоречия между отдельными обще-

ственными и литературными группами, боровшимися в XIX в.,

сглаживались и яснее становилась общая равнодействующая, ув-

лекавшая большую литературу в течение столетий.

Радищев, совершивший свое путешествие из Петербурга

в Москву, Карамзин с его бедной Лизой и Пушкин с его Татья-

ной, западники, и славянофилы, и почвенники, отлученный от

церкви Толстой с его непротивлением, и непримиримый Черны-

шевский, Писарев, отвергший Пушкина, и Глеб Успенский, от-

вергший Лермонтова, Достоевский, увидевший в Пушкине целую

философию национальной души, Некрасов со своими мужиками

и Лесков со своими соборянами

—

все они, «с душой, страда-

ниями человеческими уязвленной», на разных правах и с раз-

ными поправками вошли в традицию советской литературы и

посмертно участвовали в создании нового стиля. Величайшая ре-

волюция, построившая новую идеологию и литературу, оказалась

удивительно чуткой к своим предшественникам, потому что но-

вое литературное направление было глубоко связано с никогда

не иссякавшей традицией, с древней мечтой об общественной

справедливости, мучительной жалостью к обиженному и симпа-

тией к простым людям, которая ни в одной европейской литера-

туре не сказалась с такой силой и с таким художественным ре-

зультатом. Это была миссия русской литературы, которую она

передала из рук в руки

—

как своему преемнику

—

новому на-

правлению.

Как бы ни относилось это направление к русской традиции,

но,

решая задачи, поставленные перед ним историей, оно открыло

новую эпоху в развитии литературы со своей особой эстетикой,

свободной от формальных ограничений, последовательной в мно-

гообразии своих форм.

Если проследить историю какого-нибудь направления из тех,

272

которыми мы особенно охотно оперируем, например историю ро-

мантизма или натурализма, можно обнаружить, что смысл этого

направления, его общественная функция и литературный харак-

тер часто менялись, иногда даже до неузнаваемости. Романтизм

1820-х гг. во Франции был чрезвычайно не похож на романтизм

1830-х гг., когда появились так называемый неистовый роман-

тизм во всех его вариантах, символическая и фантастическая по-

весть с историческим и современным сюжетом и т. д. Натурализм

братьев Гонкур 1860-х гг. мало похож на натурализм Золя

1870—1880-х и тем более на творчество его последователей

1890-х. Что же касается реализма, то в своих перевоплощениях

он всегда был порождением каждой новой эпохи и работал для

«вечности» в тех формах, в которых эта «вечность» воплощалась

в данный исторический период.

То же нужно сказать и о движении литературного направле-

ния в пространстве. Немецкий романтизм мало похож на фран-

цузский и итальянский, которые, однако, находятся с ним в тес-

ной связи; французский натурализм, оказав сильное влияние на

итальянскую литературу 70—80-х гг., породил в Италии «ве-

ризм», который считается итальянским реализмом, французский

Парнас приобрел особый смысл в творчестве итальянца Кар-

дуччи, а русский реализм воспринимался в зарубежных литера-

турах иногда в таких формах, которые кажутся прямой проти-

воположностью творчеству Толстого и Достоевского.

До сих лор мы говорили преимущественно о периодизации

одной национальной литературы. Но, как известно, никакая ли-

тература не живет в изоляции от других. Даже в древнейшие

известные нам времена товары, орудия, песни, сказки, идеи про-

ходили огромные пространства, пересекали границы и создавали

некое противоречивое единство, которое в наше время становится

особенно очевидным.

То,

что было сказано об истории национальной литературы,

относится и к литературе общеевропейской. Ее также невозможно

делить на периоды по литературным направлениям.

Так, французскую и английскую литературу XVII в. нельзя

объединить при помощи какого-либо одного направления, так как

французский классицизм и шекспировская драматургия или

французский классицизм и литература эпохи английской рево-

люции представляют собой явления с точки зрения литературной

никак не сходные.

То же можно было бы сказать о политическом устройстве

обеих стран: монархия и католицизм во Франции и республика

и пуританизм в Англии

—

явления, прямо противоположные

с точки зрения политической, идеологической и литературной.

