
После изложения наиболее важных результатов изучения "Полицейских", мы можем
попытаться извлечь из этого некоторые теоретические выводы, имеющие более общее
значение. Слово гэг1 важно самим своим существованием, выделяя особую единицу
киноречи, называя ее. Мы могли бы сказать, что он определяет целую категорию, если бы
этот тип единицы действительно появлялся в четко установленной группе фильмов.
Но если мы попробуем обнаружить эту единицу, мы заметим, что при самом строгом
определении она будет представлять собой лишь точный переход от одной единицы к
другой. Мы никогда не сможем найти в гэге какой-либо продолжительности сообразно с
тем, что он является внезапным разоблачением. Мы можем изолировать в качестве
промежутка времени то, что предшествует ему и следует за ним, но никогда сам гэг,
существующий только в виде разрыва между двумя элементами.
Однако первое определение слишком абстрактно и, по всей вероятности, недостаточно,
чтобы дать представление о явлении. В самом деле, оно позволяет проанализировать гэг
ioiobo "гэг" по своему происхождению обозначает
короткие импровизации, которые
комедийный актер вводит в свою роль. В этом первоначальном смысле гэг скорее имеет
отношение к Чаплину, чем к Китону. В самом деле, оба они начали на подмостках, один
как комический актер, другой как акробат-эксцентрик. Но очень скоро немое кино вносит
тот визуальный (а следовательно, созданный Китоном) смысл
, который придается этому
слову сейчас. Но, как мы видели, совершенство гэга у Китона объясняется не только (и
далеко не только) его изобразительным характером.
==198
только в абсолютной независимости от контекста (что, как мы видели, в действительности
не так) и при том условии, что для анализа достаточно наличие лишь его самого, сводя
проблему гэга только к вопросу эффективности.
На самом деле гэг, если уж его рассматривать как явление перелома, должен быть изучен
также с точки зрения того, что он нарушает, то есть с позиции речи и логики. Тем не
менее следует отметить, что эта мифическая "невинность" гэга относится примерно к
начальному периоду его истории: изолированный гэг, гэг как чистое изменение
направления, был лишь примитивной стадией разработки его возможностей. Логическим
результатом этого периода стало максимально интенсивное накопление гэгов за возможно
кратчайший срок. Знаменательным является, впрочем, тот факт, что такие фильмы
ограничивались коротким метражом, в то время как "драма" уже полностью освоила
практику полнометражных картин. Но это лихорадочное накопление гэгов снизило их
значимость, так как речь-основа, лишенная всякой весомости, теряла присущую ей
логику, а декорации, ситуации и персонажи играли лишь роль повода. Именно тогда стало
возможным развитие противоположного направления, для которого киноречь должна
была строиться исходя из того, что гэгу приходилось нарушать. Надо было лишить гэг его
первоначальной мифической немотивированности. Начиная с этого времени, гэг больше
не рассматривался как единица, изолированная от остальной речи. В этом смысле
появление гэга, по существу, соответствует трансформации повествования в том, что
касается не только кино, но и других современных или традиционных средств