Но глубокие общественные процессы, происходящие в разных

формах и в различных обстоятельствах во всех странах Европы,

позволяют говорить о единстве целого континента, раздираемого

теми же противоречиями. Французский абсолютизм и английская

республика явились результатом той же борьбы с феодализмом и

J8 Б. Г. Реизов

273

b национальной раздробленностью, жажды национального един-

ства, общественная природа которого давно известна. В условиях

французского государства это национальное единство стало исто-

рически возможным в политических формах, прямо противопо-

ложных тем, которые были исторически необходимыми в Англии.

Ришелье и Страффорд, Людовик XIV и Кромвель

—

при всем не-

сходстве ситуаций и результатов

—

отвечали тем же потребно-

стям эпохи, вне которых немыслима была бы жизнь обоих госу-

дарств. Французский галликанизм и английский пуританизм со-

здавали национальные литературы, по внешним своим формам

чрезвычайно различные, но в особых национально-исторических

условиях в той или иной мере удовлетворявшие аналогичные ис-

торические нужды. На этом основании можно понять единство

европейской литературы этого периода, единство, состоящее из

кричащих противоречий.

Единство литературы XVIII в., характеризующееся развитием

национальных форм литературы Франции, Германии, Англии,

России и Италии, также несомненно, если мы будем определять

это единство и этот период не как единство литературного на-

правления, а как различные литературные выражения одного на-

правления общественного развития. Французский классицизм

становился такой же национальной литературной формой, как

классицизм итальянский или немецкий, и борьба между ними

была обусловлена различными в каждой стране историческими

обстоятельствами и национальными традициями.

Европейскую литературу эпохи, которую мы называем рево-

люционной (1789—1814), как будто нельзя свести к одному зна-

менателю, настолько она разнообразна и противоречива. Однако

между всеми европейскими писателями этой эпохи было нечто

общее, заключенное в самих противоречиях, их разделявших, —

единство стоявшей перед этой эпохой задачи в бесконечном раз-

нообразии ее решений.

Разумеется, события, происходившие в той или иной европей-

ской стране, получали отклики и в других странах европейского

политического и культурного мира. Французская революция от-

крыла новую эпоху в истории Европы не только потому, что ре-

волюционные армии из конца в конец прошли весь континент,

но прежде всего потому, что идеи этой революции оказались дей-

ственными для всех европейских народов.

Тесно связаны одна с другой не только страны Европы, но

и страны всего мира, поэтому на известных этапах развития че-

ловечества можно говорить и об общих всей планете периодах

литературного развития, если только эти периоды определять не

по литературному, а по собственно историческому признаку,

опасаясь поспешных отождествлений и памятуя о своеобразии

каждой данной страны и зоны цивилизации.

274

* * *

Итак, единственно правильным принципом периодизации ли-

тературного процесса нам кажется принцип исторический. Со-

гласно этому принципу, периоды определяются не как господ-

ство (абсолютное или относительное) того или иного литератур-

ного направления, школы или школки, но как неизбежная реак-

ция литературы на судьбу народа, государства, зоны цивилиза-

ции или всей планеты. Направления, существующие в данный

период, могут быть очень различны, они могут вступать между

собой в борьбу, распадаться на «фракции», нести в себе острые

внутренние противоречия, но каждое из них реагирует на боль-

шое событие, изменившее судьбу парода, и тем самым создает

вместе с другими, только что возникшими или продолжающими

свою жизнь, новый период в истории литературы.

Периоды могут быть различны по своей продолжительности

в зависимости от быстроты развития данного общества, но также

и в зависимости от задач исследователя,

—

от одного года до

тысячи лет.

Отдельные национальные литературы, включенные в один пе-

риод, могут быть очень непохожи одна на другую по чисто лите-

ратурным, внешним или формальным признакам. Но большие

исторические проблемы, перед ними возникшие,

—

те же, как бы

различны ни были формы решений, определенные сложнейшими

местными условиями. Внешнее сходство между литературами

в различных странах мира в один и тот же исторический момент

или в периоды, разделенные сотнями веков, не может служить

принципом периодизации.

События и процессы, которые позволяют членить историче-

ское время на периоды, очень разнообразны: грандиозные войны,

например крестовые походы или две пережитые нами мировые

войны, революции; развитие экономики и техники, например, эко-

номический переворот в Англии конца XVIII в.; завоевания, на-

пример, завоевание Англии норманнами, переселение народов

и т. д. Влияние всех этих событий на литературу было очень

различно, и искать однородности при периодизации литературы

было бы опасно. Некоторые события быстро оказывали влияние

на литературное творчество, в других случаях это влияние осу-

ществлялось более медленными темпами.

Иногда события, происходящие в одной стране, не вызывают

в соседних странах большого отклика и не создают периода

в данной зоне цивилизации. Другие имеют более широкое зна-

чение. Так, например, Английская революция XVII в. имела

сравнительно небольшой район действия. Французская революция

XVIII в. имела огромное значение для всей Европы и даже для

стран афревразийского мира. Октябрьская революция открыла

новую эпоху в истории всей планеты и вместе с тем новую эпоху

ii истории литературы,

В связи с этим можпо периодизировать и литературный про-

цесс в больших или меньших географических масштабах, хотя

и здесь следует учитывать множество факторов, различных

в каждом данном случае. История литературы здесь тесно свя-

зывается с историей политической и социальной. Но это

—

слож-

ные вопросы, требующие обширных и специальных исследований.

СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ

«Сравнительная история литературы» («Litterature comparee»,

«Vergleichende Literaturgeschichte», «Comparative literature» и

т. д.) имеет долгую традицию. Когда в 1749 г. «Journal des

savants» утверждал, что сравнение литературных произведепий

может принести большую пользу, он высказывал отнюдь не но-

вую мысль. Писателей, принадлежащих к разным национальным

литературам, сравнивали испокон веков, еще в античности. В но-

вое время борьба литературных школ всегда сопровождалась

такими сравнениями, в частности национальных произведений

с античными образцами. Литература Ренессанса развивалась

в непрерывном сравнении с античными писателями. Без этого

нельзя было бы представить себе ни утверждения классицизма,

ни борьбы с ним во имя национальных традиций. Данте не

мог бы избрать Вергилия своим «вождем, господином и учите-

лем»,

а Л one де Веге не нужно было бы запирать шестью зам-

ками правила Аристотеля, если бы не было добровольно приня-

той или насильно навязанной необходимости подражать древним,

учиться у них, исправлять их или бороться с ними. Системати-

ческое сравнение античных и французских писателей во времена

знаменитого спора «древних и новых авторов», поднятого Шар-

лем Перро, имело большое значение для всей европейской лите-

ратуры: в этой полемике еще в конце XVII в. возникала истори-

ческая точка зрения на литературу. Именно сравнение заставило

отказаться от чисто вкусовых оценок, «вне времени», вне усло-

вий, в которых возникло данное произведение. Сторонники «но-

вых», сравнивая античных писателей с современными, утверж-

дали, что литература должна соответствовать постоянно меняю-

щимся нравам и, следовательно, античная литература не может

служить образцом для «новых». Сторонники «древних», пытаясь

защитить аптичных авторов, объясняли их недостатки состоянием

тогдашних нравов. Таким образом, и те, и другие уже в копце

XVII и начале XVIII в. по-разпому и с прямо противополож-

ными целями разрабатывали историческое или, если угодно, на-

учное объяснение литературных явлений.

Сравнение было средством утверждения собственного нацио-

нальною превосходства и выработки единого художественного

276

идеала. Оно также расширяло вкусы и оправдывало новые, ино-

национальные формы искусства, не похожие на принятые и при-

вычные. Но иногда сравнение выполняло и другую функцию:

созидая, оно также и уничтожало. Если оно имело целью утверж-

дение только одного качества и одной формы искусства, то

оно могло привести к ненужным результатам: к уничтожению

всех других форм искусства ради только одной-единствеыной.

А. В. Шлегель скептически отзывался о сравнении, хотя сам

прибегал к нему для того, чтобы уничтожить французский клас-

сический вкус. «Я считаю,

—

писал Шарль Нодье в 1831 г.,

—

что не нужно сравнивать одно с другим великие произведения

искусства. Создания ума, так же как люди, имеют свою индиви-

дуальность, а те, которые этой индивидуальности лишены, недо-

стойны внимания».

Шарль Нодье имел в виду имеппо такое

«уничтоя^ающее» сравнение.

В 1831 г. борьба классиков и романтиков приходила к концу,

право на различные формы искусства и творчества было как

будто завоевано, спорить в этом плане было, пожалуй, не к чему,

и «патрон романтизма», как иногда называли Нодье, предпочитал

судить каждое произведеппе «в себе» — скорее с точки зрения

красот, чем недостатков.

Под «сравнительной историей литературы» понимается изуче-

ние двух или нескольких литератур в их связи, влиянии

одной на другую или взаимовлиянии. Материал сравнительного

изучения бывает очень разнообразный, так как интернациональ-

ные связи существуют между всеми современными литературами

и существовали во все времена. Меняется не только материал, по

вместе с материалом и методика исследования. Изучение русско-

византийских отношений, влияния афревразийского фольклора на

«Одиссею» или сказаний цикла короля Артура на поэмы Креть-

епа де Труа требует иной методики, чем, например, изучение

влияния древнегреческого романа на Расина, Толстого на Золя

или Достоевского на Пруста.

Но уже из этих примеров можно заключить, что, определив

сравнительную историю литературы как историю интернацио-

нальных литературных связей, мы несколько сузили область ее

исследований. Афревразийский фольклор нельзя было бы назвать

национальной литературой, сказания Артурова цикла, дошедшие

до нас в латинских записях, не обладают точно определенной на-

циональной спецификой. Наконец, самое понятие национальной

литературы меняется со временем.

В XIII в.. отчетливо существовала провансальская литера-

Nodier

Ch. Des types en litterature.

—

In:

Oeuvres. Paris, 1832, t. 5,

62,

277

тура, создававшаяся на особом языке народом, живущим в своем

государстве, на своей земле, выражавшая особые формы мысли

в особой форме искусства. Через несколько веков она прекратила

свое существование, и в XVIII в. говорить о провансальской ли-

тературе в том же плане, что и в XIII в., было бы невозможно.

Но в XIX в. она вновь приобрела свою национальную особ-

ность. Разница между французской и новопровансальской лите-

ратурой заключается прежде всего в языке. Вместе с тем далеко

не все провансальские писатели пишут па провансальском языке,

многие из них пишут на французском языке и создают француз-

скую литературу. Значит, только язык и в отдельных случаях

тема оказываются признаками национальной провансальской ли-

тературы.

Бельгийская литература создается на чистейшем французском

языке, иногда

—

преимущественно для местного колорита, —

с некоторыми местными идиомами, не меняющими дела. Таким

образом, на одном национальном языке создаются по крайней

мере две национальные литературы, причем столь близкие, что

иногда трудно бывает определить, французский или бельгийский

писатель Метерлинк, Верхарн или даже Жорж Роденбах. Та же

проблема возникает в отношении немецкой и австрийской лите-

ратур, которые часто рассматривались как одна единая, в разных

культурных центрах создающаяся литература. Разумеется, при

более внимательном рассмотрении национальная специфика одно-

язычных литератур оказывается очевидной и несомненной.

Швейцарская литература, литература одного государства и

одного народа, создается на двух языках: французском и немец-

ком. Разница между французско-швейцарской и немецко-швей-

царской литературой заключается в том, что литература роман-

ской Швейцарии тяготела и почти сливалась с литературой фран-

цузской, а литература немецкой Швейцарии

—

с немецкой.

Швейцарцы Бодмер и Готфрид Келлер являются, вместе с тем,

деятелями немецкой литературы, Герман Гессе, родившийся

в Германии и проживший всю жизнь в Швейцарии, обычно на-

зывается швейцарским писателем. Швейцарец Руссо, или мадам

де Сталь, или Жюст Оливье, или Тёпфер

—

в той или иной мере

деятели французской литературы. Английская литература и лите-

ратура Соединенных Штатов создаются на одном языке, но это

две различные литературы. Финляндская литература создавалась

на двух языках

—

финском и шведском, и никому не придет

в голову назвать, например, Топелиуса, финляндского писателя,

писавшего на шведском языке, шведским писателем. Та же труд-

ность возникает при определении, например, английской, ирланд-

ской и шотландской литератур, а вопрос о Вальтере Скотте ка-

жется почти неразрешимым: считать ли его шотландским писа-

телем или, при всей его шотландской специфике, английским?

В данном случае решение, очевидно, возможно только одно

—

такое, какое он сам признал бы единственно правильным: в уз-

ком смысле слова это писатель шотландский, « широком

278

смысле

—

английский, так же как Шотландия, сохраняя свои на-

циональные черты, являлась частью великобританского, т. е.

в основном английского государственного единства.

В пределах каждой данной литературы существуют различные

литературные течения, причем некоторые могут показаться как

будто даже менее национальными, чем другие. Так, «францизиро-

ванные» итальянские, или испанские, или немецкие писатели

XVIII в. кажутся менее национальными, чем другие писатели

тех же литератур и той же эпохи, стремившиеся выработать бо-

лее национальные формы искусства в противопоставлении фран-

цузской литературе. В таком случае связи с французской лите-

ратурой «францизированной» литературы, с одной стороны, и

«самобытной» литературы

—

с другой, окажутся принципиально

различными и потребуют даже различной методики изучения.

Наконец, внутри страны с одним литературным языком и од-

ной государственной системой существуют областные литературы

иа местных диалектах, очень далеких от литературного. В Ита-

лии много таких литератур

—

миланская, венецианская, неаполи-

танская, сицилийская, пьемоытская... Каждая из этих литератур

обладает не только своим языком (или диалектом), но и другими

особенностями, которые не всегда укладываются в рамки чисто

областных различий.

Но и в том случае, когда данная национальная литература

создается иа одном языке, она может члениться иа областные

литературы. Следовательно, предметом сравнительного изучения

могут стать и внутринациональные связи между областными ли-

тературами одной страны независимо от того, создаются ли они

на диалектах или на одном для всех литературном языке.

Понятие национальной литературы при ее самом несомненном

единстве оказывается более сложным, чем это могло бы пока-

заться с первого взгляда. Национальная литература

—

это объе-

динение множества художественных и культурных сил, тенден-

ций и возможностей. Словно в коре головного мозга, в ней полу-

чают сознание и бытие масса клеток и центров, составляющих

живой организм. Это словно республика, объединяющая жизнь

областей, районов, городов и индивидуумов. Каждый из этих кол-

лективов и особей, различных по своим качествам и возможно-

стям, совершает свою работу и функционирует по-своему, по все

вместе они составляют огромное и нерасторжимое коллективное

единство. Это единство в свою очередь вступает в связь с дру-

гими национальными единствами, обладающими столь же слож-

ным, но несколько иным строением, с иной системой внутренних

взаимосвязей, с особыми закономерностями своей духовной

жизни. Русская национальная литература имеет другие законо-

мерности и системы связей, чем, например, итальянская, фран-

цузская, литература США.

Вступая в те или иные контакты, группы национальных лите-

ратур включаются в более широкие единства, которые можно на-

звать интернациональными. В течение многих веков, с того вре-

279

мени, как на развалинах Римской империи возникли новые госу-

дарственные образования и новые национальные языки, таким

единством оказалось то, что можно было бы назвать европейской

литературой. Связи между французской, немецкой, испанской и

другими литературами в средние века, в эпоху торжества фео-

дальной системы, католицизма п латинской письменности были

совсем не такими, какими они былн в эпоху Ренессанса, или

в эпоху классицизма, или в период, последовавший за револю-

ционными войнами и походами Наполеона. Но связь эта всегда

была чрезвычайно прочной и нерасторжимой. Литературные сю-

жеты и школы, религиозные учения и ереси, люди и товары рас-

пространялись по всей Европе с поражающей быстротой сквозь

все препоны и границы, по непроезжим дорогам и несудоходным

рекам. Вне этого многонационального общеевропейского единства

нельзя было бы понять ни одной из национальных литератур

Европы.

Европейская литература

—

понятие динамическое, меняюще-

еся и созидающееся так же, как национальная литература,

только живущее в иных формах связи. Отдельные члены этого

культурного организма по тем или иным причинам могут вы-

падать или прекращать свое существование, как выпала Визан-

тийская империя в результате целого ряда причин, или Прованс,

прекративший свою литературную жизнь после альбигойских

походов, или Чехия после разгрома гуситского движения. По тем

или иным причинам отдельные литературы утрачивают свое бы-

лое значение, как, например, итальянская в XVII в. и почти

одновременно с ней испанская и т. д., но тем не менее всегда,

во все периоды сохранялось это подвижное единство, опираю-

щееся на традиции латинской культуры.

Теперь мы можем говорить о еще более широком единстве.

Связи, соединяющие все страны мира, в наше время заявляют

о себе с несомненностью, позволяющей сделать выводы большого

плана. Противоречия государственных систем, общественного

строя, национальностей и цивилизаций вызывают ожесточенную

идеологическую и литературную борьбу, но в этой борьбе обнару-

живаются новые закономерности.

Как и по каким признакам производится сравнение в срав-

нительном литературоведении? Какова методика такого сравне-

ния?

На этот вопрос трудно было бы дать сколько-нибудь удовле-

творительный ответ. В каждом данном случае признаки могут

меняться, и сравнение, совершенно как будто неожиданное, мо-

жет открыть еще одну тайну творческого процесса или поэтиче-

ской мудрости до сих пор неразгаданного писателя.

Допустим, что компаративист обнаруживает сходство между

280

двумя произведениями, которые до сих пор никому не приходило

в голову сравнивать. Это сравнение возникло не в результате

систематических поисков, а случайно, при праздном чтении,

так же, как, наблюдая облака, обнаруживаешь в них неслыхан-

ные пейзажи и как будто даже знакомые замки. Из этого сход-

ства ничего не последует, если опо не уложится в систему дан-

ной науки. Но опо может привести к важным результатам, если

подскажет путь изучения и войдет в систему доказательств,

имеющих научный смысл.

Следовательно, сходство

—

ничто, если за ним не последует

наука. Сравнение само по себе

—

не наука. Это только возмож-

ность исследования, не больше чем толчок для хорошо подготов-

ленной мысли. Неожиданно установленное, кажущееся или ре-

альное сходство можно было бы сравнить с легендарным яблоком,

открывшим Ньютону закон всемирного тяготения, или с конским

черепом на пустынном Лидо, подсказавшим Гете идею эволю-

ции.

Компаративисты могут использовать любое сходство для лю-

бых целей. Сходство между японской поэмой и исландской сагой,

между романом Л. Толстого и «Лусиадами» Камоэнса, между

одой Горация и стихотворением Крученых может дать повод

к утверждению, что мировая литература все время возвращается

«на круги своя», что существуют неизменные законы стиха, под-

чиняющие себе волю или подсознание поэта, что пеизмепыая от

века психология неизменно воспроизводит себя в художественной

литературе. Но сравнительная история литературы, о которой

идет речь, интересуется не апалогиями, а связями, которые можно

доказать при помощи хорошо установленных фактов.

Бывают случаи, когда литературоведы говорят о зависимости

одного произведения от другого на основании только внешнего

сходства. Однако сходство — вещь сомнительная. Путем кропот-

ливого сличения нетрудно установить сходство между мотивами,

встречающимися в двух мало как будто схожих произведениях.

Всякий, кто занимается этим делом, знает, сколь оно соблазни-

тельно

—

и сколь рискованно. Жорж Польти высчитал, что миро-

вая драматургия слагается из тридцати шести ситуаций, варьи-

рующихся в сотнях драм. При некотором усилии эти тридцать

шесть ситуаций можно было бы свести к еще меньшему числу,

так же как содержание мировой истории можно свести к фор-

муле: рождались, жили и умирали. Следовательно, нетрудно

было бы найти сходство между сотнями драматических произве-

дений, так же как между сотнями романов, стихотворений и т. д.

Отсюда можно было бы заключить о генетической связи между

любыми двумя из этих произведений, а еще проще и, пожалуй,

с большей надеждой на вероятность, о связи между всеми про-

изведениями вообще

—

так как все они созданы людьми, о людях

и для людей.

Но это будет умственный трюк, бессмысленная гимнастика

ума, полезная тем, что она могла бы предупредить о серьезной

281